ВОЙНА В ЧЖИЛИ

(ноябрь — декабрь 1925 года)

 

Все более отчетливо выявляющиеся симпатии Фэн Юй-сяна к гоминьдану и уже начавшееся формальное сотрудничество с гоминьданом, которое выразилось в организации политического клуба при штабе армии, в организации таких же клубов в дивизиях и в разреше­нии прибывшим от ЦК гоминьдана 12 агитаторам вы­ступать во всех полках Национальной армии, все еще не окончательно определяют линию Фэн Юй-сяна в по­литике. Он до сих пор не вступил в гоминьдан, и его ге­нералы тоже воздерживаются от формального призна­ния своей связи с гоминьданом.

Кроме того, он боится левого крыла гоминьдана, ко­торое он считает коммунистическим крылом.

Общий подъем революционного движения на севере Китая всколыхнул и Калган. Рабочие литейного завода, часть которых строила бронепоезда Фэн Юй-сяна и занята работами по ремонту артиллерии и ручного ору­жия, организовали у себя ячейку гоминьдана.

Эта ячейка стала быстро расти, и в «ей возникло ле­вое крыло из десяти рабочих, во главе которых встал т. Хуан, член Коммунистической партии Китая.

Ячейка завода предложила Фэн Юй-сяну отвести ей страничку в газете Национальной армии — «Молодой солдат» — и выработала несколько общих требований, в числе которых была просьба ввести один выходной день в неделю и сократить рабочий день до 12 часов.

В ответ на это Фэн Юй-сян дал разрешение на со­трудничество в «Молодом солдате» и улучшил быт ра­бочих завода, но приказал т. Хуану оставить Калган в трехдневный срок и запретил ему выступать на завод­ских собраниях.

Этот случай показывает, что Фэн Юй-сян если и вой­дет в гоминьдан, то во всяком случае не примкнет к его левому крылу. Уже несколько дней, как газеты снова полны Шан­хаем.

Генерал Сун Чуан-фан, принадлежавший к упэйфу-ской группировке, напал на Шанхай с войсками про­винции Аньхой, в которой он был губернатором.

После нескольких дней сражения он наголову разбил шаньдунские части, переманил на свою сторону некото­рые дивизии и нанес жестокое поражение отряду рус­ских белогвардейцев генерала Нечаева.

Возник слух, что захваченным в плен 300 русским белогвардейцам солдаты Сун Чуан-фана отрубили ки­сти рук. Мотивом этого была боязнь, что пленные на­падут на конвой, отнимут у него оружие и снова станут отрядом, способным уйти в горы и вести партизанскую войну. Когда Сун Чуан-фан узнал об этом, он распоря­дился отрубить пленным и головы, потому что меньше варварства в убийстве пленных, чем в том, чтобы от­рубать им руки. Боязнь прессы и общественного мнения заставила его сделать это.

В боях с белыми Сун Чуан-фан овладел их бронепо­ездом, при помощи которого он продвигается в Шань-дун.

Его выступление — факел, поднесенный к бочке с по­рохом. Он раньше других учел и использовал падение авторитета Чжан Цзо-лина и первый нанес удар. Его расчет был правилен. Общественное мнение Шанхая под­держит кого угодно, кто выступит против чжанцзолинов-ских жандармов, запятнавших себя июньскими репрес­сиями.

Это начало новой войны.

 

 

К маршалу Фэн Юй-сяну в середине ноября тайно прибыл младший брат генерала Го Сун-лина. По пору­чению Го Сун-лина он заключил с маршалом договор следующего характера:

1) Го Сун-лин, командующий 1-й армией в группе войск Чжан Цзо-лина, поднимает восстание против мукденской группировки и объявляет свои войска 4-й На­циональной армией. Он ведет наступление на Мукден.
В это время Фэн Юй-сян нападает на Тяньцзинь, разбивает армию генерала Ли Цзин-лина, оставляет заслон против Шаньдуна и идет на помощь Го Сун-лину.

2) По достижении цели — разгрома мукденской груп­пировки—Национальные армии устанавливают связь с Кантонской республикой и образуют в Пекине нацио­нальное правительство, которое осуществит следующую программу:

а) свобода партий, профсоюзов и общественных орга­низаций;

б) свобода слова, собраний, забастовок и демонстра­ций;

в) отказ от неравных договоров с иностранцами;

г) финансовая реформа, которая установит государственное регулирование валюты, объединит доходы и создаст твердый бюджет.

Этот договор дает Национальным армиям сильного союзника в стане врагов. Армия Го Сун-лина занимает Шаньхайгуань и имеет до 70 тысяч бойцов, она считает­ся одной из лучших армий в мукденской группировке. Го Сун-лин — образованный и очень талантливый мо­лодой генерал, у него репутация либерального человека; его жена, подруга леди Фэн по христианскому коллед­жу, сторонник гоминьдана и хороший агитатор.

Фэн Юй-сян вызвал к себе Аллена и Эванса и изло­жил им содержание договора. Разговор вел тихо, в сдержанных тонах. Задумчивая поза и медлительный го­лос показывали, что в нем зреют большие решения.

В заключение беседы он спросил:

— Будут ли иностранные друзья участвовать в вой­не, если она возникнет?

Получив утвердительный ответ, он попросил советов, чем можно помочь Го Сун-лину кроме удара на Тянь­цзинь.

Была развернута карта Китая. Сам собою напраши­вался план удара конницей через провинцию Жэхэ во фланг мукденцев. Этот план и был изложен: было пред­ложено собрать всю кавалерию армии и создать конный корпус, во главе которого поставить энергичного генера­ла. Конный корпус должен через Долон-нор выйти з Жэ­хэ, овладеть городом Чэндэ и, сделав его базой для кон­ных ударов, действовать во фланг армии Чжан Цзо-ли­на, разрушая ее сообщения с Мукденом.

Одновременно было предложено во Внутренней Мон­голии организовать конные партизанские отряды, задача которых — партизанские действия на коммуникациях про­тивника и разрушение аппарата административной вла­сти в Маньчжурии.

Внимательно слушавший маршал одобрил план и здесь же отдал телеграфное распоряжение о назначении энергичного и талантливого артиллерийского генерала Суна командиром конного корпуса, в распоряжение ко­торого он назначил четыре конные бригады. Конным бри­гадам было приказано собраться в город Долон-нор и оттуда нанести удар на Жэхэ.

Написанное тушью на листике бумаги приказание было вручено позванному адъютанту, который немед­ленно же отправился на телеграф.

После совещания, когда карта была убрана, Фэн Юй-сян пригласил советников пройти на половину его жены и там напиться чаю. Это был знак весьма друже­ского расположения и доверия.

Советники поднялись по трем ступеням лестницы в соседнюю половину дома. Навстречу им встала леди Фэи, маленькая женщина в очках, с очень милым, интеллигентным лицом, занятая в эту минуту каким-то рукоделием.

Она была одета в простой домашний халат серого шелка, за подол халата уцепился ее сынишка, семилет­ний Хунчжи, полный, веселый мальчик. Он приветство­вал гостей чрезвычайно солидно исполненным традици­онным поклоном.

Советники были приглашены к столу, на котором стояла большая ваза с бананами и апельсинами. Был подан чай. Маленький Хунчжи подошел к Аллену и, на­бравшись смелости, стал трогать пальцами его пояс, портупею и другие части снаряжения. Аллен посадил его на колени и показал, как ездят верхом. Хунчжи это понравилось, и, глядя на улыбающихся мать и отца, он без конца требовал продолжения. За чаем леди Фэн по­сле нескольких вопросов о здоровье, которых требовал этикет, перевела разговор на Индию. Она оказалась поклонницей Ганди. Завязалась беседа вокруг тактики свараджа и проблемы бойкота английских товаров. Ле­ди Фэн считала бойкот весьма серьезным средством борьбы, и, когда советники с нею совершенно согласи­лись, разговор перешел на, индийскую литературу.

Судя по всему, леди Фэн очень внимательно следила за ростом индийской литературы и с большим уважением произнесла имя Тагора.

С развитием беседы она оживлялась, иногда с увле­чением переводила на китайский язык Фэн Юй-сяну на­ши мысли. Фэн Юй-сян, который снял пиджак и молча­ливо пил чай, вставлял свои замечания в беседу. Эти замечания показывали в нем большую наблюдатель­ность и очень живой ум, над многим все-таки не думав­ший и недостаточно образованный.

После чаепития советники ушли к себе, провожаемые до порога изъявлениями дружбы и обязательными цере­монными комплиментами, а маленький Хунчжи шел до дверей, важно уцепившись за рукав леди Фэн и делая церемонные поклоны.

Несколько бывших министров съехались в Баотоу. Они составили род придворного штата маршала и но­ровят присутствовать на всех военных совещаниях, но обычно он их выставляет под каким-либо благовидным предлогом.

К оперативной работе привлечены Аллен и Эванс, но на их.оперативных докладах, кроме маршала и двух-трех штабных офицеров, никто не присутствует.

Го Сун-лин поднял восстание. Оно развивается весь­ма успешно, его войска овладели проходом в Шаньхай-гуане и быстро подвигаются в глубь Маньчжурии, к Мукдену. В своих прокламациях Го Сун-лин объявил, что он присоединяется к Национальным армиям, признает своим начальником Фэн Юй-сяна, ставит своей целью организовать национальное правительство, которое про­изведет внутренние реформы и начнет борьбу против им­периалистов.

Вокруг этого заявления поднялся большой шум в пе­чати: гомипьдановцы бьют в барабан, а английская и японская печать вопит о большевизме и о красной опас­ности.

Конница Фэн Юй-сяна вторглась в провинцию Жэхэ. Она в семь дней прошла 300 верст, которые отделяют Долон-нор от Чэндэ, и захватила там в плен бригаду мукденцев. Ее отряды прикрывают фланг Го Сун-лина и действуют в направлении мукденской железной дороги.. М-р Булин⁷⁷, совершавший этот поход, пишет следую­щее: «Мы выступили из Долон-нора 28 ноября по доро­ге на Чэндэ. Дорога эта — караванный верблюжий путь, мало заметный в пустыне, воды мало, населенные пунк­ты редки. Всадники получили на дорогу сушеное мясо. На три перехода вперед расставлены выставленные на верблюдах запасы продовольствия. Колонна из двух ди­визий, в которые сведены наши четыре бригады, силой 4 тысячи всадников, очень растянулась. Всадники идут рядами (попарно), не очень заботясь о сохранении по­рядка, очень часто спешиваются и подолгу идут пеш­ком. Каждый день переход в 50—60 километров, на очень, сильном морозе, доходящем до 20 градусов. Все эти дни Баотоу оживлен тайным ночным ожив­лением. Всю ночь по городу снуют автомобили с опу­щенными шторами на стеклах, передвигаются части, уходят воинские поезда—к Пекину, на восток. на 2 тысячи метров выше уровня моря, и это очень чув­ствуется. К. концу дня люди устают и на ночлегах спят возле лошадей, забившись под брюхо и завернувщись в шинель и ватные одеяла, которые у них положены на седло в виде попоны.

Лошадей кормят бобами, кроме того, в бесснежной пустыне есть кое-какая трава. Лошади очень быстро сдают в телах.

В голове колонны идет полковник Ян. Его полк все время несет авангардную службу, и я следую вместе с ним, чтобы вовремя получить информацию о против­нике.

1 декабря внезапно обстреляли. Охранение плохо нес­ло свою службу, и выстрелы посыпались на колонну из-за гряды утесов не далее чем с 1000 метров расстояния.

Несколько всадников упали ранеными. По команде Яна полк быстро спешился, бегом развернулся и стал пешком наступать на противника. Противник сначала был невидим, и только частый огонь да свист пуль обоз­начали его присутствие за камнями утесов. Потом меж камнями замелькали островерхие монгольские шапки хунхузов.

Группа их возле вздетого на пику и окрашенного в алый цвет конского хвоста стала совсем отчетливо вид­на,— вероятно, группа начальников.

Я было хотел предложить полковнику Яну выбрать лучших стрелков для обстрела этой группы, как вдруг полковник Ян, который, прикрыв рукой глаза, внима­тельно всматривался, велел прекратить огонь. Стрельба с нашей стороны утихла, и Ян, забравшись на камень, закричал:

— Здравствуй, Чжан!

Стрельба и с той стороны стала стихать, и далекий голос спросил:

— Это ты, Ян?

— Я и мои чахарцы. Что же ты по мне стреляешь?

— Не сердись, не узнал.

И атаман хунхузов, бывший сподвижник Яна в дни его хунхузничества, на прекрасном иноходце подъехал к нам. Они сердечно поздоровались с Яном и быстро за­говорили о других хунхузах и об их судьбе. В Китае профессия хунхуза — не последняя профессия, и многие хунхузы становятся генералами. Очень часто они — члены тайных обществ и просто выполняют определен­ные военные поручения общества.

Инцидент был исчерпан. Чжан со своими тремяста­ми отлично вооруженных людей присоединился к пол­ковнику Яну и решил вместе идти в Жэхэ и подраться с мукденцами — кстати, его люди были сердиты на мук-денцез за какие-то обиды.

5 декабря наша конница спустилась с монгольского плоскогорья в долину Жэхэ-—теплый край; штаб корпу­са устроился в дачах богдыхана, который приезжал в Чэчдэ на минеральные источники, и это письмо я пишу из богдыханских покоев, а за окном у меня цветут розы и журчит фонтан.

В Чэндэ мы без боя взяли в плен бригаду мукденцев и сейчас отдыхаем после этого трудного похода. Мы ус­тановили связь с монгольскими хошунами и послали к ним наших офицеров. Монгольские отряды начинают нападения на Маньчжурию. Руководимые своей какой-то революционно-национальной организацией, они уже захватили почти все города и населенные пункты Внут­ренней Монголии. Скоро и мы начнем действовать на коммуникациях мукденцев. Генерал Сун уже установил связь" с войсками Го Сун-лина, которые наступают вдоль Южно-Маньчжурской железной дороги.

Примите мой привет и не откажите прислать хороше­го табака для моей трубки.

Ваш Б v л и н».

Кавалерийский корпус обеспечил фланги Го Сун-ли­на; пришло время выступить Национальной армии и ударить на Тяньцзинь.

В течение всего начала декабря маршал требовал поезда в Баотоу для вывоза большого урожая бобов и прибывшей шерсти и шкур. Он проявил себя очень за­ботливым генерал-губернатором: по его словам, купцы ежедневно умоляли разгрузить их склады, так как кара­ваны складывали свои грузы прямо во дворах и их пор­тила непогода.

Поезда были поданы. Для того чтобы эта операция совершилась с должной быстротой, Фэн Юй-сян еще в начале декабря месяца устроил так, что начальником Пекин-Суйюаньской железной дороги был назначен один из его родственников.

Задержано было также три очередных экспресса, и во всех этих поездах пять дивизий Национальной армии были переброшены из Баотоу и Калгана в район стан­ции Лофан в провинции Чжили. Национальные армии начали наступление на Тяньцзинь против 80-тысячной армии генерала Ли Цзин-лина. Одновременно вторая Национальная армия напала на провинцию Шаньдун и своим нападением связала армию генерала Чжан Цзун-чана.

8 декабря первая армия стала развертываться для наступлелия на Тяньцзинь. Штаб армии, которой назна­чен был командовать генерал Чжан Чжи-цзян, прибыл на станцию Лофан.

Армия Ли Цзин-лина устроилась на укрепленной по­зиции по линии местечка Мэйчан, станции Янцунь и да­лее по каналу к станции Цзинхай.

Позиции армии Ли Цзин-лина растянулись на 40 ки­лометров и были расположены на равнине, густонасе­ленной, тщательно обработанной, совершенно безлесной; только у многочисленных деревень были фруктовые са­ды. Середина укрепленной линии и южный участок при­крыты каналом с разветвлениями оросительной систе­мы. Канал был широк, с быстрым течением и крутыми берегами. На нем происходило оживленное движение джонок рыбаков и земледельцев, отвозивших свои про­дукты и улов рыбы в Тяньцзинь.

С башен бронепоезда, в глубине за ст. Янцунь, ко­торая была опорным пунктом первой укрепленной линии, смутно проглядывалась вторая линия укреплений и ра­ботавшие на ней солдаты.

Бронепоезд был выдвинут к станции Лофан; взоб­равшиеся на башни Аллеи, Дорен и Хании вглядывались в туманные очертания окопов, стараясь угадать систему укреплений и их слабые места.

Перед их глазами развертывалась плоская равнина, идущая к недалекому морю, на севере лежало большое болото, которое прикрывало фланг укрепленной позиции. Небольшие частые деревеньки, обнесенные невысокими глиняными стенами, назначенными защищать жителей от деревенских разбойников с их ножами и гладкостволь­ными ружьями, жалко лепились на оголенной равнинной земле, приготовившейся встречать недолгую зиму. Од­нотонный серый квадрат полей был покрыт нездоровой сырью могильных холмиков — это мертвые охраняли по­ля живых и отнимали у живых часть их нищего хлеба для своих костей.

Китайцы свято чтут культ предков. Китайские кре­стьяне хоронят своих мертвецов на участках полей, ко­торые и без того очень малы, а могильные холмики от­нимают часть земли, так как их нельзя засевать хлеб­ными культурами.

Обычай похорон—один из самых разорительных обы­чаев Китая. По старым китайским верованиям, полага­лось на могиле умершего сжигать все его имущество. В настоящее время этот разорительный обычай заменен сжиганием моделей имущества. Когда хоронили генера­ла Ху Цзин-и, л а его могиле была взорвана порохом целая бригада солдат, сделанных из папье-маше.

Еще и теперь обычай похорон очень разорителен для живых, и благодаря ему в этой нищей стране мертвые отнимают хлеб у живых.

Тяньцзиньские поля были пустынны. Напуганные на­шествием войск, крестьяне ушли с полей и в покорном ожидании грядущих насилий укрылись за своими гли­няными стенами в фанзах из необожженного кирпича.

Полотно железной дороги, построенной англича­нами, как меч насильника, врезалось в эту серую рав­нину, и его блестящие полосы терялись на мостах у ст. Янцунь.

Вооруженный биноклем глаз видел у станции паутин­ную сеть колючей проволоки, смутный рисунок окопов и движение отдельных солдат.

У всех троих, стоявших на покатой, скользкой сталь­ной коробке бронепоезда, мелькнула разом одна и та же мысль: Янцунь надо захватить внезапным ночным налетом бронепоезда, иначе мосты будут испорчены и бои на этой позиции примут затяжной характер.

Обменявшись этой мыслью, они уселись на скольз­кой крыше, закурили сигары и отдали приказ бронепо­езду идти на Лофан в штаб Чжан Чжи-цзяна, команду­ющего армией.

Покачиваясь и громыхая бронею, бронепоезд быст­ро нес их на запад, а кругом развертывались бесконеч­ной лентой серые зимние поля великой равнины и не­большие деревушки с убогими запасами скирд гаоляна и чумизы, возле которых работали крестьяне, одетые в дешевую синюю саржу.

Все же полковник Чжан, хоть и хвастун, был добрый малый и не трус, он просто был влюблен в свою брони­рованную черепаху и в ее тонкий послушный механизм.

 

В сумерках бронепоезд пришел на ст. Лофан, где в стороне от станции, в помещичьей усадьбе, расположил­ся штаб армии.

Станция была заполнена эшелонами. Солдаты с шу­мом и говором выгружались у платформы; лошади ржа­ли, гремели колеса скатываемых на землю орудий, гро­мыхали серые зарядные ящики; караван верблюдов, гру­женных патронами, лежал на площади, и их уродливые головы дремотно качались на змеиных шеях, маленькие глаза косились на идущих мимо, и иногда верблюды злобно плевали зеленой вонючей отрыжкой на задевших их солдат.

Везде было насорено и натоптано. На площади строи­лись батальоны. За площадью развертывалась походная радиостанция, и солдаты, как муравьи, суетились у тя­нувшихся к небу стальных мачт, натягивая кружево проволоки.

На станционной платформе было насорено шелухой семечек, их грызли все: и разгружающие снаряжение солдаты, и дежурные офицеры, и комендант станции, вы­шедший встречать бронепоезд.

Выйдя из бронепоезда, полковник Чжан важно усел­ся на вынесенный из салон-вагона стул, оперся руками на шпагу и в героическом тоне повествовал солдатам и офицерам, как он с опасностью для жизни вместе с ино­странными «гувэнями» (советниками) выезжал на раз­ведку к станции Янцунь и как пули градом щелкали по бронепоезду.

Слушатели почтительно удивлялись, рассматривали вращающиеся башни и слушали героическую повесть полковника Чжана, угощая его семечками, яблоками и комплиментами. Входившие к Чжан Чжи-цзяну совет­ники видели, как адъютант полковника снимал его в разных героических позах у пушек бронепоезда.

 

Штаб армии в ночь на 9 декабря был расположен в отдельной усадьбе, недалеко от ст. Лофан.

Кругом усадьбы стояла цепь гвардейских часовых. Гвардейцы толпились и во дворе, у входа в помещение штаба. Они очень храбрые, но и очень наглые солдаты. Привыкшие быть на глазах у своего генерала, они отно­сятся к нему, как к хозяину, и свысока смотрят на сол­дат и офицеров других частей.

Пройдя цепь часовых, советники вошли в большую комнату фанзы. Генерал Чжан Чжи-цзян в походном се­ром мундире сидел на кале, у круглого лакированного стола, на котором лежала китайская двухверстка Тянь-цзиньского района, сделанная без рельефа и очень не­точно Штаб генерала из десяти офицеров частью сидел на корточках на полу, разостлав на кирпичах ватные одеяла, частью — на табуретах у большого стола, осве­щенного свечами.

Генерал прошел навстречу вошедшим и с приветли­вой улыбкой энергично потряс их руки. Офицеры встали, произнося приветствие.

Спросив генерала о здоровье и раскланявшись с офи­церами, советники уселись на кан.

Ханин, старший из них, развернул карту и через одного из офицеров, говорившего по-английски, изло­жил свои замечания о виденном.

В заключение доклада он от имени всех советников предложил этой же ночью посадить в бронепоезд пехоту для десанта и захватить ночным налетом ст. Янцунь, так как назавтра могут быть испорчены мосты и овла­деть станцией будет очень трудно.

Генерал внимательно выслушал план, кивая головой. Затем он произнес «хао» и, подумав, спросил: «А это не очень опасный план? Этот десант не погибнет?»

Услышав в ответ, что план опасен, но на бронепоезде поедут сами советники, он дал согласие и распорядился немедленно приготовить десант и дать приказ бронепо­езду о ночном нападении.

Затем он спросил советников их мнение об общем плане операции и, когда они склонились над картой, за­нялся приемом рапортов и чтением донесений.

Ознакомившись с расположением войск и просмот­рев сведения о противнике, Ханин предложил попытаться нанести удар во фланг, на местечко Мэйчан, что в 20 ки­лометрах к северо-западу от ст. Янцунь, и развертывать армию, имея в виду удар севернее Янцунь.

Чжан Чжи-цзян сообщил, что он именно так и за­думал операцию и что 1-я дивизия за следующий день должна сделать 60 километров от Усин к Мэйчан.

Вслед за этим гвардеец принес чай, и офицеоы под­нялись от карт, чтобы получить свои чашки. Генерал угостил всех шоколадом, купленным в Пекине, и усы­панными анисом китайскими лепешками. Поговорив о погоде и высказав надежду, что военное счастье будет благоприятствовать армии, советники откланялись и уш­ли в бронепоезд готовиться к ночному предприятию.

Генерал проводил их до ворот и пожелал успеха. Гвардейский офицер с бумажным фонарем шел впере­ди советников и указывал дорогу, и в темноте ночи на­летавший порывистый ветер раскачивал фонарик, за­ставляя предметы поичудливо менять очертания в его бледном, мелькающем свете.

К ремонтному составу бронепоезда было прицепле­но 12 вагонов для шести рот пехоты. Подполковник Хань, ученик Тактической школы, был назначен коман­довать десантом и явился представиться полковнику Чжану и советникам.

Отрапортовав, он присел к столу, и полковник Чжан, строго оглядев его, тихим голосом старшего брата из­ложил ему план операции: впереди пойдет бронепоезд, за ним поезд с десантом в одной версте расстояния. Ког­да бронепоезд войдет на станцию, десант должен вслед за ним быстро подойти к станции, занять ее и окопать­ся, удерживая за собой переправу. В заключение пол­ковник Чжан прибавил:

— От вас требуется энергия и храбрость такая же, как и от моей команды, и я думаю, если вы будете брать с нас пример, все будет очень хорошо.

Подполковник почтительно выслушал, поблагодарил за слова мудрости старшего брата и попросил разре­шения поговорить с советниками, которые были его учи­телями в Тактической школе.

Полковник Чжан, покосившись на советников, важ­но дал разрешение, и завязалась веселая беседа о слу­шателях школы, большинство которых служило в диви­зиях, идущих на Тяньцзинь. Живой, маленький, щего­леватый подполковник Хань был в восторге от операции, от того, что он участвует в первом ударе, от того, что бронепоезд и десантный отряд выполняют задачу вне­запного нападения, которую он решал в школе на так­тических занятиях.

В разгар беседы прибежал офицер из штаба Чжан Чжи-цзяна, который принес сообщение, что из Тяньцзиня получена телеграмма от Ли Цз«н-лина. В этой телеграм­ме Ли Цзин-лин сообщает Чжан Чжи-цзяну, что он счи­тает его собакой и плохим сыном плохой матери и при­казывает ему уйти обратно за горы, если он не хочет, чтобы его голова торчала в клетке на стенах Тянь­цзиня.

Чжан Чжи-цзян и все офицеры взбешены и сейчас составляют ответное письмо-телеграмму солдатам Ли Цзин-лина, в которой предлагают им сдаться и уведом­ляют их, что их генерал предал их Японии и что не сле­дует служить такому, как он, негодяю, безнравственны­ми и бесчестными поступками уложившему в гроб свое­го отца.

Пришедшие в ярость офицеры несколько минут об­суждали, какие бранные слова еще надлежит вставить в телеграмму; затем, когда их фантазия иссякла и пол­ковник Чжан достал бутылку коньяку, все выпили по рюмке и отправились в 'боевые башни.

Бронепоезд тихо, без сигналов, ушел со станции в ночную мглу, где на просторе полей во всех пазах брони завыл бешеный зимний морской ветер.

Бронированные вагоны катились с грохотом и лязгом. Прислуга стояла у орудий и пулеметов. Советники под­нялись в командирские башни к наблюдательным прозо-рам.

Тихо скользили мимо призраки деревьев. Во тьме ничего не было видно, только вдали горели фонари на станции Янцунь, а на горизонте, над далеким Тяньцзинем светилось в небе отражение электрических огней большого города.

У ст. Лофан бронепоезд остановился: было получено донесение, что на Янцуни стоит международный поезд-экспресс с пассажирами, которые едут в Тяньцзинь.

В практике Китая создался обычай, что во время гражданских войн международные экспрессы поднимали флаги пяти великих держав и беспрепятственно следо­вали через фронт, под охраной флагов и в сопровожде­нии вагона, в котором была размещена охрана из сол­дат договорных держав.

Так как мост у ст. Янцунь был немного подорван, международный экспресс занят исправлением моста и лишь к утру пойдет далее. Советники и полковник Чжан вышли из вагона и перешли в квартиру начальника стан­ции, небольшую фанзу из двух комнат.

Они устроили в одной из комнат полевой штаб и от­дали распоряжение выслать команду саперов проверить железнодорожный путь до мостов и извлечь из насыпи, возможно, заложенные там фугасы.

Команда отправилась. Советники организовали на­блюдение за Янцуньскими мостами, бронепоезд выста­вит сторожевое охранение.

Начальник станции предложил советникам ужин — суп из цельных листьев свежей капусты. Поужинав на простом круглом столе, советники вместе с офицерами улеглись на кан и быстро уснули чутким, неспокойным сном людей, которым скоро предстоит сражение и' ко­торые должны встать в определенный срок.

К рассвету международный поезд починил мосты и прошел к станции Лофан. Разминувшись с ним, броне­поезд на всех парах влетел на мосты и пулеметным ог­нем разогнал саперов неприятеля, которые пытались снова заложить мины и взорвать мост.

Неравные договоры и работа международного поез­да пошли «а пользу первой боевой операции Националь­ной армии: станция Янцунь была взята.

Полковник Чжан и его адъютант отправились в ко­мнату железнодорожного телеграфа, извлекли из какого-то погреба насмерть перепуганного телеграфиста и про­диктовали ему донесение в штаб армии о взятии станции Янцунь.

С наступлением дня бронепоезд продвинулся за ст. Янцунь и обнаружил, что линия Мэйчан — Чжанкай-чжун — Ханькоу укреплена и занята крупными силами неприятеля, который встретил бронепоезд огнем поле­вой артиллерии.

В трех километрах за ст. Янцунь был взорван мостик, и, курсируя взад и вперед под огнем неприятельских батарей, бронепоезд высадил команду, которая начала его исправлять.

В это время с юга показались густые цепи противни­ка, шедшие к бронепоезду. Это была пехота, которая оставалась на первой линии обороны, южнее ст. Янцунь, и только теперь отходила на вторую линию. Ей нужно было идти мимо бронепоезда, и, подпустив цепи «а ко­роткую дистанцию, бронепоезд обратил на них огонь своих пулеметов и батарей. Шедшая за бронепоездом моторная дрезина отправилась в Янцунь с приказом под­полковнику Хань атаковать противника во фланг со сто­роны станции. Через полчаса показался батальон пехо­ты, шедший бегом. Он быстро развернулся и повел на­ступление; неся огромные потери, противник бросил пу­леметы, обоз и раненых и бежал в Ханькоу на вторую линию ооороны.

Национальная армия, форсировав канал, разверну­лась на равнине против второй линии обороны. Штаб ар­мии прибыл на ст. Янцунь и устроился в небольшом по­селке, что южнее станции.

К 12 декабря части Национальной армии разверну­лись на сорокаверстном фронте перед укрепленной пози­цией противника, на огромной равнине с частыми дере­вушками, спрятанными во фруктовых садах.

Сквозь тонкий переплет оголенных деревьев прогля­дывали глиняные стены деревушек, изогнутые крыши па­год, а возле деревень, обращенных в укрепленные пунк­ты, — сильно развитые земляные укрепления с паутиной колючей проволоки, превращающие каждую деревню в сильный узел сопротивления.

12 декабря генерал Чжан Чжи-цзян назначил общую атаку армии на всем фронте противника. Он не созда­вал ни на одном участке кулака, а стремился быть везде одинаково сильным. Это совершенно лишало его шансов на успех, так как противник имел численное превос­ходство, сидел на отлично укрепленной позиции, и, даже если бы части Национальной армии достигли успеха в каком-нибудь пункте, успех этот.некому было бы раз­вить и превратить в победу.

Советы «гувэней» во внимание приняты не были: генерал решил воевать по-своему. Им властно руко­водила китайская военная традиция, и он не хотел от нее отступать.

Бой начался в 5 часов утра. Взлетели сигнальные ра­кеты в белесоватый сумрак декабрьского рассвета, и ли­нии фронта обозначились ружейной трескотней, упрямым стуком пулеметов и залпами батарей.

Стрельба, сменявшаяся тишиной атак, длилась до 9 часов утра. К 9 часам уставшие и потрясенные боем солдаты залегли у окопов противника, а к полудню полки стали отходить в исходное положение. К счастью, противник, следуя добрым традициям, не преследовал, и отступление не вылилось в поражение армии.

Генерал Чжан Чжи-цзян был взбешен. Ночью он по­вторил атаку на участке 5-й бригады, у деревни Чжан-кайчжоу, но эта бригада, ворвавшаяся на позиции про­тивника, отступила утром с жестоким уроном, так как не была никем поддержана и была атакована во фланг двумя полками резерва мукденцев.

Выехавший на участок бригады Эванс встретил ко­мандира бригады у окраины деревни в состоянии полной невменяемости: измученный напряжением ночного боя, униженный внезапной неудачей после успеха, истерзан­ный видом убитых и раненых своих солдат, он с рыда­ниями и бешеными ругательствами носился по деревне, отдавая распор-яжения и проклиная, и наконец бросился в арьергардную цепь, схватил пулемет у отступавшего пулеметчика и несколько минут, меняя ленты, исступлен­но стрелял в сторону врага. Это, видимо, разрядило его нервное напряжение, он пришел в себя, усталым шагом вернулся в деревню и отдал приказ о выдаче обеда и расстановке караулов.

Более 700 раненых прошло и пронесено на ст. Янцунь,

где стоял санитарный поезд, сформированный женой маршала Фэн Юй-сяна. Там им была оказана первая помощь.

В практике китайской гражданской войны это был первый случай организации санитарного поезда, и с этой задачей леди Фэн блестяще справилась. Ее имя стало чрезвычайно популярно в Национальной армии.

Вернувшийся из поездки Эванс с восторгом расска­зывал:

— Это железная нация. Я встретил человека с разд­робленной челюстью, он шел, придерживая ее куском брезента от патронташа, — и он не стонал, отдал мне честь и молча ушел к станции, хотя скула его была ра­зорвана пулей и мускулы висели лохмотьями. Я видал человека с пробитой ногой, который отказался от помо­щи товарищей и ушел, опираясь на винтовку. В этом народе какая-то вековая закалка терпения и выносли­вости.

И это было верно. Все инструкторы видели сотни ра­неных, но стонали только те, кто был на носилках, в беспамятстве.

Это хорошо и плохо: хорошо, что они выносливы; плохо, что эта выносливость развилась в нечеловеческую терпеливость, уменьшила активность народа.

14 декабря прошло спокойно. Это был день демонст­рации действия неравных договоров. От Тяньцзиня по­дошел очередной экспресс на Пекин под флагами всех держчв, и военный интернациональный отряд охраны по­требовал пропуска через фронт. Обе стороны подчини­лись, на этот день война была прекращена, и саперы международного поезда исправили взорванные мостики. Поезд с туристами, коммерсантами и приказчиками ма­газинов медленно прошел через линию фронта и двинул­ся на Пекин. После его ухода война снова возобнови­лась.

У солдат и офицеров было сильное желание затеять ссору с охраной поезда. Обозленные этим откровенным позором нации, которая даже не может устроить хоро­шую драку у себя дома и должна прекращать ее для пропуска какого-то поезда с иностранцами, они бродили по станции и демонстрировали свое неуважение к ино­странцам громкими разговорами о рыжих варварах и вслух мечтали о том, когда они всю эту сволочь выста­вят за ворота Китая. Гоминьдан использовал этот день для митингов и собраний, и речи агитаторов имели ог­ромный успех.

Когда поезд ушел на запад, распространился слух, что в нем следовал одетый купцом «Маленький Сю», ге­нерал из военного министерства, известный в Китае ре­акционер и друг Чжан Цзо-лина. Общее возбуждение еще усилилось, и везде пошли толки о том, что нужно остановить поезд и расстрелять шпиона.

«Маленький Сю» действительно вернулся в Китай из заграничной поездки. Он посетил Лондон, Берлин и Брюссель, пропагандируя армию Чжан Цзо-лина, и де­лал военные заказы. В этом поезде он ехал, под охраной штыков интернационального отряда, в Пекин, чтобы выполнить какое-то поручение, данное Чжан Цзо-лином к президенту Дуань Ци-жую.

На этот раз личная месть пришла на помощь народ­ному гневу.

На ст. Лофан в международный поезд вошел один из офицеров Национальной армии, майор Хуан. Его отец был убит в 1920 году по приказу «Маленького Сю». Майор вошел в купе, где ехал генерал, и спросил его:

— Вы ли генерал Сю?

И когда тот, поднявшись, ответил:

— Это верно, я генерал Сю, — майор назвал себя и сказал:

— Я пришел отплатить вам за смерть моего отца и за позор, который вы навлекаете на нацию.

Выстрелом из браунинга он убил генерала наповал и затем, выйдя на платформу станции, отдался в руки полиции. Огромная толпа окружила его. Он встал на ящик и в краткой речи объяснил народу, почему он убил «Маленького Сю».

— Я убил его потому, что он враг народа и враг моей семьи; потому что он убил моего отца; потому что он покрыл позором нацию.

Он был освобожден по требованию толпы, отпущен при громких рукоплесканиях и отправился на фронт в свою дивизию.

Международный поезд с телом генерала Сю отпра­вился в Пекин.

После неудачного наступления 12 декабря бои на фронте армии затихли, и дело свелось к ночным напа­дениям разведывательных партий.

Генерал Чжан Чжи-цзян решил добиться успеха при помощи хитростей. Лавры героя древности Чжугэ Ляна не давали ему спать.

Первую хитрость подсказал генерал Хан, командир 1-й дивизии. Высокий полный человек, генерал Хан при­ехал в штаб Чжан Чжи-цзяна и попросил секретной ау­диенции. Он вышел в очень веселом настроении, и гене­рал Чжан проводил его до порога. Оба они имели вид таинственный и довольный. Они придумали катастр