Вечный колокол 26 страница

Луна ушла за тучу, и на минуту темнота вокруг показалось непроглядной: наемники не дрогнули, а студенты растерялись тут же - боялись ударить своего, не знали, в какую сторону поворачивать щиты, и даже самые стойкие опускали оружие и отступали назад. На призыв Тихомирова перестроиться и сомкнуть ряды никто не откликнулся. Млад и хотел бы ему помочь, но не мог, оказавшись в самой гуще боя и тщетно стараясь прорваться к задним рядам. Глаза привыкли к темноте, но строя было уже не вернуть: ландскнехты разметали студентов, и только ватаги по пять-шесть человек, встав спиной к спине, пытались защищаться.

- Отходим! - крикнул наконец Тихомиров. - Вниз! Отходим!

Наемники смеялись, но не стремились догнать разбежавшихся студентов: к ним справа подбиралась конница, и, в минуту перестроившись, немецкий полк ударил по дружинникам сверху и вбок, не воспользовавшись взятой высотой.

Младу казалось, что бой длился не более пяти минут; на самом же деле, оглянувшись, он увидел, что окружение крепости давно прорвано, и бой идет по обеим сторонам образовавшегося прохода, по которому бегут изборяне - женщины, старики, дети, идут подводы; дорогу им прокладывает немногочисленная пешая изборская дружина, а сзади прикрывают мужчины - ополчение. Значит, прошло не меньше получаса, если не час: спустить три тысячи человек по крутому склону из крепости в долину не так-то просто, а подводы и лошадей - и подавно. Млад начал спускаться с холма, разглядывая в темноте свою сотню, но тут увидел Добробоя, который помогал идти двоим раненым студентам.

- Иди, иди, Мстиславич! - махнул ему шаманенок подбородком. - Я сам.

Млад шагнул, поскользнулся на раскатанном снегу и поехал вниз, как с горки, но внизу его подхватили сразу несколько рук.

- Построились, ребятки! - жалобно крикнул только спустившийся Тихомиров, вытирая пот со лба. - Давайте! Их почти три тысячи, разобьют нашу дружину…

Они не роптали, но боялись: разбирались по сотням медленно, оборачиваясь к долине, где шел бой, на приближавшуюся изборскую дружину, в которой было не больше ста человек; с опаской глядели на холм, где остались убитые и раненые. Те, кто сохранял хладнокровие, помогали раненым спускаться вниз, чтобы они могли уйти вместе с подводами. Млад оглядел то, что осталось от его сотни, и не увидел Ширяя. Некогда было выяснять, что случилось, но Млад не удержался, заметив рядом Добробоя, и спросил с замершим сердцем:

- Ты Ширяя не видел?

- Да вон же он, Мстиславич! - шаманенок махнул рукой в сторону. - Жив-здоров. Он такого немца жирного завалил!

Млад пригляделся и действительно увидел Ширяя - тот стоял на коленях, опустив лицо к земле, и время от времени вытирал его снегом. Млад поднял его за локоть, но шаманенок пошатнулся и едва не упал.

- Ранен? - спросил Млад.

- Не. Плохо мне, Мстиславич… Все нутро наизнанку вывернуло. Не могу…

- Давай, парень… Моги. Не позорь меня. Потом расскажешь, как завалил немца.

- А? - Ширяй поднял глаза, но тут же согнулся пополам и завыл: - Не-е-е-ет!

Млад оставил его в покое и вернулся к сотне: потребовал от десятников доложить о потерях, построил остатки - чуть больше семидесяти человек - и повел их вслед за Тихомировым. Тот направил студентов в обход холма, на его пологий склон, чтобы зайти в спину ландскнехтам, теснившим конницу.

- Давайте, сынки! - начал он. - Потом считать будем, потом разберемся, кто трус, а кто храбрец! Не до красивых слов мне! Бейте врагов, себя не жалея!

Его слова остались пустым звуком, и он поманил Млада пальцем.

- Скажи, Мстиславич. Как на вече говорил. Говорить - это ваше, профессорское.

Млад встал рядом с ним и оглядел поредевшее студенческое войско.

- А вы думали, это как с новгородскими парнями из-за девок на кулаках махаться? А? - тихо начал Млад. - Никого сюда идти не неволили. Перед вами - враги, а за спиной - женщины и детишки. Или вы не мужчины?

И в этот миг он увидел, как с обеих сторон крепость обходит вражеская конница - не меньше двух тысяч тяжело вооруженных латников, на неправдоподобно высоких конях. Тихомиров ахнул, студенты начали оглядываться, и Млад продолжил:

- Нет таких врагов, которых нельзя победить! Не вы ли хотели, чтоб земля горела у врагов под ногами? Так пусть она горит у них под ногами!

Последние слова он выкрикнул в полный голос, и словно в ответ на них со стороны крепости загрохотали взрывы - Млад никогда не видел взрывов такой силы. Столбы пламени поднимали в небо куски крепостных стен в серо-белом дыму, сполохи огня осветили долину красно-белым заревом, земля вздрогнула и зашаталась, - рванул весь пороховой запас Изборска. На миг долина замерла: и немцы, и русичи уставились на небывалое зрелище, а обгоревшие глыбы желтого камня валились на тяжелую немецкую конницу, давили людей и коней, преграждали ей дорогу. Словно камни этой земли знали, кто пришел на нее без спроса.

Ликующий крик потряс долину не слабей взрывов, русичи кинулись в бой с утроенной силой, а между двух холмов, обгоняя изборян, на коне в окружении десятка дружинников промчался юный князь. Алый плащ, в темноте казавшийся запекшейся кровью, развевался за его спиной, и знамена летели над головами всадников.

- На Псков! Давите их! На Псков! Боги на нашей стороне! - глаза Волота горели огнем, и на миг Младу показалось, что перед ним Борис: в груди остановилось дыхание, восторг, напоминавший безумие, охватил его с ног до головы.

- Вперед! - коротко крикнул Млад, поворачиваясь на полки ландскнехтов.

- Вперед! - взревел Тихомиров, и его крик подхватили сотники: студенты ринулись в бой, одержимые желанием победы, - ни страха, ни сомнений не осталось в их сердцах.

Безрассудство удесятеряет силы. Полуторатысячное войско студентов врезалось в ряды наемников так быстро, что те не успели перестроиться и принять удар. Млад отбросил щит за спину, зажав в левой руке нож: эта схватка напоминала ему шаманскую пляску. Доспех ландскнехта оставлял уязвимыми только лицо и руки, и Млад бил по лицам и по рукам, забывая защищаться. Двуручный меч Тихомирова проламывал железные кирасы, прорубал мощные наплечники и сносил шлемы с голов, а иногда и головы с плеч. Топоры крушили немцев, и тем было уже не до смеха.

Луна уходила за тучи и возвращалась, бой двигался к лесу. Сзади к студентам подошло ополчение - новгородцы отступали, обороняясь от напиравших сзади полчищ кнехтов. Дружина князя Тальгерта схватилась с остатками тяжелой вражеской конницы, задерживая ее наступление на пехоту, а изборяне скрылись в лесу, на дороге, ведущей к Пскову.

Взрыв крепости словно повредил что-то в небе, и с рассветом, нежданная и непредсказуемая, началась вьюга: дунул восточный ветер, небо заволокло снежными тучами, и вскоре к низовой метели присоединился густой снегопад - боги прикрывали отход русичей.

Новгородская дружина вышла из боя с ландскнехтами и пустилась на выручку коннице князя Тальгерта. Новгородский князь, до этого стоявший на холме, дал сигнал к постепенному отходу в лес; через несколько минут его силуэт скрылся за снежной завесой. Тихомиров, принявший приказ, выводил из затихавшего боя по одной сотне: отходили не торопясь, подбирая раненых. Ландскнехты отчаялись сомкнуть окружение и в лесу преследовать отступавшее ополчение опасались.

Ветер и снег приглушали далекие звуки, и не сразу стало понятно, отчего вздрагивает земля под ногами и что за глухой рокот катится с запада на отступавшее ополчение, но страх ощутили все. Он шел из-под ног, его рождала дрожавшая земля…

- В лес! - закричал Тихомиров тем, кто еще не успел отойти. - В лес, бегом! Быстрей!

- К лесу! - кричали командиры и псковичей, и новгородцев. - Отходим!

- Что это, Мстиславич? - спросил замерший рядом с Младом Добробой.

- Это конница, - ответил Млад и крикнул в полный голос. - В лес! Отступаем! Бегом!

И наемники, и кнехты расходились в стороны, уступая дорогу неожиданной подмоге. Судя по нараставшему грохоту, на русичей шло многотысячное войско, широкой полосой охватывая всю долину.

- А раненые? - спросил Добробой.

- Щас мы все будет ранеными! - рявкнул на Добробоя проходивший мимо Тихомиров. - Бегом! Не рыцари, так свои затопчут! Бегом!

Ополчение бежало к лесу в панике, и Млад понял, что имел в виду Тихомиров: тысячи воинов неслись прямо на оставшихся на поле боя студентов, и никто не разбирал дороги.

- Бегом! - заорал Млад что есть силы, надеясь привести в чувство обалдевших ребят. И кто-то действительно побежал в лес, но и Добробой, и еще два десятка парней рванулись в противоположную сторону - помогать раненым.

- Куда? - рычал Тихомиров. - Куда поперлись! Назад! Назад, я сказал!

Млад догнал Добробоя и подхватил за воротник, но, как обычно, не удержал:

- Назад! Затопчут!

- Оставь, Мстиславич! - неожиданно зло ответил ему Добробой. - Нехорошо это.

И ополчение приостановилось: кто-то обходил студентов стороной, а кто-то помогал, на бегу протягивая руки тем, кто не мог подняться, и тащил за собой к лесу. Добробой взвалил на закорки стонавшего парня с пятой ступени, Млад поднял на ноги мальчишку, раненого в лицо, - остальных подбирали ополченцы. Ряды давно смешались, псковичи и новгородцы бежали вместе, а сзади, уже никого не прикрывая, отходили конные дружинники.

Рокот нарастал, сотрясая землю, - кони шли неспешным галопом, постепенно набирая скорость. Сначала в снежной пелене появились лишь тени всадников - от последних рядов ополчения их отделяло едва ли больше сотни саженей. Не рыцари - наемники. Столько рыцарей не нашлось бы не только в ливонской земле, но и по всей Европе. Кони с огромными мордами в наглазниках не торопились, но от этого их поступь казалась еще более страшной.

Млад волочил на себе мальчишку - тот мог перебирать ногами, но шатался и ничего не видел, спотыкаясь на каждом шагу. Кто-то из псковичей, догнавший их сзади, взвалил вторую руку раненого себе на плечо.

- Вот так-то побыстрей будет, - подмигнул пскович Младу. Бежать сразу стало легче, но их все равно обгоняли и обгоняли.

Неутомимый Добробой бежал впереди, и, казалось, ноша нисколько его не тяготила. Навстречу им откуда-то выскочил Ширяй, надеясь помочь товарищу, но Добробой только покачал головой.

- Ширяй! Тебя только не хватало! - в сердцах сплюнул Млад: он надеялся, что шаманенок давно добежал до леса.

- Я с вами! - выдохнул тот и побежал рядом.

- Ничего, живы будем - не помрем! - засмеялся пскович. - Кони хоть и страшенные, а неповоротливые! И в лесу сразу завязнут, и через овраг не пройдут с налета - ноги переломают.

А расстояние между ополчением и конницей сокращалось, Млад чувствовал, что они не успевают, и не было такой силы, которая могла бы задержать лавину всадников хоть на минуту. Ветер дул в лицо, но коням это не мешало. В них летели копья, ножи и топоры, но это не замедляло их бега.

Спасительный овраг был в нескольких шагах, когда сзади раздались вопли, хруст костей и глухие удары - конница настигла последние ряды, колола пиками, топтала копытами, разбивала головы шестоперами. С Младом поравнялся всадник: оскаленные зубы черного коня грызли странные, непомерно большие удила, из носа струями пробивался пар, словно под седоком скакал огнедышащий змей. Млад никогда не видел близко таких лошадей - он и в шлеме не дотягивался ростом коню до холки. Зверь, сущий зверь, а не конь: говорят, такие пьянеют от запаха крови. А сзади его настигал еще один. В щит на спине ударило копье, разламывая его пополам, но броня выдержала; удар толкнул Млада вперед, но не уронил, - и в этот миг земля ухнула вниз. Конь, обогнавший его, ломая ноги, провалился в овраг, перевернулся через голову, подминая под себя всадника и двоих ополченцев.

Млад вместе с раненым мальчишкой и псковичом съехали на дно оврага, а Добробой уже карабкался вверх по крутому склону. Ширяй толкал его снизу, а с другой стороны к нему тянулись руки, помогая выбраться. Млад зажмурился, ожидая, что скакавший сзади всадник опрокинется в овраг, но тот дернул к себе поводья. Огромный зверь поднялся на дыбы, ударил по воздуху копытами, словно сожалел, что не достал добычи, а потом, придавив всадника, повалился назад, под ноги следующему ряду.

- Быстрей, Мстиславич! - Ширяй подставил плечо. - Не глазей!

- Сам выбирайся!

- Успеется!

Кустарник на краю леса давно смяли, втоптав в снег. Там, где овраг был не столь глубок, конница добралась до леса, но ее встретили лучники, и дорогу немногочисленным всадникам заступила дружина, давая возможность ополчению уйти поглубже. Давка на краю оврага задержала конницу.

 

 

Глава 4. На Псков

 

 

Они бежали еще две версты, пока совсем не выдохлись, отрядом человек в сорок, - не считая раненых, - безнадежно отставая от тех, кто уходил налегке. Первым упал Добробой, и Млад испугался, что у парня не выдержало сердце: ему было всего шестнадцать, непомерно большой рост и сила и без того не соответствовали возрасту, а тяжелая ноша вкупе с непривычными доспехами могла его и убить. Но плечи парня поднимались и опускались в такт тяжелому дыханию, и пока Млад до него добирался, тот успел прийти в себя и поднять голову. Млад сам еле дышал и еле переставлял ноги, стеганка насквозь промокла от пота, пот лился по шее из-под подшлемника, и холодный ветер, ощутимый даже в лесу, не остужал разгоряченного лица.

- Мстиславич, отдохнуть бы… - взмолился Ширяй, привалившись к толстой березе.

- Да, ребята, - согласился один из псковичей, - так мы далеко не уйдем.

Они не сговариваясь сели на снег и сначала просто сидели, вытирая им лица и хватая его ртом, надеясь утолить жажду. Но стоило немного отдышаться, на людей навалилась другая усталость: все они не спали ночь, прошли тридцать верст от Пскова до Изборска и до рассвета рубились с немцами. Млад думал, что больше никогда не сможет встать: в бою он не чувствовал чужих ударов, а тут вдруг все ушибы заныли разом; правая кисть онемела и распухла, на левой оказался выбитым палец и порезано запястье - рукавица задубела от замерзшей крови. Пальцы тряслись, как у немощного старца, руки не поднимались - даже набрать горсть снега и то было непосильно.

Добробой поднялся и сел, заглядывая в лицо спасенному парню.

- Жив… - протянул он с облегчением. - А я-то думал - вдруг покойника тащу?

- Надо волокуши для раненых сделать, - предложил пожилой новгородец, - иначе не дотащим.

- Отдохнем немного - и сделаем, - кивнул другой.

- На дорогу бы выйти… - вздохнул кто-то.

- Щас тебе - на дорогу! Там рыцари на своих чудовищах ждут не дождутся, чтоб тебе голову шестопером проломить.

- Видали, что за лошади у них? Жуть!

- Ничего. Деды наши этих чудовищ били за милую душу! Лошадь - она лошадь и есть. Вон в овраге сколько их ноги переломало!

- Это не рыцари, - тихо сказал Млад, - наемники. У рыцарей доспех богаче и удобней. А у этих - гора железа и никакого толку.

- Точно! - подхватил кто-то. - Видели, как лучники их били?

Млад посмотрел на раненого мальчишку, который сидел рядом, привалившись к его плечу. Глубокая рана шла через все лицо наискось, со щеки через переносье на лоб. Кровь еще сочилась из раны, но не сильно.

- Парень, ты живой? - спросил Млад.

Тот ничего не ответил, глаз, залитых кровью, не открыл, но лицо его чуть изменилось: он услышал.

- Живой - и ладно… - Млад похлопал его по плечу.

- Мстиславич, ты чего, ранен? - с места спросил Ширяй.

Млад покачал головой.

- А на руке чего? - не унялся шаманенок.

- Да царапина это, Ширяй, царапина… Рукавицу пробили.

- Слушай, - вдруг спросил у Млада один из новгородцев, - где-то я тебя видал. Вот только где - не помню. Университетских-то мы не всех знаем, но тебя я точно где-то видал.

- Ты чего? - набычился Ширяй. - это же Млад Мстиславич! Его все знают!

- Ветров? - переспросил другой новгородец. - Тот самый волхв?

- О как! - развел руками тот, что спрашивал. - Точно! А я без лисьей шапки тебя и не признал!

- А разве волхвы воюют? - спросил пскович, который помогал Младу тащить мальчишку.

- Млад Мстиславичу сам князь предлагал в Новгороде остаться, - гордо ответил за него Ширяй, - а он с нами пошел! Он первый эту войну предсказал, а ему никто не поверил!

- Ширяй, ничего мне князь не предлагал, - поморщился Млад, - Вернигора предлагал.

- Какая разница? - пожал плечами шаманенок.

- А ты все что угодно можешь предсказать? - с сомнением посмотрел на него пскович.

- Нет, конечно… - вздохнул Млад. - Погоду мог… А вот метель сегодняшнюю не предсказал.

- Метель нам боги послали, чтобы на Псков незаметно отходить, - пробормотал кто-то. - Интересно, надолго ли?

- Надолго, - кивнул Млад, - теперь точно могу сказать: на двое суток, не меньше. А потом будет оттепель.

 

Они прошли не больше десятка верст, когда следы отступавшего ополчения замело окончательно. До темноты оставалось часа два, но по пути им встретилась пустующая заимка с крепкой избой и сараями. Поспорив немного о том, что неподалеку от заимки должна быть деревня, не решились искать жилье в метели и остановились на отдых и ночлег. В теплой избе разместили раненых, а те, кому не хватило места, пошли ночевать в горницу. Опытный в таких ночевках пскович - охотник - сумел развести огонь в железном котле, со всех сторон обложив его камнями, и вскоре в вымерзшей горнице стало немного теплей. Чтобы не задохнуться от дыма, пробили дыру на чердак.

Никаких съестных припасов ни в избе, ни в амбаре, ни в погребе не нашлось: хозяева покинули заимку, забрав с собой и скот, и хлеб. В подклете набрали немного замерзшей репы и сварили отвратительную, склизкую похлебку - она только раздразнила голод.

Быть костровым вызвался Ширяй - он, на удивление, не чувствовал усталости, наоборот, шустрил, балагурил и был странно возбужден. Раз десять успел рассказать о том, как убил ландскнехта - ударом копья в лицо. У него это вышло случайно, в самом начале боя. Не каждый студент мог похвастаться тем, что убил, а не ранил наемника, но над Ширяем посмеивались, припоминая, как он после этого ползал на карачках, выворачивая нутро на снег. Ширяй нисколько не обижался - подвига это в его глазах не умаляло. Но есть похлебку из репы не мог: при виде еды лицо его побелело и заострилось, как у тяжелобольного.

На ночь не стали снимать доспехи: никто не знал, что ждет их на рассвете и не идут ли по их следам отряды неприятеля. Взрослые ополченцы установили поочередные дозоры, предоставив студентам возможность спокойно спать.

Млад думал, что не сможет уснуть, но едва опустился на сено и завернулся в плащ, мгновенно забылся сном, несмотря на ломоту во всем теле и боль от ушибов.

Ему казалось, проспал он не больше минуты, когда кто-то потряс его за плечо. Млад вскочил, хватаясь за меч, положенный рядом.

- Тише! - шикнул на него Ширяй. - Это я. Все в порядке.

Млад опустился обратно в сено - сердце выскакивало из груди от испуга, он и не думал, что может так испугаться!

- Что, сменить тебя? - спросил он у шаманенка и зевнул.

- Не. Мне поговорить надо.

- Ширяй, ложись спать, я за тебя посижу… - Млад сел и осмотрелся: все спали, в котле потрескивали дрова и освещали горницу живыми, непоседливыми сполохами огня.

- Мстиславич, это очень важно! - зашипел Ширяй. - Ну правда! Не смейся надо мной!

Млад никогда ни над кем не смеялся.

- Ладно, - он вздохнул и пересел поближе к огню, кутаясь в плащ: и дыра в потолке, и хлипкие окна вытягивали тепло от огня мгновенно.

- Ты только не смейся, Мстиславич… - повторил Ширяй, разжал кулак и протянул Младу открытую ладонь. - Во, смотри. Это я в дровах нашел, когда к поленнице спускался.

Млад нагнулся, рассматривая, что такое мог обнаружить Ширяй.

- Оберег? - спросил он. На ладони парня лежал маленький кожаный мешочек, стянутый тесемкой. В похожие мешочки люди кладут горсть земли, уезжая на чужбину.

- А теперь посмотри, что у него внутри! - глаза шаманенка вспыхнули. - Посмотри-посмотри!

Он развязал тесьму дрожащими от волнения пальцами и вытряхнул на руку махонький свиток.

- Я говорил - это заклинание! Вот, такие же буквы, как на тех, которые вы в устье Шелони нашли! И знак смерти в начале и в конце! Они эти заговоры на бумаге пишут и как обереги используют!

- И где ты это нашел? - Млад зевнул. Находка Ширяя, несомненно, заслуживала внимания, и ее следовало передать Родомилу, но с этим можно было подождать и до утра…

- В поленнице, в самом низу, она зацепилась за сучок, - наверное, тесьма порвалась, когда человек дрова вываливал. Но и это не все…

- Чего? - Млад снова зевнул.

- Да перестань ты зевать! - Ширяй сжал кулаки. - Я серьезно говорю!

- Я верю, верю, - вздохнул Млад, - просто спать хочется.

- У Градяты был такой же оберег. Я много раз видел.

Млад пожал плечами - ничего удивительного.

- Мстиславич, послушай… Ты только не смейся надо мной… Это и есть оберег Градяты! Только не тот, что я видел, а старый.

- С чего ты взял?

- Я… я сидел и смотрел на огонь… Я не хотел тебя будить… Я бы до утра подождал… Но тут… Я чувствую колдовство, понимаешь? Я его чувствую. Оно тут везде. В этой горнице. Мы не случайно сюда зашли, нас боги сюда привели!

- Ширяй… Боги могут вести на битву, но сюда, уверяю тебя, мы вышли по своей воле.

- Может, не боги. Может, судьба, - легко согласился Ширяй, - я не знаю. Я держал его в руках, смотрел на огонь и вдруг увидел… Увидел Градяту здесь. Но он сразу исчез. Вот я и подумал: мне сил не хватает. А если вместе, можно попробовать… А?

- Можно, - пожал плечами Млад. Ширяй не был волхвом, но кто же знает, когда в человеке просыпаются эти способности? Он убил человека, это потрясло его и запросто могло обострить ощущения и способности, в том числе волховские.

- А ты можешь, как Белояр? - вспыхнули глаза шаманенка. - Ну, как при гадании в Городище, а?

- Знаешь, это неудачный пример. В Городище, считай, и не было никакого гадания - только морок… Но я понял, о чем ты говоришь… Нет, я не кудесник, я гадатель. А Белояр, напротив, гадателем не был. Но давай попробуем… Мы же шаманы. Мне кажется, это что-то вроде подъема, только совсем невысоко. И костер уже есть.

- А… мы ж перебудим всех… - Ширяй огляделся.

- Мы тихо. Помнишь, я говорил, что могу подняться наверх даже из дома? Теперь я буду поднимать тебя, но ты должен мне довериться. Как в первый раз, когда мы с тобой поднимались, помнишь?

- Еще бы! Может, Добробоя разбудить?

- Нет. Двоих мне будет не поднять. Хорошо, что ты ничего не ел: налегке проще. Давай попробуем. Но доспехи придется снять - сомкнутые кольца не пустят наверх.

 

Сила Ширяя потрясла Млада: он не раз поднимался вместе с шаманенком, но никогда не чувствовал такого. А может, это оберег, зажатый в его кулаке, разводил в стороны темноту? Вещи хранят силу своих хозяев… Видения были ясными, несравнимо яснее тех, что он видел при гадании на Городище, яснее, чем картины будущего, внезапно являвшиеся ему. Млад мог разглядеть каждую мелочь - стоило только всмотреться, вслушаться.

Осенний вечер и красный закат перед ветреным днем… И бумага на подоконнике, освещенная красным закатом. И человек, склонившийся над бумагой, - в цветастом кафтане, смуглый, темноволосый и широкоплечий.

- Здесь кто-то есть, тебе не кажется? - человек оглянулся через плечо, и Млад узнал того чужака, которого видел перед вечем после гадания, того, который напал в лесу на Родомила. Он говорил на незнакомом языке, но смысл сказанного был совершенно ясен.

- Оставь. У них нет никого, кто может проникнуть сюда. Я поставил защиту, - это сказал Градята, вышагивая по горнице из угла в угол.

- На всякую защиту найдется тот, кто ее сломает. И всякая защита со временем слабеет.

- Когда она ослабеет, нам будет все равно. Лучше расскажи, что ты там насчитал, - Градята подошел к чужаку поближе и заглянул в бумагу.

- Ты все равно ничего не поймешь, - чужак прикрыл бумагу рукой. - Иессей прав во всем, кроме одного: смерть князя гораздо вероятней, чем он говорит.

- Иессею не нужно ковыряться в Книге, чтоб что-то знать. Он видит, - проворчал Градята.

- Иессей слишком заносчив, и Книга этого не простит. Но дело не в этом: мне кажется, он нарочно нагнетает на нас страх, чтобы мы не расслаблялись. Он давно сторговался с Богом о власти на этой земле и теперь хочет, чтобы все шло как по маслу. Его пугает любое препятствие.

- А эти препятствия есть?

- Препятствия есть всегда, но нет неустранимых препятствий. Книга говорит, их можно преодолеть.

- И все же: что это за препятствия, которые так пугают Иессея? - Градята снова заглянул в бумагу, и чужак перевернул листок.

- На пути к смерти князя, в числе прочих, стоит однорукий маг - очень сильный маг, ничуть не слабей Иессея. Наверное, Иессей боится именно его.

- Это, должно быть, волхв Белояр, - презрительно скривился Градята.

- Волхв Белояр будет убит. Он жалок по сравнению с Иессеем, равно как и его возможный преемник.

- В Новгороде нет никаких одноруких магов. Как и сильных магов вообще. Иессей бы давно увидел такого.

- Почему обязательно в Новгороде? Сидит какой-нибудь старец на берегу Белоозера, глядит на воду, отгородившись от всего мира… И потом: равного Иессей может и не увидеть, тем более на расстоянии. Этот маг может и вовсе не появиться, его число в раскладе - одна двадцать четвертая. Даже у преемника Белояра число побольше - одна восьмая. Напрасно Иессей не смотрит в Книгу, он бы перестал перестраховываться. Меня больше занимает другой вопрос: как бы князь не умер раньше времени.

- Вот это точно не наше дело, - фыркнул Градята. - Не лезь во что не просят.

- Ты удивительно нелюбознателен, - усмехнулся в ответ чужак, - ты никогда не станешь великим.

- Хочешь обойти Иессея?

- Я моложе, а Иессей не вечен. Нет, тут определенно кто-то есть, - чужак осмотрелся и понюхал воздух, - железом пахнет. Кровью.

- Оставь. Никого тут нет. И железо не пахнет.

- Пахнет. Особенно смоченное в крови.

- Ваше колено - сущее зверье… - поморщился Градята. - Кто еще там стоит на пути?

- Зачем тебе это? Ты же нелюбознателен? - спрятал улыбку чужак.

- Я хочу знать, что за работа мне предстоит.

- Много тебе предстоит работы. Вот человек со знаком правосудия на челе… Одна шестая.

- Посадник?

- Нет, посадник со знаком миротворца. Одна сорок восьмая. Его можно убить, смерть его не стоит на пути к смерти князя. А этот - судейский, его убивать нельзя: его смерть помешает. Одна четверть - число его смерти.

- Купить? - поднял брови Градята.

- Купить человека со знаком правосудия на челе? - расхохотался чужак. - Это интересно.

- Запугать?

- Я подумаю. Можно сделать его орудием так, что он и сам этого не заметит. И все же… Как бы князь не умер раньше времени…

- Иессей разберется.

- А я все же посчитаю, - кивнул чужак. - Все равно здесь больше нечем заняться. А ты иди, погуляй, что ли… Посмотри на здешние красоты. И защиту я, пожалуй, поставлю сам.

 

- Мстиславич, а что такое «маг»? - Ширяй лежал на сене, подперев голову рукой. Он нисколько не устал, наоборот, глаза его продолжали лихорадочно блестеть.

- Кудесник. Это слово пришло из Персии в Грецию и вначале означало всего лишь огнепоклонника. А потом им стали называть кудесников.

- Надо найти этого однорукого кудесника.

- Я напишу Родомилу. Как только дойдем до Пскова, я напишу.

- А князю скажешь? - шаманенок вскинул голову.

- Не знаю. Тебе не показалось, что речь идет о смерти от естественных причин? Иначе бы они не говорили о том, что он может умереть раньше времени.

- Может, они хотят убить его так же, как Бориса? И боятся, что яд подействует быстрей?

- Ни разу не было сказано об убийстве. Я все думаю, что значит «раньше времени»?

- Надо предупредить князя. Чего ты боишься, Мстиславич?

- Видишь ли, если речь идет о смерти от естественных причин, например от болезни, - возможно, князь уже знает об этом. И мое сообщение не даст ему возможности бороться, - Млад пожал плечами: тревожить князя теперь, когда он собрал силы на войну?

- Но ты же не скажешь ему о том, что он обязательно умрет! Скажешь, что они хотят его смерти, и все!

- Ширяй, он и без нас знает, что они хотят его смерти. Но он должен сделать что-то перед смертью, а что - мы так и не узнали…

- Как ты думаешь, что они здесь делали?

- Не знаю. Ждали чего-то по дороге к Новгороду. Какая разница?

- Градята появился в университете в середине осени. Я помню. Значит, прямо отсюда - к нам. Мстиславич, а откуда берутся кудесники?

- Оттуда же, откуда шаманы. Эти способности наследуются, но только отчасти. Например, мой отец - волхв-целитель, а я - волхв-гадатель. Кудесник - очень редкий дар и требует долгого обучения, чтоб развернуться в полную силу. Поэтому кудесники, как правило, старики и зачастую - долгожители. Чем больше опыта накапливает кудесник, тем сильней проявляется его дар.

- Значит, этот чужак может со временем стать таким же, как этот их Иессей? Если будет долго учиться?

- Боюсь, Иессей - это тот, кого Перун назвал избранным из избранных. И, сколько бы он ни обучался, избранным из избранных его могут сделать только боги.

 

На следующее утро у повети дозорные увидели огромного черного коня. Сначала они подняли тревогу, но, разобравшись, поняли: конь пришел без всадника, искал людей и еду. И нашел.