Глава 20. Идя в ратушу, Басов специально заложил большой крюк, чтобы посмотреть на строительство собора, на которое днем наткнулся выставленный за двери Петр

БАЛ

 

Идя в ратушу, Басов специально заложил большой крюк, чтобы посмотреть на строительство собора, на которое днем наткнулся выставленный за двери Петр. Следуя подробным указаниям историка, Басов вышел на площадь и остановился, завороженный величием недостроенного еще, но уже прекрасного католического храма. Стены, украшенные ажурной каменной резьбой, возносились уже на высоту не менее трехэтажного дома. На лесах работало несколько каменщиков и резчиков — не слишком споро, впрочем. «Интересно, на сколько лет этот долгострой?» — подумал Басов.

Ко входу в ратушу он подошел, как и было условленно, когда часы на башне отбивали пять. Миновал парадный вход, поднялся по широкой лестнице, звякнув шашкой о ступеньки. Стражники, стоявшие на верхней площадке, скрестили алебарды, преграждая дорогу.

— Игорь Басов, по приглашению рыцаря Эрика Макторга, — отчеканил он.

Алебарды взметнулись вверх, и фехтовальщик прошел в парадный зал. В уши ударил многоголосый гомон — говорили здесь на двух языках, немецком и русском; как понял вскоре Басов, большинство гостей свободно владели обоими. «Надо будет нанять учителя немецкого, — подумал он. — Похоже, без этого здесь никуда».

Одета публика была тоже весьма разношерстно, хотя преобладали европейские костюмы. Мужчины волочили по паркету длинные шпаги, щеголяли в узких штанах, скорее напоминавших колготки с неимоверными утолщениями в верхней части бедер; камзолах, расшитых золотом и серебром; туфлях с дорогими застежками, иногда усыпанными драгоценными камнями. Дамы были облачены в длинные европейские платья. Однако около трети присутствующих, подобно Басову, были в русских кафтанах и опирались на чуть искривленные сабли — часто с эфесами и ножнами, покрытыми серебром и золотом и украшенными драгоценными камнями.

Зал освещало несколько массивных люстр со множеством свечей. Паркет сиял до блеска. Оркестр на хорах еще настраивал инструменты, и в ожидании танцев публика неспешно беседовала обо всякой всячине.

Из толпы, придерживая длинную шпагу, выскользнул одетый по европейской моде Макторг.

— Здравствуйте, господин Басов, — широко улыбнулся он. — Рад вас видеть! Идемте, я познакомлю вас с нашим маленьким шотландским сообществом.

Рыцарь подвел своего гостя к двум стоящим в сторонке лощеным господам, одетым, как и он, в европейские костюмы и обладающим, что сразу отметил Басов, идеальной осанкой.

— Господа, позвольте представить Игоря Басова, латышского дворянина и непревзойденного мастера клинка.

Басов щелкнул каблуками, мужчины галантно поклонились в ответ.

— Перед вами барон Маклай и рыцарь Макдор, — представил соотечественников командир гвардии.

— Очень приятно, господин Басов, — произнес Маклай по-русски, хотя и с заметным акцентом; владея местным русским далеко не в совершенстве, эти нюансы Басов уже начал улавливать. — Как вы находите Петербург?

— О, он великолепен! И, как я вижу, в этом городе бок о бок живут представители многих народов.

— Вы совершенно правы, — вступил Макторг. — Благодаря уложению великого князя Андрея, выпущенному без малого двести лет назад, на североросских землях не только могут свободно селиться представители любых народов, но и может свободно исповедоваться любая вера. Притом ни одна религия не имеет приоритета. Любые проявления религиозной или национальной нетерпимости караются жесточайшим образом. Таков закон. Оттого-то здесь, особенно в Ингерманландии, где традиционно обитали и немецкие поселенцы, и русские, живут выходцы изо всех стран Европы — как католики, так и протестанты. И даже татары и прочие мусульмане, по каким-либо причинам покинувшие родину.

— Интересно, — поднял бровь Басов. — Не далее как позавчера моему мальчишке-слуге какие-то немецкие подмастерья наговорили кучу дерзостей о русских.

— Чем же закончилось дело? — поинтересовался Макторг.

— Как водится у мальчишек, дракой, — пожал плечами Басов.

— Жаль, — протянул командир гвардии. — Если бы ваш слуга вызвал патруль, этим подмастерьям пришлось бы несладко. Отведали бы палок, а их хозяевам пришлось бы выплатить солидный штраф.

— Совершенно верно, — вступил в разговор Макдор. — Закон здесь суров. Каждый должен служить князю. Или занимайся ремеслами и торгуй, плати налоги — и никаких войн за веру, никаких оскорблений за твой язык или твой народ. Дозволены только религиозные и научные диспуты — и то лишь между священниками и учеными.

— Неужели нет никакой розни? — изумился Басов.

— Как могли убедиться вы, а вернее ваш слуга, — ответил Макторг, — увы, не совсем так. Но законы здесь суровы, как нигде. А великий князь всегда суров, когда дело касается нарушения этих законов. Кроме того, он всегда приближает к себе преданных и отважных, не глядя на веру и происхождение.

— Возможно, в государстве, где совместно проживает несколько народов, иначе и нельзя, — заметил Басов.

— Может быть, — улыбнулся Макторг. — Но нам, маленькой колонии шотландцев, это очень нравится.

— А, это тот самый учитель фехтования, что задал гвардейцам жару, — послышался со стороны презрительный голос.

Басов резко повернулся: в нескольких шагах стояли двое. На вид им было около тридцати. Один был одет по европейской моде, второй — по русской, с кривой саблей на боку. Оба откровенно работали на публику. Фразу, которая привлекла к ним внимание окружающих, произнес одетый по-европейски, но его товарищ тут же громко подхватил:

— Да чего с этими гвардейцами возиться! — загоготал он. — Они же и шпагу в руках держать не умеют. Тут как раз учитель из ливонского леса нужен. В самый раз.

— Правильно, — захихикал первый. — У ливонцев им только и учиться. Мы этих ливонцев три года били, как хотели, а теперь они нас еще и учить лезут. Ни одного стоящего фехтовальщика за Наровой я так и не встретил.

— Может, вам просто не повезло? — спокойно предположил Басов.

— Вряд ли, — выпятил губу «европеец». — Я, барон Штарц, утверждаю: тот, кто заявился из ливонского леса и называет себя учителем фехтования, не может научить никого, даже криворуких гвардейцев, потому что сам ничего не умеет. Или вы хотите опровергнуть это с оружием в руках?

— Это вызов? — холодно осведомился Басов.

— Разумеется, — расплылся в самодовольной улыбке Штарц. — Я жду, когда вы назовете место и оружие.

— Где у вас принято дуэлировать? — обратился Басов к Макторгу.

— Вообще-то княжеский указ запрещает дуэли, — возвел тот очи горе. — Но лично я предпочитаю площадку за церковью Святого Михаила, после полудня. Место тихое и удобное. Если угодно, вашим секундантом может стать мой адъютант.

— Буду чрезвычайно признателен, — поклонился Басов.

«Вот и начинается жизнь средневекового дворянина», — подумал он.

 

* * *

 

Когда рядом — как всегда, без предупреждения — возник Генрих, Артем любовался кустом роз.

— Рад тебя видеть! Посмотри, какое совершенство.

— Действительно прекрасен, — отозвался Генрих. С четверть часа они любовались кустом, потом, не сговариваясь, повернулись и пошли по залитой солнцем садовой дорожке. Артем невольно улыбнулся при мысли, что пока они предавались созерцанию, на Земле пронеслось около суток.

— В Северороссии скоро начнется смута, — произнес Генрих.

— Увы, — вздохнул Артем.

— Вмешиваться будешь?

— Постараюсь этого избежать. Думаю, все опять ограничится парой отравлений и небольшой резней среди придворных.

— Сомневаюсь, — покачал головой Генрих. — Будет большая война.

— Будет обязательно, — подтвердил Артем. — В ней примут участие Москва, Стокгольм, Краков, Вильнюс и конечно Санкт-Петербург. Но ты ведь знаешь: бойня в любом случае неизбежна. Ты сам предрекал ее, еще при князе Андрее.

— У меня к тебе просьба, — сказал Генрих. — Постарайся, чтобы не пострадал Университет. Все-таки это и мое детище.

— Разумеется.

— А что с теми людьми, которые были заброшены в этот мир? — неожиданно спросил Генрих.

— Обжились. Причем на удивление быстро, — усмехнулся Артем.

Они вышли на берег моря. Прибой с тихим шелестом накатывал на песок пляжа. Генрих с удовольствием втянул морской воздух.

— Не все, — коротко сказал он.

— А, ты про этого. Знаешь, я как раз на него и надеюсь. В Северороссии он многое может изменить к лучшему. Живой ум, многое понимает…

— Может, — пожал плечами Генрих. — Воля твоя. Но я бы вернул его домой.