КОЛОКОЛА ИСТОРИИ 9 страница

Но в условиях ослабления государства усиливаются не только легальные репрессивные структуры. Становятся все сильнее, приватизируя насилие, нелегальные и полулегальные структуры организованная преступность, субкриминальные формы, воинственные религиозные секты и объединения. Короче, «Mafia Incorporated», или, как более интересно назвал такие структуры французский журналист Ален Мэнк, «серые общества», «серые сообщества». Они есть везде: в США и Закавказье, в Бразилии и Европе (Марсель и Неаполь, заметил А.Мэнк, управляются далеко не так, как Страсбург или Ганновер), на Востоке Ближнем и на Дальнем, в Китае и Японии. Их вертикаль от «блошиного рынка» до торговли оружием и наркотиками. Целые сегменты населения и занимаемые ими территории не контролируются государством. Вспоминается поразившая меня картина после землетрясения в Кобэ. По Си‑эн‑эн было показано; что, в то время как легальные местные власти не справились с ситуацией (растерялись, не имели достаточно средств и т. д.), японская мафия якудза смогла организовать доставку и распределение продовольствия, медикаментов. И ведь не в Колумбии было дело. И не на Сицилии. А во второй стране капиталистического мира. Правда, в Японии мафия больше, чем мафия. А.Мэнк пишет, что если в Италии мафия заняла периферию общественно‑политической жизни, то в Японии она находится в самом ее центре (25, с. 8384).

Всех, однако, считает он, переплюнула русская мафия, которая, по его мнению, возможно, становится спинным хребтом власти. Но, быть может, Мэнк из своего «французского далека» сгущает краски? Послушаем человека из «российского вблизи», профессионально знающего ситуацию: «Мои наблюдения привели меня к выводу, что борьба с организованной преступностью превратилась, по существу, в прикрытие истинной борьбы с конкурентами в криминальном мире и преследует политические цели. Преступность уже сегодня являет прямую угрозу правительству. В истории найти подобные примеры невозможно. Были режимы и диктаторы, которые использовали в своих интересах мафию. Но попытки со стороны мафии подменить государство не случалось. Здесь мы оригинальны» (11, с.5). Даже если это преувеличение, над ним стоит поразмышлять.

Подъем «серых сообществ» и расползание «серых зон» прямо пропорциональны ослаблению государства и среднего класса, нарастанию нестабильности жизни. Это тоже результат НТР, только негативный. И путь в энтээровскую эпоху. Но опять же по линии социальных минусов, негатива. «Серые общества» становятся средством выживания в условиях «социальной инфернализации»: никто не хочет оказаться в социальном аду, а оказавшись, все стремятся из него выскочить. Любой ценой. «Можно ли вырваться из ада?» поставил вопрос известный французский историк Фернан Бродель. имея в виду под адом хаос и борьбу всех в эпоху, которую принято называть переходной от феодализма к капитализму. И сам же ответил на него: «Иногда да, но никогда в одиночку, собственными силами: никогда без согласия на плотную зависимость одного человека от другого. Необходимо вернуться к берегу социальной организации какой бы то ни было. Или создать такую организацию с ее собственными законами внутри какого‑то контробщества. Организованные банды, занимающиеся незаконной торговлей солью, контрабандисты, фальшивомонетчики, разбойники, пираты или такие особые группы и категории, как армия и многочисленная прислуга, вот почти единственное прибежище для тех, кто спасся, кто отвергает ад. Мошенничество, контрабанда… восстанавливают порядок, дисциплину и бесчисленные формы солидарности. У бандитизма есть свои вожди, свои договорные отношения, свои кадры, столь часто напоминающие феодальную иерархию. Что касается морского разбоя и пиратства, то за каждой группой стоял по крайней мере один город… Ну а армия, пополняющаяся постоянно, несмотря на характерные дли нее жесткую дисциплину и презрение к человеку, предлагает себя в качестве убежища с упорядоченным образом жизни; посредством! дезертирства она соединяется с адом» (18, с. 615).

Бродель с присущей ему красочностью, теряющей многие оттенки при переводе с французского, написал эти строки о Европе XVXVIII вв. О том времени, когда она вышла из феодализма, но не вошла еще полностью в капитализм, т. е. когда она была «на выходе». Когда переживала флуктуацию, хаос, обернувшийся для многих социальным адом. В XIXXX вв. ад сменился раем, но не для всех. Всегда оставалась темная сторона. Ее хорошо чувствовали в самом начале Современности маркиз де Сад и Гойя. Когда в

XX в. эта темная сторона высветилась и ее персонификаторы начали победно кривляться в свете прожекторов функционального капитализма и вообще Функциональной Эпохи, ее зафиксировали Дали и ретроспективно Фуко. На выходе из капитализма, стало быть, опять ад. Выход как переход, как хаос и есть во многих отношениях социальный ад, из которого не спастись в одиночку. И вот вместо пиратства торговля оружием, вместо разбоя наркобизнес, вместо армии «солдаты удачи» или «псы войны». Одним словом, «серые сообщества» как коллективные формы спасения и выживания в позднекапиталистическую эпоху.

Разумеется, «серые сообщества» возникли задолго до XX в. Но укрепились они именно в XX в. Его вторая половина стала временем триумфа этих форм. Ну а НТР и связанные с ней процессы, подрывающие государство и средний класс, в еще большей мере укрепляют властную, социальную и экономическую базу «серых». Получается двойной эффект. Во‑первых, нелегальные структуры насилия, асоциальные, криминальные формы переживают бум всякий раз, когда рушатся или. приходят в упадок социальные системы цивилизации, формации, империи. Во‑вторых, ныне НТР предоставляет «серым сообществам» возможности, невиданные в доэнтээровскне эпохи. Прогресс! Во всяком случае НТР создала ситуацию, в которой криминальная мировая система может успешно соперничать с мировой экономический системой, постепенно пожирая ее, входя в ее плоть. Это нечто новенькое. И это очень серьезная проблема для‑посткоммунистической зоны, которая не то что лишь страдает от язв капитализма она сама во многих отношениях есть социальная язва. То есть нечто асоциальное.

«Серые зоны» и «серые сообщества» суть адские места и адские средства спасения из и от ада. Зоны эти включают огромные территории и массы людей. 7 и 25 % активного населения соответственно в Перу и Боливии заняты в «кокаиновой системе». Целые слои «живут с этого». Да что слои страны. В 1987 г. доходы от торговли наркотиками составили 75 % экспорта Боливии по 15 % Перу и Колумбии. О Колумбии и говорить нечего. Медельин центр наркобизнеса чуть ли не единственный нестоличный город Латинской Америки, имеющий метро.[4]По данным ООН, в самом начале 90‑х годов мировой доход наркобизнеса составил около 300 млрд. долл. (24, с.252 и след.). Это меньше, чем дает торговля оружием, но сопоставимо с торговлей нефтью. О чем это говорит? О том, что официальный, легальный контроль «белых зон» над «серыми» слабеет.

Зона, архипелаг наркобизнеса это громадная «серая зона» со своими «бермудскими треугольниками» в Южной Америке, в Азии. Здесь сразу три зоны на Ближнем и Среднем Востоке и в Юго‑Восточной Азии. В одну из них попадает наш бывший (в смысле бывший наш, но не совсем чужой и ныне) Таджикистан, районы Памира «Крыши Мира». Кто преуспел в том, чтобы стать «крышей» этой Крыши и наркобизнеса в этом регионе, тот «два пирога съел». Ах, какое раздолье представляет незакрытая, незакупоренная граница (война все равно с кем). Как же отказаться от такого лакомого «туннеля под миром»? Точнее над миром.

«Серые зоны» не обязательно связаны с наркобизнесом. Это могут быть и другие источники, которые криминальные и субкриминальные группы контролируют в большей степени, чем государства. Такие зоны есть в Африке, на Ближнем Востоке, у нас. Такой зоной, например, была Чечня, по крайней мере с 1991 г. Похоже, такая зона, судя по сообщениям печати, формируется у нас на Дальнем Востоке. Наконец, «серые зоны» это «зоны» таких сект, как «Аум Синрикё». Да имя им легион. «Серая зона» это Руанда, где два племени, хуту и тутси, режут друг друга в групповой гладиаторской схватке, демонстрируемой мировым телевидением. И никто ничего не может сделать. Как и в Сомали. Как и в Югославии, до которой шесть часов езды на хорошем автомобиле из Мюнхена, где смакуют пиво сытые бундесбюргеры. Шесть часов и ты в «серой зоне». Билетик до Инферно? Получите.

К сожалению, логика развития энтээровского мира множит Инферно «серых зон» и создает для них питательную социальную среду, котел возможностей. Причем не только там, где проходит НТР, но во всем мире, в котором от язв НТР страдают те, кто до самой НТР еще по сути и не добрался, в котором отрицательные последствия НТР распространяются быстрее, чем положительные. Но об этом чуть позже. Сейчас о социальной основе разрастания «серых зон» в мире, включая и нас, грешных суеверных православных атеистов бывшей одной шестой.

 

XXVII

 

Энтээровский мир, в отличие от индустриального, не нуждается ни в многочисленном рабочем классе, ни в многочисленном среднем классе, т. е. в «социалистической буржуазии». Научно‑техническая революция прикончила XX в, как век глобального социализма, как век торжества социальной функции капитала. Она упрятала последнюю глубоко в производство, создав ситуацию, эквивалентно сравнимую с состоянием дел при Старом Порядке. Рабочий класс и средний класс как таковые постепенно отмирают в энтээровском мире. Сторонники тэтчеризма и рейганомики приветствуют этот процесс, полагая, что это приведет к формированию массового, глобального среднего класса. Конечно же, это социальное или политическое лукавство. Массовый средний класс уже не может быть социалистической буржуазией не только по источнику дохода, но и по уровню, качеству жизни. Большая часть бывших «новых средних классов», из рядов которых в тэтчеристско‑рейгановские 7080‑е годы выделилась и поднялась вверх относительно небольшая группа «новейшего среднего класса», пошла вниз (Тэтчер и Рейган «опустили» средние классы). По своему реальному положению она, эта большая часть, приблизилась к рабочему классу.

Из сегментов постепенно разлагающихся рабочего и среднего классов формируется слой, который условно можно назвать «социально организованным населением». Его главная характеристика, которая со временем будет усиливаться, заключается в том, что оно существует в рамках социальной организации, т. е. регулируемой государственными, легальными институтами, правом и т. д. Социально организованное население остается средним слоем в том смысле, что занимает положение между господствующими группами, с одной стороны, и социально неорганизованным населением с другой. При относительно невысоком материальном уровне жизни социально организованное население все равно заинтересовано в поддержании status quo. Главная задача и главный интерес их жизни заключаются в том, чтобы ни им, ни их детям не выпасть из своей среды в социально неорганизованное население.

Речь идет о сегменте населения, жизнь и социальное поведение которого регулируются не государством, не капиталом, не их институтами, не правом, а различными неформальными структурами и группами, прежде всего криминальными и; квазикриминальными, агрессивными военизированными сектами и т. д. Это по выражению Ж.‑К. Рюфэна мир «социальных джунглей» и «экономика джунглей». Или, если воспользоваться одной из метафор Стивена Кинга, «червоточина мира». Это мир аномия. Мир усиливающейся асоциализации. Криминализация, нарастающая ныне во многих странах, это лишь видимая привычным к реальностям XX в. глазом верхушка айсберга. Рядом с Социумом начинает формироваться его Тень, его энтропия Асоциум. Не та ли это новая «двойная масса», которая позволит капитализму докоротать свой век (кстати, и укоротив его)? Не упускаем ли мы из виду новую общественную революцию революцию тихую и нового типа: асоциальную, которая может оказаться великой социальной революцией рубежа XXXXI вв.? Асоциал вот кто может оказаться новым варваром, новым «революционером» и новым и последним разрушителем Капиталистической Системы, ее Суперлуддитом. Ведь асоциал отрицает одновременно капитализм и некапиталнзм как социально организованные формы. Став на какое‑то время «двойной массой» капитализма (но по тому же принципу, по которому раковая опухоль «двойная масса» здорового тела), он может полностью «снять» капитализм.

Если это произойдет, то парадоксальным образом сбудется прогноз Маркса и Энгельса о том, что на руинах капитализма, венчающего предысторию человечества, начнется настоящая История, у которой не будет противоречий с Природой. Асоциал и есть одно из воплощений, причем очень вероятное, снятия, устранения противоречия между Обществом и Природой, Историей и Природой, Культурой и Натурой. Окончательное решение этого вопроса. Парадоксальным (парадоксальным ли?) образом этот персонаж может по‑своему стать реализацией всех чаяний представителей радикальных движений «новых меньшинств»: феминисток и «голубых», экологистов и лесбиянок и еще черт знает кого.

Асоциал это очень серьезно. Намного серьезнее, чем Грядущий Хам начала

XX в., отчасти воплотившийся в коммунисте и фашисте. Но коммунизм и фашизм в то же время были и формой обуздания хама им же самим и другими. Да‑да, коммунизм и фашизм были одновременно и самовыражением хама, Массового Человека и его обузданием, извне и изнутри. Но в XX в. капитализм еще был силен. Было кому, чем и как обуздывать. Сейчас ситуация иная. Взрыв (вполне допускаю, что тихий, подземный) асоциальной энергии может стать последней революцией в истории человечества. И окончательным решением человеческого вопроса, после чего на смену Homo Sapiens придет Homo Robustus («человек сильный» или, выражаясь по‑современному, «человек кругой»). И это тоже одна из тенденций позднекапиталистического мира, один из путей выхода из него в такой посткапитализм, по отношению к которому вся предыдущая история действительно может показаться предысторией.

Быть может, я сгущаю краски? Может быть. Но боюсь, у нас небольшой выбор принципов отношения к реальности: принцип Сидония Аполлинария и принцип капитана Блада. Сидоний Аполлинарий богатый и известный римлянин, живший накануне крушения Рима. Найдены его письма. Буквально за несколько лет до захвата Рима варварами, он писал друзьям, как прекрасен и спокоен мир, как хорошо сидеть у бассейна и наблюдать игру стрекоз над чуть тронутой ветром гладью воды: впереди только прекрасное. Конечно, не все римляне эпохи упадка империи страдали синдромом Сидония Аполлинария. Но многие. К ним очень подходит фраза, сказанная имамом Хомейни о современных ему «римлянах» европейцах и американцах: «Теперь пусть наслаждаются, потом они узнают». Они римляне У в. н. э., включая, наверное Сидония Аполлинария, узнали.

Другой принцип капитана Блада, одного из любимых книжных героев моего детства, пирата поневоле, бунтаря и благородного человека. Этот принцип прост: «Кто предупрежден, тот вооружен». И такая вооруженность дорогого стоит. Она важней вооруженности технической. Есть два принципа в отношениях с распоясавшимся асоциалом. Хамом, как сказали бы в начале века. Один я предпочитаю называть «принципом Сорокина» (Питирима), другой «принципом Людендорфа» (известного немецкого военачальника начала XX в.). Оба, имея оружие, оказались в сходной ситуации перед лицом разнузданного «человека толпы». У Сорокина, хотя перед ним был всего лишь один пьяный матрос‑громила, не хватило духа выстрелить. У Людендорфа целей оказалось больше. Тем не менее этот пожилой человек сам лег за пулемет и открыл огонь. Конечно, здесь многое объясняется национальными традициями и характерами в 1968 г. «освободители» Чехословакии из ГДР вели себя совершенно иначе, чем «освободители» из СССР. И все же. Речь ведь о другом. О готовности смотреть в лицо реальности в ее наихудших, наибрутальнейших вариантах. Быть внутренне предупрежденным о таких возможностях.

Русская элита начала XX в. не была ни предупреждена, ни готова и проиграла асоциалу. А вот средние слои русского общества в начале XVII в., в эпоху той русской Смуты, оказались в большей готовности и сломали хребет своим оппонентам, а заодно и Россию отстояли. Конечно, в начале XVII в. мы имели дело с восходящими господствующими группами, а триста лет спустя с нисходящими, прогнившими. Это все так. И тем не менее. Не надо приветствовать того, кто пришел на твою душу. Да здравствует «принцип Людендорфа». Особенно когда имеешь дело с «серой зоной».

Бывший премьер‑министр Франции Э.Баладюр назвал это явление применительно к Франции «зоной неправа» (la zone du nondroit). «Зона неправа» это не люмпены и беднота, которые хотят при случае зацепиться за государство. Нет, это слой людей, вечных маргиналов, который воспроизводит себя вне государственного и правового пространства и не желает иметь с ним ничего общего. Неформальный сектор на грани, а чаще за гранью закона. Новый мир в самой Капиталистической Системе, внутри нее. Это похоже на ситуацию Старого Порядка. Но там «некапиталистический мир» антифеодальной диктатуры как бы надстраивался над юным капитализмом, был его superworld, а ныне «исключенные» из системы государства и капитала; существуют под ней, образуя ее underworld в прямом и переносном смысле. И эта историческая зеркальность поразительна, но логична: поздний капитализм как негативное воспроизведение многих черт Старого Порядка.

Итак, новое Зазеркалье. Как знать, не это ли функционально логический наследник коммунизма в позднекапиталистическом мире, настоящий, в отличие от пролетариата, могильщик капитализма. Похоже, что так.

«Зона неправа» ширится во всем мире, будь то Франция или Бразилия, США или Индия, Мексика или Россия. Так и вспоминается из Толкиена: «Завеса Мрака встает над миром». Само наличие «зоны неправа» свидетельствует, помимо прочего, о принципиальном упрощении социальной структуры позднекалиталистического общества. Такое упрощение черта всех поздних эпох, достаточно взглянуть на Рим III IV вв. н. э. с почти исчезнувшим средним классом, горсткой господствующих групп и многочисленным социально неорганизованным населением.

Упрощение социальной структуры и изменение принципа ее строения в значительной степени меняют природу и направление социальных конфликтов. Все чаще проявляется линия «социально организованное население» против «социально неорганизованного». Это принципиально иной расклад сил: не «эксплуатируемые против эксплуататоров», а эксплуатируемые и эксплуататоры как организованное население, с одной стороны, и те, кого исключили из зоны организации и эксплуатации, с другой. Если учесть, что в мире есть целый ряд «отработанных и выброшенных» зон, которые легче бросить, чем восстанавливать и реактивировать, то противоречие, о котором идет речь, обретает и социопространственный аспект.

Кто будет контролировать брошенные зоны? Государство? С учетом его ослабления и самого факта использованности и брошенности едва ли. Или в минимальной степени. Реальный претендент на роль Суперинтенданта Брошенных Зон опять же криминальные и субкриминальные «серые» сообщества, которые способны превратить названные выше зоны в «серые». «Серые сообщества». «Серые зоны». «Серые кардиналы» постсовременности. У таких зон хорошие шансы быть включенными в криминальную мировую систему, стать одним из туннелей в сети криминальных «туннелей под миром». Ясно, что «серые зоны» будут противостоять «нормальным зонам», выступая в качестве «коллективного грабителя», «коллективного гангстера». В ответ на это на «социально организованной» стороне в условиях упадка государственности будет расти роль субгосударственных структур насилия (полиция, спецслужбы, структуры типа бразильских «эскадронов смерти»), с одной стороны, и частных организаций насилия частных армий, групп самообороны с другой.

Тем самым один из серьезнейших социальных конфликтов XXI в. тоже обретает пуантилистскую, частную, партикуляристскую форму. Ее элементы уже сейчас можно наблюдать и в Заире, и в России, и в Мексике, и в Юго‑Восточной Азии. Таким образом, по всей видимости, мир XXI в. будет раздираем не каким‑то одним типом конфликта, а несколькими. Взаимопереплетаясь, они будут создавать страшно запутанную и хаотичную картину с огромным числом комбинаций, в которой не только внешнему наблюдателю (ученому, журналисту или работнику спецслужб), но и самим участникам будет трудно разобраться.

При этом, полагаю, общий фон будет создаваться тенденцией несовпадению экономического и военно‑политического лидерства. Она как бы перемещает мир во времени в докапитиалистическую эпоху, где это несовпадение было почти что нормой. Лидер в экономике, как правило, не был военно‑политическим лидером. Во всех макрорегиональных и региональных системах (а докапиталистический мир был миром тайих систем) гегемоном чаще всего был социум, уступавший соседям в экономическом развитии: Аккад в Древнем Двуречье, Македония в Древней Греции, Цинь в Древнем Китае, Австразия в державе франков, кочевые державы Центральной Азии. Сейчас рано делать окончательные выводы относительно макрорегионов XXI в., но, по‑видимому, силовые, военно‑политические факторы сами по себе будут играть в них большую роль, чем в единой мировой системе XIXXX вв., а принципы геополитической организации будут напоминать докапиталистическую эпоху, особенно в периоды после крушения крупных империй Александра Македонского (с последующей борьбой диадохов и эпигонов), Римской, а также после макрорегионального кризиса Средиземноморья в XII в. до н. э. Далеко? Давно? Нереально? Время имеет особенность сворачиваться подобно листу Мебиуса. Особенно капиталистическое.

Кто, например, мог предположить, что СПИД, возникший в эпоху резкого усиления тотального давления Капиталистической Системы на Биосферу, вернет нас к середине XIV в., в ситуацию, сравнимую с Черной Смертью? Последние 400500 лет всю историю капитализма социум чувствовал себя все более и более уверенным по отношению к болезням. Сердечные и онкологические заболевания оказывались как бы дополнительной платой за рост благосостояния. И вот СПИД, который сломал эту восходящую тенденцию и поставил современный мир перед пандемией, с которой этот мир не может справиться. Время искривилось к удивлению подавляющего большинства. А ведь в конце 60‑х годов Станислав Лем в «Сумме технологии» писал о возможности новых эпидемических заболеваний, новых смертельных пандемий, которыми Биосфера, Природа может отреагировать на социально‑демографический пресс Капиталистической Системы.

 

XXVIII

 

Капитализм вообще во многих аспектах и результатах своей деятельности пришел и привел в глобальном масштабе к тому, к чему в локальных масштабах приходил и приводил неевропейские цивилизации «азиатский» способ производства (АСП). Можно даже сказать, что капитализм высшая (до сих пор) и мировая стадия развития европейской цивилизации в чем‑то очень существенном оказался «глобальным АСП», который начал сгибать «христианскую линейку» (линейное время, Стрелу Времени христианского исторического субъекта) да так, что, похоже, концы и начала могут встретиться, как это происходило в азиатских цивилизациях с их циклическим временем. Откуда и почему такой неожиданный эффект? Ведь трудно представить себе что‑либо более динамичное в истории, чем капитализм. Так в чем же дело?

В системах АСП исходно не существовало противоречия между производством и обменом (товарно‑денежные отношения и торгово‑ростовщический капитал не подрывали социумы АСП, как они это делали с системами европейского ряда), между формационностью и цивилизационностью, между логикой и историей, между эволюцией и революцией (не было таких революционных сдвигов, которые не были бы растворены в эволюции). Подчеркну: это отсутствие указанных противоречий было исходной, стартовой чертой АСП. Чертой, данной на входе всего этого потока исторического развития.

Но ведь и капитализм характеризуется отсутствием противоречий: между производством и обменом (обмен выступает как отношение производства, а производство как момент обмена); между логикой и историей (наличие некапиталистических форм в капиталистической системе, явление глобальной многоукладности есть реализация логической модели капитализма, а не историческое отклонение от нее; исторический капитализм это логический капитализм); между капиталом и некапиталистическими формами; между формационностью и цивилизационностью (об этом я скажу чуть позже); между экономической и политической гегемонией; между революцией и эволюцией (вся насквозь эволюция капитализма революционна; революции происходят во всех сферах и постоянно; революция и есть эволюция капитализма, этого Mobile in mobile, словно постоянно восклицающего, подобно гауфовскому Халифу‑Аисту: mutabor).

Таким образом, капитализм совершает фантастическую вещь в истории Европейской цивилизации. Все то, что в социальных системах этой цивилизации до появления капитализма выступает как внешние друг по отношению к другу оппозиции, как более или менее внешние противоречия, капитализм превращает в свои внутренние противоречия. Такая сверхперегруженность противоречиями придает капитализму фантастическую, невиданную, взрывную динамику, бешеные темпы развития (а следовательно, и относительно короткую жизнь).

Капитализм это мегабомба противоречий. Ни одна социальная система не способна сдержать такой сверхкомплекс противоречий в локально‑региональных рамках; такие внутренние противоречия, которые возникли как превращенная и интериоризированная форма внешних оппозиций, можно решать только вне субстанциональных рамок системы, постоянно расширяя ее. Экспансия капитализма, таким образом, обретает тройной источник: мировая интенция и потенция самого капитализма; универсалистская тенденция христианского исторического субъекта; экстенсивно‑экспансионистский способ решения проблем «общество природа», характерный для всех систем Европейской цивилизации. Только на мировом уровне, на уровне мира в целом можно превратить оппозиции и внешние, противоречия антично‑феодальной европейской старины во внутренние противоречия капитализма; это должно делаться одновременно внутри и вовне капитализма.

Данная, на первый взгляд неразрешимая, задача решается на основе взаимообособления субстанциональных и функциональных аспектов Капиталистической Системы, противоречия между ними. Противоречие между субстанцией и функцией капитала, их несовпадение друг с другом главное и центральное внутреннее логическое (и историческое) макропротиворечие капитализма, в которое отливаются и сливаются все остальные противоречия и бинарные оппозиции, превращаясь в одно‑единственное, всеохватывающее и всепроникающее противоречие. А уж оно, это противоречие, перенесенное или вынесенное на мировой уровень (ведь мировая система и есть машина для постоянной трансформации внешних оппозиций, вошедших в капитализм, в его внутренние противоречия и вынесение их в качестве таковых вовне), принимает различные формы. Например, капитализм коммунизм. «Сломался» коммунизм? Это значит, что капитализм стал чем‑то похожим на одноногого Сильвера с попугаем на плече. «Пиастры, пиастры». Ну что же, деньги всегда были актуальной проблемой для капитализма.

В отличие от капитализма, у АСП не было своей «коммунистической», т. е. внутренне‑внешней, зоны. Была просто внешняя. Но была и внутренняя. Если понимать коммунизм как социальность неклассового типа (что шире антикапитализма), то такой «коммунизм» был всегда «встроен» в качестве интегрального элемента в системы АСП, будь то инки или древние египтяне. Потому‑то под одним углом зрения указанные общества видятся как миры «деспотии» и «поголовного рабства, а под другим как царства равенства.

Вообще необходимо отметить, что общества АСП значительно эффективнее решили проблему первобытности, неклассовой, негативной социальности они превратили ее в форму своих систем угнетения, закупорив таким образом выход и сотворив нечто вроде социальной «черной дыры».

Европейская цивилизация решала эту проблему иначе, постоянно надстраивая, возводя этажи классовой социальности над неклассовой. Как только верхний этаж приходил в негодность, его перестраивали. За рабовладением пришел феодализм, за феодализмом капитализм. Капитализм, казалось, надолго накрыл тяжелой и мощной «классовой крышкой» котел неклассовой социальности. Однако в XX в. в измененном виде, опосредованно она вырвалась и проявилась в целом ряде аспектов «массового общества». Тем не менее и здесь капитализм нашел решения‑полукомпромиссы; коммунизм и фашизм. Но каждое приобретение есть потеря: «отсистемив» «массового человека», выламывающегося посредством капитализма из европейской цивилизации, фашизм и особенно коммунизм в силу его ангисубстанциональности и некоторых других причин стали великой школой воспитания и шлифовки существа под названием Асоциал.

Но вернемся к подобиям между АСП и капитализмом – они хорошо иллюстрируют «колокольный эффект».

 

ХХIХ

 

Так же как капитализм не способен реализовать себя в качестве одной‑единой «глобальной формации», АСП не может реализовать себя в качестве одной‑единственной цивилизации. АСП представлен несколькими цивилизациями (в отличие от Европы в целом, где одна цивилизация представлена несколькими формациями). С этой точки зрения, логику развития АСП и восточных цивилизаций имеет смысл изучать не только саму по себе. Это им пример, исторический case study того, как ведут себя социальные системы, которые уперлись в барьер своих локальных (региональных) природных производственных сил. Ныне капитализм, а в его лице христианский исторический субъект и Европейская цивилизация уперлись в свой природный барьер, но не локальный, а глобальный – в биосферу в целом. У азиатских цивилизации был отлаженный (хотя, конечно же, жесткий и брутально‑натуральный) механизм приведения в соответствие людской массы и природных ресурсов, субъективной и объективной форм натуральных (природных) производительных сил: социальный конфликт (чаще всего восстание низов), разрастающийся в гражданскую войну; физическое вырезание части господствующих и угнетенных групп; приход кочевников (если имеется степной хинтерланд), которые довершают дело. А если степного хинтерланда нет, то просто каких‑то пограничных полуварварских племен. И социальная машина азиатского типа как бы возвращалась в прошлое.