На улице дождик

 

Тощая разбудила меня. За окном был дождь.

— Мне нужно на студию, — сказала она. — Я отвезу тебя.

 

Лизавета Вилевна с утра была какой&то стремительной. Она приготовила омлет. Еще принесла мне одежду: подлые штаны — джинсы, рубашку, свитер, куртку.

 

— Твое все еще мокрое, — сказала она. Я оделся в то, что она принесла.

 

Дождь не прекращался. Тощая дала мне зонтик, и, пока мы шли, я держал его над нею раскрытым.

 

Оказывается, у нее есть машина, мы шли к ее гаражу. Не слишком шикарная. Зато иностранная.

 

Ехали мы, наверное, час, мелькали дома, столбы, автомобили, голуби, глупые пешеходы. Тощая водит хорошо — я не боялся с ней ехать.

 

Возле дома Олега Олеговича стояла толпа, человек пятнадцать. А может, сорок пять, я не знаю. Все были вида простого, ободранного, потасканного — дядьки, тет& ки, старики, старухи, здесь виднелась и шваль помоложе, но не много. Тут&то то& щая меня и высадила.

— Увидимся, — усмехнулась она.

 

Я вышел под жалкий уличный дождь, машина тощей покатила дальше. Немного поодаль я увидел Олега Олеговича. Он будто надзирал за толпой.

 

Все эти людишки были поначалу повернуты в сторону входа в дом. Во главе всех была парочка: старая певичка в драной пунцовой разлетайке и потасканный старикашка с аккордеоном, подыгрывавший певичке. Старуха же пела какую&то арию, то ли на армянском языке, то ли на японском — в языках я не смыслю. Голос ее оказался надтреснутым, но нежным, голос был моложав. Толпа внимала пению старухи, кто&то держал над головой или возле лица картонки, несколько подмок& шие, на коих было нечто начертано.

 

Певичка была Нина Евтихиевна, дядька с аккордеоном — Павел Фролович. И еще я рядом с теми обнаружил Федора Григорьевича. Прочих я не знал, но, похо&

 

НЕВА 12’2014

 

60 / Проза и поэзия

 

же, весь сброд Олега Олеговича сгрудился тут. Хотя вряд ли это уж был только его сброд. Здесь, должно быть, сброд притянулся к сброду, сброд приумножился дру& гим сбродом, но дело явно не обошлось без чертового моего товарища!

 

Поначалу меня увидела Нина Евтихиевна, заулыбалась тут же и пошла&пошла, будто утушка луговая, в мою сторону. За ней потянулся и Павел Фролович, следом посеменил и Федор Григорьевич. Всполошился и Олег Олегович. Повернулись и люди с картонками. На одной было начертано: «Он ищет сестру», на другой: «У него есть сестра, у меня ее нет», на третьей было и вовсе уж пронзительное: «Где ты, сестра?»

Тут весь этот сброд, вся эта толпа надвинулась на меня.

 

— Он! Это он! — зашелестел и разнесся возглас над сей многоголовой массой. Люди застыли в пяти&шести шагах от меня. Олег Олегович отталкивал тех, не

давал подойти ближе.

— А ну&ка! Ну&ка! — восклицал он.

 

Нина Евтихиевна хотела пробиться, но тот решительно преградил ей дорогу. На меня смотрели во все глаза. То ли с любопытством, то ли с почтительностью.

 

— Мы — ничего, Олег Олегович, — смущенно сказал кто&то. — Мы только по& смотреть.

 

— Посмотрели и расходитесь! Нечего здесь торчать! Что за бестактный на& род! — бросил еще в сердцах он.

 

— Ну, Олег Олегович… — неуверенно проговорил Федор Григорьевич. — Это ведь вроде как бы не твоя собственность!

 

— Знаешь что, Федор! — вспыхнул тут мой товарищ. — От тебя этого я никак не ожидал!

 

Федор Григорьевич несколько стушевался.

 

В это мгновение Павел Фролович, переглянувшись со старой подругой своей, заиграл неспешное, очень милое, трепетное вступление на аккордеоне.

 

Нина Евтихиевна подобралась, приосанилась и вдруг запела:

 

На улице дождик

С ведра поливает,

 

С ведра поливает, Землю прибивает…

 

Песня, собственно, была как песня. Что мне до этой песни! Должно быть, народ& ная. Дождик, дождик… Нина Евтихиевна, видать, потому и затеяла ее петь, что был дождь. Хотя, конечно, он вовсе не лил как из ведра. Это, пожалуй, преувеличение. Землю прибивает… может, где&то и прибивает, в деревне, например. Летом, когда жарко и пыльно, тогда капли действительно прибивают пыль. А здесь асфальт кругом, здесь и так уже все прибито. Лживая песня, подумал я. У некоторых наро& дов все песни лживые. Достояние народов — в лживости их песен. Да.

 

Ой, люшеньки&люли, Землю прибивает. На улице дождик Землю прибивает.

 

Нина Евтихиевна, должно быть, полагает, что повторение — мать учения, пото& му долдонит одно и то же. Да и еще эти «люшеньки&люли»! Что это вообще такое? Ведь это же вовсе ничего не обозначает! С ведра поливает — землю прибивает! — тьфу! Есть ли у других народов такие песни? Люшеньки&люли!..

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 61

 

Землю прибивает, Брат сестру качает.

 

Тут я даже вздрогнул, я подумал, что ослышался. Землю прибивает, брат сестру качает! Как это возможно? Какая здесь связь? Между прибиваемой землей и сест& рой, которую качает… и не кто&нибудь, а брат. Вроде меня. Сестра, сестра! А качал ли я когда&нибудь сестру? Ведь я старше, она была когда&то маленькой — стало быть, я наверняка ее качал! Песня вдруг стала для меня бесконечно родной, удиви& тельной, непостижимой.

 

Ой, люшеньки&люли, Брат сестру качает.

 

Опять эти «люшеньки&люли»! Но нет, они теперь не раздражали меня. Они не казались мне и бессмыслицей. Они были невероятной загадкой, шифром, тайным кодом, в люшеньках_люлях мне мерещилось некое скрытое послание. Я непремен& но должен разгадать эту тайну. Брат сестру качает… Я готов делать это всю жизнь.

 

Брат сестру качает, Еще величает:

 

«Ты, сестра родная, Расти´ поскорее, Расти´ поскорее Да будь поумнее…»

 

«Величает!..» Хорошее слово! Качает и величает! Да и как величает! Самыми простыми словами, в которых и при всем желании величания никакого не разгля& дишь. А он вот… то есть я… величает. Величает — увеличивает, и величает — про& славляет! Как это точно, как это удивительно!

 

«Вырастешь большая — Отдадут тя замуж.

Во чужу деревню,

 

В семью несогласну. Ой, люшеньки&люли,

В семью несогласну…»

 

Я вдруг ощутил себя убитым, раздавленным. На моих глазах вершилась ужаса& ющая несправедливость! Да нет же — просто бессмыслица! Зачем же большую, ум& ную, красивую сестру отдавать замуж во чужу деревню? Да еще и в семью несоглас& ну? Нет, я понимаю, что все девушки выходят замуж (хотя, наверное, сестра моя не такая! Замужество для совершенного девичьего существа — дичь, пакость, порча, плесень и всяческая зловредная энтропия!), но… чужа деревня! Гнусная деревня, вроде Бернгардовки, только еще гаже. И еще — семья несогласна! И потом снова эти люшеньки&люли! Почему? Кто же придумал эту невозможную песню? Зачем он

 

с садистским упорством твердит про эту «семью несогласну»? Какой изъян в на& ших песнях! Сколько в них бессмыслицы, удушливости, сколько в них горя! Наши песни противны душе, наши песни враждебны человеку, его смыслу, его званию, его повадкам и причудам, его частоте пульса, его группе крови, его перистальтике, его набору хромосом. Я застонал, болезненно, отчаянно, безудержно. Слезы хлыну& ли из моих глаз. Я не стал их утирать, я отвернулся. «Плачет, плачет!» — зашелес& тело в толпе. «Потому что — сестра! Сестра…» — зашелестело ответно.

 

НЕВА 12’2014

 

62 / Проза и поэзия

 

На улице дождик С ведра поливает,

 

Землю прибивает. Брат сестру качает. Ой, люшеньки&люли Брат сестру качает.

 

Песня закончилась, я был выжат, вывернут наизнанку. Я был раздавлен беско& нечной жалостью к бедной сестре моей, которую кто&то злой и жестокий хотел от& дать замуж во чужу деревню, да еще и в семью несогласну. Множество ужасных картин тут же пронеслось перед моим взором, и везде хотели обидеть, унизить мою сестру. Нужно было немедленно броситься куда&то, разыскать кого&то, пре& кратить это беззаконие, этот воплощенный кошмар, но сил куда&то бросаться, кого&то разыскивать, что&то прекращать — у меня не было. Есть ли у какого&ни& будь народа песни столь же бесчеловечные, столь же возмутительные, столь же обескураживающие?! Для чего вообще петь такие песни? Для чего их слушать? Луч& ше погрузиться в вечное безмолвие, лучше закрыть рот на запоры, зашить стру& ной, лучше залить уши воском, замуровать пенькой, как Улиссовой команде, чем петь или слушать эти песни!

— Пойдем, друг! — сказал мне Олег Олегович, приобняв меня.

 

Я сбросил с плеча его руку. Но Олег Олегович снова обнял меня и повлек за собой. Толпа перед нами расступалась, нас пропускали. Кое&кто пытался дотронуться до меня, коснуться меня хоть перстом или приникнуть устами, но Олег Олегович

отталкивал такие бесцеремонные длани и иные наглые конечности.

 

Отчего&то я позволял Олегу Олеговичу мной помыкать. А что если вокруг моей сестры прямо теперь плетется заговор и все эти люди причастны к оному?! Что если они собрались здесь, чтобы выискать мою сестру прежде меня и выдать ее замуж во чужу деревню?! От этих людей, от этого сброда можно ожидать чего угод& но! Ведь если можно, продав дрянной старый транзисторный приемник, жить два дня безбедно, то сколько дней, месяцев и лет можно жить безбедно, продав во чужу деревню мою сестру! Нет, это в голове у меня не укладывалось. Да и семья эта, даже если и несогласна, может, она не так уж несогласна, может, просто делает вид! Как можно не соглашаться на мою сестру! Тут просто какой&то бред, какое&то безумие! Черт, черт!

 

— Пошли&пошли, — бормотал Олег Олегович. — Винца выпьем! Посидим, пого& ворим!

 

— Зачем они собрались?

— Ничего&ничего! — возразил мой провожатый. — Это — хорошие люди!

— У тебя все — хорошие люди!

 

Тут мы с Олегом Олеговичем вперлись в парадное. За нами увязались еще неко& торые людишки из толпы, Олег Олегович стал их выталкивать.

— На улице стойте! — бросил он с досадой.

 

Павел Фролович шлепал что&то на аккордеоне. Какое&то, наверное, аллегретто или вивальди.

 

Олег Олегович открыл железную дверь подвала, и мы с ним вошли в наше убе& жище.

На одном из поддонов был накрыт стол. Посередине стояли две бутылки вина,

и громоздилась всяческая снедь.

— Откуда у тебя деньги? — крикнул я.

— Мы же вчера получили за съемки, — ответил тот в некотором смущении.

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 63

 

— Ты врешь мне!

 

— Вообще&то они не такие уж хорошие люди, — сказал мой товарищ, отворотив глаза. — Но тут отчасти и я виноват. Я как&то рассказал о тебе… о том, что ты ищешь сестру, Федору Григорьевичу. Федор Григорьевич рассказал о тебе Нине Ев& тихиевне и Павлу Фроловичу. Нина Евтихиевна в свою очередь рассказала о тебе Екатерине Константиновне, Марии Прохоровне и Семену Андреевичу. А Екатерина Константиновна — известная болтушка: она, дрянь такая, раззвонила о тебе на всю округу. И вот эти люди… со всем уважением, конечно… захотели на тебя взглянуть.

 

Я им долго отказывал, но они так просили! Тогда я согласился. Кто&то из них при& нес вино, кто&то шпроты. Еще принесли сыр, маслины, печенье, яйца всмятку, ми& неральную воду, сельдерей. И еще… тьфу, черт! — голотурии — то ли жареные, то ли печеные! Так что мы можем устроить небольшой праздник. А потом нам еще что& нибудь принесут.

 

— Ты торгуешь мной! — побледнев, вскричал я.

— Что ты! — засуетился Олег Олегович. — Как ты можешь! Давай винца выпьем!

— Не хочу! — отрезал я.

 

Это была неправда, конечно: вино я хотел, я его всегда хочу. Но не могу же я пить с предателем! Вернее, я, конечно, могу пить и с предателем, но… в общем, я сказал: «Не хочу!»

Удивляясь собственной твердости. Даже — несокрушимости.

 

— Почему же? — потерянно спросил Олег Олегович. — Вино хорошее. Стал бы я брать от них плохое вино! Я предупредил всех, чтоб бормотуху сюда не несли!

 

Трясущейся рукой он стал наливать вино.

 

— Ты готов и сестрой моей торговать! — бросил я наконец самое страшное об& винение.

 

— Что? Как? — ахнул Олег Олегович.

— А что? — не отступал я. — Кто она тебе? Что она для тебя?

 

— Я только… — бормотал тот. — Только хотел взглянуть на нее… одним глазком! Только коснуться ее рукава! Сказать ей три слова: «Привет! Как дела?» — и все, больше мне ничего не надо! Восхититься ею!

 

— Ты с ними заодно! — поджав губы, сказал я.

— С кем?

— С этими людьми!

— С теми, что на улице?

— С другими.

— Я не понимаю!

— С теми, что хотят отдать сестру!

— Куда отдать?

— Замуж во чужу деревню! — отчетливо сказал я. — В семью несогласну.

Олегу Олеговичу, кажется, крыть было нечем.

 

— Вот выпей, выпей! — потерянно сказал он, поднося мне стаканчик. Я оттолкнул его руку, вино разлилось на пол.

 

— Так ты правда думаешь, что я… я… — подбородок его задрожал.

Я лишь презрительно усмехнулся.

— Но я же ничего не… не… — забормотал еще тот.

Неужто он не понимает, что, мямля и бормоча, он выдает себя с головой?!

 

Тут вдруг раздался звон: стекло в замызганном оконце разлетелось вдребезги. Должно быть, кто&то пнул его ногой. Осколки стекла упали на пол. За оконцем вид& нелись ноги. С улицы слышались голоса. Там ссорились, кричали, бранились. Как

и мы с Олегом Олеговичем здесь ссорились.

 

— Я ухожу! — бросил я.

 

НЕВА 12’2014

 

64 / Проза и поэзия

 

Олег Олегович метнулся за мной. В одной руке у него был стакан с вином, в дру& гой — два яйца, сваренных всмятку.

 

— Выпей, пожалуйста! — попросил он. — А то я буду чувствовать себя подлецом! «А ты и есть подлец!» — хотел было сказать я. Но все&таки не сказал.

Вино же я снова отверг. С прежней несокрушимостью.

 

Олега же Олеговича я теперь презирал. Пусть он мне в другой раз хоть жарено& го аксолотля принесет, я и тогда его презирать буду.

 

— Ну, хоть яйца возьми! — совсем уж жалко просил мой товарищ.

 

Я хотел и яйца отвергнуть. Но все&таки не отверг. Олег Олегович засунул мне яйца в карман куртки. Куртки, что дала мне тощая.

 

Честно говоря, яйцам я был рад. Олег Олегович, конечно, подлец и предатель, но есть&то ведь мне что&то надо! Не правда ли?

 

Едва я вышел на улицу, часть толпы у входа стала раздаваться, расступаться предо мной. Другая же часть лютовала поодаль. Там что&то происходило, что&то назревало, оттуда слышались крики. Я сразу пошел в сторону этого беспорядка. Этого лютования.

 

Олег Олегович смиренно потащился за мной. Павел Фролович заиграл на ак& кордеоне нечто кучерявое и заунывное. Но Олег Олегович досадливо стукнул тому по клавишам, и Павел Фролович оборвал свои тоскливые кружева.

Тут я увидел буфетчика. Того самого, из гадючника. Это он, дурак, дебоширил.

— А&а! — протянул он, завидев меня. — Вот и он! Явился — не запылился!

 

— Запылился, — возразил я. — Просто сейчас дождь, поэтому не видно. («…Землю прибивает».)

 

— А ведь ты врешь! Вы знаете, что он врет! Олег Олегович! — крикнул он. — У него нет никакой сестры!

 

— Есть, — сказал я.

Олег Олегович приосанился и выступил вперед.

— Ты почто стекло разбил? — звучно сказал он. — Мешало тебе?

 

— Да? — крикнул буфетчик. — Ему, значит, позволено насчет сестер врать, а дру& гим не позволено стекла бить? Несправедливость какая&то получается!

 

— Твое стекло, что ли? — напирал Олег Олегович. — Не твое! Стекло муници& пальное!

 

— Сестра есть, — снова сказал я.

 

— Есть? — глумливо вскричал тот. — И где она? Почему ты ее никому не пока& жешь?

 

— Я ищу.

— И&щешь?

— Ищу.

— И где же ты ее ищешь? — ядовито вопросил буфетчик.

— Везде.

— И как же ты ее ищешь?

— Думаю о ней.

 

— Он думает! Разве так нормальные люди сестер ищут? — снова вскричал сей каналья. — Нормальные люди в полицию обращаются: так, мол, и так — пропал че& ловек, помогите найти! Вы теперь видите, что нет у него никакой сестры?

 

— Есть.

 

— А если даже и есть! Небось лахудра какая&нибудь размалеванная. Сидит, целый день красится, а потом, когда стемнеет, полный карман семечками набьет, сумку ды& рявую под мышку и вперед себе — на бульвар, морячков снимать! У морячков&то форма ой какая красивая! Так прямо и вижу, как эта дрянь на морячке виснет!

— Нет, — терпеливо сказал я.

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 65

 

— У такого, как ты, разве может быть хорошая сестра? Не может. Небось вся в прыщах, косоглазая, волосы сальные и изо рта пахнет!

 

— Нет.

 

— А может, она и никакая не сестра вовсе, а полуслепая тетя Шура из Кокчета& ва, которая любит варенье из вишни и слезливые письма!

 

— Ты что сочиняешь?! — с угрозой сказал Олег Олегович.

 

— Олег Олегович! — в отчаянии вскричал буфетчик. — Вы ли это? Вы, мой лю& бимый клиент, пошли на поводу у этого с... сына! Я же вам наливал в кредит четыре раза, поскольку вы всегда пользовались моим безграничным доверием!

 

— Два, — непокорно встряхнул подшлемником мой товарищ.

 

— Хоть бы и два! — взвизгнул тут буфетчик. — Сейчас никто никому не верит, не то время, а я вот верил вам, рискуя своим благосостоянием! А вы вон как заго& ворили!

 

— Ну ты! — сказал вдруг Федор Григорьевич и ударил того по руке.

Буфетчика стали обступать.

— А стекла все равно бить не смей! — сказал Олег Олегович.

 

— Не в стеклах дело! — крикнул буфетчик, отступая. — А в правде! Если у тебя нет сестры, не смей врать, что она у тебя есть!

 

— Сестра есть, — сказал я.

 

— И в стеклах тоже, — сказал Олег Олегович и ударил буфетчика по другой руке.

 

Павел Фролович тут вдруг заиграл на аккордеоне что&то мужественное и ярост& ное, что&то такое решительное, от чего толпа стала еще более сбираться вкруг бу& фетчика.

 

Я не хотел никакой расправы над буфетчиком. Он злой, неразумный человек. Он подличал, он наговаривал на мою сестру, но это от скудоумия, от тоски, от оби& ды. У него самого наверняка нет сестры, оттого жизнь его безвидна и безнадежна. Оттого душа его пуста и бесплодна. Человек, не имеющий сестры, может быть даже опасен для общества. И это куда серьезнее, чем какое&то там разбитое стекло! Раз& битое стекло — ерунда! Стекла иногда сами собой бьются! Даже — муниципальные!

 

Я заметил, что кто&то продирается через толпу. «Полицаи!» — сказал я себе. Че& рез мгновение я уже видел их воочию.

 

— Ты! — толкнул меня один. — Что за демонстрация?!

 

— А он стекло разбил! — возмущенно вступился Олег Олегович. — И еще про се& стру всякую дрянь вякает!

 

Наигрыши Павла Фроловича сделались еще бойчее. Еще нестерпимее.

— Заткни шарманку! — прикрикнул второй полицай.

 

Павел Фролович шарманку заткнул, зато Нина Евтихиевна своими карими оча& ми метнула в полицаев пару громов и молний. Женщины это умеют.

Правда, полицаи громов и молний не различают.

— Какую сестру? — спросил первый.

— Его сестру! — зашумели в толпе.

— Е&го&о? — немного по&жеребиному протянул первый. — У тебя есть сестра?

— Есть.

— Ты слышал? У него, оказывается, есть сестра, — пояснил тот своему товарищу.

— Сестра? — удивился другой.

— Что молчишь? — поддернул меня первый.

— Да, сестра, — встрепенулся я.

— Нет, сестер нам здесь никаких не надо! — сказал другой.

— Ты понял? — спросил первый.

— Что?

 

НЕВА 12’2014

 

66 / Проза и поэзия

 

— Вали отсюда! И вы тоже все валите! — крикнул еще он. — А то быстрое реаги& рование вызовем!

 

— А вы быстрым реагированием от народа не отгораживайтесь! — попрекнула полицаев Нина Евтихиевна.

 

— Молчи, старая! — крикнул второй полицай.

— Я не старая. Я — пожилая, но еще крепкая.

 

— Да&да, она немного пожилая, а никакая вовсе не старая, — подтвердил один кургузый мужичок из толпы, глядевший на Нину Евтихиевну с образцовым почте& нием. С почтительным таким почтением.

 

Павел Фролович недовольно растянул меха, аккордеон его коротко гукнул.

 

Я вдруг подумал, что если я скажу теперь какое&то слово против полицаев, так толпа может прийти в неистовство и разорвать их. Я не знаю, в чем здесь дело, со мной такого никогда не было прежде. Собственно, полицаи мне не сделали ничего плохого. Ну, врезали несколько раз — это можно и перенести.

 

— Вали&вали! — ласково сказал мне первый из полицаев и пихнул меня в бок. Я стал выбираться из толпы. Олег Олегович потянулся за мной. И Павел Фро&

лович тоже потянулся, и еще кое&кто из тутошних людишек.

 

Я прибавил шаг, толпа поотстала, Олег Олегович плелся за мною, будто мой оруженосец. Хотя какой он оруженосец? У меня и оружия&то нет. И у него то& же нет.

Шли мы по улице, где по сторонам топорщились кривые облезлые тополя.

— Ты считаешь меня сумасшедшим? — спросил я, приостановившись.

— Совсем чуть&чуть, — ответствовал Олег Олегович. — Но тебе так даже лучше.

— Почему?

— Так тебе проще исполнять твою миссию, — сказал Олег Олегович.

— Какую?

— Искать сестру, — твердо сказал он.

 

— Искать сестру — это временное, — возразил я. — Моя миссия не искать, но найти сестру, быть рядом с ней, быть достойным ее, быть равным ей! Быть равным свету, самому стать таким же светом, а все почему&то думают, что я должен искать сестру, и ты думаешь, и все эти людишки, и Павел Фролович, а буфетчик даже и так не думает.

 

— Он так не думает. Нет, надо же! — вдруг еще воскликнул он. — Я раньше не знал, какая он сволочь! И пил его пиво. Хорошо хоть, теперь знаю. Теперь&то я точ& но не стану пить его пиво!

 

— Пиво тут ни при чем, пиво пить можно! — сказал я.

 

— Пиво сволочей пить нельзя, — настаивал мой товарищ. — Иначе как им дать понять, что они — сволочи?

 

— Ну, как знаешь! — махнул рукой я. — Не хочешь, можешь и не пить.

 

Если вдуматься, так Олег Олегович и сам сволочь, и от того, что одна сволочь будет пить пиво другой сволочи, Земля явно не перевернется.

— Почему они за мной ходят? — спросил я.

— Они считают тебя особенным, они восхищаются тобой.

— А ты почему ходишь за мной?

— Потому что я твой друг, — сказал Олег Олегович.

— Иногда мне нужно быть одному.

 

— Но вчера ты был один. Я задремал там, в автобусе, а когда проснулся, тебя не было. И я решил, что ты ушел насовсем. А теперь ты появился, и я этому рад.

 

— Вчера я не был один.

— Мне говорили, что ты вышел вместе с Козой, — кивнул головой Олег Олегович.

— Да, — сказал я. — Я вышел с ней.

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 67

 

Отчего&то в эту минуту я собой гордился, и мне даже захотелось рассказать мо& ему товарищу о том, что произошло вечером.

 

— Если можно, ты не прогоняй меня насовсем, — попросил вдруг Олег Олего& вич. — Я ведь и сам понимаю, что совершенно не стою твоей сестры.

 

Но тут Олег Олегович коротко ойкнул и ретировался. Я поначалу не понял, в чем дело.

 

Да, мы дошли до дома сестры, да, возле дома тоже стояла небольшая толпа, че& ловек до двадцати пяти, вроде той, что застыла у меня теперь за спиной в некото& ром отдалении, но не это было причиной ретирады Олега Олеговича.

 

К дому подходила тетя Тамара. Та самая, что некогда обошлась со мной так не& приветливо в квартире сестры. Шла она, разумеется, из магазина, она всегда из него ходит. Иных занятий у этого бабья не бывает.

 

Тетя Тамара заприметила меня и остановилась. Ретирующегося Олега Олегови& ча она, естественно, тоже не могла не заметить.

 

— Ой, — сказала она. — А ведь я тебя знаю.

— Да.

— Ты сестру ищешь…

— Ищу. Ведь я же еще тогда сказал это.

(«Тогда» — это когда приходил в первый раз.)

— Ну, тогда ты просто сказал, а теперь я и сама знаю.

 

— Почему знаете?

 

— Эти люди, что стоят тут все время, стоят и смотрят… И еще мне соседка сказа& ла, и потом в магазине тоже сказали.

 

— Что сказали?

— Ну, мол, есть такой… ходит в берете и везде ищет сестру.

 

— Еще у меня почки нет и на голове нарост неизвестного происхождения, — для чего&то сообщил я.

 

— Да, про это мне тоже сказали, — согласилась тетя Тамара.

— Кто сказал?

— Про почку — соседка, про нарост — в магазине, в очереди.

— А&а, — сказал я.

— Да, — вздохнула женщина. — Олег Олегович вот не заходит. Раньше заходил,

а теперь нет.

 

— Олег Олегович — сволочь, — рассудительно заметил я. — Но я могу сказать ему, и он зайдет к вам, он меня слушается.

 

— Нет. Пусть будет, как будет. Мужчины такие непостоянные!

— Не всегда.

— Может, зайдешь ненадолго? — сказала вдруг тетя Тамара.

— Хорошо бы, — несмело согласился я.

 

Я, конечно, хотел. Ведь это дом сестры, в котором есть комната сестры. А в комнате сестры — стены сестры, воздух сестры, свет сестры, смысл сестры и ее вещи, пусть и немного. И неважно, что где&то рядом обитает эта вот тетя Тамара с ее несуразной матерью, никчемный узбек с ничтожной узбечкой и их гомонящим выводком, препустейшие студенты с их бесполезными разговорами и все осталь& ные, кого я еще не видел и не слышал в этой квартире, в этом подлом мирке. А ми& рок подл, в этом я не сомневаюсь. Все мирки подлы. Миры еще подлее.

Мы шагнули к парадному.

 

«Может, предложить ей поднести кошелку?» — подумал я, припомнив некото& рые куртуазные выкрутасы Олега Олеговича.

 

«Ну да, — тут же возразил я себе. — А вдруг она подумает, что я подбиваю под нее клинья, что я хочу занять его место!»

 

НЕВА 12’2014

 

68 / Проза и поэзия

 

А я уж явно того не хотел.

 

— Я не буду против, милый, если ты немного поможешь мне, — сказала вдруг тетя Тамара с какой&то зефирностью в голосе, отдавая мне свою сумку.

Ничего не поделаешь, пришлось тащить теткину сумку.

 

На втором этаже, выгнув спины, друг против друга стояли два кота, только что наевшиеся молока, и хвосты их топорщились, будто трубы «Титаника». Если б не моя ноша и не присутствие тети Тамары, так я бы теперь непременно постарался пнуть хоть одного из них. Второй бы, конечно, убежал при этом — коты быстро бе& гают! Пнуть просто так, для порядку! Обязательно сзади, пониже хвоста! Коты лю& бят, когда их пинают под хвост.

 

Но когда я шагнул в их сторону, оба они вдруг прошмыгнули мимо моих ног и быстро побежали по лестнице вниз.

Тетя Тамара взглянула на меня с удивлением.

 

Трудно пнуть одного кота (когда их сидит двое). Хочется пнуть сразу обоих, и острота такого внезапного желания лишает тебя решительности. Не знаешь, какого именно выбрать. Без решительности же всякое благое начинание обречено на неус& пех. А уж такое в особенности! Да.

 

За это&то я и котов не люблю. За обреченность наших желаний. За что же еще?!