Сценарий к выкупу 13 страница

декорация. Удивительно уже само то, что никто не упал, не поранился и ничего

себе не сломал, но в царящем на сцене хаосе, на мой взгляд, нет ничего приятного.

Что касается нас, музыкантов, то мы практически не видны в темных недрах сцены и

бодро сопровождаем весь этот библейский ужас мрачным и тягостным аккомпанементом,

который его только усугубляет. Каждая следующая сцена кажется более нелепой, чем

предыдущая, и со своего весьма выигрышного места во мраке сцены я вижу директора,

который сидит во втором ряду партера и наблюдает крах своего творения, то

хватаясь руками за голову, то безнадежно и беспомощно уставившись на сцену. Его

обычно столь самоуверенное лицо постепенно наливается кровью, как перед

апоплексическим ударом, пока он наконец не разражается ужасным криком, который

заглушает музыку и сотрясает театр до самых потолочных балок.

 

- РАССЛАААБЬТЕСЬ! МОЖЕТ ЗДЕСЬ ХОТЬ КТО-НИБУДЬ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, РАССЛАААБИТЬСЯ?

 

Нечего и говорить, что призыв директора имеет прямо противоположный эффект.

Актеры, и без того в смятении, а теперь превращаются в пораженных ужасом

психопатов. Исполнительница главной роли по-прежнему сияет, словно Вифлеемская

звезда, но всех остальных участников события, включая троих волхвов и архангела

Гавриила, охватывает буря смущения, негодования, обиды и отчаяния. Увы! Никому

из нас не суждено спокойно спать этой ночью, а у меня есть еще и своя забота,

потому что я так и не переговорил с сестрой Рут об утренних репетициях по средам.

На следующий день, двигаясь в плотном утреннем потоке машин, я решаю непременно

обсудить волнующий меня вопрос с директрисой. Я буду прям и смел. Я объясню ей,

что, несмотря на мое искреннее желание выполнять учительскую работу как можно

лучше, истинным моим призванием является музыка и если она позволит мне

пропускать школу по средам, я постараюсь компенсировать свои пропуски в другие

дни: например, разучу с детьми рождественские гимны или поставлю рождественский

спектакль. Я начинаю репетировать свою речь прямо в машине. "Сестра Рут, - скажу

я торжественно, - имея большой опыт работы в местном театре (здесь я сделаю

паузу для того, чтобы глубоко вдохнуть, как перед героическим прыжком в ледяной

бассейн или самоотверженным восхождением на жертвенный алтарь), я считаю, что

было бы вполне уместно поручить мне постановку рождественского спектакля в этом

году (а если учесть, какой ужасный провал я наблюдаю на репетициях в течение

последних недель, у меня вряд ли получится хуже). В конце концов, среди моих

учеников есть несколько очень талантливых актеров".

 

В девять пятнадцать я делаю утреннюю перекличку. Несколько человек, как всегда,

отсутствует, но сегодня в их числе непоседливый шалун Кевин Андерсон. Кевин -

очаровательный мальчик, обаятельный и веселый, и если ему не хватает

способностей к учению, этот недостаток с лихвой возмещается его пением и шутками,

которые хотя порой и бывают неприличными, но всегда подаются со

сверхъестественным комизмом.

 

Во время перемены школьный секретарь входит в шумную, переполненную учительскую

и приглашает меня к телефону.

 

- Алло? - На том конце провода раздается неестественно высокий голос. - Это

насчет нашего Кевина. Он не очень хорошо себя чувствует, и я бы на денек

оставила его дома. Хорошо? В этом телефонном звонке есть что-то подозрительное.

 

- Простите, а кто это говорит? - спрашиваю я как можно вежливее.

 

- Э-э-э... Это я, мама!

 

- Кевин, если ты немедленно не придешь в школу, у тебя будут неприятности, ты

слышишь?

 

- Да, сэр. - Чудесным образом к его голосу возвращается нормальное звучание.

 

- Кстати, Кевин, а где твоя мама?

 

- Она на работе, сэр, на фабрике.

 

- Ладно, Кевин, приходи прямо сейчас, и я ничего не скажу, идет?

 

- Да, сэр!

 

Я уверен, что если бы Кевин использовал в своем спектакле "желчный приступ", я

не задумываясь отпустил бы его.

 

После обеда меня осеняет. Я предложу доброй сестре Рут в следующую среду свозить

в театр два старших класса школы, чтобы дети посмотрели утреннюю репетицию

мюзикла. Предлагая ей это, я буду делать упор на религиозные и общекультурные

аспекты произведения, которое мы репетируем. Пока дети смотрят, у меня будет

возможность участвовать в репетиции. А когда сестра Рут увидит, какую пользу все

это приносит детям, она тоже заразится магией театра, и мне удастся уговорить ее

отпускать меня из школы по средам.

 

В итоге к концу репетиций я умудрился не пропустить ни одной среды, класс за

классом препроводив всю школу в театр и обратно. При этом каждый культпоход мне

приходилось тщательно согласовывать с директрисой и другими учителями.

 

Отзывы, которые "Рождение рока" вызвало в прессе, хотя и не столь восторженны,

как рецензии на "Иосифа", но все же в целом одобрительны. Кажется, нам удалось

предотвратить провал. Еще одна причина, по которой я могу быть доволен собой,

состоит в том, что во время празднования премьеры в театральном баре я набрался

смелости приблизиться к исполнительнице главной роли. В тот момент она была

увлечена разговором с Джеки Трент, знаменитой женой мистера Хэтча. Не чувствуя

себя в состоянии сказать что-либо интересное хотя бы одной из них, я выбираю

другую стратегию и начинаю активно заигрывать с маленькой коричневой собачкой.

Пес сразу видит меня насквозь и, разгадав мои корыстные цели, отвечает на

ухаживания демонстративным безразличием. Проходит довольно много времени, прежде

чем его хозяйка замечает меня.

 

- О, не обращайте на него внимания, - говорит она, и в ее голосе ясно слышны

ноткисевероирландского акцента, - он просто старый шалун и мелкий пакостник.

 

- Как его зовут? - спрашиваю я, продолжая притворяться специалистом по собакам.

 

- Его настоящее имя - Баттонс, - отвечает она, - но по очевидным причинам все

зовут его Терди[15].

 

Я смотрю вниз на собаку с грустными глазами и слишком большой головой. Очень

мило, - говорю я, не зная, как продолжить этот разговор.

 

Тем временем миссис Трент куда-то отошла, оставив нас наедине, в компании одной

только собаки. Впервые за все время актриса награждает меня достаточно

прохладным, оценивающим взглядом.

 

- У вас красивые глаза, - говорит она, протягивая мне пустой бокал. - Может быть,

купите мнееще шампанского?

 

Я понятия не имею, желает ли она от меня отделаться или в самом деле хочет еще

бокал шампанского. Я почти уверен, что ее уже не будет на прежнем месте, когда я

вернусь с шампанским, но она все еще там, такая же холодная и непринужденная, в

сопровождении все той же собачки. Я отдаю ей тонкий, похожий на флейту бокал,

она любезно благодарит меня с легкой иронической улыбкой, смысл которой трудно

разгадать. Мы молча пьем свое шампанское и наблюдаем за тем, что происходит в

комнате.

 

- А где гитарист? - спрашивает она, как бы очнувшись от своей задумчивости.

 

- Джон? - говорю я, стараясь выиграть время. - А что?

 

- Просто так, - спокойно говорит она.

 

- Наверное, пошел домой, к жене, - говорю я после некоторой паузы и так наивно,

как только могу.

 

- Какой позор, - говорит она с таким же каменным безразличием.

 

Ее зовут Фрэнсис Томелти. Из театральной программы я узнал, что она дочь

знаменитого в городе Белфасте актера Джозефа Томелти, а прежде чем приехать в

Ньюкасл, блистала в London's Royal Court и Shaw Theatre, играла в фильмах и

телевизионных спектаклях. Она - настоящая актриса, и, кажется, впервые в жизни я

ослеплен звездным светом, потому что вечер за вечером смотрю на нее из темноты

оркестровой ямы сквозь замысловатую конструкцию декораций, где она стоит,

освещенная одним-единственным лучом.

 

Мы влюбимся друг в друга, и через восемнадцать месяцев эта женщина станет моей

женой, но по мере того, как наш спектакль шел, а моя страсть к ней росла, я все

чаще задавался вопросом, есть ли у нас хоть малейший шанс сохранить наши

отношения после ее возвращения в Лондон Почти невыполнимая мечта об их

продолжении как-то переплелась со столь же невыполнимой мечтой о контракте с

какой-нибудь звукозаписывающей фирмой, но мало-помалу я все серьезнее начинаю

думать о большом городе в трехстах милях к югу от Ньюкасла.

 

На этот момент в моей жизни сходится несколько разных направлений, как в

музыкальной импровизации, где переплетается много отдельных мелодий,

складывающихся в какую-то хаотическую фугу. Основная, басовая партия моей фуги -

это мое музыкальное самосовершенствование, пусть медленное, но постоянное, как

биение пульса. Вторая по значению партия - сложнее. Это продвижение нашего

музыкального коллектива и взаимоотношения внутри него, которые сплачивают и

одновременно отталкивают нас друг от друга. Основное трезвучие - это моя

учительская работа, сотрудничество с Phoenix Jazzmen и Newcastle Big Band в

сочетании с буйными полетами фантазии в виде моих мечтаний о славе и богатстве.

Последние, в свою очередь, тесно переплетаются с воздушными романтическими

напевами, которые привносит Фрэнсис в мои отношения с ней. Рано или поздно

напряжения и несоответствия, существующие между этими разнородными элементами,

станут вынуждать меня к принятию каких-то радикальных, жизненно важных решений.

Пока же я не достиг достаточной эмоциональной зрелости, чтобы осознать, влюблен

ли я в человека или в идею, которую он олицетворяет. Причем даже если бы мне

указали на эту разницу, я бы ее не почувствовал. Спектакль заканчивается, и

Фрэнсис возвращается в Лондон. Мы прощаемся, и я принимаю решение проехать эти

триста миль, которые отделяют меня от нее, в первые же свободные выходные.

 

Last Exit занимает свое прежнее место на втором этаже отеля "Госфорт", и мы с

Джерри снова принимаемся за сочинение песен. В это время я пишу две песни,

которые останутся в нашем репертуаре несколько дольше, чем большинство остальных:

"The Bed's Too Big Without You" ("Постель слишком широка без тебя") и "I Burn

for You" ("Я сгораю от любви к тебе"). Когда я впервые показываю эти песни

Джерри, он, разумеется, бросает на меня один из своих циничных, понимающих

взглядов. И хотя не требуется особой сообразительности, чтобы угадать источник

моего вдохновения, я пытаюсь отрицать очевидное и заявляю, что "это всего лишь

песни" и не следует делать никаких выводов.

 

Это время - не самый простой период в моих отношениях с Джерри. Я занимаю явно

оборонительную позицию, а он, вероятно, раздосадован моим растущим влиянием в

группе и тем, что я становлюсь все более и более плодовитым сочинителем песен.

Кроме того, Джерри, судя по всему, думает, что мои отношения с Фрэнсис отвлекают

меня от проблем нашей группы. Если бы я спросил его прямо, Джерри, конечно, стал

бы отрицать все эти мои предположения, говоря, что он ни о чем таком не думал,

но мы с ним близки, как братья, у нас одни и те же мечты, поэтому нам трудно что-либо

друг от друга утаить. Как бы то ни было, обе новые песни с особым энтузиазмом

принимаются нашими зрителями в "Госфорте". Поэтому Джерри, который всегда

безупречно честен, волей-неволей признает их и предоставляет им достойное место

в репертуаре группы.

 

По мере того как песни усложняются, совмещение обязанностей басиста и певца

ставит меня перед лицом интересной проблемы. Играть на бас-гитаре и петь - не

столь естественно, как петь под аккомпанемент акустической гитары. Здесь

требуется умение прикладывать независимые нервные и мускульные усилия к двум

разным родам деятельности. Это нечто вроде умения ехать на велосипеде и

одновременно жонглировать. Помимо того что я трачу достаточное количество

времени на отработку синхронизации игры на бас-гитаре и пения, я понемногу

начинаю изменять партию баса так, чтобы у меня оставалось больше свободы для

пения. Я начинаю делать в партии баса пропуски, которые в другой ситуации я

непременно заполнил бы. В процессе этой работы у меня начинает формироваться

особый стиль, особый почерк в написании партии баса, делающий ее скупой и

лаконичной. Позднее все это станет частью моего сознательного принципа "чем

меньше, тем больше", коренящегося на самом деле в необходимости справляться со

своими собственными естественными ограничениями.

 

У Last Exit появляется пара гастрольных администраторов, Джим и Пол. Конечно,

они не настоящие администраторы, а двое студентов из числа наших постоянных

зрителей, но у них есть свой фургон и некоторый опыт работы с электронным

оборудованием. Они ничего с нас не берут и просто рады сопровождать нас в

поездках. Разумеется, это облегчило жизнь как мне, так и Джерри, и

парадоксальным образом утлый кораблик нашей мечты все увереннее держится на

плаву с каждым новым пассажиром, ступающим на борт, с каждым новым лицом в толпе

зрителей, с каждым новым заработанным фунтом и с каждым новым предложением о

работе. "Черт возьми, - говорим мы друг другу, - скоро даже Джон и Ронни поверят,

что нам удастся куда-нибудь выбраться".

 

Весна 1975-го. Мне двадцать три года. В течение нескольких следующих месяцев я

буду постоянно курсировать между Ньюкаслом и Лондоном, чтобы видеться с Фрэнсис.

Это долгие, изматывающие пятичасовые переезды. Нередко я отправляюсь в путь

сразу после вечернего выступления в пятницу, а утром в понедельник мчусь из

Лондона прямо в школу, небритый, с пеленой перед глазами от катастрофического

недосыпания. Директриса начинает замечать, что я выгляжу все более и более

изможденным, но при этом я как-то блаженно счастлив, наверное впервые в жизни. У

меня такое чувство, что мир открывается мне во множестве своих проявлений сразу,

и все это благодаря Фрэнсис. Я сопровождаю ее в Эдинбургский драматический театр,

где она играет Бианку в "Укрощении строптивой", и когда Фрэнсис выходит на сцену,

мне ужасно хочется растолкать всех незнакомцев, сидящих вокруг меня в своих

креслах, и рассказать им, что это моя девушка. Месяцем позже она играет

наследницу в "Наследстве Войси", а потом я отправляюсь с ней в Sheffield's

Crucible Theatre, где она играет одну из главных ролей в "Детях Кеннеди".

Приезжая в Ньюкасл, Фрэнсис присутствует на выступлениях нашей группы, а потом

дает мне советы, как правильно вести себя на сцене: как удерживать внимание

аудитории, как самому быть более собранным и развить у себя абсолютную

уверенность в своих действиях. Джерри не вполне одобряет эти "театральные"

замашки, но, будучи человеком практичным, он понимает, что в конечном счете

группа только выиграет, если основной исполнитель станет более профессиональным

актером. Фрэнсис старательно раздувает тлеющие угольки моих амбиций, пока моя

артистическая смелость не начинает походить на высокомерие, а вокальные опыты не

приобретают определенную уверенность. Есть ли у меня такое право - вопрос

спорный, но я начинаю ощущать себя привилегированной особой в демократической

атмосфере нашей группы.

 

Мы намереваемся сделать первую студийную запись нашей группы в компании Impulse

Studios, которая находится в Уоллсенде и по странной случайности располагается в

здании старого кинотеатра "Гомон", прямо над магазином мистера Брэдфорда, где я

купил свою первую гитару. Эта студия - детище местного антрепренера Дейва Вуда,

что помогал группе Lindisfarne в самом начале ее пути к известности и славе. Это

единственная со времен Animals местная группа, добившаяся успеха на

общенациональном уровне. Студия довольно примитивна, но в ней есть все

необходимое. Через некоторое время она станет довольно известной благодаря

записям нескольких ансамблей, работающих в стиле хэви-метал.

 

Мистер Брэдфорд давно умер, и окна его магазина, забитые досками, выглядят

невыносимо тоскливо. Я вспоминаю, каким волшебным местом казался мне этот

магазин в детстве но теперь его дверной проем неаккуратно заклеен старыми

газетами, и, заглядывая в щели между досками, чувствуешь себя так, словно

смотришь в пустую могилу. Такое ощущение, что весь город медленно и мучительно

умирает. Заказы на строительство танкеров, благодаря которым работала верфь и

существовал сам город, постепенно иссякли. Кораблестроительная промышленность

была перехвачена обильно финансируемыми корейскими и японскими консорциумами, а

сотни квалифицированных английских рабочих стали жертвами массовых увольнений.

Нескольких вакансий ремонтников едва ли может хватить на трудоустройство такого

количества рабочей силы. На берегу реки, куда сходятся все улицы города с их

типовыми домами, больше не видно громадных стальных судов, заслоняющих солнце.

Производство, которое росло и создавалось веками, было оставлено на произвол

судьбы и погибло почти в одночасье, а целые судостроительные коллективы города

были выброшены на улицу, обреченные на безработицу. Шумная, суетливая Хай-стрит

моего детства превратилась в пустынный ряд заброшенных магазинов. Мой отец с его

бизнесом пострадал от этого экономического спада так же, как и все остальные

крупные и мелкие предприниматели. Экономические процессы довершили то, что не

удалось когда-то немецким бомбардировщикам. Из Уоллсенда как будто вынули живое

бьющееся сердце, он стал похож на город-призрак, а граффити на деревянных стенах

музыкального магазина Брэдфорда кажутся эпитафией ушедшей эпохе. Кинотеатр "Гомон"

закрылся много лет назад, и недолгое время его помещение занимал клуб под

названием "Manhole", где выступали разные музыкальные группы. Этот клуб

пользовался ужасной репутацией, потому что там торговали амфетаминами и

регулярно происходили криминальные разборки. Кинотеатр "Риц" превратился в зал

для игры в бинго. И вот, поднимаясь со своей бас-гитарой по каменным ступеням в

студию, я размышлял об иронии судьбы, приведшей меня для первой студийной записи

именно в "Гомон", где еще витает тень мистера Брэдфорда с его волчьей пастью и

немыслимым произношением. Первые кассеты Last Exit - это не более чем записи

неуверенной, неопытной группы музыкантов, работающих без продюсера. В этих

записях не слышно ни грубой внутренней силы природного таланта, ни наивного

обаяния музыкальной нелепицы. Кассеты зафиксировали лишь скучные, банальные

свидетельства некоторого профессионализма и явной подражательности. Если мы и

обладаем каким-то потенциалом как музыкальный коллектив, то все признаки этого

потенциала благополучно растворились где-то в ацетате, покрывающем магнитную

ленту. Нам не удалось зафиксировать даже малой доли того огня, который наша

группа излучает при "живой" игре. Искусство звукозаписи постигается медленно, и

новизна его заставила нас с Джерри подчиниться тактике сдержанного и

благопристойного исполнения, за которую ратовали наши мудрые старшие товарищи. Я

был горько разочарован результатом, но держал свое мнение при себе, не желая

слишком сильно раскачивать лодку. В дальнейшем, когда нас снова будут записывать

в студии, мы с Джерри постараемся управлять процессом самостоятельно и

постепенно приблизимся к истинному звучанию своей музыки.

 

Между тем наши публичные выступления становятся все успешнее, и вскоре мы

получаем награду за свои усилия. Энди Хадсону удается раздобыть для нас

приглашение в Сан-Себастьян, на джазовый фестиваль, который будет проходить в

Испании, в Стране Басков. Биг-бэнд весьма удачно выступил на этом фестивале два

года назад, и с тех пор у Энди остались связи с его организаторами. Фестиваль

должен начаться через неделю, ближе к концу июля. Это потрясающее известие: мы

впервые будем выступать за границей. Наши новоиспеченные администраторы, Пол и

Джим, тоже в восторге. С этой поездкой даже их собственная мечта получает какое-то

развитие. По их подсчетам, на то, чтобы добраться до Испании вместе со всем

нашим оборудованием, потребуется три дня. Мы не желаем связываться с заполнением

таможенных деклараций, поэтому принимаем решение замаскировать свое оборудование

под обыкновенные походные принадлежности. Полу и Джиму предстоит проявить

немалое мужество и провезти этот груз через таможенный контроль. Я предлагаю им

для пущей достоверности повязать на голову банданы и заучить слова гимна "Viva

Espana". Мое предложение не встречает одобрения, вероятно, еще и потому, что сам

я не поеду вместе со всеми, а прилечу в Сан-Себастьян на самолете. Три дня,

которые требуются на дорогу, как раз совпадают с тремя последними днями школьной

четверти, и, поскольку я уже и так повинен в огромном количестве пропусков из-за

своей работы в театре, я не смею до такой степени злоупотреблять добротой сестры

Рут. Разумеется, все остальные считают, что я важничаю. И хотя я оплачиваю билет

из собственного кармана, атмосфера в группе накаляется. Джерри предстоит

трястись в фургоне вместе с нашими администраторами и "походными

принадлежностями", а Ронни и Джон поедут в машине Ронни.

 

Первый год моей учительской работы оказался довольно успешным. Меня не уволили,

я не перестал быть действующим музыкантом, научился более профессионально вести

себя на сцене и делал все, чтобы мечта об успехе Last Exit стала реальностью. Я

договорился с Фрэнсис, что приеду в Лондон сразу после фестиваля, чтобы провести

с ней остаток лета. Поднимаясь в небо из аэропорта Ньюкасла и направляясь в

Испанию, я воображаю, что и моя карьера наконец движется в нужном направлении.

Берега реки Тайн скрываются за облаками, а мы устремляемся к солнцу. Viva Espana!

 

Если мой перелет с посадками в Лондоне и Париже прошел довольно благополучно, то

путь, который пришлось проделать моим товарищам, обернулся жестокой одиссеей из

бесконечных поломок, стояния в многочасовых пробках без кондиционера и всяких

абсурдных неприятностей, достойных самого Дон-Кихота. Когда же мы наконец

встречаемся, оказывается, что я стал еще большей personaпоп grata, чем прежде.

Однако после вечера, проведенного вместе, и огромного количества выпитых

коктейлей "Куба Либре" и сангрии я снова принят в компанию, и когда все

приключения последних дней наконец пересказаны, мы, шатаясь, помогаем друг другу

преодолеть четыре этажа до наших комнат в мансарде пансиона. Это восхождение

дается нам с таким трудом, словно мы покоряем Пиренеи. Поселились мы по трое в

каждой комнате, и по-настоящему уснуть мне так и не удается: во-первых, потому,

что я перевозбужден, а во-вторых, из-за чудовищного храпа моих товарищей,

периодически прерываемого еще более неприличными звуками. Когда же наутро

испанское солнце врывается через окно в комнату, я уже страдаю от похмелья, и

хотя мне по-прежнему кажется, что мы воюем с ветряными мельницами, я очень

счастлив, что приехал сюда.

 

Крупные события фестиваля - Элла Фитцджеральд и Диззи Гиллеспи. Они выступают в

субботу и воскресенье на огромном пригородном велодроме. Мы и еще несколько

маленьких музыкальных коллективов со всей Европы будем играть в парке в

историческом центре города, который представляет собой живописную неразбериху из

переулков, уличных кафе и баров. Улицы гудят от ожидания. В этот вечер мы вместе

с другими группами быстро проверяем инструменты, оборудование и качество звука,

а потом начинается веселье.

 

Жители Сан-Себастьяна очень серьезно относятся к музыке, и у всех групп,

выступающих сегодня в городском парке, большая аудитория заинтересованных

зрителей. Яркий лунный луч прочерчивает свой путь по крышам домов, когда мы

открываем нашу концертную программу. Это "The Tokyo Blues" Xopaca Силвера -

отличный шанс для Джерри блеснуть на своем синтезаторе, напоминая нам, какой он

прекрасный музыкант. В нашей группе он по-прежнему лидер, и все мы как-то

успокаиваемся, увидев его в такой хорошей форме. Ронни управляется со своей

ударной установкой так, что сыплются искры, а Джон извлекает из гитары звуки,

достойные истинного мастера блюза, каковым он всегда и являлся. В таких условиях

мне не остается ничего другого, как дать лучшее в моей жизни представление.

После стольких недель выступлений в "Госфорте" мои связки стали податливыми и

эластичными, а голос превратился в послушный инструмент. Я устремляю взгляд в

белую пустоту прожектора и знаю, что даже если кому-то из слушателей не нравится

мое пение, все равно - это мой голос, поющий неповторимую песню моей жизни,

которая летит до самой луны и возвращается обратно.

 

На следующее утро испанские газеты отзываются о нас очень доброжелательно, а на

первой странице одной из них помещена вполне удачная фотография нашей группы.

Наш успех замечен, и нам предлагают еще неделю выступлений в Бильбао. Я так

воодушевлен, что на радостях делаю попытку поднять нашего промоутера, который

весит около трехсот фунтов. Через несколько секунд меня пронзает мучительная

боль. Какой-то ужасный спазм скрутил мне поясницу. В течение тех четырех часов,

которые занимает у нас дорога до баскской столицы, каждая выбоина на шоссе

заставляет меня сгибаться от боли, проклиная свою собственную глупость. Джерри -

участливый, как всегда, - напоминает мне, что вечером нам предстоит выступать,

причем играть мы должны не хуже, чем в Сан-Себастьяне. Я пытаюсь сосредоточиться

на голубой горной цепи, которая пробегает за окнами автомобиля, пока наша

маленькая автоколонна движется на запад. Несмотря на боль, какая-то часть меня

хочет только одного: продолжать движение, переезжать из города в город, давать

концерт за концертом, не думая, что будет потом, и это представляется лучшим

противоядием от оседлой жизни, которая может легко захватить меня, стоит ей

только это позволить. Вероятно, образ именно той поездки вселил в меня настоящую

страсть к путешествиям, которая вот уже двадцать пять лет носит меня по свету. К

тому моменту, когда мы заканчиваем установку своего оборудования в помещении

маленького клуба, я едва держусь на ногах. Надевая ремень бас-гитары на свое

левое плечо, я почти сгибаюсь пополам от боли. Мне совсем не хочется провалить

выступление, подвести группу и промоутера, который поселил нас в своей большой

квартире. Это, как я уже говорил, крупный мужчина, который чувствует долю своей

вины в том, что со мной случилось. В Бильбао у него есть свой клуб и свой

книжный магазин. Кроме того, он довольно заметная политическая фигура. В этом

районе Испании существует некое полулегальное политическое движение, о котором

нам рассказывают, хотя мы и не понимаем всех исторических и культурных

составляющих происходящего. Местные жители говорят о гражданской войне и

бомбардировке Герники так, словно это было вчера, а гражданская гвардия Франко

воспринимается многими почти как оккупационные силы. Ужасающая агрессия,

накопившаяся за последние годы, вот-вот выплеснется наружу, и любой разговор о

политике вызывает тревожное чувство, но с нами обращаются предельно вежливо и

гостеприимно.

 

Жена промоутера, увидев, что я страдаю от сильной боли, дает мне две таблетки

валиума. До выступления остается час, а мне все не становится легче, однако в

момент выхода на сцену я чувствую себя уже намного лучше, но лишь до той поры,