POV Джунмён. Из-за деревьев отсюда совсем не видно луны и ночь кажется непроглядной
Из-за деревьев отсюда совсем не видно луны и ночь кажется непроглядной. Я выбегаю на опушку, оглядываясь, нет ли кого-то следом, и тут же падаю на коленки. Где же этот глупый браслет, как он вообще сполз с моей руки? И зачем папа мне вообще его дал? Трава слишком высокая и найти что-то кажется невозможным. Я растеряно оборачиваюсь – мне точно попадёт от папы. Здесь, на опушке, луна светит особенно ярко, не скрываемая деревьями; папа говорит, что дуб – это дерево охотников и что ликаны боятся дуба. Я вижу отсюда, с опушки, дуб, его раскидистые ветви, сквозь которые проникает лунный свет. Поднимаюсь с колен, фыркаю, отряхивая штаны, и только тогда вижу, что на опушке я больше не один. В тени деревьев впереди кто-то движется, и я замираю. Я недалеко от дома, я позову папу, и кто бы это ни был, ему несдобровать. Мой папа – лучший охотник Гильдии. Я кручусь вокруг своей оси, наблюдая за тенью, а потом в свет луны ко мне выходит мальчик. Он старше меня, уже взрослый и смотрит почему-то так внимательно. Я остаюсь стоять на своём месте и вспоминаю то, что папа рассказывал о ликанах. Ликаны – потомственные оборотни, они невероятно сильны и опасны. Папа называет ликанами сознательных тварей, а одичавших – оборотнями. У любого ликана, как и у охотника, на правой руке есть знак, который говорит о том, к какому клану он принадлежит. Папа говорит, что ликаны мало разговаривают, говорит, что у них кровью налитые, алые глаза и что они очень красивые, чтобы привлечь жертву. Взрослый мальчик, который подходит поближе, очень красивый, на его руке синим переливается знак, но из тех, что я видел, а их я видел не мало, я не могу понять, к какому клану он принадлежит.
Оставляя большой бокал в левой руке, я возвращаюсь в комнату, выходя на открытый балкон, и усаживаюсь в моё любимое кресло с видом на рядом растущий лес. Хорошенько потягиваюсь, давая косточкам похрустеть, и устремляю глаза в темноту. Взгляд цепляется за движение впереди, за деревьями, едва уловимое. Я делаю глоток вина и шумно вдыхаю носом воздух. Чую запах собаки – ликан рядом. Отставляю бокал и тянусь к шкафу за моей спиной, вынимаю оттуда обычный трёхкалиберный серебряный револьвер. У кого-то охота? Существо за деревьями, кажется, прячется не от меня. Я вижу блестящую серую шерсть на сильной спине, горящие алые глаза и осторожно слежу рукой, не спуская с него мушку, пока он медленно, бесшумно движется, переставляя огромные лапы. Девиз охотников – бессмертный и многовековой. Стать для зверя не добычей, а смертью, сделать добычей его. Я наблюдаю, как Доджун исчезает в лесу, и закрываю балкон, выходя, но забирая с собой револьвер в комнату. Отцовский дом всё такой же большой и просторный, хотя и дом охотника, всё равно светлый. О том, что мой отец был одним из величайших охотников Гильдии, говорит только подвал и этот шкаф на балконе, что забиты оружием и прочим. Даже отцовский кабинет выглядит не охотничьим, а скорее деловым. Я бываю здесь иногда, во время Большой охоты или когда мне хочется вырваться из города, но где бы я ни спал, во сне меня неизменно преследует та злосчастная ночь. Папа нашёл меня, десятилетнего, в лесу, с распоротым горлом, истекающего кровью, давящимся ею, не в силах произнести и слова, и только тихо хрипеть и кашлять, выплёвывая собственную кровь наружу. Лучше бы он выпустил мне кишки, я бы быстрее умер, а я выжил. Несмотря на юный возраст, несмотря на то, что обычный человек за такое время со вскрытым горлом теряет всю кровь. Я выжил назло ему и всем, став вторым самым молодым охотником в истории многовековой борьбы наших кланов. Лучше бы он постарался и я сдох там, в лесу, хотя он, наверное, на это и надеялся. А я выжил. Он обрёк меня на вечные страдания. Охотники – не совсем люди. Быть охотником – это проклятие, человек присоединяется к клану охотников, выжив после атаки ликана. После нападения оборотня – безмозглой твари без интеллекта, чувств и души, что желает только убивать, - человека, которого укусили расстреливают на месте, чтобы не дать ему уподобиться им. Ликаны же – разумные, чистокровные твари, они легко принимают человеческий вид и теряются в толпе, и тот, с кем ты можешь мило беседовать днём, захочет разорвать тебя в клочья ночью. Ночь – наше время, охотники и ликаны выходят на охоту. Днём никто не воюет и не охотится. Таков закон. Его придерживаются все, кроме обычных шавок, оборотней, которые потеряли свою человеческую сущность навсегда. Ошибается тот, кто считает оборотней и ликанов милыми лесными зверюшками, охотящимися на зайцев. Волк – создание природы, ликан – создание тьмы. В несколько раз превышающая крупного медведя в размерах, мощная, сильная, необузданная тварь с зубами в три ряда, клыками в человеческую ладонь, когтями размером не меньше, что легко вспорют любой существующий и не существующий на земле металл, что уж говорить о человеческой плоти. Ликан – это зверь, уподобленный человеку. Но человек – существо с душой. Эти же твари жестоки и беспощадны, коварны и подлы. Они, как и мы - охотники, имеют на внешней стороне правой ладони отметину – особый знак, что указывает их принадлежность к клану. Этот знак не выбирается и не меняется. Ликан с ним рождается, рождается в человеческом виде, охотник приобретает знак в момент становления охотником. Знаки охотников да ликанов, что их обратили, могут быть связаны или похожи. Став охотником, человек убивает ликана, обрёкшего его на вечное проклятие. Охотник умнее и сильнее простого человека. Он в несколько десятков раз быстрее и проворнее, у него лучше развиты чувства обоняния, слух и зрение, интуиция. Охотники растут в несколько раз медленнее обычного человека. Охотник перестаёт расти по человеческим меркам в двух случаях: когда он настигает тварь, сделавшую его таковым, или когда он собственноручно убивает своего первого зверя. С того момента рост и старение охотника прекращается. Получается, по сути, ликан, обращая человека, обрекает его на своё бессмертие. Охотники стареют не с годами, а скорее с веками. И даже если мне на вид не больше двадцати четырёх, хотя расти я перестал где-то в двадцать два и то неизвестно почему, - тварь, обратившую меня, я всё ещё не нашёл, а первый убитый мной зверь был, когда мне было 14. На самом деле, мне сейчас все добрые полвека, наверное, и будучи человеком, я бы уже готовился идти на пенсию. Отца я запомнил сорокалетним на вид – сильным, ещё молодым, крепким, но, к сожалению, не вечным. Тварь, которую я, в последствии, разорвал на лоскутки и разбросал по всему лесу, чтобы все знали, – так будет с каждым, тварь, что убила моего отца на моих глазах – поплатилась не сполна, не сполна, потому что забрала у меня того единственного человека, который был моим миром. Моей силой, поддержкой, другом, семьёй, всем. Я стал охотником, когда мне было 10, отец 4 года учил меня всему, что знал, и в 14 меня выпустили на мою первую охоту. Он учил меня не просто жизни охотника, он учил меня жизни человека. Напоминал, что я – такой же убийца, как любой ликан. Но я убиваю, чтобы защитить других, а эта тварь – чтобы развлечься и пожрать. Возвращаться в кровать нет смысла, на часах едва три утра, поэтому я решаю вернуться домой, оставив отцовский дом до лучших времён. Я здесь родился и здесь вырос, и, кажется, дом всё ещё хранит присутствие родителей. Мамина мастерская ещё такая же живая, я каждый раз заполняю вазу лесными цветами, которые она так любила, когда приезжаю. Мольберты не покрываются пылью и краски всё такие же насыщенные и до сих пор не засохли. Охотники – люди, у которых нет семьи. Не всем так повезло, как мне. Мой отец и дед были охотниками, и прадед, и его отец, дед и прадед. Но если у кого-то остаются братья, отцы и деды, то речи о матерях, младших братьях-сёстрах, любимых быть не может: ликаны активно пользуются слабой стороной любого охотника – семьёй. Моя мать была невероятно красивой женщиной, или, я бы сказал, девушкой – её не стало слишком рано, мне было пять, я едва её помню, но несколько светлых воспоминаний у меня есть. Как мне рассказывал отец – это произошло из-за того, что, охотясь накануне, он тремя меткими выстрелами убил ликана, вожака крупной стаи. Эти кровожадные твари долго не ждали – отец не успел вовремя вернуться с охоты домой, хотя наш дом и стоит на границе с лесом. Он нашёл маму на кухне, на полу, всё так же до безумия красивую, словно спящую, с аккуратно да искусно распоротой сонной артерией. С этим домом связано слишком много всего. Каждый раз, когда уезжаю, я закрываю дом да иду в лес, на ту поляну среди дубов, где какая-то кровожадная тварь обрекла десятилетнего мальчишку на вечные муки, прокляла и исчезла. Исчезла, не дав мне возможности её отыскать. Когда я был ещё слишком мал и не готов, отец искал тварь, сделавшую из меня охотника, но ни он, ни, впоследствии, я, так и не смогли его отыскать. Говорят, ликан и его охотник связаны, и чувствуют друг друга, неизменно узнавая. Отсюда, с поляны, сквозь ветви многолетних дубов видно, как впереди медленно розовеет рассвет. Каждый раз, приходя сюда, я словно снова вскидываю взгляд от земли и вижу его. Я не помню его лица, не помню, потому, что как сказал отец – для детского сознания всё это оказалось таким стрессом, что мой мозг просто стёр эти воспоминания, как те, которые не должны у меня быть. Но папа говорил, и я упорно верил, что я почувствую. Пока ни один ликан не вызывал у меня мысли, что он именно тот, который обратил меня. Здесь мне всегда кажется, что за мной наблюдают сквозь ветви дубов. Я многое видел в жизни, и ловить мурашки на спине не в моих правилах, но здесь я каждый раз вздрагиваю. Помню, где стоял и в какой позе, помню из-за какого дерева он появился, помню горячие губы, целующие меня в лоб – зачем? Дай-ка, приласкаю, а потом оставлю умирать?! Он показался мне таким красивым тогда, я не помню лица, но помню свои ощущения. Я приседаю на корточки, оглядываясь по сторонам. Здесь земля впитала мою кровь. Впитала, когда истерзанное тело отдало её почти всю. Впитала и дала мне силы в ответ, не позволила кануть в Лету.
|