Глава 19. Я знаю, что сейчас я слабак.

Пакс

 

Я знаю, что сейчас я слабак.

Но, смотря на самую красивую девушку — Милу — я не могу удержаться, потому что знаю, что никогда никого не любил так, как люблю ее. Это правда. Не могу поверить, что она любит меня. Это ошеломляет... эта красивая девушка хочет меня. Я постоянно ожидаю, что как-то испоганю все. Но до сих пор все в порядке, и она все еще здесь.

Сейчас она целует меня. Ее губы мокрые после ванной, а мои руки движутся по ее обнаженной спине.

— Ты сморщенный чернослив, — говорю я ей, посмеиваясь. Я поддерживаю полотенце, и она подходит к нему. Я оборачиваю ее плечи, а затем хватаю еще одно, чтобы вытереть ее.

— Ты слишком хорош для меня, — объявляет она.

— Невозможно, — отвечаю я.

Боже. Я слабак.

Она бежит наверх, чтобы надеть одну из моих футболок, а я зажигаю камин. Мы сворачиваемся калачиком на диване перед огнем и общаемся около часа, наблюдая за рябью на озере, освещенном серебристой луной.

— Это было идеальное свидание, — бормочет она, наполовину свернувшись на моих коленях. — Даже если мы почти сожгли твой дом.

Я хихикаю.

— Слава богу, что я застрахован.

Ее смех прерывается широким зевком. Смущенная, она хлопает рукой по рту.

— Извини! Думаю, сегодня ты истощил меня. Готов к постели?

Я киваю, гашу огонь и следую за ней наверх. Удивительно, как комфортно быть с ней здесь. Она заставляет меня чувствовать себя как дома. Не знаю, почему, но это пугает меня. Поэтому я делаю то, что всегда делал в таких ситуациях. Я отбрасываю и блокирую все непонятное.

Я свернулся калачиком за Милой, обернул свои руки вокруг нее и начал засыпать, зарываясь лицом в ее волосах.

Но потом мне снится сон.

Ебать.

Даже сейчас, находясь во сне, я знаю, что сплю. Но я не могу заставить себя проснуться. Это то же самое, что было в течение нескольких месяцев.

Я маленький и задыхаюсь. Здесь едва заметен свет, но я слышу маму.

— Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, — умоляет она.

Она умоляла меня?

Я не знаю, и это чертовски убивает меня.

Я стараюсь позвать ее, но мои губы заморожены. Я слишком напуган, чтобы крикнуть.

Почему я боюсь? Что будет, если я что-то скажу?

Я ничего не знаю.

Она снова умоляет.

Я слышу, как меня зовут.

А потом я просыпаюсь, задыхаясь.

— Пакс, — трясет меня Мила.

Мила была единственной, кто произнес мое имя. Она разбудила меня ото сна.

Я сажусь, пытаясь приостановить свое чертово сердце, делая глубокие вдохи. Что за черт?

—Ты весь мокрый, — говорит Мила тихо, убирая мои волосы со лба своей прохладной рукой. — Тот же сон?

Я киваю.

— Вроде бы. Не знаю. Черт!

Мила гладит меня по спине и тянет вниз, чтобы я лег рядом с ней. Она переплетает свои пальцы с моими, потом поднимает мою руку к губам. Целует шрам на моей руке, потом кладет ее обратно наверх рядом с моей грудью.

— Мы должны выяснить, что это такое, — говорит она мне тихо.

— Я знаю, — отвечаю я. — Но мы не будем выяснять это сегодня ночью. Вернемся ко сну, малыш. Я сожалею, что разбудил тебя.

— Не жалей, — говорит она тихо. — Я просто не хочу видеть тебя расстроенным.

Она прижимается к моей спине, поглаживая мою руку. Но это до того времени, пока ее пальцы не падают безвольно около меня, и дыхание превращается в мягкое и ровное. Она спит.

Мне очень нравится тепло ее тела, прижатого ко мне, и я стараюсь заснуть. Я считаю овец. Я вспоминаю тексты песен. Я смотрю на луну. Ничто не работает.

— Черт, — бормочу я. Я встаю с кровати так аккуратно, как могу, стараясь не разбудить Милу. Я смотрю на нее сверху вниз. Она не шевелится. Ее губы немного выпячиваются, когда она дышит. Я улыбаюсь, прежде чем спокойно уйти.

В доме тихо, когда я прокладываю свой путь вниз на кухню. Я не знаю, что, блять, со мной не так. Может быть, это способ моего организма вывести из себя тяжелые наркотики. Но этого не может быть. Я ничего не принимал кроме виски в течение двух месяцев.

Виски.

Появилась идея. Если я когда-либо и нуждался в нем, то это сейчас.

Я хватаю из шкафа бутылку и стакан. Потом решаю отказаться от стакана. Я несу бутылку с собой на диван, где тяжело падаю и смотрю из окна на воду, движущуюся под лунным светом. Я делаю глоток Джека. Потом второй. Потом третий.

Я посмотрел на бутылку и понял, что половина уже пуста.

Я закрываю глаза.

И, наконец, засыпаю.

Проснувшись, я замечаю, что уже утро, а гостиная наполнена светом.

Мила сидит у моих ног, свежая и совершенная. Она уже одета, и ее волосы аккуратно собраны лентой. Она держит чашку кофе, сидя на диване передо мной.

— Я принесла тебе кофе, — говорит она, смотря на полупустую бутылку виски. — Я подумала, что ты, возможно, нуждаешься в нем.

Я закрыл глаза, чтобы блокировать свет.

— Спасибо, — бормочу я. — Я не мог заснуть. Думал, виски поможет.

— Я уверена, что твоя голова будет благодарна тебе сегодня, — отвечает она с усмешкой.

Я хрюкаю в ответ и натягиваю подушку на голову.

— Что доктор Тайлер сказал о твоих снах? — спрашивает она серьезно. — У него должно быть какое-то объяснение.

Я лежу молча, пытаясь заставить свою голову не болеть. Это не работает. Такое ощущение, что она разделяется на две части.

— Он хочет загипнотизировать меня, — наконец, признаюсь я, бросая подушку вниз к моим ногам. — Он думает, что мой разум пытается защитить меня от чего-то, что я не хочу вспоминать. Он сказал, что гипноз может помочь мне вспомнить, и тогда, возможно, я смогу справиться с этим.

Мила задумчиво смотрит на меня. А потом кивает.

— Я думаю это хорошая идея. Ты должен это сделать. Могу я пойти с тобой?

Я в шоке смотрю на нее.

— Ты бы хотела?

Она качает головой.

— Конечно. Не хочу, чтобы ты проходил через это в одиночку. Я хочу помочь тебе пройти через эту боль, давящую на тебя через сны. Давай прогоним эти сны, Пакс.

Мое сердце буквально переполняется любовью к этой девушке.

И мне все равно, делает это из меня слабака или нет.

 

***

Мила

 

Пакс так ничего и не сказал с тех пор, как забрал меня из магазина. Сегодня его будут гипнотизировать, и я знаю, что он этому не рад. Сейчас он за рулем с сжатой челюстью и серьезным лицом. Я тянусь к нему и хватаю его руку, переплетая наши пальцы.

— Ты в порядке? — спрашиваю я тихо. Он смотрит на меня.

— Мне очень жаль. Я знаю, что был не веселый в последнее время.

— Ты не спал, — указываю я. — Этого достаточно, чтобы любого сделать раздражительным. Но я имела в виду не это. Ты в порядке сейчас... так как мы на пути к доктору Тайлеру? Ты точно не против, что я иду?

Я не знаю, почему нервничаю по этому поводу. Наверное, я немного волнуюсь, что он расстроен именно потому, что я напросилась пойти с ним. Я не хочу лезть или совать нос не в свое дело. Но я чувствую, что Пакс это мое дело. И меня убивает то, что что-то мучает его так сильно. Я просто хочу, чтобы он понял, что мы можем это исправить.

Пакс снова смотрит на меня.

— Конечно, хорошо, что ты идешь. Я просто не знаю, чего тебе ожидать. В течение последних двух визитов, доктор Тайлер частично подготавливал меня к гипнозу, но сегодня этого не будет. Сегодня я буду полностью под гипнозом и, видимо, я не будут знать о моем реальном окружении. Если это сработает, я буду полностью погружен в свои воспоминания. Поэтому, пожалуйста, расскажи мне после, если он заставит меня делать что-то тупое, типа крякать как утка или что-то такое.

Я смеюсь и качаю головой.

— Уверена, доктор Тайлер не будет этого делать. Я даже не знаю, смеялся ли этот человек с 1985 года.

Наконец, Пакс улыбается, и я вздыхаю с облегчением.

— Вероятно, ты права, — соглашается он, подъезжая к обочине. — Не думаю, что он вспомнит шутку, даже если ударить его по лицу.

Мы вылезаем из машины и по снегу идем к зданию. Судя по всему, в дополнение к отсутствию чувства юмора, доктор Тайлер также не любит прогулки в метель. Хотя сегодня он как раз вовремя и встречает нас в своем стандартном желтовато-коричневом твидовом пиджаке.

— Приятно видеть вас, Мила, — говорит он, пожимая мою руку. — Было время. У вас все в порядке?

Я улыбаюсь и киваю.

— У меня все идет отлично. Спасибо, что спросили.

— И, Пакс, — говорит доктор Тайлер, поворачиваясь к Паксу. — Как вы себя сегодня чувствуете?

— Разочаровано, — признается Пакс, его челюсти сжимаются. — Я не спал.

— Ну, давайте посмотрим, что мы можем сделать, чтобы привести вас в порядок, — говорит доктор успокаивающе, открывая свои записи. — Разрешите ли вы записать этот прием, в случае, если мы захотим посмотреть его позже?

Пакс кивает.

— Да. Это прекрасно.

Доктор Тайлер улыбается.

— Отлично. Хорошо, мы обсуждали на прошлой неделе, что Мила не может быть с нами в комнате, потому что может отвлекать. Она может сидеть в соседней комнате и наблюдать за нами на мониторе. Хорошо?

Пакс снова кивает, и я поднимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.

— Все будет хорошо, — говорю я твердо, сжимая его руку. Он улыбается, чтобы скрыть свою нервозность.

— Спасибо, Красная. Только не забудь следить за шарлатанством. — Доктор Тайлер делает вид, что не слышит этого, выводя меня из комнаты, и приглашает присесть в комнате по соседству.

Я потягиваю воду из бутылки, и смотрю по телевизору, как Пакс и доктор Тайлер устраиваются в своих креслах. Пакс раскинулся в своей обычной манере, а доктор сидит со скрещенными ногами, его блокнот балансирует на колене.

— Пакс, вы готовы?

Пакс кивает, смотря на красную лампочку на камере, и это похоже на то, как если бы он смотрел мне в глаза. Я вижу тревогу на его лице, хотя он и пытается ее скрыть. Мне действительно жаль, что я не могу сидеть рядом с ним, чтобы держать его за руку, чтобы в каком-то смысле утешить его, но это невозможно. Поэтому я сижу в своем кресле и смотрю, а мои руки сжаты вместе.

— Я собираюсь пройти с вами через некоторые мысленные образы с использованием словесных команд и повторения, как мы делали последние два раза. Ничего не будет отличаться, мы только собираемся продлить это чуть дольше сегодня. Мне нужно, чтобы вы расслабились и глубоко дышали. Можете это сделать?

Я замечаю, что доктор Тайлер изменил свой голос. Сейчас он еще более успокаивающий, глубокий и медленный. Думаю, что он уже начал процесс.

Пакс кивает.

— Мне комфортно. — Он наклоняет голову на спинку сиденья и устраивает ноги поудобнее.

— Хорошо. Теперь я хочу, чтобы вы закрыли глаза и глубоко дышали. Глубокий вдох, глубокий выдох. Разрешите воздуху пройтись над языком и мимо ваших губ, как будто вы дышите через трубочку. Вдох, выдох. Глубокий вдох. Подумайте о времени, когда вы поднимались слишком долго, и вы дошли очень уставшим. Вы, на самом деле, устали. Ваши глаза тяжелые, очень тяжелые и все, что вам нужно делать, это спать.

Голос доктора гладкий и спокойный, и даже я чувствую себя сонной. Я удивлена.

— Я хочу, чтобы вы сделали еще несколько глубоких вдохов. Вы устали, очень устали. — Он делает паузу и смотрит на Пакса. — Вы устали?

Пакс кивает.

— Да.

— Хорошо. Теперь, я хочу, чтобы вы подумали о том месте, которое вам снится. Там темно. Я хочу, чтобы вы вспомнили, как туда попали. Когда вы начнете вспоминать, проговаривайте свои воспоминания вслух, чтобы я мог их услышать. Вы сейчас там?

Я смотрю на Пакса и вижу, как он смягчается, его челюсть расслабляется. Его глаза все еще закрыты, но я вижу, как они двигаются за веками. Жаль, что я не могу увидеть все то, что видит он.

— Я иду по коридору.

Его голос настолько неестественен и резок, что поражает меня. Монотонен. Он больше не похож на себя. Я смотрю на него с болезненным интересом, когда он продолжает говорить.

— Солнце светит на пол. Я вижу частички пыли, кружащиеся в свете.

— Это хорошо, — уверяет его доктор Тайлер. — Вы делаете все очень хорошо. Что еще вы видите?

— Я переступаю через игрушечный самосвал с журналами в нем. Я чуть не споткнулся на коврике, но не упал. На стене висят фотографии. Это мой дом.

— Хорошо. Приятно вернуться домой? — спрашивает доктор Тайлер. Я совершенно очарована этим процессом. Я никогда не испытывала ничего подобного в своей жизни. Это удивительно.

— Нет. Там шумно. И страшно. — Пакс говорит почти как ребенок.

Он захватывает ручки кресла, его пальцы закапываются в синей ткани. Доктор Тайлер успокаивающе отвечает ему.

— Все в порядке, Пакс. Ничто не может причинить вам вред. Вы здесь в безопасности. Слушайте внимательно. Вы знаете, что пугает вас?

Пакс останавливается, как будто прислушиваясь.

— Моя мама плачет. Я никогда не слышал ее криков раньше, так что это меня пугает. Сейчас я бегу весь путь до конца зала к ней в спальню. Но ее дверь закрыта.

Доктор Тайлер делает заметки, а затем поднимает голову. Он выглядит очарованным, как и я.

— Вы можете открыть дверь, Пакс? Помните, сейчас ничто не может причинить вам вред.

— Хорошо, — Пакс, кажется, нервничает. — Я открываю дверь.

Сейчас он поражен, и его лицо становится белым, когда он вздрагивает.

— Что вы видите, Пакс? — быстро спрашивает доктор Тайлер.

— Моя мама сидит на кровати и ее рубашка разорвана. Из ее носа течет кровь, она забрызгала ее рубашку. Рядом с ней стоит человек. Он нацелил пистолет в ее сторону. У него желтые зубы.

Доктор продолжает.

— Они вас видят?

— Да, — отвечает Пакс своим странным монотонным голосом. — Моя мама велит мне бежать. И говорит: «Не он, не он». Но человек схватил меня. Он держит меня за руку так сильно, что я не могу больше чувствовать свою руку. Я не могу двигаться. Я не могу убежать.

— Человек говорит с вами? — медленно спрашивает доктор Тайлер.

— Да, — отвечает Пакс. — Он просто сказал: «Луки здесь, малыш. Ты можешь заставить свою маму работать? Ты поможешь ей быть хорошей девочкой?»

Пакс молчит минуту. Даже его нога, которой он стучал по стулу, остановилась. Он сглатывает.

— Я хочу сказать ему, что она итак хорошая девочка, — говорит Пакс. — Но я знаю, это плохой человек, поэтому не говорю. Мама до сих пор плачет и у нее на лице черные полосы.

Это, должно быть, тушь, думаю я. И я ошеломлена, что Пакс видел нечто подобное. Что за человек с его мамой?

У него желтые зубы.

— Что говорит ваша мама? — спрашивает доктор Тайлер. Даже его тихий голос кажется сейчас очень громким в их комнате. Можно услышать, как пролетит муха. Поскольку я совершенно неподвижна, в моей комнате еще тише. Наверное, я могу даже услышать свой собственный пульс.

— Она говорит: «Оставьте его в покое. Пожалуйста. Я сделаю все. Только не делайте ему больно». Этот человек урод и у него воняет изо рта. Он просто сказал: «Ну,что? Теперь ты будешь хорошо себя вести?

Мое сердце колотилось с такой силой, что было почти больно. Что хочет этот человек, от мамы Пакса? Я не уверена, что хочу знать, чувствуя большой страх, зарождающийся в моей груди.

— Моя мама кивает и говорит: «Но, пожалуйста, отпустите моего сына. Я не хочу, чтобы он видел». Она грустная, но этот человек смеется. Он дергает меня за руку и толкает в мамин шкаф. Я стою на коленях, но все еще могу видеть сквозь планки.

О, боже нет. Я хочу кричать, чтобы маленький мальчик Пакс отвернулся, чтобы не смотрел на то, что вот-вот произойдет, но, очевидно, это невозможно. Что бы он ни собирался увидеть, этот след останется навсегда. Мои руки дрожат, когда я жду.

Доктор Тайлер громко глотает, и я могу это слышать. Его рот сухой. Он, наверное, тоже не решается, чтобы услышать это.

— Что делает человек? Вы можете видеть это, Пакс?

Пакс медленно кивает, все еще сжимая стул.

— Человек расстегивает штаны, и они падают на пол. У него татуировка на бедре. Это свернувшаяся черная змея. Там говорится: Не подходи ко мне. Он держит пистолет у головы мамы и говорит: «Сделай это. Или я убью твоего сына, а ты будешь смотреть».

Святой ад!

О, Мой Бог!

Пожалуйста, Боже, нет!

Сейчас я полностью наполнена страхом, и моя кровь превратилась в лед. Я хочу броситься к Паксу, чтобы утешить его, чтобы остановить эту цепочку событий, но я знаю, что не могу. Потому что, пока он не вспомнит, мы не сможем ему помочь. Я хватаюсь за ручки своего кресла, когда он продолжает, мой живот болит, и слезы капают на рубашку.

— Что происходит сейчас, Пакс? — тихо спрашивает доктор Тайлер. — Пожалуйста, помните, что вы в безопасности. Человек не может причинить вам вред.

— Человек повернут ко мне спиной, и я вижу свою маму не очень хорошо, но я знаю, что она все еще там. Я вижу, как она движется. Ее голова движется вверх, потом вниз. Вверх, вниз. Она все еще плачет, и я вижу, как трясутся ее плечи. Человек сильно ее ударил. Он просто сказал: «Перестань реветь, ты, чертова сука. Минет никогда никого не убивал!»

Сейчас слезы спускаются вниз по моему лицу. Я не могу поверить, что Пакс видел это. Он, должно быть, был в ужасе. Это заставляет мое сердце разрываться и болеть, чтобы исправить это для него. Но как, увидев подобное, мо остаться нормальным человеком?

— Никто никогда прежде не вредил моей маме, и я хочу помочь. Но я боюсь. Все-таки я один дома. Мой папа еще на работе, и я знаю, что он хотел бы, чтобы я был храбрым. Я его маленький мужчина и я должен заботиться о доме, когда он уходит. Так что я встаю и выбегаю из шкафа.

— Я прыгаю на человека с пистолетом, и он поворачивается, когда я хватаю его за руку. Пистолет холодный и металлический. Я чувствую его в своих пальцах, а затем грохот, такой громкий, что мои уши закладывает. Моя мама падает на кровать и там много крови.

Я полностью заморожена.

О, мой Бог.

О, мой Бог.

Пакс нажал на курок?

О. Мой. Бог.

— Человек кричит: «Что, блять, ты сделал?» И трясет меня, потом кричит громче. «Ты убил свою мать!» Моя мама не двигается, а глаза открыты, глядят на меня. Но она не видит меня. Человек прав. Я убил свою маму.

Мои глаза широко открыты, и я жажду ввалиться в их комнату, чтобы поддержать Пакса. Его глаза водянистые и слеза, наконец, вырывается и скользит по его щеке. Мне больно. Я очень хочу подойти к нему, и доктор Тайлер, должно быть, знает это, потому что он поворачивается и смотрит в камеру на меня.

— Мы должны узнать, — говорит он тихо. Спокойно. Он говорит со мной.

Ебать.

Я сажусь на край своего стула, мой кулак прижат ко рту, поскольку они продолжают.

— Что дальше, Пакс? — спрашивает доктор Тайлер. — Помните, что вы в безопасности. Он не может навредить вам.

— Я плачу и человек бьет меня. Он снова кричит. «Ты чертов ребенок. Этого не должно было случиться. Ты чертов мелкий сопливый ребенок. Я не собираюсь в тюрьму за это. Нет чертова выхода. И есть только один способ убедиться, что этого не произойдет». Он хватает меня за шею и пихает на кровать рядом с мамой. Я смотрю вниз, и ее кровь на моей рубашке. Я хватаю ее за руку и держу. Человек говорит мне закрыть глаза. Пистолет издает щелчок. Я закрываю глаза крепче. Но ничего не происходит.

Теперь я понимаю, что затаила дыхание. Этого не может быть. Этого не может случиться. Это слишком нелепо, слишком нереально. Неудивительно, что Пакс испорчен. Нет. Ебаного. Чуда.

Я онемела, когда доктор спрашивает Пакса, что происходит дальше.

— Человек говорит мне, что не может убить ребенка. Он говорит, что просто не может это сделать. Он берет меня за руку и крепко держит. Он сжимает ее слишком сильно, но я больше не плачу. Он достает большой нож из штанов и режет им мою руку. Он делает крест. Затем снова погружает нож в кровь и проводит над разрезом, и говорит: «Поклянись кровью своей матери, что никогда не скажешь, как я выгляжу. Этот крест, чтобы напомнить тебе, что я тебя отметил. Я всегда смогу найти тебя, в любое время, в любом месте. Если ты когда-нибудь кому-то расскажешь обо мне, я убью тебя так же, как твою маму».

— Потом он говорит: «Это ты убил ее. Они тебя тоже заберут. А плохие люди в тюрьме делают плохие вещи с маленькими мальчиками, которые убили своих матерей. Они будут делать тебе больно снова и снова, каждый день».

Слезы Пакса текут по его щекам, как и у семилетнего мальчика, которым он является в настоящее время в своей памяти. Я буквально ною. Я смотрю на доктора, и чувствую свои слезы.

— Пожалуйста, — прошу я. — Выведите его оттуда.

Я знаю, что доктор не может услышать меня. Но я все равно не могу перестать просить. Для Пакса. Для маленького мальчика, который не должен больше это видеть.

Наконец, доктор кивает. Он, должно быть, решил то же самое.

— Пакс, вы в безопасности. Когда я скажу вам проснуться, вы проснетесь. И вы будете помнить все, что сегодня рассказали мне. Вы понимаете?

Пакс кивает.

— Проснитесь.

Пакс открывает глаза, и они встречаются с моими через экран телевизора. Его наполнены ужасом, который я никогда не видела прежде, и я надеюсь, что больше никогда не увижу. Я спрыгиваю с места и врываюсь в их комнату, опустившись на колени рядом с ним, поглаживая его спину, сжимая плечи, держа его крепко.

Человек с желтыми зубами оставил на нем больше, чем один шрам. Ему не нужно было резать его руку, чтобы сделать это. В его сердце навсегда останутся шрамы. Честно говоря, я не представляю, как Пакс когда-либо сможет преодолеть хоть один из них.

Мысль заставляет меня плакать.

— Ты в порядке? — шепчу я ему, заставляя посмотреть на меня. На самом деле это глупый вопрос. Конечно, он не в порядке.

Он смотрит на меня.

— Я не знаю, — говорит он честно. — Я просто не знаю.