Глава 2: Растраченная впустую ненависть 7 страница

 

Гриффиндорка долго еще просидела, наблюдая за твускерами, пока их не спугнул гхейрон. Гермиона восприняла его появление, как знак поскорее возвращаться к стоянке. Гхейрон показался ей на удивление уродливым. Внешне он походил на оленя, шкура зверя была рыжевато-коричневой, длинные тонкие ноги оканчивались когтями, а позвоночник – коротким хвостом. Его длинную шею венчала небольшая, округлая и безухая голова, вместо ушей на черепе темными пятнами выделялись два неприглядных углубления. Довершали образ крупные бегающие глаза навыкате и безгубая, усеянная клыками пасть.

 

Гхейрон вообще-то зверь совсем некрупный, ростом чуть меньше метра. Девушка сомневалась, что он может ей быть ей опасен, но он не сбежал, заметив её, а напротив замер и хрипло зашипел.

 

Гриффиндорка нахмурилась и, развернувшись к нему спиной, зашагала к привалу, но гхейрон набычился и, как маленькая шавка, которая не понимает насколько она на самом деле мала, увязался за ней, очевидно решив, что девушка от него убегает. Гермиона резко повернулась, и он тут же отскочил.

 

– То-то же! И не возвращайся! – прикрикнула она, взмахнув руками, и угрожающе надвинулась на него. Гхейрон поджал хвост, чуть присел, словно побитая собака, и пустился наутек.

 

А когда он, оглянувшись через плечо, заметил, что девушка так и стоит уперев руки в пояс, то припустил уже с удвоенной скоростью.

 

Смазанный от скорости белый росчерк пулей вылетел из рощи и со всего маху врезался в гхейрона. Отчаянные вопли зверя потонули в яростном рыке. Гермиона отступила, запинаясь. Вздернув руку ко рту, она с ужасом наблюдала, как огромный белый волк рвёт и вгрызается в безвольную шею, ведь хребет гхейрона сломался, наверное, еще при первом рывке мощных волчьих челюстей.

 

Испуганная девушка медленно и осторожно отступала, изо всех сил стараясь не привлекать к себе внимания, но обмякший гхейрон волку наскучил. Разжав пасть, хищник бросил его и повернул голову к гриффиндорке, облизывая окровавленные десны. Гермиона все так же пятилась, не сводя взгляд со зверя.

 

Волк раскрыл пасть, будто в усмешке.

 

Глаза Гермионы обожгли слезы. Гхейрон конечно был уродлив, но такой участи он не заслужил:

 

– Думаешь, это смешно? Ничуть! Это гадко!

 

Под её испуганный вздох, волк спрыгнул с гхейрона и скакнул в её сторону, но не прямо на неё, а чуть левее. Зверь обогнул Гермиону по широкой дуге, и девушка как заговоренная проследила за тем как хищник, оббежав её, уселся прямо на дороге. Ровно посреди её предполагаемого пути к лагерю.

 

– Чего тебе еще надо?

 

Волк наклонил лохматую голову, напряг плечи и медленно, угрожающе шагнул к ней.

 

– А ну стой, – голос её предательски дрогнул.

 

Волк наступал, гриффиндорка пятилась, опасливо оглядываясь под ноги, боясь споткнуться. Зверь отогнал её сначала за тело убитого гхейрона, потом уже за пруд, но бросаться на пока девушку не спешил. Гермиона с каждым шагом всё дальше отходила от лагеря.

 

Гриффиндорка рискнула и, пытаясь оббежать хищника слева, ринулась к их с Малфоем стоянке. Волк прыгнул ей наперерез, преграждая путь, и зарычал, но бросаться на неё всё ещё временил. Девушка медленно отступила в сторону, зверь также шагнул следом, сохраняя прежнюю дистанцию, не сходя с её пути, не давая вернуться.

 

Гермиона изумленно и озадаченно уставилась на хищника. Волк двигался расчетливо, с неким умыслом. Хищник отгонял её от лагеря. Она недоумевала: «Зачем ему это? Может, прежде чем убить, он хочет довести меня до своей стаи?»

 

Отчаяние толкнуло её на дерзкий шаг: девушка схватила увесистую палку в надежде сбить с волка спесь, но зверь молниеносно бросился на неё, сжал челюстями несостоявшееся оружие и дернул его из рук гриффиндорки. Она вскрикнула, когда волк яростно мотнул головой, вырывая у неё палку, и тут же потеряла равновесие. Приземлившись на задницу, Гермиона сжалась в комок и инстинктивно прикрылась руками от острых клыков.

 

Раздался лютый рык, а потом наступила тишина.

 

Еле дыша от испуга, она опустила руки и обреченно оглянулась. Волк исчез.

 

Девушка некоторое время провела в ступоре, а потом решила, что сидеть на земле и недоумевающее таращиться в пространство – глупо, и, поднявшись на ноги, отряхнулась. Гермиона как раз повернулась к лагерю, когда чья-то рука, грубо сцапав её за воротничок, толкнула гриффиндорку спиной в дерево. Заорав что есть мочи, она инстинктивно принялась отбиваться и царапаться.

 

Ладони сжались на её предплечьях и Гермиону повторно толкнули спиной в дерево.

 

– Ты что, мать твою, творишь? – взревел Малфой.

 

Гриффиндорка замерла и, широко распахнув глаза, увидела, что над ней нависает до чёртиков разъяренный слизеринец.

 

– Ты что, мать твою, творишь? – медленно повторил он, рычащим и чуть сдавленным от злобы голосом, а когда она не ответила, больно сжал её тонкие запястья жесткими пальцами. – Я говорил тебе оставаться на месте! Ты и впрямь думаешь, что сможешь сбежать, после всех своих охренительно неудачных попыток оторваться от меня прежде?

 

– Я не пыталась убежать, – с трудом выдохнула она, проглотив застрявший в горле ком. По его лицу она поняла, что Малфой ей не поверил. Девушка окинула его злым взглядом и попыталась вырвать руки из его цепкой хватки. – Я была бы намного дальше, реши я сбежать!

 

– Тогда что ты тут делаешь? – жестко и зло переспросил он, не ослабляя захват.

 

Она потихоньку закипала:

 

– С какой это стати я должна перед тобой отчитываться?

 

– Я прав – ты убегала, – обвиняюще прорычал он.

 

– Не убегала я никуда! – выкрикнула она, и ударила его ногой по лодыжке, на что парень отозвался сдавленным шипением. – Тут только что был волк, тот самый о котором я тебе рассказывала. Он опять погнался за мной!

 

Он взглянул на неё сверху вниз и снисходительно заключил:

 

– Ну теперь-то я точно знаю, что ты врешь.

 

Она уставилась на него во все глаза:

 

– Да что ж тут такого невероятного? Это же чистая правда! Огромный белый волк убил гхейрона, а потом попытался загнать уже меня. Думаю, он нас преследует, – она на мгновение замолкла, взвешивая что-то про себя, а потом округлила глаза ещё шире. – О боже, до меня только что дошло, я ведь его уже третий раз вижу. Я же уже встречала его, давным-давно. Он нас преследует уже чёрт знает сколько времени!

 

Парень окрысился на гриффиндорку:

 

– Не пори чушь.

 

– Малфой!

 

– Заткнись! – он слегка встряхнул её. – Мы не можем больше страдать идиотизмом! Когда я говорю тебе сидеть на месте, ты выполняешь, что я сказал! У нас нет времени на эту чехарду с догонялками. Да тебе повезет, если я вообще отправлюсь за тобой в следующий раз! Чёрт, я и сейчас-то недоумеваю, за каким хреном попёрся на этот раз, стоило просто бросить тебя и дело с концом! – он оттолкнул её и, повернувшись спиной, зашагал к стоянке.

 

– Ну так за чем же дело стало? – выкрикнула она, глаза обожгли непрошенные слезы. – Я тебя ни о чем не просила! Напротив, я изо всех сил старалась поскорее от тебя избавиться!

 

– Неужто тебе взбрело в голову, что ты сможешь выбраться отсюда в одиночку? – скептически отозвался он и, повернувшись, демонстративным жестом обвел окружавший их лес, а потом шагнул к ней.

 

– Нет! Но я почти готова испытать удачу, лишь бы оказаться подальше от тебя!

 

Он остолбенел от такой отповеди и нахмурился:

 

– Я же говорил, что больше не причиню тебе вреда!

 

– Ага, конечно, и сколько это обещание продержится? – она закатала рукава рубашки. – Синяки останутся, как пить дать!

 

– Не смей даже пытаться вызвать у меня это гребанное чувство вины! – взревел он, притопнув от злости.

 

– Вины? – чуточку пискляво переспросила она с нервным смешком. – Да в чём тебе себя винить? Ты поступил как должно, последовал своим с молоком матери впитанным убеждениям. За что тебе себя винить? Мир таков, каков он есть. Закон джунглей – это же как раз про тебя?

 

– УЖЕ НЕТ! – оглушительно выкрикнул он, эхо заметалось между деревьев. Она выдержала долгую паузу, рассматривая повесившего голову парня, волосы упали ему на глаза, но нижняя челюсть слизеринца подрагивала.

 

В конце концов, гриффиндорка изуверски мягко произнесла:

 

– Поздно что-то менять, – верные и под столь многое подходящие слова.

 

– Будь по-твоему! – шипя, выплюнул он и сжал кулаки, не скрывая больше гнева. – По праву чистокровного, приказываю: повинуйся мне! Если говорю «иди за мной», ты – идешь, за неповиновение получишь трёпку! Как тебе это понравится?

 

Гриффиндорка против воли заулыбалась, хотя радости не испытывала вовсе. Ощутив гнёт разом навалившегося уныния и усталости, она раздумчиво протянула:

 

– Да, игра в «хорошего парня» продлилась недолго.

 

Он аж завопил от нахлынувшей ярости и безысходности. Плюясь ругательствами, от которых девушка непроизвольно изогнула бровь, слизеринец грубо схватил её за руку и потащил за собой. Она не сопротивлялась. Да и зачем?

 

Как ни удивительно, но прежнюю их стоянку юноша обошел стороной. Они отправились много дальше, и прошло ещё часа два-три, прежде чем он нашел достаточно безопасное, по его разумению, место для ночлега. Круг деревьев у подножия отлогого холма. Деревья никакими защитными свойствами не обладали, но стволы их были крупными, стояли близко друг от друга и внушали хотя бы иллюзорное чувство безопасности. Его утренняя отлучка на охоту результатов не принесла, и их сегодняшний обед остался без мяса, но у ребят оставался ещё приличный запас фруктов, так что они наелись и отправились спать где-то в районе полудня.

 

Гриффиндорка долгое время лежала, прислушиваясь и выжидая пока уснет её спутник, а потом погрузилась в раздумья.

 

«Что такое происходит? Бессмыслица какая-то. Я-то ждала, что Малфой со временем разговориться, а он упрямо молчит. С чего он вдруг взял, что по компасу идти опасно? И куда мы теперь путь держим? Что Малфой там болтал про виверна и его территорию? Неужели слизеринец пытался заискивать передо мной?»

 

Ожидание и безвестность сводили с ума, но ничего другого ей не оставалось. Малфой говорить не собирался, а никого другого, кто мог бы ответить на её вопросы, не было.

 

Гермиона отдавала себе отчет, зачем ему понадобилось держать её при себе, но недоумевала, почему ему вдруг вздумалось обходиться с ней настолько хорошо. Парню стоило бы вести её со связанными за спиной руками и ножом у горла.

 

Она понимала, что Малфою вряд ли пришлись по душе последствия его поступков: все эти дни, проведенные в одиночку на болотистой равнине, и её неоднократные попытки убить его… парню теперь наверняка не улыбается собственноручно уступить ей преимущество. Но причина этой его странной перемены в настроении наверняка в чем-то другом. Не так уж сложно придумать способ, как избежать неприятных последствий, и он достаточно умен, чтобы догадаться, как её приструнить. Он охотится, может отыскать съедобные фрукты, знает, как выложить защитный круг, разжечь костер и найти сфагнум. Нож – не проблема. Когда оружие станет чрезмерной обузой, слизеринец может просто повесить клинок ей на пояс и оставить Гермиону на несколько дней со связанными руками, пока не восстановит силы.

 

Слизеринцу нет нужды играть в добрячка. Так зачем ему это притворство?

 

А ещё Гермионе не давал покоя волк. Это уже второй раз, когда зверь бросился на неё, и Малфой в свою очередь повторно разозлился и стал защищаться, при одном лишь упоминании о хищнике. Может, слизеринец что-то знает про него? К тому же, волк их, очевидно, преследует, и она могла бы поклясться, что зверь с радостью напал бы на нее, если бы мог.

 

Она поерзала и, повернувшись на бок, засмотрелась на неторопливо плетущего свое невесомое кружево паучка.

 

Но волк на неё не напал. Причем, в обоих случаях он лишь отогнал её, словно пастуший пёс – отбившуюся от отары овцу. Первый раз – в сторону лагеря, сегодня же напротив – попытался отвадить подальше от стоянки. Но это же сущий бред.

 

«Дикие волки на людей не бросаются».

 

«Несусветная чушь!»

 

Она в свое время неплохо изучила вопрос. Гриффиндорка читала множество журналов о природе и животных, в которых не раз отмечалось, что нападение волка на человека случается едва ли не реже, чем прямое попадание молнии, что волки гордые и исключительные животные, что они недопоняты и очернены сказками, которые как известно далеки от правды.

 

Некоторое время спустя, она слегка подросла и узнала, что отсутствие зарегистрированных нападений волков было лишь кривотолком, происходившим от двоякого толкования этих самых «регистраций». Упоминания о различных нападениях исчислялись сотнями. А в той же Индии волк, утащивший ребенка, давно не был новостью.

 

И дело вовсе не в том, что сказители однажды ни с того ни сего решили окрестить волка злым, напротив, они хорошо знали, что волки – стайные плотоядные хищники. Страшный серый волк, что перережет отару и украдет твоих детей.

 

Волки по натуре своей приспособленцы. Правы те, кто утверждает, что непривыкшие к людям особи вряд ли без особой на то причины нападут на человека, но если хищник голоден, то человек для него это всего лишь ещё один источник пищи, не крупнее и мягче обычной добычи. Виновниками нападений на людей чаще всего становились волки уже успевшие привыкнуть к людям. Смешно, не правда ли? Хищники становились опасны для человека, когда понимали, что разумные прямоходящие обезьяны не так уж страшны, как могло показаться на первый взгляд. Какая ирония, что волки становились враждебны именно после того как люди приучали их к кормежке. Рассчитывали, наверное, что агрессия позволит им получать от людей больше еды.

 

Разве это не идеально описание типично малфоевского поведения? Не сам ли он тот пресловутый страшный серый волк? Слизеринец рычал, огрызался и угрожал проглотить её целиком с самого начала их злополучного похода. А теперь он еще и пытается подсказать ей дорожку к домику бабушки? Парень притворяется овечкой, а на деле он самый настоящий хищник в овечьей шкуре. Он показывал ей замазанные белой краской серые когтистые лапы, утверждая, что он безобидная овечка.

 

Гриффиндорка слишком хорошо помнила эту сказку. Тамошние ягнята поверили увещеваниям, открыли волку дверь и он всех их сожрал. Она помнила и другие сказки. О тех же волке и хитрой лисичке-сестричке. Жадный волк заставлял свою субтильную товарку служить ему, а иначе грозился её тут же съесть.

 

Точь-в-точь как Малфой, что отвел ей роль служанки.

 

И была еще одна сказка о волке, что очень хотел съесть овечку, но чувствовал необходимость хоть чем-то оправдать свои действия. Он пытался обвинить её в том, что овечка взбаламутила воду в речке, но та отвечала, что утоляла жажду ниже по течению. Он попытался припомнить ей старые обиды и оскорбления, что нанесла она ему давным-давно, но овечка поведала, что на тот момент была лишь годовалым ягненком. В конце концов, волку надоело придумывать оправдания. И он, решив, что они ему больше ни к чему, взял и без лишних церемоний просто съел ту невинную овечку.

 

Грустно улыбнувшись, Гермиона повернулась к Малфою, что мирно спал под боком, съежившись и отвернувшись от неё.

 

Он все ещё ищет оправдание. Что случиться, когда он поймет, что ничего этого ему не нужно?

 

Гермиона незаметно задремала, ей снилось, что она вновь стала одиннадцатилетней девочкой, что сидит дома, в Лондоне, с родителями, и сегодня первый день учебы, но нет никаких писем совиной почтой, или старинных за?мков, она простая школьница, а ведьм с волшебниками не существует. Позже, когда день уже клонился к вечеру, она полусонно заметила, что Малфой проснулся и, выбираясь наружу, окунулся в предвечерний свет теплого солнышка, сгустивший краски осеннего леса.

 

– Я на охоту, – буркнул он, заметив, что девушка открыла глаза. Негласный приказ: «Никуда не уходи!» хмуро и грозно повис в воздухе. Она повернулась на другой бок и задремала снова.

 

Окончательно гриффиндорка проснулась, когда на лес опустились уже настоящие сумерки. Прикрывавшая вход в дупло мантия слегка покачивалась на ветру, пуская внутрь иссохшего ствола неверные, попеременно меняющиеся тени и отсветы просвечивающего сквозь плотную ткань костра, что уютно потрескивал в какой-то паре шагов рядом с деревом. Сквозь мантию девушка разглядела нечеткий абрис силуэта – кто-то сидел перед костром. Она решила, что это Малфой жарит свежепойманную добычу.

 

Сладко зевнув и хорошенько потянувшись, Гермиона стряхнула грязь, вытрясла из одежды жучков и пробежала пальцами по спутанным кудрям, гадливо хмурясь от неприятного ощущения грязных волос на коже. Отогнув полу мантии, она высунула голову наружу.

 

У костра никого не было.

 

Гриффиндорка вылезла из убежища и выпрямилась во весь рост, думая про себя: «Примерещилось» и хорошо понимая, что это чистой воды самообман. Девушка подумала было вновь забраться в дупло, но поняла, что это глупо и лишь вернее загонит её в угол, окажись рядом кто-то и вправду опасный.

 

Гермиона вгляделась в языки пламени. Сейчас она полностью беззащитна.

 

Гриффиндорка решительно шагнула к костру, мимоходом подхватив подходящую палку, и вцепилась в изодранную полу своей старой и без того укороченной мантии. Она собиралась сделать факел. Ножа у неё не было, зато край мантии был так истрепан, что от него можно было без особого труда оторвать полосу ткани.

 

– Малфой! – позвала она, возясь с обрывком мантии. – Малфой, возвращайся! Малфой!

 

Неподвижный лес отозвался лишь пронзительной тишиной.

 

Девушка тихонько застонала, сражаясь с плотной материей, что никак не поддавалась.

 

– Мааааааааллллфффооооооййй! – крикнула она, сложив ладоши рупором у рта.

 

Дыхание сбилось, девушка ещё раз постаралась оторвать дрожащими руками полосу для факела. Ей удалось отделить две узкие ленты, которыми она тут же обмотала палку, завязав их на широком конце.

 

Шорох чуть слева и позади, среди деревьев. Она повернулась на звук.

 

– Малфой?

 

– Герррмионааа, – отозвался негромкий, издевательский, искрящийся весельем и совсем не малфоевский голос.

 

Девушка отскочила назад, чуть не угодив в пламя, сердце ухнуло в пятки. Во тьме со всех сторон зажигались парные огоньки отсвечивающих в отблесках костра глаз. Звериных глаз. Они, казалось, были всюду, окружали её, загорались, словно рой светлячков, сразу за границей, разделявшей рыжеватый свет пламени с чернильной тьмой окружающего леса.

 

На палку девушка успела намотать лишь два жалких клочка ткани, но она, не раздумывая, сунула её в огонь, руки гриффиндорки трясло так, что она едва не выронила свой импровизированный факел в костер. Гермиона недоумевала про себя: «Почему я не ору, не зову о помощи, срывая голос?» Но во рту все пересохло, язык точно свинцом налился, а глотку словно стальным обручем сдавило.

 

Горящие глаза во тьме теперь кружили, лавируя меж деревьев, и она расслышала мягкий топоток, резковатый треск надламывающихся под лапами веток, тихий шорох потревоженных кустов. Девушка быстро обернулась, услышав позади себя намеренно громкий хруст. Гриффиндорка успела заметить краешком глаза массивную фигуру, что мгновением позже проворно канула во тьму.

 

Негромкий, игривый смешок затрепетал на ветру. Они забавлялись с ней как с игрушкой.

 

– Девчушка… – знакомым по вчерашней ночи напевным шепотом позвал кто-то из темноты и, низко взрыкнув, усмехнулся.

 

– Смотрите, кого мы нашли…

 

– Хорошенькая девчушка…

 

– Иди к нам…

 

– Герррмиоооонаааа…

 

Вновь смех.

 

Они предстали перед ней во всей красе, с непринужденным изяществом вытаивая из темноты, обступая освещенную костром поляну со всех сторон. Забыв как дышать, гриффиндорка нервно оглядывалась в безуспешной попытке уследить за всеми сразу.

 

Волки.

 

Стая волков. Всяческих окрасов, всевозможных размеров и комплекций, и пушистые, и гладкошерстные. Глаза их так же разнились: золотистые, зелёные, карие, голубые. Они кружили вокруг, медленно и неумолимо надвигаясь на неё все разом. Кто-то с широко раскрытой, будто в насмешке, пастью, кто-то бил себя хвостом по бокам, кто-то плотоядно облизывался, кто-то угрожающе припадал на передние лапы и скалил на неё клыки.

 

«Странно, – мелькнула глупая мысль, – стая должно быть особей из двадцати, а ни одного белого не видно».

 

Забытая и бесполезная палка выпала из оцепеневших пальцев.

 

– МААААЛФООООЙ!!! – надсадно выкрикнула она, понимая, что всё это уже бесполезно. Смерть неминуема.

 

 

Глава 17: Хтоническое чудовище.

 

А теперь прислушайся к шепоту леса, к трелям пичуг,

 

Разве запах свежей земли и чудовищ лесных

 

Не взывает к зверю, что таится в тебе.

 

«Колыбель леса» из OST’та к Silent Hill 4

 

Свежая дичь. Ммм… вкусняшка.

 

Сотканный из напряженного ожидания и нервической дрожи олень выжидал, испуганно поводя ушами; он весь напружинился, готовясь при первом же признаке опасности спастись бегством. Звериное чутье подсказывало ему, что во тьме притаился хищник и, не отрывая голодного взгляда, следит он за намеченной жертвой.

 

Вдыхая терпковато-сладкий дух влажной, покрытой опавшей листвой земли, то и дело окунаясь в пятна просачивающегося сквозь кроны лунного света, Драко осторожно пробирался через буйно разросшиеся кусты, не сводя пристального взгляда с добычи. Особь ему попалась крупная и прямо таки пышущая здоровьем, с гладкой – шерстинка к шерстинке – шкурой. В любой другой день он бы обошел оленя стороной, не пытаясь даже покуситься на такую завидную дичь, впрочем, Драко, возможно, и попробовал бы достать зверя разрядом ножа, но парень вряд ли бы успел подобраться достаточно близко для такого удара.

 

Сегодня же Драко улыбнулась редкая удача. Первый олень, что встретился ему за эту неделю, оказался к тому же ещё и подранком. Животное припадало на переднюю, искусанную и до сих пор кровоточащую, ногу – от голени кто-то отхватил приличный кусок мышц. Соскучившись по сытной, давно уже не попадавшейся дичи, Драко не устоял перед чересчур заманчивой перспективой полакомиться олениной на ужин. Но судя по тому, что олень дважды едва не свернул неудачливому охотнику шею, животное пока еще не настолько ослабло, чтобы слизеринцу удалось с ним справиться. И все же юноша не мог заставить себя оставить в покое почти загнанную добычу.

 

Маячившая перед глазами вероятность легкой победы и последующего сытного ужина сделала его на удивление терпеливым, слизеринец то и дело твердил про себя: «Еще чуть-чуть и ты – мой».

 

Под ногой отчетливо хрустнула ветка, парень зло ругнулся про себя, а олень, боязливо подпрыгнув, пустился наутек, припадая на раненую ногу. Охотничья вылазка непозволительно затягивалась, Драко намного дальше обычного отошел от лагеря, но, даже осознавая всё это, он не мог заставить себя отступиться от такой невероятной находки. Олень был почти в его власти, и без добычи слизеринец возвращаться не собирался.

 

Он последовал за измотанным животным, правда, чуть торопливее чем раньше, Драко подрастерял охотничий азарт, вспомнив о девушке. Беспокойные мысли о том, что может случиться в лагере в его отсутствие, не давали юноше всецело сосредоточиться на охоте.

 

Гермиона, наверное, уже встала, а проснувшись, девушка тут же превращалась в ходячее расстройство. А самым досадным было её неуемное стремление удрать, стоит ему лишь на минуту повернуться к ней спиной. Парень думал, что сегодня ночью она не отважится совершить побег. Гриффиндорка не настолько глупа, чтобы бездумно удрать в темноту и неизвестность. Он на это, по крайней мере, рассчитывал. Хотя она уже сбегала в разгар грозы, но это слизеринец отнес на счет паники охватившей её после пробуждения. Нет, если девушка и решится от него сбежать, то выберет более удачное время и место.

 

«Она, наверное, сейчас сидит у костра, дуется, размышляя о том, как сильно меня ненавидит, и нетерпеливо ждет моего возвращения», – мысль немного притупила его беспокойство.

 

Даже учитывая её жалкие попытки сбежать, их отношения немного наладились (или ухудшились?), став даже лучше, чем он рассчитывал изначально. Он уже некоторое время питал твёрдую уверенность, что, дождавшись пока он уснет, девушка постарается размозжить его голову камнем, либо попытается столкнуть его с обрыва, когда парень повернется к ней спиной. Но, очнувшись, гриффиндорка не предприняла ни одной попытки покуситься на его жизнь. (Это вроде добрый знак, или нет?) Напротив, она… притихла, как-то слишком даже притихла, стала покорной.

 

И его до чертиков испугало это её молчаливое спокойствие. Не к добру оно, ох не к добру. Её неразговорчивость, вынуждала парня гадать, что же она задумала. В открытую она на него пока не нападала, но возможно это лишь дело времени. Или гриффиндорка планирует новый побег? А может, она решила разделаться с ним каким-нибудь простым, но от того не менее эффективным способом? Подстроить какую-нибудь хитрость, предусмотреть которую он не в силах?

 

Гадать, что у неё на уме оказалось занятием сверх меры утомительным, а необходимость все время быть на шаг впереди гриффиндорки, по большому счету, казалась ему просто невозможной. Слизеринец спал и видел, как бы по-быстрому разобраться с этой проклятой чехардой, прежде чем девушка вновь сорвется и восстанет против него, но он понятия не имел, что предпринять. Вопреки всему парень изо всех сил старался загладить свою вину, и хотя бы за это уже вполне заслужил орден.

 

Удивительно, но Драко до сих пор благоволил к гриффиндорке. Он сам находил это крайне странным и неожиданным. Юноша предполагал, что его терпение, ставшее теперь позарез необходимым в обращении со спутницей, иссякнет еще пару дней назад. Он думал, что хорошенько разозлившись на эту занудную, упрямую, хитрющую, заносчивую и наглую сучку, он легко позабудет свои недавние обещания и, плюнув на её заботы, не станет больше утруждать себя заботами о ней, а постарается поддерживать в девушке лишь некоторую видимость жизни и ничего больше.

 

Он же признал перед ней, что теперь они квиты? Гриффиндорка наворотила достаточно дел, чтобы сравнять счет.

 

Только вот… ему захотелось большего. И желание это было продиктовано отнюдь не виной, хотя он всё ещё чувствовал себя должным ей. Теперь Драко скорее подмывала необходимость что-то доказать. Убедить и её, и самого себя. Испытывая себя на прочность, он вплотную подошел к краю, и теперь знал, насколько глубоко заблуждался на свой счет, и окружающим в нём ошибались не меньше. Теперь юноша стремился показать это ей, Гермионе – девушке, которой до его перемен больше нет никакого дела, гриффиндорке, которая в силу своих особенностей, просто не способна оценить их по достоинству. Ну и пусть, лишь бы заставить её увидеть эти перемены. Эти вздорные, не иначе, мысли вносили определенную сумятицу, но парень, тем не менее, тяготился этой назойливой потребностью.

 

Ошибаться в самом себе оказалось ещё и на удивление сложно: как теперь узнать каков ты – настоящий?

 

Все последние дни, занимаясь чем-нибудь насущным, а то и предаваясь обычным праздным раздумьям, он постоянно ловил себя на размышлениях о том, ради чего он это делает: ради себя, ради отца, или, может, ради цели стать лучшим пожирателем? А порой его собственные дела или мысли заставляли парня оглядываться через плечо, словно за ним неотступно высился невидимый страж, который мог покарать его за неподобающие пожирателю смерти суждения. Странно, ведь единственным человеком, кто когда-либо корил его за подобные мысли, был сам Драко… или скорее тот Драко, которым он себя мнил. И тогда юноша напоминал себе, что ничего страшного в этих думах нет, и что он свободен размышлять как ему заблагорассудится.

 

По крайней мере, способен до тех пор, пока не уяснит кто он такой, чего хочет добиться в жизни и каким способом планирует этого достичь.

 

Дело в том, что Драко уже давно свыкся с подсознательным убеждением, что над судьбой своей он не властен и что единственный оставшийся ему удел – служить недоделанной, порченой копией отца. Малфой-младший всю свою жизнь сопротивлялся непрекращающимся попыткам превратить его в проводника чужой воли. Будь то Люциус, Пожиратели смерти, Волдеморт, а последнее время и Серж, – что только и делал, что давил и давил на юношу, – и даже его мать. Его беззаветно любимая матушка, также как и все прочие, время от времени заражалась твердой уверенностью, что Драко надлежит вести себя строго определенным образом и думать в ничуть не менее строго определенном ключе. Он противостоял всем этим нападкам, всем кроме одной – неизбежной перспективе со временем превратиться в своего отца. Он свято верил в это, полагая, что был рожден… уже с гнильцой и эта суть всегда останется неизменной.