Языки аспидные и человеческие

 

На кухне кто&то был, это я слышал. Нет, не узбек — студенты. Но это были уже другие студенты. Вернее, те же самые студенты (других студентов в квартире не было), но они сами стали другими. И эта перемена в студентах была какого&то ужа& сающего свойства. Они не говорили ни о кино, ни о чем другом — с кухни доноси& лись треск и шипение, как будто бы там находилась тысяча гадюк. И это теперь сделалось студентовой речью. В нашем мире иногда что&то очень странное делает& ся со студентами, в обычные понятия это не умещается.

 

И вместе с тем в студентовом шипении и треске мне на миг почудилось что&то членораздельное и даже осмысленное. Мне даже как будто был отчасти известен этот язык.

— Ты слышал? — шепнула мне тетя Тамара.

— Да, — тихо сказал я. — А что это такое?

— Это студенты. И это теперь не совсем студенты.

— Да. Не совсем.

 

— Всегда были такие вежливые, культурные. Утром встретишь: «Доброе утро, тетя Тамара!» Вечером: «Спокойной ночи, тетя Тамара!» А теперь… Вроде не делают ничего плохого… и все же… они не из этого мира, — тихо сказала вдруг тетка.

 

Тут я отдал ей кошелку.

 

— Спасибо, милый. Представляешь, их даже узбек боится. Никого не боится, а студентов вот убоялся. Теперь в свой Чимкент собирается.

 

— А, — сказал я.

 

— Раньше, бывало, все на кухне да на кухне! Чуть даже не жил там. Как ни вый& дешь на кухню — сплошной тебе кишлак! А теперь в комнате сидит. И сам из ком& наты носа не кажет и жену свою, узбечку, не выпускает. Питаются всухомятку. А уз& бечатам хоть бы хны! Как студенты на кухне, так и узбечата туда норовят! Даже об& щаются — узбечата на своем узбекском, а студенты на аспидном.

 

— А, — снова сказал я.

— Наверное, к сестре хочешь? — спросила тетя Тамара.

— Да.

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 69

 

— Но сначала я про тебя маме скажу.

 

Она отворила дверь в свою комнату. Там были запахи. Тяжелые и тоскливые. Старуха лежала на постели.

 

— Мама, — сказала тетя Тамара, — помнишь, я тебе говорила про того, что сест& ру ищет?

 

— Что еще за сестру? — сварливо сказала старуха.

 

— Я про него от соседки из четырнадцатой слышала и еще в магазине, и он уже приходил как&то — вот он снова пришел и даже сумку помог донести!

 

— Ты такая дура, Тамарка! — пророкотала старуха.

 

— А еще там, на улице, стоят, толпа целая, и все на него смотрят и молчат. Мол& чат и смотрят, как будто он ангел небесный, представляешь, мама? Или идут за ним, если он идет.

 

— Все мужиков, бесстыжая, водишь!

— Это другое! Он к сестре пришел, он только немного в комнате посидит!

— Ты лучше про студентов скажи!

— Ой, не спрашивай! Это просто — ужас какой&то!

— Хуже стало?

— Не то слово!

— А этого гони! В шею гони! Поняла? — крикнула старуха.

— Ладно, мама! Хватит тебе! Совсем уже разошлась!

— А ты не дерзи! А то студентам нажалуюсь! — проскрежетала старуха.

— Я сама на тебя нажалуюсь! — сказала тетя.

 

— Жалобщица, вишь, отыскалась! — в сердцах бросила та. — Чтоб, когда я ска& жу, сразу ушел, поняла?!

 

— Уйдет, успокойся! Пошли, милый, — сказала она уже мне.

 

— А тот твой был лучше! — крикнула еще старуха. — Он меня красотулечкой на& зывал и руки мне целовал!

 

— Мне тоже, — тихо сказала тетя Тамара.

Она открыла дверь в комнату сестры.

— Вот. Все в полной неприкосновенности.

 

В полной неприкосновенности все здесь, пожалуй, не было: отсутствовал шкап. Этажерка была, кровать железная была, стол, серый халатик, вязальные спицы с неоконченным вязаньем, гребенка, купальная шапочка, журнальцы — три или одиннадцать, точно не знаю — все, кроме шкапа.

— Шкап пришлось вынести, — будто угадала мои мысли тетя Тамара.

 

— Зачем?

— Студенты велели.

— Им&то что до шкапа?! — несколько повысил голос я.

— Не знаю, но с ними лучше не спорить.

— Насчет шкапа лучше не спорить?

— Насчет всего.

Тут я немного потоптался.

 

— Ладно уж, побудь немного здесь, — сжалилась вдруг тетя. — Только поти& хоньку.

 

— Я тихо, — сказал я.

 

— Прости, это я взяла твою конфету. Мне стало обидно, что другим конфеты но& сят, я даже позавидовала…

 

— Ладно, — махнул рукой я.

 

Наконец она вышла. Первым делом я взял гребенку сестры, поцеловал и спря& тал в кармане.

Еще я лег на кровать. Как в первый раз. Я весь сжался и подтянул ноги.

 

НЕВА 12’2014

 

70 / Проза и поэзия

 

Еще я съел яйцо. Одно из тех, что у меня были в кармане. Скорлупа подавилась и с трудом отдиралась от белка. Поэтому часть скорлупы я съел тоже. А что здесь такого? Куры тоже едят скорлупу. Им даже полезно.

 

Гребенка в кармане меня будто обжигала. Ах, если бы сестра была теперь рядом!

 

Я бы, пожалуй, тогда согласился и умереть. Я привык жить, умирать же я пока не привык. Но будь сестра рядом, так непременно бы умер и без привычки. И, разу& меется, без сожаления. Близкие вообще для того и нужны, чтоб умирать без при& вычки и без сожаления.

 

Оказывается, Олег Олегович и впрямь мой оруженосец, он вдруг вошел в ком& нату, громко топая железными сапогами, с длинным копьем в руке, которым он бесцеремонно стукал в пол. Он хотел обратиться ко мне, но никак не мог вспом& нить моего имени, я и сам не мог его вспомнить, от чего напрягся и вспотел, вспо& тел и напрягся, Олег Олегович застучал в пол копьем еще настойчивей, еще безжа& лостней, и тогда я проснулся.

 

Стучали не в пол, стучали в стену. Беспорядок производила старуха, мать тети Тамары. Я вскочил с постели. За окном смеркалось. Эта дура за стенкой гремела вовсе уж возмутительно.

 

Я быстро огляделся и заспешил прочь из комнаты.

 

Я уходил не с пустыми руками — в кармане моем лежала гребенка сестры. Дверь в комнату старухи была раскрыта. Старуха, лежа на постели, стукала в

стену палкой. Клюкой то есть. Или — костылем.

 

— Глупый! Зайди сюда, глупый! — кричала старуха. Я зашел и остановился на пороге.

 

— Я здесь, я пришел!

 

— Это ты, глупый? — сказала старуха, но стука своего не прекратила. — Тамарка пропала, а ты там сидишь, мне страшно стало, вот я и постучала тебе, чтоб ты при& шел — успокоил бабушку! — затараторила старуха.

 

— Как пропала?

 

— Пошла на кухню мне пустырнику заварить, уж три часа прошло, а ее ни слуху ни духу — ни пустырнику, ни Тамарки!

 

— Может, в магазин пошла.

— В какой еще магазин?

— Почем мне знать, в какие она магазины ходит!

— Ни в какой она магазин не пошла!

— А что же тогда?

— Что&что! — раздраженно крикнула старуха. — Это все студенты!

— Что студенты?

— Ты, я вижу, совсем дурак! Ничего не соображаешь!

— Ладно. Пойду я.

— Погодь, — сказала старуха.

— Что?

— Поди сыщи Тамарку! — сказала старуха.

— Где мне искать ее?

 

— Ты по квартире походи — может, где и сыщешь! Сыщешь Тамарку, я тебе дам кое&что от сестры.

 

— От какой сестры? — на всякий случай насторожился я.

 

— От какой, от какой? — рассердилась та. — От твоей, конечно. Только не сей& час. Потом придешь — я тебе отдам!

 

— Когда?

— Сказала — потом! Когда в большой тоске будешь! Тогда отдам!

 

НЕВА 12’2014

 

Станислав Шуляк. Без сестры / 71

 

— Я сейчас в тоске.

 

— Сейчас ни в какой не тоске, не выдумывай!

— Что отдадите, бабушка? — жалостливо спросил я.

— Что надо, то и отдам! Иди, утомилась я от тебя!

 

Я топтался на пороге. Я не верил, что у этой дрянной старухи может быть что& нибудь от сестры. Если бы было так, вся комната озарилась бы. Комната же и не думала озаряться.

 

— Нет, стой! — сказала старуха. — Подойди&ка сюда!

 

Я подошел. Неужто эта грымза сейчас сжалится и отдаст мне что&то, чего каса& лась рука моей милой сестры?!

 

— Наклонись! — велела старуха.

Я наклонился.

— Поцелуй у меня руку!

 

Я наклонился еще ниже и даже стал на колени. Рука старухи лежала на пододе& яльнике и не шевелилась, рука казалась мертвой, смотреть на нее было страшно. Я приложился сжатыми губами ко всем ее морщинам и застыл, не зная, что делать дальше. Я боялся, что меня вытошнит.

— Назови меня красотулечкой! — вдруг со смешком бросила старуха.

— Красотулечка, — сказал я.

 

Отчетливо так сказал. Чтобы не было сомнений. Рука старухи дернулась, будто гальванизированная.

 

— Все, пошел! — крикнула старуха.

 

Я стал ходить по квартире. Вроде как искать тетю Тамару. Хотя на самом деле и не искал: просто ходил себе и ходил. Большинство дверей было закрыто. Комнату узбеков я нашел по запаху. Узбеки сидели у себя, из&за двери слышались приглу& шенные узбекские голоса. Узбеки говорили (и жили) будто опасливо. Некоторым народам вообще положено жить опасливо.

 

У узбеков тети Тамары быть не могло. Что бы ей там делать?

 

В кухне готовила какая&то тетка, но не тетя Тамара. Она оглянулась на меня. Я поздоровался для приличия, та не ответила.

 

Я вышел из кухни в смущении.

Пустырником там и не пахло, тетей Тамарой тоже.

 

Из комнаты студентов пахло какой&то нечеловеческой плотью. Звуки же из ком& наты доносились те же самые, аспидные. Человеки таких звуков не производят.

Я отыскал черный ход. Тот был на замке и еще на цепочке.

 

Я ходил по коридору и шептал: «Тетя Тамара! Тетя Тамара!» Я скулил ее имя. Когда проходил мимо одной комнаты, дверь отворилась, и вышел интеллигентиш& ка в очках с толстыми стеклами, в пижаме. В комнате же копошилась жена его, тоже вся из себя образованная и в халате. Тети Тамары не было и у них.

 

— А вы тетю Тамару не видели? — спросил я на всякий случай у него, глядя куда&то мимо интеллигентишкиного фасада.

 

— Не видел, — ответствовал тот, взглянув на меня с фланга.

— И жена ваша тоже не видела? — не отступался я.

— И она не видела, — говорил этот вычурный трепанг.

— А может, спросить у нее?

 

— И спрашивать нечего, я и так знаю, — отвечал тот со всею своею интеллигент& ской деликатностью. Впрочем, с интеллигентской же и решимостью.

 

— Ну и ладно, — сказал я. Так я оказался в прихожей.

 

Дверь входная была на крюке. Крюк же был тяжелый, недвусмысленный, крю& коватый такой крюк! Я потрогал его с уважением к его крюковатости.

 

НЕВА 12’2014

 

72 / Проза и поэзия

 

И тут вдруг я почувствовал, что сзади, за спиной моей, стоит кто&то. Я ощутил холодок и медленно обернулся.

Там стоял один из студентов.

 

Он и впрямь изменился, стал ниже на целую голову. Еще он сделался похожим на старичка. Голос же его снова был человеческим (не аспидным). Хотя глухова& тым и утробным. Будто бы он говорил желудком. Или чем&то иным, нутряным.

— Ой, а я тебя видел! — выдохнул тот.

— А где тетя Тамара, не знаете? — застенчиво спросил я.

— Ее нигде нет, — сказал мне студент.

— Я знаю, а где она? — спросил я.

— Я закрою за вами, — ответил тот, оттеснив меня и откинув крюк.

— А можно мне еще прийти? — спросил я.

 

— Нет, конечно, но ты все равно приходи, — сказал мне студент, и я выскольз& нул наконец из квартиры.

 

— Я не стану никогда приходить, но как&нибудь все&таки приду, — сказал я.

— Да, примерно не так, — ответил студент.