Инстинктивно я защищал капусту

 

Инстинктивно я все еще защищал капусту, несколько ее самых лучших листов. Меня же тянули вверх, меня ставили на ноги. Я посмотрел на жилистые руки, под& нимавшие меня. Обычный старик, каких много. Весь седой, но слишком уж много волос: густая белая борода и сверху беспорядочные белые лохмы.

— Милый, зачем же так бегать?!

 

— Профессор, — глухо сказал я.

 

— Тише! — тревожно бросил он. — Пойдем&ка! Он повлек меня за собой.

 

Машинально я отдал ему один капустный лист. Профессор стал грызть. Я тоже

на ходу погрыз лист, песок хрустел на зубах.

 

— Борода накладная. Волосы съемные. Такое творится! — всплеснул он рука& ми.— Я опасаюсь за свою жизнь.

 

— А мне бы сестру найти, — сказал я.

— У тебя сестра есть?

— Еще бы!

— А у меня брат. Но это последний человек, которого я хотел бы видеть.

— Брат и сестра — не одно и то же.

 

— Аналогично и он относится ко мне. Объявись я, так он сдаст меня моим вра& гам. И тогда каюк!

 

— А, — снова сказал я.

— Ты исчез так неожиданно.

— Не помню.

— Здесь есть местечко, где мы можем спокойно поговорить, — сказал профессор.

— Вы мою почку взяли?

— Какую почку? — остановился профессор.

— Правую.

— У тебя не стало почки?

— Только шрам. Теперь заживает.

 

— Нет, милый. Я не брал твоей почки. Мне не нужна была твоя почка. Я ведь даже привязался к тебе, если честно, пока ты лежал у меня на обследовании.

 

Профессор завел меня в большой открытый двор, где под сенью подлых топо& лей была детская площадка, а за ней — будка трансформатора и бетонный забор. Там&то мы и укрылись.

 

Профессор некоторое время грыз молча капусту.

 

— Я тоже капусту люблю, — сказал я. — Надо только немного Олегу Олеговичу оставить, хоть он и сволочь и врет постоянно, но он — хороший человек и еще все про Жмакина обещал разузнать.

 

— Кто такой Жмакин?

 

— Художник. Он что&то про сестру знает. А то, что у него что&то там с сестрой было, — враки самые настоящие.

 

— Ты не говорил, что у тебя сестра есть.

— Раньше я мог и не знать. Теперь знаю.

 

— Обследование было в самом разгаре, и вот я прихожу, а тебя нет. Ох, как я тогда ругал персонал. Они не имели права тебя отпускать. Черт! — вскричал еще он. — Надоели эти проклятые волосы!

 

Он сорвал с себя бороду, парик, отцепил кустистые брови, затолкал всю свою растительность в карман.

 

— Никогда не думал, что на старости лет придется еще и прятаться.

— Вы сестру мою знали? — глухо спросил я.

 

НЕВА 12’2014

 

28 / Проза и поэзия

 

— Тебя навещала какая&то женщина.

 

— Сестра?

— Не знаю. Я видел ее пару раз. Издали. Мельком.

— Красивая?

— Да.

— Точно сестра. А какая она была?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, она должна быть такая… особенная…

— Прости, милый, не разглядел. Глаза уже, знаешь, не очень…

— Жаль, — расстроился я.

 

— Поначалу я ставил тебе диагноз: обсессивно&компульсивное расстройство. Но потом сам от него отказался по ряду причин.

 

— Еще капусты?

— Тебе надо оставить Олегу Олеговичу.

— Надо. Хоть он и сволочь.

 

— Все ключевые позиции на кафедре и в институте заняли иудеи. А я караим. И кто вообще придумал, чтобы вожди наших народов оказались в ссоре? И вот — письма с угрозами, разбитые стекла, ночные звонки в дверь. Мне несдобровать!

 

— А Олег Олегович, хоть и сволочь, — сказал я, — но, когда я рассказал ему о сестре, сразу полюбил ее.

 

— Да&да. Я тоже полюбил сразу.

 

Как&то он это сказал так… без внутренней убежденности. Без железа и молибде& на. Без мрамора и коммуникаций.

 

— Полюбили?

 

— Поначалу мы с моими бывшими коллегами полагали, что это у тебя некая костная опухоль. Одно несомненно: твое новообразование произрастает из самого мозга. А отсюда — возможны всякие парадоксальные проявления, сверхспособно& сти, необыкновенная чувствительность. Покажи мне, пожалуйста, свою почку, — сказал вдруг он.

 

Я расстегнул пальто и выпростал все одежды. Профессор задумчиво коснулся рубца перстами. Персты были не слишком чистыми. Я сразу заметил.

 

— Прости, — сказал профессор. — Несколько дней ночую не дома, не всегда уда& ется помыться своевременно.

 

— Ничего.

— Прошло дней девять&десять. Рана не кровоточила?

— Два раза. Когда меня били по почкам.

 

— По почкам? — изумленно воскликнул профессор. — О, мир! О, люди! О, под& лые двуногие! Они видят чудо, и этому чуду по почкам!

 

Я стал рассматривать забор.

 

— В последнее время стали появляться еще люди с такими же наростами. Их все больше и больше. Уже зарегистрировано шестнадцать случаев, преимуществен& но — лица мужского пола. И есть один ученый, который собирает, систематизирует информацию. Он серьезно готов заниматься этой темой. Если б я мог встретиться

 

с ним, поговорить… Но это смертельно опасно для меня. Я вообще не могу встре& чаться ни с какими представителями медицинского сообщества. Идет кто&то! — тревожно зашептал вдруг профессор.

— Полицаи, — сказал я.

 

Поначалу я хотел было спрятаться за подлым деревом тополем, произрастаю& щим в двух шагах от меня и профессора, но за подлыми деревьями прятаться во& обще затруднительно.

Через мгновениие из&за угла будки выглянули два полицая с дубинками в руках.

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 29

 

— Что, синяки, думали, зашли за будку — так никто вас не видит? — звонко спросил один. И двинул меня дубинкой рядом с наростом. Другой же ткнул про& фессора в ключицу. Били нас несильно, с некоторым даже дружелюбием.

 

— Не бейте по наросту! — выкрикнул профессор визгливо.

— Насекомое разговаривает! — удивился второй полицай.

— Это профессор, — глухо сказал я.

— Прыфессыр! — хохотнул первый.

— Мой товарищ шутит, — сказал профессор. — Я парикмахер.

— Цирюльник? — спросил первый.

— Просто парикмахер.

 

У профессора из кармана торчал белый клок — часть парика. Второй полицай потянул парик из кармана профессора.

 

— Волосы?

 

— Отходы производства.

 

— Так, тли, — скомандовал первый полицай, — катитесь отсюда! Мы поспешно пошагали из нашего убежища.

 

— Я найду тебя! — шепнул мне профессор.

 

На улице мы, не сговариваясь, пошли в разные стороны. Куда меня, собственно, понесло? Что за дорога?

 

Дорога как дорога! Дороги этой я не знал. Все дороги знать невозможно.

Постоял немного перед домом сестры — ноги сами принесли меня туда.

 

Дом был неприветлив, мрачен, безжалостен. Дай ему волю — так непременно поворотился бы ко мне спиной. Дом источал безсестрие, он пах чужеродностью, он ощетинился неприступностью, сомнамбулизмом и фельетоном.

 

Тоскуя, я пошел прочь от него. Я положил себе более никогда сюда не возвра& щаться.

 

Передо мной была канава. Или река. Зеленая сифилитичная вода лениво по& блескивала. Течение несло мусор. Я пошел вдоль канавы.

 

Вскорости вышел на огромную площадь. С одной стороны там — дворец, с дру& гой — памятник, а дальше вовсе уж безобразие: купол золотой, купола поменьше, башенки, ворота, колонны, портик, ступени широкие — собор. Народ здесь бродил важный и собою довольный. Сразу захотелось этому народу сделать что&то обид& ное, что&то непозволительное, чтобы сбить с него его важность, его скотскую за& носчивость, но обидное и непозволительное не придумывалось. Иногда обидное трудно придумывается.

 

Собора я сторонился, обошел его бочком, не глядя в его сторону. Пусть он знает, что не все им восторгаются. Кому&то на него и плевать. Что — соборы? Большие, но бесполезные!

 

За собором был сквер, в сквере — дом желтый, огромный. На доме был шпиль, большой, золотой, блестящий, наглый, остроконечный.

 

Еще там был такой, черный… на лошади! Лошадь на дыбы поднялась, желая се& дока сбросить. Но он держался крепко, такого не сбросишь! А под копытом лошади змеюка черная — корчилась. Лошадь тяжелая — змеюке не позавидуешь!

 

Я вышел к реке. Черт знает, что за река такая! Реке до меня не было дела, по бе& регам ее тоже громоздились дворцы. На реке этой сестра наверняка бывала не раз, я в этом не сомневался. Может, мне нужно приходить сюда каждый день? И тогда я раньше или позже встречу сестру?

 

Меня смущал ее дом. А вдруг прямо теперь она открывает дверь на первом эта& же, вдруг поднимается по лестнице?! Эта мысль привела меня в ужас. Я бросился бежать.

 

НЕВА 12’2014

 

30 / Проза и поэзия

 

Куда бежать, я не знал толком. Мимо собора я больше не побежал бы ни за ка& кие сокровища мира, да мне и не дал бы никто этих сокровищ. Тогда я побежал в другую сторону, кажется, вправо. Или не вправо. В сторонах я не разбираюсь.

 

Там тоже поначалу были дворцы. От дворцов я шарахался. И еще — почка, про& клятая моя почка! Боль в боку снова пронзила меня. Я остановился, отдышался, по& том побрел едва&едва.

 

Дворцов не стало, напротив: дома сделались дрянны. Через час, блуждая и петляя, я вышел к гадючнику. Я не задержался подле него, я шел дальше, к дому сестры.

 

Начинало смеркаться. Я повернул за угол и тут увидел дом. На противополож& ной стороне дороги стояли двое мужчин. Я стал переходить улицу и тут вдруг ус& лышал:

— Вот наконец и ты, друг!

 

Я повернул голову. Увидел Олега Олеговича и еще стоящего у того за спиной лысоватого, ободранного старикашку, одетого весьма нелицеприятно.

 

Старикашка, заметив, что я смотрю на него, приосанился.

 

— Это Федор Григорьевич, он — хороший человек, — сказал мой товарищ. — Ты, быть может, станешь сердиться, но я рассказал ему, что ты ищешь сестру. И Федор Григорьевич отнесся к твоим поискам и к твоей сестре с уважением и захо& тел взглянуть на тебя.

— Черт! — сказал я с досадой.

— Только одним глазком, — попросил Олег Олегович.

— Черт!

— Я почти нашел Жмакина, — сказал Олег Олегович.

Я застыл на месте.

 

— Федор Григорьевич, — представился старикашка. — Наслышан. Горжусь. Уважаю.

 

— А, — сказал я.

Федор Григорьевич сделал еще шаг.

 

— Сестра… это… такое… — пробормотал он. Схватил мою руку и порывисто по& жал ее. Глаза его увлажнились, он хотел утереть их, но устыдился, махнул рукой и пошел прочь.

— Федор Григорьевич! — крикнул Олег Олегович. — Ну, чего ты!

Тот не оборачивался.

— Посмотрел на тебя — вот и растрогался!

 

— Что Жмакин? — глухо спросил я.

 

— О, я начал свое расследование с Лизаветы Вилевны, помощницы режиссера, я называю ее Козой, — начал Олег Олегович. — Но она ничего не знала про Жмакина.

 

Я расспрашивал актеров. Тоже впустую. Коза велела мне поговорить с режиссером, фамилия его — Плачевный. Я рассказал ему про тебя, про сестру и про Жмакина. Жмакина он не знал, зато заинтересовался тобой, велел даже привести тебя на съемки.

— Зачем?

— Если ты подойдешь, тебя снимут в кино. Ты можешь стать знаменитым.

 

— Значит, про Жмакина я сегодня больше ничего не услышу? — ядовито поинте& ресовался я.

 

— Совсем забыл! — сказал Олег Олегович.

И высморкался с ожесточением.

 

Ожесточенная сопля его пала в точности на поребрик. Сопли падают, куда хотят (все сопли, за вычетом сопли Олега Олеговича, разумеется). Им даже законы фи& зики — не указ. Иные из соплей побуждают к очень неожиданным выводам. Хотя, казалось бы, что такое человек и что такое его сопля! И тем не менее. Да.

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 31