Адский пламень и его отрицание

 

«Подведем итоги, — сказал я себе на лестнице. — Сестры нет, но есть ее гребенка, и еще старуха обещала мне что&то отдать от сестры, когда я буду в тоске. Я и сейчас в тоске, но нынешняя тоска не та! Так полагает старуха. Еще нет тети Тамары, но мне она нужна только, чтоб умаслить старуху. А еще — студенты, которые говорят голосами аспидными, а потом человеческими и сами, должно быть, превращаются то в аспидов, то в человеков, но этого я не видел, а могу только догадываться. Да и как во& обще снискать тоску подлинную, тоску невообразимую, душеворотную?!»

Итоги, прямо скажем, неутешительные. Не стоило и подводить!

 

Толпа на улице была человек в пятьсот. Так я думаю. Вернее, не человек — чело& веческих особей.

 

Человеки — самая мерзкая популяция из всех остальных популяций. Когда я вышел, кто&то отпрянул, иные же устремились ко мне.

— Это он! Он! — загудели в толпе.

— Батюшка! — крикнул кто&то.

— Парень!

— Коснись меня! Перстом!

 

Для чего бы мне кого&то касаться перстами?! Разве персты мои какие&то осо& бенные?

 

Делался явно какой&то балаган. Мне это не нравилось; но народ наш балаганы любит. Где народ наш, там и балаган, там смех и околесица, там угар, дрянь, паути& на, сутолока, беспорядок, брожение.

— Что еще такое? — говорил я.

 

Была там старуха с зажмуренными глазами, которую придерживала отрокови& ца лет десяти, вида самого прегадкого, пресиротского. Прежалостливого. Старуха протягивала руки и растопыривала пальцы. Услышав же общее волнение, и сама заволновалась.

— Где он? — бормотала она. — Подведите к нему!

 

— Не пускайте ее! — крикнул дураковатого вида парень. — Она только пришла, а мы давно стоим!

 

— Пустите! — заголосила и отроковица. — Бабушка слепенькая! И диабет у ее са& херный!

 

— Да и не внучка она никакая! А так просто — примазамшись!

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 73

 

— Щас многие норовят примазамшись!

 

— Никому веры нет!

— А у его сестру Верой кличуть! У батюшки нашего!

— У смиренного!

— Внучка я! Настоящая! — заплакала отроковица.

В отроковице было что&то изрядное, воробьиное. Что&то отроковическое.

— Ладно уж, пустите слепенькую! — сжалилась какая&то пожилая толстуха.

 

— Я, может, и сам, так сказать, слепой, — крикнул худой морщинистый дядька. — У меня глаукома.

 

— Глаукома не в счет, здесь многие с глаукомами! — оспорили и того.

— И еще с астигматизмами.

— И с перитонитами.

— Коснись меня, батюшка! — крикнула старуха.

— Зачем это?

Эта человечья дрянь оплетала меня своей паутиной.

— Коснись, коснись!

 

Я потянулся своими, не вполне чистыми перстами к старухе, но удержал руку и спросил на всякий случай:

 

— Где?

— Глаз ейных коснись! — подсказал какой&то дядька.

— Глаз! Глаз!

 

Я потрогал ее шершавые веки. Веки были как веки — ничего особенного. Стару& ха застыла. Я подумал, что она даже описялась (вполне возможно, что именно так

 

и произошло).

И тут вдруг она возопила:

— Свершилось!

 

— Что свершилось, что? — заволновались в толпе.

— Бабушка, что? — пискнула отроковица.

— Да говори уже, старая! — рявкнул дядька. — Не тяни резину!

— Старые всегда резину тянут!

— А сами без очереди лезут!

— Зла на них не хватает с ихней резиной!

— И презервативами.

 

— Вижу! — неуверенно сказала старуха. Нет, от нее положительно пахло мочой.

 

Впрочем, я ее не осуждаю. Мне и самому случалось описиваться.

— Что ты видишь? — спросили ее.

— Батюшку вижу.

— Смиренного, что ль?

— Его, смиренного нашего!

— Чудо! — густоголосо завопила какая&то мадам.

— Чудо! — крикнула и Нина Евтихиевна.

— Чудо! — загудела, застонала вся толпа. И двинулась на меня.

— Коснись! Коснись! — бесновались все.

 

Они сами меня касались, они хотели меня потрогать. Я стал отступать. И вдруг запнулся о поребрик. Кто&то наступил мне на палец, еще мгновение — и наступили бы мне на грудь, на лицо, еще мгновение — и толпа прошлась бы по мне, и тут я увидел искаженное яростью лицо Олега Олеговича и такое же лицо Павла Фроло& вича, аккордеон же с некоторой воинственностью болтался у него под мышкой, и лицо Федора Григорьевича было тоже искаженное, и еще я услышал крик, хотя сразу и не понял, что это крик, просто загремело что&то, похожее на гудок паровоза

 

НЕВА 12’2014

 

74 / Проза и поэзия

 

или на фабричную трубу, и вот в этом гудке паровоза, в этой фабричной трубе я ус& лышал: «Назад, с...!»

 

Олег Олегович был страшен, и Павел Фролович тоже был страшен, страшнее всех был Федор Григорьевич, таким страшным не бывает заурядный человек, че& ловек с улицы, человек из толпы, лущеное быдло, и вот эти&то трое меня и спасли, толпа чуть&чуть отхлынула от меня, а тут вдруг пистолетный выстрел раскатился над головами, стайка голубей метнулась ниже крыш, «полицаи!» — успел подумать я, это и вправду были полицаи, они разгоняли толпу, и толпа дрогнула, стала рас& сыпаться, кто&то улепетывал совсем уж негодно и беспорядочно. Олег Олегович поднял меня, и мы тоже стали улепетывать.

 

— Расходись, расходись! — крикнул полицай и снова пальнул из своего табель& ного пистолета.

 

— Не собираться здесь, не собираться! — крикнул и другой.

Мы пробежали двором возле дома сестры и оказались на другой улице.

 

Олег Олегович, Павел Фролович и Федор Григорьевич тянули меня за собой. Мы остановились, чтобы отдышаться. Сзади за нами тащился синий фургон. Я

 

его еще там, возле дома сестры, заприметил. Мы остановились, и он остановился. Мы пошли, и он тронулся. Что за фургон такой? Ехал он безмолвно и безразлично. Или, наоборот, вкрадчиво и угрожающе.

 

— В общем, Федор Григорьевич, как ни крути, а ты — сволочь! Я так и нашему другу сказал! — выругался вдруг Олег Олегович.

 

— Я — сволочь? — возмутился тот.

— Ты — кто ж еще! — бросил Павел Фролович.

— Что еще за сволочь?

— Ну, такая… вся из себя… собственноручная.

— Нет, мне это нравится! А от кого ты узнал о нашем друге?

 

— Ну и что? Хоть бы даже отчасти и от тебя! Это вовсе не означает, что у тебя больше прав на него! Верно? — льстиво обратился ко мне Павел Фролович.

 

Я смотрел на всю троицу раздраженно. Черт побери, эти старые сухофрукты явно выкаблучивались передо мной. Они хотели произвести на меня впечатление. Хотя что на меня производить какие&то там впечатления? От меня судьбы челове& ческие не зависят, блага земные я не распределяю. Я хотел отругать их. Вместо того достал из кармана яйцо.

 

— А что за фургон такой? — спросил я.

— Где? — вздрогнул Федор Григорьевич.

— Там, сзади.

Тут фургон, будто подслушав нашу беседу, ускорил ход и обогнал нас.

 

— Это телевидение, — сказал Олег Олегович. — Они заинтересовались тобой. Снимают скрытой камерой и хотят пригласить тебя на ток&шоу.

 

— Б...! — хладнокровно сказал я. И откусил от яйца. Со скорлупой вместе.

 

Мы стояли возле гадючника. Здесь тоже была толпа. Людишки завороженно смотрели, как я ел яйцо. Мне дела не было до толпы. До яйца тоже. Яйцо я просто ел, толпа просто стояла.

Гадючник уж не был гадючником. Он перестал им быть.

 

Все окна были высажены, осколки стекла усыпали тротуар, хрустели и звякали под ногами. Внутри все оказалось разгромленным, столы и стойки. На полу были пепел, вода, грязь, горелые шторы, тянуло дымом, но огня уже не было. Гадючник смотрелся жутко и затравленно.

Я ел яйцо.

— Вот, — сказал Павел Фролович.

— Будет знать, как колотить муниципальные окна, — сказал Федор Григорьевич.

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 75

 

— И не только это! — мрачно добавил Олег Олегович.

 

Я молчал, а толпа смотрела на меня. Как же она смотрела? Несомненно, все лю& дишки смотрели на меня по&разному. И все ж было нечто общее во всех их взгля& дах — благоговение.

 

Мы пошли дальше. В сторону толпы.

 

Яйцо я доел, конечно. Нельзя одно яйцо есть до бесконечности.

 

Гадючника мне было не жаль. Много их еще остается на свете, и что проку жа& леть каждый из них! Буфетчик же… пусть ищет себе какое&нибудь иное поприще! Или иной гадючник на худой конец, сказал себе я.

 

Буфетчики не могут жить без гадючников.

— Если думаете, что друг наш будет касаться вас перстами, налагать на вас руки

 

и все прочее, так лучше об этом просто забудьте! Поняли? — крикнул Олег Оле& гович.

 

Людишки немного раздались, и мы прошли в парадное дома Олега Олеговича.

 

— Мы отдыхать будем! — строго сказал Олег Олегович. — Тихо стойте! А то прогоним!

 

В подвале Олега Олеговича стол был по&прежнему накрыт, он сделался даже на& ряднее. Появилась новая скатерть, да и разносолов прибавилось. Чувствовалась женская рука. Может быть, рука Нины Евтихиевны или еще какой&нибудь глупой, но расторопной бабы. На столе горела свеча. Должно быть, в мою честь. Я один — вот и свеча одна. А если б я был с сестрой, то и свечи, наверное, было бы две. Лю& бит народ всякие там символы и метафоры.

 

Жизнь — всего лишь реестр (или перечень) подлых (и низкородных) метафор. А еще стояли в стороне две керосиновые лампы. Но они не горели.

 

После съеденного яйца я оставил былую непреклонность. И даже спокойно по& зволил усадить себя за стол.

 

Мои провожатые тоже сели рядом. Олег Олегович сел по правую руку, Федор Григорьевич и Павел Фролович сели по левую.

 

Жалко, что их только трое. Жалко, что не двенадцать.

Я сидел и глядел на них неразоружившейся оппозицией.

Федор Григорьевич разлил вино по стаканам.

— За сестру! — сказал Федор Григорьевич.

 

— За сестру, за сестру! — зашумели Олег Олегович и Павел Фролович. Некоторое время мужчины закусывали. Я сам тоже закусывал.

 

— Да, — шумно сопя, сказал Олег Олегович.

— Да, — так же сказал и Павел Фролович.

 

Глядя на них, я и сам засопел шумно. Ничего страшного: иногда можно сопеть шумно.

 

— Сестра вот есть не у каждого, — глубокомысленно заметил Федор Григорьевич. Я подумал немного и согласился с ним: действительно, не у каждого.

Прочие мужички тоже согласились с ним.

 

Федор Григорьевич — умный человек. Раньше я думал, что только Олег Олего& вич — умный. Нет, умные люди есть на свете и помимо Олега Олеговича.

— А я в него сразу поверил, — сказал Федор Григорьевич.

— В нашего друга? — важно переспросил Павел Фролович. — Да, и я тоже сразу.

 

— Где ж это ты сразу? — усмехнулся Федор Григорьевич, бросив на меня заиски& вающий взгляд. — Ты ж целых минут пять сомневался.

 

— Пять минут не в счет, — отмахнулся Павел Фролович.

 

— Что вы тут заливаете! — осадил обоих Олег Олегович. — Когда я вам про него рассказал, так вы меня на смех подняли!

 

НЕВА 12’2014

 

76 / Проза и поэзия

 

— Ну, положим, мне про него рассказал не ты, а Федя.

 

— Ну, Олег Олегович, — смущенно сказал Федор Григорьевич. — Кто старое по& мянет — тому глаз вон!

 

— Ты, Олег Олегович, поди, в него и сам не сразу поверил, — пошел в атаку Па& вел Фролович.

 

— Где ж не сразу! Когда я ему еще в гадючнике пива налил и угостил рыбой. При самой первой встрече.

 

— Ну, пиво не показатель, — возразил Федор Григорьевич.

— Рыба тем более, — добавил и Павел Фролович.

 

— Пивом я и сам всегда делюсь, когда вижу, что кто&нибудь его хочет, — сказал Федор Григорьевич.

 

Тут он снова налил всем вина.

Мы выпили вина. И снова засопели шумно.

 

— Ты все&таки пустой человек, Паша! — сказал Федор Григорьевич. — Пустой и закоснелый. Будто волдырь.

 

— А ты, Федя, туп, как лемех! — вспыхнул тот.

— Оба вы хороши! — фыркнул Олег Олегович.— Что Федя, что Паша!

 

Я взглянул ни них всех взглядом, полным злых сорняков, бракованной продук& ции и всяческих чрезвычайных аберраций.

 

В это время во мне нагнеталась досада, во мне множилось недовольство. Я от& того даже сопеть перестал. Все трое показались мне теперь ничтожными, они пока& зались мне зверями, всеядными и вездесущими, я не хотел быть среди этих троих. Мне надо было как&то притеснить их, измордовать, унизить — причем безотлага& тельно.

 

Передо мной стоял кетчуп. Лежал французский батон. Я оторвал кусок батона и плеснул на него кетчуп. Кетчуп смотрелся как кровь, батон смотрелся как снег.

 

— Кто из вас еще усомнится во мне и в сестре моей, тому я отдам этот кетчуп, — сказал я с некоторою краеугольностью.

 

И протянул батон всем троим одновременно.

 

А перед тем, как отдать, незаметно его преломил на три части. Все трое потянулись и к батону, и к этому кетчупу.

 

Федор Григорьевич взялся за батон с кетчупом, и Павел Фролович тоже взялся. Олег Олегович тоже почти взялся, но вдруг, расслышав мои слова, быстро отдер& нул руку. Тут и Павел Фролович расслышал и уронил свой кусок. Кетчупом вниз. И Федор Григорьевич тоже уронил. И тоже вниз кетчупом.

 

— Зачем же так? — укоризненно вздохнул Федор Григорьевич. И Павел Фролович тоже вздохнул.

 

Олег Олегович расхохотался.

— Правильно! Так с ними и надо!

Я немного смутился. Я не ждал, что все выйдет так.

 

— Значит, ты считаешь, друг, — печально проговорил Федор Григорьевич, — что мы не достойны твоей сестры?

 

— Ишь ты! — снова хохотнул Олег Олегович. — Со свиным рылом — да захоте& ли в калашную сутолоку!

 

— Да ведь у тебя у самого, Олег, отнюдь не лик Аполлона! — молвил и Павел Фролович.

 

— Лика моего попрошу не касаться! — досадливо возразил мой товарищ.

— Будем, будем касаться!

— Касаться, осязать и даже пальпировать!

 

Я откинулся на стену и зевнул. Я даже подумал, что они, быть может, теперь по& дерутся. Но нет, они не подрались.

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 77

 

Прямо гугеноты какие&то!

— Тебе ведь тоже протянули с кетчупом, — сказал и Федор Григорьевич.

— С кетчупом не с кетчупом, а я не дотронулся!

— Дотронулся или не дотронулся — неважно! Важно, что с кетчупом!

— Что&то больно разговорились! — неприязненно бросил Олег Олегович.

— Да, — жаропонижающе сказал я.

 

И тут мне вдруг явилось свиное рыло. С пастью, окаймленною кетчупом, будто губной помадой. Рыло это было как будто у одного из мужичков, одного из тех, с кем я сегодня выпивал и закусывал. Потом морда упала кетчупом вниз, мужички же раскричались, разнервничались. Сестра грустно смотрела на них откуда&то сверху и с востока. Кетчуп, кетчуп! И еще французская булка! Ах, отчего эта булка прикидывается французскою? Восток, и Франция, и мужички, и свинячья щети& на — они все мучили меня, они глумились надо мной, дружба же и товарищество — лишь утиль, отбросы человеков и дней их монотонных, обескураживающих, ска& зал я, и тут Олег Олегович — подлый Олег Олегович, неистовый мой товарищ — разбудил меня. У ног его стояла горящая керосинка.

— Что такое? — вскинулся я.

— Слышишь, как храпят?

— Кто?

— Паша с Федей, два… соискателя!

— Как храпят?

— Как лошади! Я из&за них спать не могу!

— Растолкай их!

 

— Я расталкиваю, они просыпаются на минуту, потом засыпают и храпят еще хуже!

 

— Как это хуже?

— Как свиньи.

— Ты тоже храпишь.

 

— Я храплю, как человек. Хотя, возможно, и громко. А они — как лошади или свиньи.

 

Олег Олегович подобрал с полу чей&то сапог и запустил им в Павла Фроловича

 

и Федора Григорьевича. Но поскольку он хотел попасть и в того, и в другого одним сапогом, так, соответственно, не попал ни в одного из них. Я даже немного посето& вал на этот проклятый релятивизм, заставляющий человеков промахиваться мимо цели. Особливо кидающихся сапогами.

— Что ты предлагаешь? — спросил я.

— Прошу тебя, пойдем отсюда!

— Куда?

— Разве ты забыл? У нас есть котельная.

— Мы будем спать в котельной?

— Да. Я договорюсь.

Почему&то я не стал спорить.

 

Олег Олегович сложил в мешок кое&что из провизии, и мы вышли. Было нача& ло ночи. Полусонная толпа у парадного тихо курлыкала, как голуби под застрехой.

 

Не успели мы пройти и пары шагов, как кто&то предо мной бухнулся на колени. Спервоначалу я даже вздрогнул, но потом увидел, что это — буфетчик.

 

Я попятился. Тот на коленях шагнул в мою сторону. Правая сторона лица около глаз его была синей.

— Прости, отец родной! — глухо сказал буфетчик, обхватив мои ноги.

— Что тебе?

— Я неправ был, я зол был. Теперь мне объяснили — я понял!

 

НЕВА 12’2014

 

78 / Проза и поэзия

 

— Осознал, значит, поганец? — злорадно спросил Олег Олегович.

 

— Осознал, — сокрушенно выдохнул буфетчик.

— Понял, что про сестру чушь нес? — сказал Олег Олегович.

— Понял.

— Есть сестра?

— Есть.

— И она — чудо?

— Вопиющее и несравненное, — дрожащим голосом сказал буфетчик.

— А еще какое?

— Умо&по&мра&чи&тельное… — с запинками ответствовал тот.

— Ладно, ступай! — сказал я.

— Прощаешь меня?

— Не хочется, но прощаю.

 

Тут он отполз назад, толпа сомкнулась за буфетчиком. Кажется, его кто&то толк& нул, он упал, но после вскочил и побежал, суетливо и жалко припрыгивая, и вскоре скрылся из вида.

 

— Тихо! — сказал толпе мой товарищ. — Мы теперь уйдем — за нами не ходите, тут стойте! Мы вернемся.

 

Многие согласно закивали головами, и только шелест: «Друг, друг! Отец род& ной!..» — тихо разносился по&над головами толпившихся человеков.

 

Возле котельной Олега Олеговича тоже были некоторые рассеянные людишки. Мы прошли мимо них, они едва встрепенулись. Олег Олегович приложил палец к губам — людишки даже не пикнули.

 

Я был сонным и осоловелым. Олег Олегович переговорил с оператором котель& ной, тот скоро собрался и ушел себе подобру&поздорову. Мой товарищ налил мне вина, я выпил, тут же растянулся на топчане и заснул. Олег Олегович лег на полу, прямо передо мной.

 

Еще даже не светало. Олег Олегович разбудил меня и сказал, что приходил под& росток. Я подростка не видел, потому снова усомнился в его существовании. Прав& да, я видел его прежде. Вечером, там, на остановке троллейбуса. Хотя все равно это не доказательство. Даже если я что&то и вижу, это вовсе не доказывает его суще& ствование. Иногда я вижу и несуществующее.

 

Олег Олегович поднес мне чай в мутной стеклянной банке. Чай был горяч.

— Что? — спросил я.

— Сегодня съемки, — молвил мой товарищ.

— Какие еще съемки?

— Порнокино. Коза тебе говорила.

— Коза?

— Ну да, Коза!

 

Ах да… то есть тощая! Про тощую я будто бы даже забыл. Тощих много — трудно про всех помнить.

— И что же она говорила?

— Она говорила про съемки, а подросток сказал, что съемки сегодня.

— Не хочу съемок!

 

Тут дверь распахнулась, и вбежал подросток. Тот самый, что был на остановке троллейбуса.

— Пойдемте скорее! Там такое! — вскричал он.

 

Я все еще не верил в его существование, потому глядел на него с подозрением. Как если бы увидел бестелесного духа.

 

— Чай не попили! — досадливо крякнул Олег Олегович, но стал собираться про& ворно. В отличие от меня он принимал подростка и все его сообщения всерьез.

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 79

 

Он запер котельную на ключ, и мы втроем шагнули в холодную предутреннюю просинь.

 

Возле дома Олега Олеговича — а спешили мы именно туда — столпотворение и мешанина были больше обычных. Здесь еще стояли машины — две пожарных, по& лицейская и «скорая помощь». Людишки были в некотором отдалении, от дома их отгоняли полицаи. Пахло дымом. Но огня уже не наблюдалось. Выгорели все окна в доме, снизу и доверху, и, кажется, началось все с подвала. В доме обвалились кровля и перекрытия.

 

Пред нами расступились. Нина Евтихиевна с мокрыми от слез глазами тихо кивнула нам.

— Это — трагедия! — шепнула она.

 

— Вы только ушли, и тут вдруг… как полыхнет! — прибавила некоторая экзаль& тированная мадам.

 

— Столб огня! — крикнул подросток. — Я сам видел!

 

— Какой столб? — спросил Олег Олегович. Он взирал на все происходящее от& решенно, как какое&то несуразное берлускони.

 

— До неба… ну, с этот дом точно!

 

Тут прямо через толпу пошел изможденный пожарный в робе, с закопченным лицом. Все ринулись к нему.

— Что произошло? Почему так горело?

— Разбираться надо. Может, газовую трубу прорвало! — недовольно бросил тот.

— Там не было газа, — кротко молвил Олег Олегович.

— Может, горючее хранили.

— И горючего не было, — сказал мой товарищ.

— А ты что за знаток такой, что все знаешь? — в сердцах прикрикнул пожарный.

— А все&таки? — взвизгнула тетка. — Горело как порох, буквально!

 

— Да что вы все знаете? — махнул рукой огнеборец. — Сейчас бывают такие по& жары, что непонятно даже, чему там гореть! То ли газ из&под земли прорывается, то ли еще что!

 

— Откуда под землей газ? — крикнул еще какой&то сведущий старикашка.

— Может, метан! — ответили тому. — Поди, на болоте город стоит!

— Или адский огонь прорывается! — сказал еще кто&то.

Пожарный пошел своей дорогой.

 

Адский огонь, для чего бы теперь прорываться адскому огню? Может, его и во& все не существует!

— Там и адского огня не было, — сказал Олег Олегович.

 

Откуда он может знать? Его ведь там не было. Не огня — Олега Олеговича. Тут снова подвернулась скорбная Нина Евтихиевна.

 

— Столб весь такой белый! — воскликнула она. — Как от магния. Подвал оза& рился, и вдруг в окошке лицо Паши мелькнуло. Отчаянное такое, он простирал к нам руки: спасите, мол, спасите меня! Мелькнуло и сразу исчезло. А что мы могли сделать? А потом так же и лицо Феди мелькнуло.

 

— А еще у Паши одного глаза не было, пустая глазница… — молвил какой&то му& жичок.

 

— Не было, — согласно вздохнула Нина Евтихиевна.

— А у Феди — другого, — прибавил тот же мужичок.

— Правого и левого.

— На двоих — два глаза…

— Может, символ какой&то?

 

— Вас на полдня нельзя оставить одних, — сказал еще кто&то сзади. — Непре& менно что&нибудь учудите!

 

НЕВА 12’2014

 

80 / Проза и поэзия

 

Я обернулся. Там была тощая. Неподалеку маячил микроавтобус.

— Коза! — радостно сказал Олег Олегович. И полез целоваться с тощей.

— Потаскун старый, — парировала она.

Толпа настороженно взирала за этими целовальниками.

 

Я посмотрел мимо тощей и целоваться с ней не полез. С чего бы мне целовать& ся со всякими тощими?!

 

— Тут такое… — бросил Олег Олегович. — Прям «чудны дела твои, Господи!»

— Я вижу, — молвила тощая.

 

— Жалко, гадючника больше нет, — сказал еще Олег Олегович. — А то бы теперь заглянули.

 

— Какой еще гадючник? У нас сейчас съемки!

— Ах да, я забыл.

 

— Непростительная забывчивость для без пяти минут заслуженного артиста, — пробормотала тощая и отчего&то вцепилась в мой рукав.

 

— Да я&то ничего, а вот наш друг сомневается, — сказал еще тот.

 

Тощая потащила меня к автобусу. Я хотел было упереться и даже высвободить рукав, но отчего&то не уперся и не высвободил. Олег Олегович сзади тоже подтал& кивал меня.

 

Мой товарищ — предатель! Он предал меня тощей. Он предал меня этому миру, что теперь все больше захватывает и обволакивает меня. Прямо как апартеид ка& кой&нибудь. Олег Олегович же получает от того дивиденды.

 

Я влез в автобус и тут же заскучал. Я всегда скучаю в автобусах.

 

Моя провожатая толкнула меня, и я плюхнулся на сиденье. Она тут же плюхну& лась рядом и вдруг незаметно сжала мою ладонь своею ладонью.

Вы поняли, что она хотела этим сказать? Лично я ничего не понял.

— Порнокино! — бросила тощая.

Олег Олегович уселся недалеко от нас.

 

— Где вы теперь обитать&то будете, Олег Олегович? — меланхолически полюбо& пытствовала тощая.

 

— После того, как адский пламень попалил мое убежище, так теперь и ума не приложу! — ответствовал тот.

 

Так все&таки это был адский пламень? Олега Олеговича не поймешь: то он от& рицает адский пламень, то сам же его признает.

 

Впрочем, нельзя разве что&то признавать и опровергать в одно и то же время?! По пути к нам в автобус подсели Селедочка и мешотчатый прыгун.

 

Тощая пересела к Селедочке, они вдвоем стали обсуждать что&то и хохотали на весь автобус. Рядом со мной на крючке висел пакет, который постоянно меня за& девал.

 

— Кстати, твоя одежда! — бросила тощая.

 

Одежда? Я разодрал пакет и вправду увидел там свою одежду, висящую на пле& чиках, одежда была сухой и чистой. Я хотел было сразу ее надеть.

— Потом&потом, — усмешливо сказала мне женщина.

— Мы едем в Обухово, — сказал кто&то в автобусе.

 

Пока мы ехали, Олег Олегович заговаривал то с одним, то с другим. Нес какую& то чушь, причем громко и бесцеремонно. Прежде он таким не был. Может, он дума& ет, что без подвала — это то же самое, что и без сестры? Нет, напрасно он так думает. Я&то лично никогда не говорю громко и бесцеремонно. Иногда, возможно, я громко и бесцеремонно думаю.

 

«Надо испить до дна чашу безвестности, безнадежности, несуществования!» — сказал себе я. Скоро много наплодится новых людей, тех, что не любят ни народ свой, ни биологический вид свой, ни время свое, ни мир свой, ни биссектрису

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 81

 

свою, ни угол наклона, ни существование свое, ни обстоятельства! Это будет восхи& тительный новый мир мироненавистников. Истинно говорю вам. Снова сказал себе я. Тут мы, кстати, и приехали.