Часть 6. Первым удалось выбраться Вахтеру – он перелез на крышу соседнего дома, залез на чердак и, внаглую выбив двери ногой

…Первым удалось выбраться Вахтеру – он перелез на крышу соседнего дома, залез на чердак и, внаглую выбив двери ногой, спустился на площадку, затем скатился по перилам на первый этаж и был таков.

Ударник пустился на утек вдоль по улице Марата, пулей пронесся по Стремянной, свернул на Владимирский проспект, а затем погнал вприпрыжку по Невскому. Там парень решил немного передохнуть - он прислонился к углу какого-то дома и отдышался: куда дальше? Сердце выпрыгивало из груди, руки сжимали барабанные палочки мертвой хваткой, пар валил изо рта, как из кипящего чайника. Вахтер повернул налево и побежал к Аничковому мосту – надо было как можно быстрее добраться до набережной канала Грибоедова, где жил его хороший приятель Вадик.

«Вадик не выдаст... Только быстрее бы…», - мозговал план спасения барабанщик, как вдруг услышал самый отвратный звук на свете: свисток дворничихи и крики: «Куда прешь, клоун? Всю кучу раскидал!»

- Не свисти, дура! – Огрызнулся беглец и прибавил ходу.

Расталкивая прохожих руками, он летел к заветному повороту. Люди оборачивались, пожимали плечами, тыкали пальцами. А некоторые и пошуметь не упустили возможность:

- Он, наверное, вор!

- А, может, его самого ограбили – голый бежит!

- Спортсмен – закаляется! – Острил кто-то.

Вахтер не обращал на колкости горожан ни малейшего внимания. Перед ним была заветная цель – вот уже совсем близко – набережная. Но что за невезение: впереди стоял «цербер», готовый в любую секунду ринуться за разукрашенным неформалом в клетчатых штанах. Вахтер рванул вправо, пересек проспект. Машины возмущенно сигналили. Мент принялся чирикать свистком и махать руками. Парень поднажал и сам не заметил, как пролетел мимо набережной и очутился на улице Софьи Перовской.

Тут силы окончательно покинули музыканта. Проволочивши ноги еще несколько метров, он ввалился в первый попавшийся подъезд какого-то дома и побрел вверх по ступенькам на полном автопилоте. Внизу бахнула парадная дверь. Вдогонку топали милицейские сапоги.

- Стой! Стоять! – Распинался правоохранитель. – Ты нарушил правила дорожного движения…

Изможденный переживаниями, Вахтер поднял уставший взгляд вверх – на площадке стоял длинноволосый парень в футболке с надписью «Beatles» и курил. Ударник хотел попросить его о помощи, но от одышки и волнения не смог произнести yи слова, а только молитвенно сложил руки и протянул их вверх. Жилец зазывающе махнул рукой:

- Поднимайся.

Вахтер, чуть ли не на четвереньках преодолел последний лестничный проем.

Милиционер был уже совсем близко – на площадке. Сопя от счастья, он вытащил пистолет из кобуры:

- Стоять!..

Но вдруг осекся.

Курильщик спокойно потушил сигарету и, отрицательно помотав головой, тихо произнес:

- У-у.

Мент отступил назад, спустился ступенькой ниже, фыркнул с досады, спрятал оружие и пошел вниз, бормоча себе что-то недовольное под нос.

Шокированный происходящим Вахтер глядел на незнакомца во все глаза, но никак не мог понять, что это за человек такой, которого даже «конторские» боятся? Может, кэгэбэшник или военный.

- Пошли, - молодой человек легенько подтолкнул Вахтера к двери, - он не вернется, не волнуйся. Идем.

«Знакомый голос. Я его где-то слышал», - пронеслось у беглеца в голове.

Парни зашли в коридор коммуналки. Хозяин пошел вперед, Вахтер послушно проследовал за ним. Они поднялись по деревянной лесенке, ведущей в мансарду. «Спасенный» присвистнул: плакаты с битлами и Диланом, горы «правильных» пластинок, книги по восточной философии и шикарный пушистый котяра в кресле.

- Садись, - подставил юноша стул новому знакомому. – Отдышись, а потом расскажи, что случилось. Я вижу, ты музыкант, - он указал на барабанные палочки, что словно приросли к ладоням Вахтера. - А где играешь? И как тебя зовут?

- Вахтером все называют. Стучу в своей группе. У нас сегодня был серьезный квартир ник - в электричестве. А одна стерва заложила. Мы сбежали вчетвером. Остальных повязали, - отрывисто чеканил он, едва переводя дыхание. – Да, спасибо тебе… А ты кто, кстати?..

- Не за что. Извини, забыл представиться, - спохватился «избавитель», - Борис…

- Елки-моталки! – Вскочил, как ужаленный, Вахтер, - А я-то думаю, где ж я этот знакомый до боли голос слышал?! Борис Борисыч!? Не может быть…

Паренек сполз на пол в обмороке.

- Бывает же такое… Переволновался, видимо, - пожал плечами БГ и пошел за водой, чтобы привести поклонника в чувства.

… Очкарик, чертыхаясь и ежеминутно поправляя сползающие окуляры, карабкался по недружелюбно гремящим крышам, пытаясь добраться до Пушкинской. Ноги трусливо тряслись, голова предательски кружилась – Гоша боялся высоты. Ветер, будто сговорился с особистами: то и дело норовил столкнуть незваного гостя вниз. Стараясь держать равновесие, «панк» с горем пополам дошел до очередного слухового окна и подумал: «Рискну! Если что, на чердаке отсижусь – сил моих больше нет по этой верхотуре лазить. Расшибусь к чертовой матери!»

Гитарист пролез в чердачное помещение – тьма кромешная. Юноша постоял пару минут, чтобы глаза привыкли и прислушался: где-то в углу скреблась крыса, больше никаких посторонних звуков. Парень опустился на колени и пополз к тоненькой полоске света, сияющей в полу. Провозившись немного со старым ржавым замком, он отпер двери и высунул голову в проем: на площадке никого. Стараясь не шуметь, он спустился по лестнице и прикрыл за собою дверь. Крыса раздраженно пискнула. Но Очкарик уже летел вниз по лестнице, перепрыгивая ступени через одну.

Выйдя из дома, как ни в чем не бывало, он направился к Лиговскому переулку, а оттуда вышел, не спеша, на Лиговский проспект.

«Куда теперь? Наверное, пойду к метро», - рассуждал Гоша, шаря по карманам.

Какая удача: деньги у него были с собой! В последний момент, перед приходом гостей, дальновидный Очкарик решил переложить кошелек из куртки, так сказать, поближе к телу и засунул его в задний карман джинсов – мало ли что, вдруг украли бы.

Вжав голову в плечи, стараясь таким образом спрятаться от удивленных взглядов прохожих, он дошел до станции метро «Площадь Ввостания», но вдруг замер перед вестибюлем, рассержено плюясь: «Черт! Какой же я идиот - там меня, как миленького, менты примут и под ручки белые в обезьянник поведут! Черт! Холодно!».

Прыгая с ноги на ногу, гитарист тер ладонями уши и нос, в глубоких раздумьях: как решить дилемму? Либо возвращаться на чердак на Пушкинской, либо еще раз рискнуть и «прорвать оборону» в метро, или идти домой пешком в таком ужасном виде и умереть от позора. Был, конечно, еще один вариант – укрыться на Московском вокзале.

«Поломлюсь туда – хоть согреюсь. Зашифруюсь среди граждан провожающих и приезжающих, авось, прокатит», - смекнул он и направился к вокзалу.

Вот уже на горизонте показалось двухэтажное здание с часами на башне. Очкарик повеселел и прибавил шагу – сейчас отогреется, чаю в буфете купит… Но этим мечтам не суждено было осуществиться – от темной стены отделились три силуэта в «алясках»[57] и вразвалочку подкатились к рокеру.

«Приплыл… Гопники»[58], - скуксился длинный.

Он осторожно отвел руку назад и поправил гитару так, чтобы гриф не торчал из-за спины, однако было поздно.

- Слышь пацан, дай побренькать! – Обратился широкоплечий в синей кепке-таблетке, тыкая пальцем в солнечное сплетение Гоши.

- Ребята, она звучать не будет - это электрогитара, - неуверенным голосом разубеждал Очкарик.

- Да нам громко и не надо, мы тихинько – для души. Дай, - улыбнулся «таблетка».

Очкарик сжал губы от досады, но делать нечего – лучше дать, чего просят. Он перекинул ремень через голову и протянул хулигану инструмент.

Тот, скаля зубы, схватил «ибанез»[59] своими огромными лапищами и неистово забил по струнам, фальшиво напевая:

Алло! Алло-алло-алло...

Как это странно происходит,

Как в море парусник уходит,

Так постепенно и проходят

Наши мечты-ы-ы...

 

Гоп-компания разразилась смехом и аплодисментами, явно льстя «солисту». Очкарик не на шутку разволновался – только четыре из шести струн принадлежали ему, остальные две были чужими – их следовало вернуть! Если сейчас этот бык их порвет, то Гоше придется сидеть без стипендии.

- Аккуратно, осторожнее, - мямлил музыкант.

Но хамы не обращали на его просьбы ни малейшего внимания: между «люберами»[60] началась потасовка. Дюжий лоб в клетчатых штанах пытался доказать «таблетке», что сейчас его очередь выступать, вырывая у того из рук многострадальную гитару. И только третий мелкий паренек незаметно обошел Очкарика сзади и присел, якобы завязать шнурки на кроссовках.

- Пацаны, не гоните! Вы все равно играть не умеете! – Взорвался Гоша.

- Та иди ты! – Отмахнулись «певцы».

- Серьезно! Отдайте инструмент! Нужны деньги – я вам дам: у меня есть, только гитару верните, - бился в истерике «панк», пытаясь выхватить гитару.

- Лавэ[61], гриш, есть? – Усмехнулся «клетчатый» и подошел поближе. – Дык, отлично! Наш человек!

Со всей силы он толкнул Гошу в плечо: рокер не ожидая такого жеста, покачнулся и сделал несколько шагов назад, чтобы удержаться на ногах, но наткнулся на сидевшего на корточках мальца, перелетел через него и повалился на асфальт, как подкошенный.

Гопник в кепке передал мелкому гитару и с воплем «развлекайся!», ударил Очкарика прямо в лицо – хрустнула челюсть, изо рта тонкой ниточкой струилась кровь. Гоша закашлялся и выплюнул два зуба. «Клетчатый» лоб тут же подлетел к беззащитному музыканту и засадил носком правой ноги по торсу – несчастный почувствовал треск где-то внутри себя: наверное, сломалось ребро. Хрипя и захлебываясь кровавой слюной, парень свернулся в клубок и прикрылся руками, чтобы защитить внутренние органы и голову от ударов – геройству было не место. «Панк» понимал, что одному ему с троими не справиться, поэтому и лежал ничком на земле, ожидая, когда это все закончится.

Недомерок в этот момент неистово колошматил «ибанезом» о поребрик, звонко хохоча, как ребенок.

Перед глазами потемнело. В ушах шумела кровь, будто море в шторм. В голове по замкнутому кругу безудержно носилась одна единственная мысль: «Больше нет гитары…»

Малой от швырнул в сторону «игрушку» и подбежал к компаньонам:

- Порядок!

Он пошарил по карманам и извлек кошелек:

- На пиво хватит! Айда.

Троица, как ни в чем не бывало, нарпавилась к вокзальному буфету.

… «Холодрыга неимоверная! Блин! И на кого я похож – скоморох ряженый. Хоть бы до дома дойти, а там уж что-нибудь совру», - думал Качок, аккуратно передвигаясь вдоль низких перил. Внезапно из слухового окна выпорхнула стайка веселых воробьев. Птичий вихрь налетел на «хиппи», едва не сбив его с ног.

«Мерзавцы!» - Рявкнул басист, отмахиваясь.

Воробьи расселись, словно зрители в ложе, вдоль перилец и принялись созерцать неуклюжий «танец» странного человека с желтой головой и красными «перьями». Птахи бурно обсуждали телодвижения «попугая», пискляво хихикали, скакали вслед за ним, вероятно, выкрикивая что-то подобное: «Давай-давай! Маши своими тощими крыльями! Активнее!» Качок досадовал на противных забияк, огрызался и кидал в них снегом. Но проворные шалуны уворачивались от снежек, взмывали ввысь, тем самым дразня косорукого и косолапого: «Смотри-ка! А ты так не умеешь, двуногий!»

Дима, вспотевший от напряжения и злости, еле-еле перелез на крышу соседнего дома и отдышался. «Надо бы еще через пару домов перемахнуть, а там уж спускаться – и дёру!», - размышлял он.

Сделав над собой усилие, он буквально пробежался по нескольким крышам и юркнул в незастекленное окно нежилой мансарды. Хватаясь руками за пыльные причудливые силуэты каких-то предметов, бесхозно валявшихся тут уже целую вечность, он добрался до лесенки и, стараясь не шуметь, спустился в какую-то комнату.

«Кухня», - потянул носом «гость». – «Хавать охота».

Качок, захлебываясь от потоков слюны, опустил дрожащую от нетерпения руку в кастрюльку – котлетки! Маленькие сочные перченые с лучком и забронзовевшей корочкой… М-м-м! Объедение! Юнец, аппетитно плямкая, начал поглощать произведения кулинарного искусства одно за другим, пока емкость не опустела наполовину.

«Спасибо, люди добрые», - мысленно поблагодарил он неизвестную хозяйку, которая, очевидно, завтра устроит «Варфоломеевское» утро всем своим соседям по коммуналке, отчаянно выясняя, кто спер котлеты. Дело в том, что Дима в принципе любил покушать, а тем более, когда нервничал. В детстве он был похож на хомячка – низенький, кругленький, мягонький, с щечками. В отрочестве паренек решил за себя взяться: занялся бегом, накачал рельеф, немного вытянулся в росте и стал просто красавцем! И если раньше он любил только еду, то сейчас – спорт и еду.

Басист вытер руки о полотенце, смачно отрыгнул и вышел в коридор. О, это было настоящим испытанием для разведчика – пройти незамеченным и тихим вдоль длиннющего коммунального коридора, где все жильцы дружно складировали габаритные железные ненужные вещи. Весь этот скарб, призванный делать советского человека счастливым, почему-то человекам не нравился и его выдворяли за пределы жилплощади, которую и площадью-то назвать неудобно, разве что «площадкой». Итак… Димону следовало обойти три препятствия – исполинский остов железной кровати, детский трехколесный велосипед и поломанный пылесос.

Втянув живот и набрав воздуха в грудь, Качок совершил три тишайших за всю историю балета гранд-па, и оказался у входной двери. Слава Богу, что немцы умею шить мягкие кроссовки, гип-гип ура себе любимому за то, что занимается спортом, большая удача, что ни единая пружина на теле «железяк»-постовых не звякнула.

Дима выдохнул, отпер замки и так же бесшумно покинул «вражескую территорию» - задание выполнено! Басист вышел на Кузнечный переулок, пробежался до метро «Владимирская» и с огромным наслаждением нырнул в теплый и светлый тоннель. Раззевавшаяся, уставшая контролерша даже не обратила внимания на его внешний вид – кордон был пройден, Террикон пересечен.

Везунчик доехал на своей станции и, напевая что-то типа «я хочу быть кочегаром, кочегаром, кочегаром!», ловя ртом пушистые снежинки, кинул ноги по направлению к родным пенатам. Однако – не судьба:

- Сержант Нищак! Ваши документы! – Обухом по голове огрел приказ откуда-то справа.

- Фигня, - разочарованно простонал Дима.

- Что?! А ну марш в отделение! – Вскипел злостный Нищак.

- Ни-ща-дите Вы людей, - членораздельно выговорил Качок (нужно же было на ком-то зло сорвать).

- Разговорчики! Эй! Принимай наркомана!

Негодяй-мент легенько пнул «хиппи»: друзья Нищака, такие же сержанты и такие же противные, схватили гитариста и затолкали в «бобик».

- По коням! – Скомандовал сволочь-Нищак. Машина фыркнула в ответ и тронулась.

«Родимый обезьянник – четыре стенки зеленые, две лавки дубовые, лампочка Ильича на потолке – красота», - тоскливо осматривался Дима. – «Хоть бы кого-то нормального «подселили», а то цыган вечно приведут: потом шмоток не досчитаешься. Хотя… на мне и так ничего нет – красть нечего», - вздыхал «заключенный».

Басист взял в руки гитару и что бы как-то скрасить время препровождение, начал наигрывать какие-то аккорды, но скучать долго не пришлось. Через полчаса «узник» хохотал на весь участок, катаясь по полу: один за одним в его камеру вошли парень в тапочках и с мусорным ведром, а следом - двое пацанят зареванных с дымящейся кастрюлей в руках. Димино раскатистое «га-га-га» своими молоточками отбивало видавшую виды серую штукатурку с потолка. Пришибленная такой реакцией троица сбилась в кучку и боязливо заморгало глазами – теперь они походили на трехглавого дракончика, отловленного «охотниками» и посаженного в клеть, чем развеселили Димона пуще прежнего. Когда истерика окончилась, рокер нашел в себе силы, чтобы сесть на лаву, вытащить помятую пачку «Невских» из кармана джинсов и протянуть парню с ведром:

- Буш?

- Ага, - печально кивнул тот.

Новые знакомцы с наслаждением затянулись.

- Дядь, можно нам одну на двоих? – Робко чирикнул один из мальчуганов.

- Мал еще, - отрезал Качок. – Вы, братцы родные, лучше расскажите, как сюда попали, – попросил он, незло усмехаясь.

- Да я так… - начал юноша в тапках. - Вышел мусор выкинуть, как видишь, а тут рейд по району… им для отчетности надо как можно больше задержаний произвести – конец месяца, конец квартала и года… Цыгане, видать, слиняли куда-то, так они решили план выполнить – премию выбить себе за мой счет… Вот и привезли… - понуро гугнявил он.

- А вас за варево это ухватили? – Обратился Качок к мальчишкам.

- Так мы ничего такого не варили - нас соседка Олька попросила последить…

- Она нас часто просит, - наперебой оправдывались щеглы.

- Она варит травки какие-то, говорит, что ведьма, что зелье надо для гадания…

- Ворожка она. А нам-то чего? Мы сидим мультики смотрим, помешиваем…

- А она нам сигареты покурить разрешает вот такие, как у Вас… - малыш ткнул пальцем в «Невские».

- Да… а сегодня милиционеры пришли…

- Они три раза позвонили, ну, мы и подумали, что это она, а оказалось, что милиция…

- Понятно, значит, ее тоже свинтили, - догадался Качок, - а она, небось, на вас все валить начала. Вот так, братцы-кролики, менты вас и сцапали. Заложила «ворожка» - все ясно. А зачем вы жбан этот притарабанили?

- Олька строго-настрого наказывала с него глаз не спускать и никому не давать – мы и не дали, - совершенно серьезным тоном заявил «помощник».

Дима и парень в тапках едва сдержали смешок:

- Глупенькие. Она наркоманка. В кастрюле – «беда», наркотик то бишь. Чтобы самой не светиться, она вас просит за процессом приготовления следить – специально для таких «авральных» случаев.

Друзья отшвырнули злосчастную кастрюлю и расплакались. Качок аж подпрыгнул – вот незадача! Перепугал детей: надо теперь их успокаивать каким-то образом.

- Мужчины не плачут! – Как можно увереннее заявил он. – Что вы нюни распустили? А если вас на границе в дозор поставят? А если вас за штурвал и в море, а там шторм, тоже рыдать будете?

Плаксы стихли.

- Вот то-то и оно! Не ревите ни при каких обстоятельствах, если хотите быть настоящими мужиками… Хотите?! – Почти командным голосом то ли спросил, то ли приказал Дима.

Пионеры закивали, размазывая слезы по лицу.

- Ничего вам за это не будет, - подхватил парень в тапках, - мы вот с товарищем дадим свидетельские показания, хорошо вас охарактеризуем, а вы расскажите следователю все слово в слово, как говорили нам, ясно? Вам, кстати, сколько лет?

- Одиннадцать, - шморгнул пацаненок.

- Прекрасно – вы несовершеннолетние, что в кастрюле – не знали, зелье не принимали, сырье не покупали… - парень запнулся, но тут же сурово прогремел, - не покупали же!?

- Нет-нет, - заколотились мальцы.

- Вот и чудненько. Отпустят вас утром, - заключил он.

- Спасибо, дядя, - жалобно заскулили юные «зеки».

Качок уложил малышей спать на одни нары, а сам сел с новым приятелем напротив и шептался о группе, друзьях, музыке да о сегодняшнем приключении до самого утра.

… Дюша подождал, пока стихнут торопливые репящие шаги трех силуэтов, разбежавшихся кто куда. Он знал, что Вахтер выберет самый опасный путь отступления – такая уж у него рисковая натура – всегда хочет чувствовать себя героем. Гоша, как самый сообразительный, выберет кратчайший и безопаснейший вариант. Качок поведет себя непредсказуемо, вернее, не то что бы он отчебучит эдакое, скорее, обстоятельства сложатся так, что басист обязательно встрянет в какую-нибудь передрягу, но отнюдь не из-за глупости, а потому… потому что такая уж у него карма и, как поется в известной песне, «против нее не попрешь». И что же остается Лидеру? Самый худший и самый дурацкий вариант или же, наоборот, самый безопасный - можно отсидеться тут на крыше и переждать. Если сейчас выползти на улицу, то моментально обратят внимание на нашествие полуголых размалеванных парней с гитарами – наверняка Вахтер и Качок засветятся, аки две звезды, две светлых повести. Может, Андрей и не был прав в своих рассуждениях, но это было его решением – перекантоваться на Марата, пока все не утихнет. Руководствуясь правилом «если хочешь что-то спрятать – поклади этот предмет на самое видное место», он вернулся на чердак, чтобы не мерзнуть, сел по-турецки на пол и обхватил голову руками: «Таньку повязали, к Руське сейчас не сунешься – вряд ли двери откроет – струхнула она не на шутку… кстати, а, может быть, ее тоже забрали – я не разглядел толком, что там внизу творилось. Ну, надо ж было так оболваниться – первый большой концерт и такая подстава. А могло бы выйти нефиговое шоу: договориться с брейкерами – пускай танцевали б, плюс Пого выступил бы в роли ведущего, типа, Гаркуши[62]… Блин! Целая программа уже практически готова! С такой программой и в клубе показаться не стыдно! А теперь что? Вся тусовка будет потешаться над нашим фиаско! Пиздец! Сучка! Кэгэбэшная подстилка!», - ругался он на предательницу-Соньку. Но тут же совладал с эмоциями: «Ладно, обстоятельства сложились против нас, но мы не сдадимся. Как говорил Ницше, «всё, что меня не убивает, делает меня сильнее », а значит, мы должны преодолеть эти неприятности вместе. Вот теперь-то я и посмотрю, что мы за группа: если кто-то опустит руки, потеряет веру - тут же в шею его выгоню!».

Дюша ощупал карманы – как жаль! – сигареты остались в куртке. Ужасно хотелось курить и есть, да где курево с харчами взять? Помявшись немного, Лидер завалился на боковую.

…Андрей проснулся засветло – неугомонные крикуны-воробьи разбудили его своим щебетом. Пора домой: нужно выбираться из подполья, вернее, подкрышья. Дюша подошел к двери и повертел замок – не открывается.

«Замерз, что ли? Или Руська вчера переусердствовала да сломала?», - раздумывал он. Повозившись до испарины на лбу с упрямцем-замком, фронтмен плюнул в него и со словами «предатель хренов» снова вылез на крышу.

Зимнее небо, фальшиво румянясь, подмигивало ему остатками звезд, словно куртизанка, разыгрывающая невинность. Внизу раздраженно шуршали метлами дворники, пытаясь прогнать распутницу-ночь со дворов благочестивых советских граждан. В воздухе, помимо птиц, витала какая-то растерянность. На горизонте, где-то над Невой, светилась серая неопределенность. Утро было пронзительно холодным, невероятно странным и очень-очень тихим.

«Вроде, не так уж и много выпил вчера, а голова гудит ужасно от этой тишины…» - чуть покачиваясь, Дюша спускался вниз, к перилам, на неуверенных ватных ногах, - «хоть бы не скользко было, а то снегу намело за ночь, намерзло его тут…»

Не успел он и мысль закончить, как оба сапога, вдруг возомнив себя лыжами, бодро поехали с крыши-пригорочка, волоча за собою хозяина, пытавшегося, не понятно зачем, удерживать равновесие вместо того, чтобы падать, хвататься за поверхность руками и спасать свою жизнь. Мчась к краю на полных парах, Андрей взвизгнул и веселО захохотал: «Вот это катание – жил быстро, съехал молодым!».

Густой туман наполнил его сознание, из глаз сыпали искры, собственный дикий смех гремел фанфарами в ушах – затмение и никакого страха.

Андрей зацепился голенью правой ноги за ограду и бирюзовой кометой сверкнул в окнах квартир, оставляя за собой мерцание малинового платочного хвоста. Однако «полет шмеля», на удивление, оказался весьма долгим – все происходило, будто в кино. Казалось, что Главный Режиссер решил записать эти кадры, используя прием замедленной съемки – уж слишком медленно приближался к Лидеру сугроб, да настолько, что он успел это отметить.

Погружаясь спиной в перину жгучего мягкого снега, Дюша зажмурился от удовольствия и подумал: «Кайф-ф-ф-ф».