М и р о в о з з р е н ие м а т е р иа л и с т о в .

Во все времена существования человека появлялись люди с могучим и высоким развитием своих внутренних чувств, своего сердца и души, которые открывали в природе впечатления истины и красоты, остающиеся для всех остальных вполне непонятными и недосягаемыми. Если к этой нравственной силе присоединялись гениальный ум и научные познания, то свет обогащался новым учёным, обширнейший кругозор которого дарил науке новые уче- ния и великие открытия.

Современники редко понимали всю высоту мысли их и всё значение этих учений. Они всегда понимали их по-своему; частью учения эти совсем оставлялись непонятыми и скоро забывались; частью они переиначивались и приспособлялись к более узкому и поверхностному взгляду людей на природу вещей.

С течением времени, по мере того, как средний уровень нрав- ственного развития людей возвышался, и понимание этих учений всё более и более приближалось к тому коренному смыслу, кото- рый сам их творец придавал им.

Учения многих знаменитых мыслителей оставались целые ты- сячелетия непонятыми и не понимаются в истинном их свете и до настоящего времени. Многое, что говорили нам такие мыслители, как Сократ, Сенека, Марк Аврелий, возбуждает в нас ещё в насто- ящее время сомнение и даже улыбку; но свет дозреет и до них, и когда-нибудь и они будут поняты и оценены.

~ 131 ~

 

Великие мыслители и столпы образованности редко оценива- лись их современниками по достоинству. Оценивали их разве в де- сятом и двадцатом поколении; при жизни же они были обречены влачить тяжёлое существование в одинокой борьбе с грубостью и невежеством.

В противоположность им, мы видим, какою популярностью и любовью общества пользуются материалистические и атеистиче- ские писатели и философы. Нравственное развитие их более под- ходит под развитие общества, все учения их уже и поверхностней, и потому лучше усваиваются обществом. Из них многие были люди высоко умственно развитые, обладали большой учёностью, даром слова, неотразимой логикой и уменьем излагать свои мысли просто и естественно, так что слушатель не мог не согласиться с ними. Они при жизни своей уже пожинали лавры от научных своих трудов и имели толпы последователей.

С одной стороны, надо справедливо отнестись к их полезной деятельности, ибо хотя они проповедовали и материалистические учения, но этим они возбуждали научный интерес общества и че- рез это подготовляли его к восприятию высших истин. Неразвитое ещё общество требовало себе лёгких форм учений и пользовалось их философией, как временной и переходной формой, чтобы со временем уметь понимать великих мастеров науки.

С другой стороны, нетрудно видеть и их заблуждения. Многие из них решительно не могли обнять никаких отвлечённых пред- ставлений, ничего индуктивного; понятия о духовной сущности вещей и причинности были для них положительно недоступны, и вся мудрость их ограничивалось поверхностным изучением мате- рии, её законов и видимых проявлений природы. Они в материи самой и искали причину возникновения материи; объяснения яв- лений искали в самих явлениях и ни за что не хотели, а лучше ска- зать, не могли, не были способны допустить ничего отвлечённого, скрытого и умозрительного, и вся природа, по их мнению, ограни- чивалась одним видимым миром.

При этом мировоззрении никакая философия не мыслима, ибо атеистической философии нет и быть не может. Сколько ни тру- дились люди, однако, до сих пор, никому из них ещё не удалось создать атеистической философии.

~ 132 ~

 

До сего времени ни одна из философских систем не могла со- здать такой космогонии, которая обходилась бы без чего-нибудь Всеобъемлющего, Всесозидающего, или вообще без элемента Гос- подствующего или Первенствующего во вселенной; ни одно ми- ровоззрение не полно и не понятно без этого «нечто». Каждый ма- териалистический философ старался определить и выяснить это

«нечто» по-своему; каждый из них, не признавая ничего отвлечён- ного, ничего ему неизвестного, искал его кругом себя, в своей науке, в своих знаниях, в опытности и, не находя другого исхода, ничего более подходящего, должен был остановиться на призна- нии Бога-материи, Бога-силы, Бога-движения или чего-либо по- добного, лишь бы не признать истинного Бога; каждый из них ри- совал себе по-своему неверно понятого Бога в том виде, как поз- воляли ему ограниченные и односторонние научные убеждения его, в связи со слабым нравственным развитием души его.

Это факт, действительно достойный замечения, что всякая фи- лософская система, как бы она ни желала стать ближе к чистому атеизму, должна была всё-таки признать если не кого-нибудь, то что-нибудь за Бога.

«Если посмотреть, – говорит Ланге, – как атеист Штраус усна- щивает свою вселенную, чтобы её почитать, то приходишь не- вольно к убеждению, что он ещё не очень удалился от почитания истинного Бога. По-видимому, остаётся только делом вкуса, чтит ли он в мужеском роде „Бога“, или в женском „природу“, или в среднем „мироздание“. Чувства те же, и даже способ представле- ния предмета этих чувств не отличается существенно. Ведь по его теории этот Бог не личен, а в одушевлённом энтузиазме и в миро- здании принимается им за лицо». (Истор. мат., т.I, стр. 466).

Чтобы лучше ознакомиться со взглядами материалистических теорий на Бога и на мир, приведём вкратце их подлинные слова, из которых мы увидим, что многие очень близко приходят к поня- тию об истинном и личном Боге, как Творце вселенной. А именно:

I. Эпикур почитал представление о богах, как элемент благо- родной человеческой сущности, а не самих богов, как внешние су- щества. Он почитал богов за их совершенство, что он мог делать как в случае, когда это совершенство выражается во внешних дей- ствиях, так равно и тогда, когда оно раскрывается в наших мыслях

~ 133 ~

 

как идеал; и это последнее, кажется, составляло его настоящую точку зрения. Душа, по его мнению, есть тонкое вещество, рассе- янное по всему агрегату тела, походящее более всего на воздух с примесью тепла. Тело облекает душу и проводит в ней ощущение; через неё оно делается причастно ощущению, хотя не вполне, и теряет это ощущение, когда душа рассеивается. Когда тело разре- шается, – душа должна разрешиться вместе с ним. (Ланге, т.I, стр. 79, 83).

«Эпикурейские боги совершенно похожи на человека, только имеющего невещественное тело; они обитают промежуточные пространства между отдельными мирами и наслаждаются вечным блаженством, состоящим в том, что они не заботятся ни о чём и не обращают никакого внимания на людей». (Истор. Филос. Бауера).

Он основывал существование богов на ясном, субъективном познании, которое мы имеем о них; но он учил, что безбожник не тот, кто отрицает богов, но скорее тот, который соглашается с мне- нием толпы о богах. На них следует смотреть, как на вечных, бес- смертных существ, блаженство которых исключает всякую мысль о заботе или труде; поэтому явления природы идут в своём тече- нии по вечным законам, и никогда на них не действуют боги, ве- личие которых мы оскорбляем, когда предполагаем, что они забо- тятся о нас; но мы должны их почитать за их совершенство.

II. Лукреций Кара различал душу (пневма) и дух (нус). И то, и другое он считает тесно соединёнными между собою состав- ными частями человека. Как рука, нога, глаз составляют органы живого существа, так же и дух. Он отвергает воззрение, по кото- рому душа состоит лишь в гармонии всей телесной жизни. Теплота и жизненный воздух (которые составляют тело при смерти) обра- зуют душу, и тончайшая самая внутренняя составная часть её, ко- торая имеет своё местопребывание в груди и единственно чув- ствует, – есть дух; и душа, и дух имеют вещественную природу и состоят из мельчайших, самых круглых атомов.

Когда в воздухе разносится букет вина или запах благовон- ного масла, то не видно, однако, никакого уменьшения их веса. То же самое происходит с телом, когда исчезает душа. (Ланге, т.I, стр. 114).

~ 134 ~

 

III. Ксенофонт считал основою всего существующего един- ственное существо, называемое Богом, или – что для него всё равно – это мир. Но мир он почитал не как множество различных вещей, а как одно великое и таинственное целое.

Он признавал основными началами мира четыре элемента: землю, воду, воздух и огонь.

IV. Джон Толанд говорил, что Бог есть всё, из Которого всё рождается и к Которому всё возвращается. Его культ чтит истину, свободу и здоровье, – три высшие блага мудрого. Его святые Отцы Церкви – суть выдающиеся умы и самые лучшие писатели всех времён, в особенности классической древности; но и они также не должны представлять авторитета, который мог бы держать в око- вах свободный дух человека. В сократовской Литургии предстоя- щий взывает: «Не клянитесь словами учителя»! И на это из собра- ния несётся ответ: «Ни даже словами Сократа». (Ланге, т.I. стр. 257).

V. Гессенди считал мир за устроенное в порядке целое, и спрашивается только, каким образом он устроен, а именно – оду- шевлён он или нет. Если понимать под душою мира Бога и утвер- ждать только, что Бог Своею сущностью и Своим присутствием всё сохраняет, всем управляет, и, таким образом, одушевляет, – то это, конечно, можно признать.

Его учение об атомах, пустом пространстве, неделимости до бесконечности, движении атомов и т.д. вполне следует Эпикуру. Замечательно только то, что Гессенди отождествляет вес или тя- жесть атомов с их внутренней естественной способностью к дви- жению. Впрочем, он признавал, что этим движением атомы ода- рены Богом с самого начала.

Бог, заставивший землю и воду произвести растения и живот- ных, сотворил определённое число атомов, чтобы они составляли семена. Затем только начался ряд творений и разрушений, кото- рый существует и до сего дня, и будет существовать потом.

«Первая причина всего есть Бог», однако всё рассуждение да- лее имеет дело лишь со вторичными причинами, которые ближай- шим образом производят каждое частное изменение. Но принцип его должен быть необходимо телесным. В искусственных продук- тах двигающее начало отлично от вещества; но в природе деятель

~ 135 ~

 

действует внутренне, и есть только самая деятельная и самая по- движная часть материи. Между видимыми телами одно двигается всегда другим; самодвижущееся начало – суть атомы.

Его система знает только материальную, состоящую из атомов душу, но дух должен принять на себя роль бессмертия и бестелес- ности. (Ланге, т.I, 207 – 210).

VI. Гоббс: «Познание Бога вообще не принадлежит науке, по- тому что там, где нельзя ничего придать или вычесть, прекраща- ется мышление. Правда, связь между причиною и следствием ве- дёт нас к тому, чтобы принять последнее основанием всякого дви- жения, – первичное движущее начало; но ближайшее определение его сущности остаётся чем-то совершенно немыслимым, даже про- тиворечащим мышлению, так что действительное признание и вы- полнение идеи Бога должно быть предоставлено религиозной вере». (Ланге, т.I, стр. 219).

Гоббс не считает возможным отвергать чудеса, но он сравни- вает их с пилюлями, которые надо проглатывать, но не следует жевать.

Человек, по его мнению, есть субъект ощущения, объект – предмет, который ощущается; но образы или чувственные каче- ства, посредством которых мы воспринимаем предмет, не суть са- мый предмет, а некоторое изнутри нас самих происходящее дви- жение. Следовательно, от светящихся тел не исходит никакого света, от звучащих – никакого звука, но от обоих исходят только известные формы движения. Свет и звук суть ощущения и возни- кают, как таковые, лишь внутри нас, – как обратное, исходящее от сердца движение. Отсюда выходит сенсуалистическое следствие, что все так называемые чувственные качества как таковые не при- надлежат вещам, но возникают только в нас самих. Но рядом с этим стоит чисто материалистическое положение, что и человече- ское ощущение есть не что иное, как движение частиц тела, воз- буждаемое внешним движением предметов.

В отношении к рассмотрению мирового целого Гоббс придер- живается исключительно познаваемых и объясняющихся по за- кону причинности явлений. Всё, о чём нельзя ничего знать, он предоставляет теологам. Замечательный порядок заключается ещё

~ 136 ~

 

в положении о деятельности Бога, которое, конечно, не утвержда- ется прямо, так как оно противоречит одному из членов веры ан- гликанской церкви, но он только намекает на него, как на возмож- ное следствие. (Ланге, т.I, стр. 227).

VII. Де-ла-Меттри: «Для нашего спокойствия безразлично знать, есть ли Бог или Его нет, сотворил ли Он материю, или она вечна. Какое безумие мучиться о вещах, знание которых невоз- можно, но которые, если бы мы знали их, ничуть не сделали бы нас счастливее?»

О бессмертии Ла-Меттри трактует подобным же образом, как о представлении Бога, но, очевидно, он стремится представить бессмертие возможным. «И самая умная из гусениц, – говорит он,

– конечно вовсе не знает, что из неё должна выйти бабочка; мы же знаем лишь ничтожную часть природы, и так как маша материя вечна, то мы не знаем, что ещё может из неё выйти. Наше счастье зависит в этом случае от нашего незнания (?). Кто думает таким образом, тот становится мудрым и справедливым, покойным о своём жребии, а следовательно – счастливым. Он будет ожидать смерти, не страшась её и не желая».

Принципа жизни Ла-Меттри не только не находит в душе (ко- торая для него есть лишь материальное сознание), он не находит его и в целом, но в отдельных частях. Каждое мельчайшее волокно организованного тела приводится в движение присущим ему принципом.

Человек относится к животным, как планетные часы Гюйгенса к обыкновенным часам. Как знаменитый механик Вокансон упо- требил для своего механического флейтиста больше колёс, чем для своей утки, так и устройство человека сложнее устройства живот- ных. Для говорящего человека Вокансон употребил бы ещё больше колёс, и такую машину нельзя уже более считать невоз- можной. (Ланге, т.I, стр. 315 – 318).

VIII. Джиордано Бруно был пантеистом. Бог, по его учению, есть бесконечный разум, причина причин, источник жизни и духа, великая сила, проявление которой мы называем Вселенной. Но Бог не создал Вселенную. Он одарил её жизнью, бытием. Он Сам – Вселенная, но лишь в том смысле, в каком причина есть действие. Он заключает в Себе вселенную, порождает её, но не входит в её

~ 137 ~

 

границы. Он самосущ, и деятельность настолько свойственна Ему, что Он непрерывно проявляет Себя как причину всего совершаю- щегося. Высшее Существо отличается от подчинённых ему низ- ших существ тем, что оно абсолютно единообразно и не имеет ча- стей. Оно есть единое целое, тождественное в самом себе и везде- сущее, между тем как другие существа – суть лишь индивидуаль- ные части, отличные от великого целого. Над видимой вселенной и кроме неё существует бесконечное невидимое, – неподвижное, неизменное Тождество, управляющее всем разнообразием. Это су- щество существ, единство единств – есть Бог.

Бруно утверждает, что, хотя природу нельзя представить себе отдельно от Бога, но Бога можно постигнуть отдельно от природы. Бесконечное существо есть средоточие и субстанция вселенной, оно возвышается над сущностью и субстанцией всего существую- щего, оно – supervessentialis, supersubstantialis. Так нельзя предста- вить себе мысль независимо от ума, но можно себе составить по- нятие об уме независимо от мысли. Вселенная есть мысль Боже- ственного Ума, и – более того – бесконечная деятельность этого ума. Воображать, что мир конечен, значит ограничивать могуще- ство Божества. «На каком основании мы можем думать, что Боже- ственная деятельность прекращается? Можно ли утверждать, что Божественной благости, способной проявляться и изливаться бес- конечно, угодно ограничивать самое себя? Вследствие чего беско- нечная способность Божества окажется недействительной и будет лишена возможности создавать бесконечные миры? Наконец, что может побуждать нас искажать совершенный образ Божества, об- раз которого полнее отражается в бесконечном зеркале, будучи по своей природе бесконечным и необъятным?» (Истор. Филос. Льюис, т.II, стр. 41 – 42).

Таким образом, не только нет ни одной философской системы, которая могла бы опровергнуть Бога или доказать Его небытие, но нет даже ни одной, которая могла бы отрицать или отвергать Его, ибо никакая из них не может довести своих умозаключений до конца без этого высшего элемента Вселенной; но, вместе с тем, ни одна из них действительно не могла понять Его. Это понятие было всегда превыше силы человеческих способностей, а подавно выше

~ 138 ~

 

сил тех людей, которые никогда не развивали себя в этом направ- лении; знания же законов материи не могут дать ровно никаких необходимых к тому указаний.

Чтобы более наглядно убедиться в этом чрезвычайно назида- тельном факте полезно несколько подробнее проследить взгляды и мировоззрение представителя современного позитивизма и ви- новника современного материализма – Огюста Конта, и тогда уви- дим, до каких несообразностей и непоследовательностей может доводить человека его постоянная и усиленная умственная дея- тельность, если она не руководится соответственным развитием внутренних чувств, сердца и души.

Человек ходит кругом и около истины; разум и логика видят, что она находится тут где-то близко, но истина не даётся ему и ускользает в то именно время, когда он уверен, что достиг её.

Огюст Конт бесспорно был человек выдающегося ума. Он был и одним из выдающихся тружеников своего времени, и почти не было той отрасли знаний, которая не была бы ему знакома и изучена им. Он постоянно работал над науками, отдавал полную справедливость их могущественному значению в жизни, но не мог в некоторых отношениях не относиться к ним и критически. Он видел в них пробелы и беспорядок, его поражала разбросанность знаний и отсутствие в науке всякой системы и последовательно- сти; поэтому свои труды он начал с классификации наук, отводя каждой науке её место в общей лестнице знаний сообразно той пользе, которую каждая из них должна принести.

На первую ступень он ставит математику с её тремя разветв- лениями: наукой чисел, геометрией и механикой; на вторую – аст- рономию; на третью – физику с её пятью отделами, на четвёртую

– химию, на пятую – биологию и на шестую – социологию. Соци- альные науки он ставил главною целью всех знаний и все осталь- ные науки доводил только до той степени совершенства, чтобы они приносили, по возможности, бóльшую пользу развитию соци- альных наук, искусству и промышленности.

Атеизм в науках он отвергал с некоторой едкостью и говорил, что гипотеза преднамеренности в творении гораздо вероятнее, чем гипотеза слепого механизма. Но догадка, обоснованная на анало-

~ 139 ~

 

гии, не казалось ему достаточной опорой, на которой бы могла по- коиться теория в период зрелости человеческого разума. Он счи- тал недоступным для нас всякое реальное знание относительно начал мира, а исследование об этом – превосходящим все пределы наших умственных способностей. Но допускал, что «если вселен- ная имела начало, то, по самим условиям случая, оно было сверхъ- естественным в том смысле, что законы природы не могут дать от- вета касательно своего собственного происхождения».

Далее Конт «утверждает, что внутри существующего строя вселенной или, лучше сказать, той её части, которая известна нам, непосредственно определяющая причина каждого явления – все- гда естественна, а не сверхъестественна. С этим, однако ж, вполне примиримо верование, что вселенная создана и сознательно управ- ляется Разумом, лишь только мы допустим, что разумный Прави- тель вселенной придерживается определённых законов, которые только видоизменяются или парализуются другими законами той же самой природы, а не нарушаются ни по капризу, ни по преду- смотрению. Тот, кто видит в каждом событии составной элемент непреложного порядка вещей, т.е. каждое из них считает непре- менным следствием какого-нибудь предшествовавшего условия или комбинации условий, тот уже вполне принимает положитель- ный вид мысли. При этом нет дела до того, признаёт ли он или нет нечто универсально-предшествовавшее, первоначальным след- ствием которого была вся система мира; также мало касается нас и то, понимается ли это нечто универсально-предшествовавшее как Разум, или нет. (Джон Стюарт Милль о Конте, стр. 15 и 16).

При дальнейшем развитии своей мысли, Конт находит необ- ходимым «к шести основным наукам своего первоначального ряда прибавить ещё седьмую под именем Науки Нравственности; она образует самую высшую ступень лестницы непосредственно вслед за социологией. При этом он замечает, что её с большей основа- тельностью можно назвать антропологией, так как эта наука об ин- дивидуальной природе человека, если её понимать правильно, го- раздо более специальна и сложна, нежели самая социология. Ибо тут должно принимать в соображение различия в организации и темпераменте и la réaction cérébrale des viscères végétatifs, влияния которых, далеко ещё не вполне понятые, в высшей степени важны

~ 140 ~

 

в индивиде, между тем как в теории об обществе могут быть остав- лены без внимания, по той причине, что, разнообразясь у различ- ных лиц, они в громадной пропорции нейтрализуют друг друга. Такое замечание достойно лучших дней деятельности Конта. Наука же, понимаемая таким образом, служит, как говорит он, ис- тинно-научным основанием для житейского искусства, а следова- тельно, ставит жизнь – как философски, так и дидактически – в надлежащую связь с наукой». (Милль, стр. 169).

Логика и ум Огюста Конта не останавливаются даже на этом. Он видит и знает, что надо идти дальше – туда, куда влечёт его сила выводов и заключений. Он сводит всю свою философию на религию. При этом, конечно, слово «религия» не может быть по- нято в обыкновенном смысле. Он и при этом нисколько не изме- няет своего чисто-отрицательного отношения, в котором всегда находился к теологии: в его религии нет Бога.

Огюст Конт дошёл путём мышления до того, что для пользы самого человека должно существовать такое воззрение или убеж- дение, которое бы присваивало себе власть над жизнью человека в её целости; необходимо верование, или даже ряд верований, ра- зумно усвоенных, относительно назначения человека и его долга,

– верований, которым, по внутреннему признанию самого верую- щего, должны подчиняться все его действия. Сверх того, нужно существование чувства, которое было бы связано с таким верова- нием или могло бы быть им вызвано, – чувства, достаточно силь- ного, чтоб на деле доставить ему власть над действиями человека, которой оно требует себе в теории. Очень важно (однако ж не аб- солютно необходимо), чтобы это чувство было сосредоточено на каком-либо конкретном объекте, если возможно, действительно существующем, хотя во всех более важных случаях представляю- щемся только идеально. Такой объект верующий находит в теизме и христианстве; но это условие может быть выполнено, хотя и не в такой степени, другим объектом. Ведь говорили же, что тот, кто верует в «бесконечную природу долга», есть человек религиоз- ный, даже если он не верит ни во что другое. Конт верит в то, что разумеют под бесконечной природой долга, но обязанности, выте- кающие отсюда, также как и все чувства преданности, он относит

~ 141 ~

 

к конкретному предмету, в одно и то же время идеальному и дей- ствительному. Этот предмет – род человеческий, понимаемый как непрерывное целое, включающее в себе прошедшее, настоящее и будущее. Это великое коллективное существо, это «Grand Être», как называет его Конт, – несмотря на то, что чувства, какие оно может возбудить, по необходимости весьма отличны от тех, кото- рые стремятся к существу идеально-совершенному, – это «Grand Être» имеет для нас (на чём он особенно сильно настаивает) то от- личительное свойство, что оно действительно нуждается в наших умах, чего нельзя сказать относительно существа всемогущего в настоящем значении слова. При этом Конт говорит, что если и до- пустить существование Верховного промысла (он одинаково да- лёк как от того, чтоб отрицать, так и от того, чтоб утверждать это), то и тогда, самое лучшее и даже единственное средство достойно поклоняться и служить ему должно состоять в стремлении сделать возможно больше с нашей стороны в деле любви и служения дру- гому Великому Существу, провидение которого – хотя и менее верховное – даровало нам все блага, какими мы обязаны трудам и усилиям предшествовавших поколений». (Милль, стр. 121 – 122).

Этот «Контовский» «Grand Être» должен включать в себя не только всех, кого мы уважаем, но и всякое чувствующее существо, которому мы обязаны услугами и которое имеет право на нашу привязанность. Конт, таким образом, вводит в этот идеальный объ- ект, назначение которого – быть законом нашей жизни, не одних только людей, но в известной степени и их скромных помощников

– те породы животных, которые являются в настоящем обществе рядом с человеком, привязываются к нему и охотно разделяют его труды, как, например, благородная собака, отдающая жизнь свою за её друга и благодетеля, – человека. Строгое понятие, какое он всегда обнаруживал о достоинстве низших животных и об обязан- ностях человека в отношении к ним, составляем одну из тончай- ших черт его характера». (Милль, стр. 124).

Так как благо человечества есть высший критерий справедли- вого и несправедливого, ибо нравственное развитие состоит в до- стижении возможно большего отвращения ко всякому поступку вредному для общего блага, то Конт заключает, что благо других

~ 142 ~

 

есть единственное побуждение, на которое бы нам следовало опи- раться в своих действиях, – что нам нужно бы стараться умерщ- влять все желания, которые имеют в виду нашу личность, отказы- вать им во всяком удовлетворении, коль скоро ото не составляет настоятельный физической потребности. Золотое нравственное правило в Контовой религии – жить для других, «vivre pour antres». Поступать так, как бы нам хотелось, чтоб поступали по отноше- нию к нам, любить ближнего своего, как самого себя, – недоста- точно для Конта: ему кажется, что это всё-таки имеет характер личных расчётов. Нам следовало бы стараться не любить себя во- все. Мы не достигнем полного успеха в этом, не должны всё-таки стремиться подойти к цели возможно близко. По отношению к че- ловечеству он ничем не хотел удовольствоваться кроме чувства, какое один из его любимых писателей, Фома Кемпийский, обра- щает к Богу: Amo te plus quam me, nec me nisi propter te. Воспита- ние и нравственная дисциплина должны иметь в виду одно: доста- вить альтруизму (слово Контова изобретения: от латинского alter, другой) преобладание над эгоизмом. Если бы этим говорилось, что эгоизм всегда обязан уступать хорошо понятым интересам широ- кого альтруизма, то никто из признающих какую-либо нравствен- ность не возражал бы на такое предложение. Но Конт, опираясь на тот биологический факт, что органы укрепляются от упражнения и атрофируются от бездействия и будучи твёрдо убеждён в суще- ствовании отдельных мозговых органов для каждой из наших ос- новных наклонностей, считает важной задачей жизни не только укреплять в нас социальные стремления постоянной практикой и направлением к тому всех наших действий, но и ослаблять, насколько возможно, личные страсти и склонности путём сдержи- вания их. Даже и ум, в своих операциях, должен подчиняться, как непременному условию господству нравственных чувств над рас- судком». (Д.С. Милль, стр. 125 – 126.)

«Религии без культа быть не может. Под культом мы разу- меем систематический ряд обрядов, имеющих целью развитие и поддержание религиозного чувства. Огюст Конт в настоящем слу- чае всё-таки берёт на себя труд организовать внешние формы до мельчайших подробностей. Как относительно частной набожно- сти, так и касательно общественных церемоний он создаёт для своей религии нечто равносильное тому, что существует в других.

~ 143 ~

 

Читатель изумится, когда узнает, что частная набожность состоит в молитве. Но молитва, как её понимает Конт, не значит – просьба: она есть простое излияние чувства. С этой целью призывается хри- стианская мистика. С молитвой следует обращаться не к «Grand Être», не к коллективному человечеству – хотя иногда Конт дово- дит метафору до того, что называет свой «Grand Être» богиней. Че- ствования коллективного человечества отнесены к общественным обрядам; частное же поклонение должно быть обращаемо к нему в лице его достойных индивидуальных представителей. То могут быть люди живые или умершие, но во всяком случае женщины: потому что женщины, как sexe aimant, воплощают в себе самый лучший атрибут человеческой природы, атрибут, который должен регулировать всю нашу жизнь; с другой стороны, само человече- ство нет возможности символически представить иначе, как в виде женщины. Предметами частного поклонения служат мать, жена и дочь, в отдельности выражающие собой прошедшее, настоящее и будущее и вызывающие к деятельному проявлению три социаль- ных чувства: почтение привязанность и доброту. Мы должны ви- деть в этих существах – живых или умерших – наших ангелов хра- нителей, «les vrais anges gardiens». Если два последних женских типа иногда не существуют для нас или же если, в частном случае, какой-либо из этих трёх типов оказывается неспособным к своему назначению, то их место может быть занято каким-нибудь другим видом женственности – хотя бы даже историческим. Жив ли или умер предмет боготворения, оно, сколько мы понимаем, должно относиться только к идее. Молитва состоит из двух частей: из вос- поминания и сопровождающего его излияния чувств. Под воспо- минанием Конт разумеет усилие памяти и воображения вызвать с возможно большей ясностью образ предмета. Всякие искусствен- ные средства могут быть употреблены с целью сделать образ столь подходящим к настоящей галлюцинации сколько позволяет здоро- вое состояние рассудка. По достижении, насколько возможно, этой степени умственного направления, является излияние чув- ства. Каждый составляет для себя свой собственный образец мо- литвы, которую следует повторять не только в уме, но и устами, которую также можно дополнять или видоизменять – но в силу до- статочного основания, а никак не произвольно. Молитва может

~ 144 ~

 

быть перемешана отрывками из лучших поэтов, коль скоро эти от- рывки представляются сами собой, как счастливое выражение для собственных чувств молящегося. Такого рода обряды Конт совер- шал в память своей Клотильды и предписывает соблюдение их всем истинным адептам его религии. Обряды должны занимать ежедневно два часа, разделённые на три части: при вставании, в средине рабочих часов и пред сном. Первая часть, совершаемая на коленях, будет обыкновенно самой продолжительной, а вторая са- мой краткой. Вечерняя же молитва должна быть доводима по воз- можности до того самого момента, когда сон сомкнёт наши глаза,

– так чтоб её влияние могло отразиться на наших грёзах». (Милль, стр. 136 – 138.)

«Сверх того Контова религия имеет девять таинств. Они за- ключаются в торжественном освящении всех великих перемен в жизни человека. Освящение с приличным данному случаю увеща- нием совершается жрецами Человечества. Великие события для людей суть вступление в жизнь и последовательные переходы от одного состояния к другому – как например воспитание, женитьба, выбор профессии и т.д. Сюда относится также и смерть, которая носит имя превращения и на которую должно смотреть как на пе- реход от объективного существования к субъективному, т.е. к жизни в памяти себе подобных. Не имея возможности обещать нам вечность объективного существования, Контова религия даёт нам всё, что она в силах дать: поддерживая в нас надежду на бессмер- тие субъективное, т.е. на существование в воспоминании и в по- смертном почитании со стороны человечества вообще, если мы чем-нибудь заслужили это или хоть со стороны тех людей, кото- рых мы любили при жизни. По смерти же этих людей мы найдём своё бессмертие в коллективном почитании, которое будут возда- вать человечеству в совокупности, как единому «Grand Être». Нужно приучить людей видеть в этом достаточное вознагражде- ние за то, что вся жизнь их была посвящена на служение челове- честву. Семь лет спустя после смерти – совершается последнее та- инство: жрецы произносят публичный суд о памяти умершего. Это имеет своею целью не осуждение, а почесть, и каждый, заявлением при жизни, может освободить себя от этого обряда. Если же над человеком произвели суд и он оказался достойным, то его торже- ственно сопричисляют к «Grand Être», а останки его переносятся с

~ 145 ~

 

гражданского места погребения на религиозное: «lе bois sacré qui doit entourer chaque temple de l’Humanité!» (Милль, стр. 138, 139).

«Не довольствуясь созданием для своей религии молитв рав- носильных католическим “Pater” и “Ave”, Конт счёл необходимым изобрести также нечто соответствующее крестному знамению и выражается на этот счёт следующим образом: “Cette expansion peut être perfectionée par des signes universels... Afin de mieux développer l’aptitude nécessaire de la formule positiviste à représenter toujours la condition humaine, il convient ordinairement de l’énoncer en touchant successivement les principaux organes que la théorie cérébrale assigne à ses trois éléments” (Système de Politique Positive IV 100). Быть мо- жет, это и действительно самый лучший и удобный способ для вы- ражения нашего благоговения пред “Grand Être”; но если бы кому- либо случилось определить, какое действие может произвести по- добная вещь на читателя, не посвящённого в эти тайны, тот, веро- ятно, счёл бы благоразумным держать это про себя до поры до вре- мени, пока не наступит период значительно большого распростра- нения положительной религии». (Милль, стр. 140).

Так шёл Огюст Конт долгим путём заблуждений и духовной слепоты, которые, однако, мало-помалу довели его до истины. Он умер на шестидесятом году своей жизни религиозным и набожным христианином, признав многие свои труды ложными.

Постараемся доказать, что не в науке и не в основном смысле её учения заключается причина того мировоззрения, которое вы- носят из неё люди, изучающие её. Все трудятся над одной и той же наукой, а в конечном результате оказывается, что одни утвер- ждают, что они через свою науку сделались атеистами, другие – материалистами, а третьи – спиритуалистами.

Постараемся доказать обратное: что не наука образует миро- воззрение каждого, а, напротив, мировоззрение человека делает для одного науку атеистичной, для другого материалистичной, а для третьего спиритуалистичной. Одним словом, в науке, как и в жизни, всё дело зависит от личного характера и от внутреннего развития каждого. Начнём с атеизма.

~ 146 ~