ФОРМА ПРЕДМЕТА. 3 страница

Как они потом выяснили, Силовик оказался ментом из отделения милиции, находившегося неподалеку от заводского комплекса. Если попытаться представить, сколько сотрудников оттуда могло бы набежать на базу и что бы тогда здесь происходило, на ум приходят картины одна печальней другой. Но, видимо, в момент бомбежки у них нашлись дела поважнее, и из всего милицейского улья в убежище оказался только этот щуплый нервный персонаж. «Впрочем, мог оказаться экземпляр и намного хуже», — подумал Саша, припомнив, каких ментов ему доводилось встречать.

Звали его то ли Костя, то ли Юра, никто точно не знал, потому что прозвище «Силовик», соскочившее с острого Сашиного языка еще в самом начале всех событий, намертво прилипло к бойцу, и по­другому его на базе никто не называл. Наверное, оно понравилось всем своей абсурдностью — Силовик был мелкий, тщедушный, плюгавый и с чем бы то ни было сильным никак не ассоциировался. Хоть ему и очень хотелось бы этого, без сомнений.

Служил он обычным милиционером­бойцом. Пронюхав каким­то образом про ба­зу, он решил, что это его персональный Клондайк. И периодически таскался сюда, что­то высматривая, вынюхивая, цепляясь к музыкантам без каких­либо поводов.

Но его последний визит на базу, как это ни печально, сильно затянулся.

Жилось Силовику тут, конечно, не особо уютно, но в этом, на самом деле, был виноват исключительно он сам. Музыканты в большинстве своем народ не особо конфликтный. Конечно, никто не любил милицию, но и испытывать к менту, тем более такому слабому и жалкому, ненависть на пустом месте никто не собирался.

Но этот рьяный мент умудрялся ювелирно подпитывать негативное отношение к себе почти у всех жителей базы: постоянные подколы Раджаба и Карима, какие­то нелепые попытки поучать всех, кто встречался у него на пути, особенно молодых панков и их эмо­девчонок. Юмор у Силовика был солдафонский, тупой и предсказуемый, что еще больше всех раздражало, и каждый старался избавиться от его общества. Саша просто посылал его куда подальше, и все.

При этом боец постоянно пытался лезть в вопросы управления базой. Он делал массу дебильных предложений по организации рабочего процесса, командовал к месту и не к месту, считая, что он находится здесь как раз для того, чтобы следить за всеми и раздавать указания. Только от него то и дело можно было услышать такие термины, как «комендантский час» или «дружина», он то предлагал устроить специальный карцер для устрашения отлынивающих от работы, то назначать каких­то дежурных для слежения за порядком... в общем, веселил обитателей базы, чем мог. Силовик постоянно бродил и донимал всех, бормоча что­то про закон и порядок, совершенно игнорируя тот факт, что порядок на базе и так был и никто в «органах внутренних дел» особо не нуждался.

Раньше, когда за ним стояла вся исполинская государственная махина, с такими, как он, приходилось вести себя осторожно и как минимум вежливо слушать, на всякий случай поддакивая. Но теперь, когда весь стоящий за ним аппарат бесследно исчез и Силовик, может быть, вообще был последним ментом на планете Земля, его поведение, пожалуй, было как минимум странным.

Вот и сейчас боец закатил тележку внутрь, по­пацански сдвинул шапку на затылок и уставился на ребят своими рыбьими глазами.

— Чего сидим? — брезгливо спросил он.

Саша промолчал. Раджаб с Каримом переглянулись и тоже оставили вопрос Силовика без ответа.

— Работать только я, что ли, должен? — настырно продолжил боец. — Жрать так всем подавай, а как отвернешься, сразу все сидят сложа руки.

Он, видимо почувствовав себя на коне, распалялся все больше и больше.

— Эй, вы, чурки! — окрикнул он Раджаба и Карима. — Вы че, совсем русский язык понимать перестали? Отупели вконец, или че? Я с кем разговариваю? Понаехали к нам сюда, в бомбоубежище еще пролезли, и че, вот так собираетесь без дела сидеть? Неплохо придумано! — Он всплеснул руками и противно захихикал, довольный своей убогой и мерзкой шуткой.

Раджаб и Карим, так и не сумевшие преодолеть в себе свойственный приезжим гастарбайтерам трепет перед людьми в форме, молча встали и пошли к следующему шкафу, выдирать из него платы и провода, чтобы потом положить к остальным. Силовик, отлично чувствовавший, что из всех жителей базы только для этих миролюбивых и неприхотливых ребят имеет значение его должность и форма, старался использовать это изо всех сил при малейшей возможности.

Саша порой поражался их терпению, ему казалось, что рано или поздно один из них таки придушит Силовика где­нибудь в темноте.

— Я... — снова начал говорить мент.

Саше надоело это слушать.

— Ты заткнешься или нет, урод? — угрожающе сказал он и встал. — Ты у нас коренной москвич, наверное? Ну так и вали наверх в свою Москву, если такой умный. Туда, откуда приполз.

Саша стоял, сжав кулаки, и чувствовал, что теряет самообладание.

Мент понял, что перегнул палку.

— Я и так в Москве, — буркнул он, еще раз покосился на азиатов, нагрузил телегу платами и мотками проводов и вновь скрылся в проеме двери.

Саша встал и пошел к Раджабу и Кариму.

Изредка переговариваясь, они продолжили работать, остервенело выдирали из шкафов начинку и с грохотом, разлетавшимся по бетонным коридорам подвала, опрокидывали очередной шкаф на землю.

Лампа давала мало света, и работать приходилось почти в темноте, но за полгода, проведенные под землей, глаза успели привыкнуть к такому положению дел.

Сам факт, что лампы светят и ток до сих пор бежит по проводам, уже являлся фантастикой, необъяснимым и судьбоносным явлением. Сейчас прошло слишком много времени, чтобы наличие электричества в сети базы перестало быть предметом общего обсуждения, поводом для разговоров и причиной страхов.

Как загорелись тогда каким­то волшебным образом, на исходе первого дня в заточении, лапочки под потолком, так с тех пор свет был, и все — и никто до сих пор точно так и не знал, откуда приходят в распределительный щиток, находящийся в углу цеха, толстые силовые провода и где они берут свое начало, да сейчас уже многих и не интересовал этот вопрос. Главное, что невидимый генератор исправно работал, снабжая элект­ричеством всех немногочисленных обитателей базы.

О том, что случится, если электричество возьмет и исчезнет, говорить было не принято. Слишком очевидным был ответ на этот вопрос, и вдаваться в нюансы и подробности, пусть и умозрительно, никому особо не хотелось.

— Все, на сегодня хорош, мне кажется, — сказал Саша устало, привалился к стене и оглядел комнату. Почти все шкафы ровными рядами лежали на полу, завтра можно будет начинать наполнять их опилками и землей.

Они выключили лампу и пошли обратно в сторону базы. Раджаб с Каримом шли впереди, а Саша замыкал процессию, освещая фонариком дорогу и бегло проглядывая помещения, встречавшиеся у них на пути.

Вдруг, в одной из нежилых, заваленных заводским хламом комнат, где сверху капала вода, луч фонаря выхватил из кромешной темноты силуэт человека, сидящего спиной на стуле прямо в центре.

Сашу будто бы ударило током, он замер как вкопанный, не в силах вымолвить ни слова. Страх сковал грудь холодным обручем.

Человек повернулся, и Саша шумно выдохнул, чувствуя, как продолжают дрожать ноги.

Ваня. Это был Ваня.

Раджаб и Карим остановились и встревоженно смотрели на Сашу. Он помахал им рукой:

— Идите, я вас догоню.

Раджаб кивнул, и они с Каримом пошли дальше по коридору, свернули за угол и через минуту их голоса стихли.

Саша зашел в комнату, обошел большую лужу на полу и подошел к Ивану.

— Ну и местечко ты себе нашел, — сказал он, поежившись. — Я чуть в штаны не навалил, когда тебя увидел.

Ваня, не поворачивая головы, медленно ответил:

— Послушай, как капли на пол капают красиво... кап... кап... кап... Тут акустика такая, можно сидеть и слушать часами... — В последнее время у него всегда был какой­то пугающий, бесцветный голос, и Саша поежился. Он не видел в этой сырой, грязной и темной комнате ничего красивого и хотел поскорей вернуться на базу.

— Ну на фиг, я лучше пойду домой, там все же повеселей. Ты пойдешь?

Ваня молча, не поворачиваясь, мотнул головой.

— Ну, как хочешь, — сказал Саша. — Я пошел.

Он направился в сторону двери, возле выхода он еще раз повернулся и задумчиво посмотрел на Ивана.

Тот так и сидел на стуле, сгорбившись над экранчиком мобилы.

В последнее время Ваня вообще почти не выпускал из рук телефон.

Он и раньше проводил уйму времени, прижав к уху трубку и разговаривая со своей женой, порой совершенно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Поэтому телефон, всегда значивший для Вани очень много, теперь приобрел для него просто болезненное значение.

Вообще мобильные телефоны стали странным, но неотъемлемым элементом этой необычной подземной жизни. Маленькие разноцветные коробочки, которым никогда уже не суждено было оказаться в зоне уверенного приема. Возле нарисованных антеннок в маленьких экранчиках уже никогда не появится ни одного деления. Теперь они превратились в волшебные шкатулочки, в которых каждый из выживших хранил частичку мира, чьи яркие образы уже начали постепенно забываться. Эсэмэски от друзей и любимых, фотографии, коротенькие видео с дружеских тусовок или каких­то интересных событий на улице, где за кадром шумели машины и слышен был многоголосый гул города, весь этот мультимедийный мусор превратился для людей в поистине бесценные сокровища. Телефоны подзаряжались и бережно хранились, используемые в повсе­дневной жизни в основном в качестве часов и фонариков — у кого­то фонарики были встроены в аппарат, кому­то приходилось светить синим холодным светом экрана. Только Силовик как­то попытался ввести на базе нормирование пользования током и предлагал запретить зарядку телефонов как ненужных нынче вещей, в целях экономии электричества. У него самого была только безликая и бездушная казенная рация, которая давным­давно села. Зарядки к ней у него не оказалось, но он все равно гордо таскал ее как необходимый элемент дизайна на форменном ремне.

Ваня же свой телефон очень оберегал, у него была одна из самых продвинутых моделей, с большим объемом памяти, в ко­торой, наверное, сохранилось очень много разной информации. Его часто можно было увидеть в совершенно неожиданном месте, в темном углу какой­нибудь дыры, с окаменевшим лицом, казавшимся мертвенно­синим в холодном свете экрана телефона, или сидящим на полу в одной из дальних нежилых комнат и с отрешенным видом рассматривающим какую­нибудь лужицу, которую образовывали капающие с потолка мутные капли.

Саша, кстати, свой мобильник давно, еще на той самой последней вечеринке, умудрился где­то потерять.

Он еще раз посмотрел на Ванька, вздохнул и пошел дальше. Что­то неладное с ним творится, подумал Саша. В последний раз он видел его более­менее нормальным только на той вечеринке, когда закрылись ворота. С тех пор Ваня ходил по базе мрачный, как могила, не особо общаясь даже со своими близкими друзьями.

Саша вышел из коридора тридцать восьмого корпуса и оказался в сорок первом, можно сказать, «родном углу». Он прошел насквозь курилку, где они сидели, когда вырубило свет, и зашел в администраторскую к Лене.

Леня сидел за своим столом и заматывал бинтом запястье правой руки. Услышав шум, он резко повернулся к двери и посмотрел на Сашу. У него был изможденный вид, он сильно похудел и осунулся за последнее время. Ему, как человеку, фактически взявшему на себя руководство базой, сейчас было особенно тяжело, это было видно по его вымученному взгляду.

Саша подошел ближе и спросил:

— Что с рукой?

Леня завязал бинт узелком и отмахнулся.

— А, ерунда. Кругом железо это сраное, каждый день где­нибудь да поранишься.

Он поморщился и спросил:

— У вас как дела?

— Нормально, — ответил Саша, сидя с закрытыми глазами на диване.

— Почти разгребли все, завтра во второй половине дня можно будет засевать споры.

— Это хорошо, — сказал Леня и добавил тихим голосом: — Наверное.

Саша нахмурился и посмотрел на него:

— Что значит наверное?

Леня отвел взгляд. Его глаза, обычно живые и лучащиеся энергией, сейчас были тусклыми и безжизненными, как перегоревшие лампочки.

— Устал я от всей этой возни, Сань. Трендец как устал, — горько добавил он и за­молчал.

Саша хотел было что­то возразить, но тут он продолжил:

— Зачем это все, а? Ну че мы тут копошимся, как муравьи, в этом индустриальном аду? Я, как только после первого шока отошел, плюс когда мы склад нашли, про грибы вспомнили, то да се, подумал: вот же повезло нам. Сидели тут, на базе, и так считай безвылазно, да и пересидели всю жесть сверху. Счастливчики, блин. А сейчас вот думаю, какие же мы на хрен счастливчики? Все держатся из последних сил, постоянно грызня и возня эта... — Его лицо исказилось гримасой, он помедлил и тихо добавил: — Я уже иногда думаю забить на все, сказать: делайте что хотите, все всем отдать, пусть люди обожрутся этим говенным пюре и перегрызут друг другу глотки из­за тушенки, а потом дохнут тут, в этих подвалах. — Он уронил голову на стол и замолчал.

— Ну ты че это так расклеился, дружище, — начал говорить Саша, и тут дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился один из молодых панков по имени Олег.

Леня разом встрепенулся. От слабости, охватившей его буквально несколько секунд назад, не осталось и следа.

Олег, бледный, с вытаращенными глазами, с вызовом затараторил:

— Вы не имеете права так поступать! Мы, в конце концов, не обязаны вообще вас слушаться, кто вы такой?

Леня холодным голосом, не терпящим возражений, сказал:

— Заткнись на секунду, а потом объясни конкретно, че тебе надо.

Олег раскрыл было рот, чтобы сказать что­то явно очень серьезное, но потом просто выпалил:

— Дайте еды. Я просил у вашего напарника, Алексея, но он сказал «нет». А у меня девушка заболела, ей нужно есть, нужны силы... — Он промямлил последние слова и замолк, глядя на Леню.

Леня с шумом выдохнул воздух и спокойно сказал:

— Пойди, возьми два супа. Скажи, что я разрешил.

Олег тут же развернулся и исчез, хлопнув дверью.

Леня перевел глаза на Сашу.

— Ну вот, что я тебе говорил, а? Даже спасибо не сказал... — он задумался, а потом, усмехнувшись, добавил, кивнув подбородком в сторону двери, за которой скрылся Олег.

— Слышал это? Как заговорил! У моей девушки! Это он про одну из этих эмо­девочек, не помню, как ее зовут. А раньше эти же панки сопливые ходили после репетиций тут и подкалывали их, на чем свет стоит, не раз видел. — Леня устало рассмеялся.

Сашу тоже позабавила эта подробность. Вот как, оказывается, подземелье расставило все по своим местам.

— Сейчас общий сбор будет, — сказал Леня. — Чувствую, опять пройдет все сурово. Ну да ладно. — Он встал и прошелся по комнате, разминая ноги. — Чему быть, того не миновать.

Они еще немного посидели в комнате, отдыхая и изредка переговариваясь, и отправились на встречу.

Когда они вошли в помещение неподалеку от входа на базу, где в последнее время стали проводить общие собрания, там уже находились почти все жители, за исключением, разве что, Кирилла с его товарищами, которые остались в цеху.

В помещении было шумно, все разом что­то говорили, каждый свое, и хор голосов напоминал растревоженный пчелиный улей.

Когда Леня с Сашей вошли внутрь, все на какое­то время замолчали, но в воздухе все равно осталось висеть тяжкое ощущение затишья перед бурей.

Леня прошел вглубь и встал к стене с таким видом, будто пришел на собственный расстрел.

— Надо обсудить ряд моментов, — сказал он, мрачно обводя взглядом людей, внимательно следивших за ним со своих мест. Лица у всех были осунувшиеся и бледные, у кого­то печальные, у кого­то злые.

— Я хочу, чтобы все рассказали о положении дел на своих рабочих объектах, чтобы мы могли...

Тут, не дав ему договорить, один из юнцов­панков встал и громко заявил:

— А почему это мы вообще должны вас слушать? Что вы тут командуете всеми? Устроили какой­то коммунизм, заставляете всех работать до изнеможения непонятно для чего, пайки эти придумали мизерные! Склад никому не показываете, может, сами жрете с него вовсю! — выпалил он и замолк, с вызовом глядя на Леню.

Леня, широко расставив ноги и чуть наклонившись вперед, оперся на спинку стула и тяжело, исподлобья, посмотрел на говорившего сопляка.

— Слов­то каких понахвататься в школе успел. Коммунизм, говоришь? Не нравится тебе? Хочешь, капитализм установим? В российском, так сказать, виде? Я тогда официально буду считать, что все запасы на складе мои лично, вас кормить только по праздникам и бегать тут по коридорам с мигалкой и в сопровождении милиции, — он посмотрел на Силовика и криво улыбнулся. Тот, кажется, не понял иронии и сделал важное лицо.

— Ваши шутки сейчас... — начал было говорить панк, но тут Леня резко выпрямился и с оглушительным грохотом отшвырнул в сторону стул.

Все разом смолкли.

— Хватит! — рявкнул он так, что у Саши зазвенело в ушах.

Леня грозно навис во всю высоту своего немаленького роста и медленно, зловещим тоном проговорил:

— Ты у нас самый умный? Знаешь, как все должно быть устроено, наверное? У тебя что на футболке намалевано? Анархия, да? То есть ты у нас революционер, видимо, система на тебя давит, и ты, как и положено юному борцу с системой, с ней борешься? Знаешь, что такое анархия? Или нет, энтропия? Это еще круче, чем анархия. Совсем хаос. Как наверху, наверное. Хочешь туда, может быть? Если тебе так плохо здесь? Мы тебя держать не будем, вали куда угодно. Ваше репетиционное время закончилось давно, — зло добавил он и замолчал, сверкая глазами.

Панк, ошарашенный этой тирадой, стал испуганно озираться по сторонам.

Тут неожиданно оживился Силовик:

— А че это вы на молодежь давите? — В повисшей тишине голос мента прозвучал особенно противно. — Вон, заставьте лучше чурок больше пахать, хоть какая­то от них польза будет, а ребята вас слушать не обязаны, вы им вообще кто?

Саша, с трудом сдерживая злобу, посмотрел на бойца. Тому явно было наплевать на молодежь. Но ради того, чтобы обзавестись хоть какими­то союзниками в своем противостоянии с администраторами базы, он был готов на все. «Какое же ты все­таки ничтожество», — подумал Саша, глядя на это щуплое существо в грязной серой форме.

Панк, ошарашенно наблюдавший за разгоревшейся перепалкой, встрепенулся и вдруг выбежал из комнаты. Было видно, что ему просто плохо, что он слабый пятнадцати­ или семнадцатилетний сопляк, психика которого попросту не выдерживает нечеловеческого испытания, которое обрушилось на них. Саше стало его жалко.

— То же мне, Че Гевара, — грустно сказал ему вдогонку Леня и усмехнулся. — А ты, — повернулся он к Силовику, и в его голосе снова зазвучала сталь. — Ты успокойся, и люди к тебе потянутся. Пойми, никто не будет тебя слушать, как бы ты ни пыжился. Не в то место ты попал, чтобы напугать кого­то своей шкурой серой и засаленной шапкой с кокардой.

Силовик стоял и сверлил Леню ненавидящим взглядом.

— Успокойся, — сказал тот еще раз, глядя менту прямо в глаза. — И жизнь станет намного легче, вот увидишь.

Но мент не унимался. Несколько секунд подумав, он выпалил:

— Мне нужна комната на территории базы. Вы должны мне ее дать.

Леня удивленно вскинул брови:

— С какой это стати? Ничего я тебе не должен. И потом, я говорил, что у нас нет больше свободных комнат, все заняты. А что, тебе там, ближе к цеху, неуютно?

— Там холодно, — процедил мент. — А у вас еще осталась комната, не ври мне. Та, в которой все эти ваши гитары и барабаны стоят. На хрен они нужны? И так толку от них никакого, а сейчас и подавно.

— А на хрен ты тут нужен? — злобно ответил Леня, явно терявший терпение. — Ска­жи вообще спасибо, что мы с тобой возимся, со всеми твоими выходками. А инструменты мы не будем трогать. Ты уж извини, такая у меня прихоть. Не ты их покупал, не ты сю­да приносил, не тебе и решать, что с ними делать. А что холодно — так ничего страшного. Возьми и сделай что­нибудь. Вон Раджаб с Каримом живут же в соседней комнате, и ничего. Нормально себе все устроили, сами, молча, и не жалуются. Может, тебе поучиться у них надо? — язвительно добавил Леня, зная, что этим заденет Силовика.

Мент упрямо продолжал стоять и смотреть на Леню. Его ноздри раздувались, он злился, но при этом был абсолютно бессилен что­либо изменить и оттого злился еще больше.

— Я вот возьму как­нибудь и спалю весь этот ваш музыкальный хлам, — злобно прошипел Силовик себе под нос.

— Что ты сказал? — грозно спросил Ленин напарник, Алексей.

— Ничего, — буркнул мент и потопал в сторону выхода.

Проходя мимо Миланы с Димой, что сидели рядом на стульях и держались за руки, боец повернулся и послал Милане воздушный поцелуй. И тут случилось неожиданное.

Дима, до этого с каким­то потерянным, окаменевшим лицом сидевший рядом со своей девушкой, вдруг вскочил, прыжком пре­одолел отделявшее его от Силовика расстояние и два раза изо всей силы ударил милиционера кулаком по лицу. В повисшей тишине удары прозвучали смачным чавканьем. Мент взвизгнул, бросился на Диму и повалил его на пол.

Саша, для которого эта сцена стала полной неожиданностью, кинулся к катающимся по полу противникам.

— Дима! — закричала срывающимся в плач голосом Милана, вскочила и бросилась к своему молодому человеку, сопевшему и пытающемуся скинуть с себя Силовика. — Ну зачем ты, зачем?

Саша, в то же мгновение оказавшись возле дерущихся, схватил в охапку Диму и начал вытаскивать его из объятий мента, мертвой хваткой вцепившегося в обидчика, чтобы не получить новых ударов. Силовик пыхтел и пытался пнуть Диму ногой.

Тут же подоспели Леня с Лешей, совместными усилиями им удалось разнять дерущихся. Дима, оказавшись в Сашиных объятиях, мрачно молчал, тяжело дыша и как­то механически вырываясь. Силовик же, которого Леня оттеснил в сторону, матерился и орал. Под глазом у него уже наливался синяк, а из носа бежала неслабая струя крови, которой он уже успел измазать Ленину одежду и пол вокруг.

— Ах ты сучонок вонючий, — шипел мент, барахтаясь в Лениных объятиях. — Я тебе, падла... — он забормотал что­то совсем невнятное.

— Ты что, Дим? — спросил Саша, чувствуя, что его приятель обмяк и больше не пытается вырваться.

— Пусти, — мрачно сказал Дима.

— Дима, — продолжала всхлипывать Милана. — Ну зачем ты... зачем? — Она, разрыдавшись, кинулась прочь из комнаты.

— Больше сюрпризов не ждать? — спросил Саша у Димы, по­прежнему крепко сжимая того в руках.

— Нет, — буркнул тот. — Пусти меня. Мне нужно к Милане!

— Э нет, брат. Ты пока выпусти пар, посиди, и так вон дел натворил. А я пока Милану найду и успокою, — сказал Саша, не разжимая рук.

Дима вспыхнул, но потом, видимо понимая, что и впрямь дал лишку, понуро кивнул головой.

Саша отпустил его. Дима, глядя в одну точку, бессильно опустился на пол.

— Я схожу за Миланой. А вы следите за ним, — Саша кивнул Алексею и бросился к двери.

Вообще у Миланы с Силовиком установились весьма странные отношения. Она ему явно нравилась, и этот лишенный изящества персонаж всячески донимал ее сомнительными знаками внимания — плотоядно прицокивал и причмокивал, когда она проходила мимо, громко, милицейским голосом окрикивал: «Девушка! Проверка документов!» В общем, лез к ней с поводом и без, то предлагая жениться, то — стать его любовницей, ну и другие скудные варианты все на ту же тему. Милану все это от души веселило, она подшучивала над Силовиком, заигрывала и огрызалась, порой доводя его чуть ли не до истерики.

На базе были и другие девчонки, но эмо­красавицы со своими пирсингом, татуировками и безумными прическами, которые они старались сохранять даже сейчас, видимо, находились за гранью милицейского понимания и с трудом воспринимались им как представители человеческой расы.

Милана была совсем другой — красивой, необычной, привлекательной. Силовику ничего не оставалось, как облизываться в сторонке — такую, как она, представить «телкой» этого нелепого и жалкого мента вряд ли возможно, тем более что она давно и окончательно определилась со своим спутником жизни.

Диму всегда бесили выходки Силовика, но обычно он только недовольно косился на свою подругу, когда та со смехом парировала очередную тупую шутку в свой адрес. Ведь всем всегда было и так понятно, что ей не интересен этот примитивный субъект в форме, безуспешно пытавшийся обратить на себя внимание.

«Какая муха его укусила?» — думал Са­ша, пробегая освещенные помещения базы. — Ну, послал воздушный поцелуй — подумаешь, бывали у него выходки и пожестче. Все­таки с нервами у людей совсем плохо стало, не случилось бы беды». Он пробежал почти всю базу и уже подходил к комнате Миланы с Димой, решив начать поиск девушки именно отсюда — вряд ли она побежала в сырой и холодный цех или мрачные кладовые.

Он не ошибся — из­за двери послышался какой­то звук. Саша толкнул плечом незапертую дверь, прошел внутрь и увидел Милану. Девушка сидела на тахте и тихо плакала.

Саша подошел и сел рядом на пол, взяв Милану за руку.

Так они молча просидели несколько ­минут.

— Все хорошо? — спросил Саша.

Милана кивнула, продолжая смотреть в одну точку остекленевшими глазами, в которых только­только высохли слезы.

— И чего это Димка такое выкинул? — задумчиво проговорил Саша таким тоном, словно рядом никого не было. — Давно же известно, что Силовик дебил, надо просто не обращать на него внимания, и все. Какая разница, что он там несет? Он уже всех своим трепом ублюдским достал. — Саша легонько пожал руку Миланы.

— Ну да, — сказала Милана слабым голосом.

— А Димка че­то вскрылся и... — начал было Саша, как вдруг Милана перебила его.

— Беременна я... — медленно произнесла она.

Саша на миг потерял дар речи, наповал сраженный этой новостью.

«Ну и денек», — подумал он, уткнувшись взглядом в пол, совершенно не зная, что ответить.

— И что сейчас делать надо? — растерянно спросил Саша, не придумав ничего лучше.

— Радоваться, конечно, — сказала Милана, улыбнулась и внезапно опять разрыдалась.

Саша совсем опешил от этой резкой перемены и сидел молча.

Милана несколько раз всхлипнула и взяла себя в руки.

— Да нет, я рада, правда. Мы же вроде хотели... Просто страшно мне, Саш, что уж тут... Я, знаешь ли, рождение своего ребенка немного по­другому представляла, — она закрыла лицо руками.

Саша сел рядом и осторожно обнял ее.

— Все будет хорошо, — сказал он, похлопывая ее по плечу и обшаривая глазами комнату, будто бы подыскивая нужные слова и не находя их. — Все будет хорошо.

Так они и просидели, обнявшись, несколько минут в тишине, нарушаемой только редкими женскими всхлипами.

Только Саша собирался что­то сказать, как вдруг в коридоре послышались шаги, и на пороге появился Дима, мрачный как туча.

Саша встал, положил руку Диме на плечо и сказал, глядя прямо в глаза:

— Держись, мужик.

Дима молча кивнул, подошел к Милане и крепко обнял ее.

— Пока, — сказал Саша ребятам и вышел из комнаты.

Оказавшись в коридоре, он в нерешительности остановился. Даже голод немного отступил на задний план — в голове была полная каша из событий сегодняшнего дня. Стычки с Силовиком, вскрывшийся Дима, бунтующие панки... Леня, у которого уже не хватает сил справляться со всеми этим бардаком. А теперь еще и беременная Милана... Все навалилось разом, и голова раскалывалась от кучи проблем, пути решения которых найти не так просто. До комнаты, где жили Саша с друзьями, рукой подать, но там сейчас было тихо — видимо, ребята еще сидели в холле, обсуждая что­то с Леней и Лешей, а Ваня опять бродил где­то по заводу.

Саша повернулся и твердым шагом отправился в сторону цеха. Кирилла со Стасом вроде не было на собрании, скорее всего они так и торчат в углу цеха, ковыряясь со своими горшками. Там сейчас точно самое теплое и светлое место во всем этом мрачном подземелье, и Саше захотелось пойти к ним.

В углу цеха, в отдалении от основных жилых помещений базы, Кирилл со своими ребятами оборудовали себе нечто вроде лаборатории. Некогда просто хорошие друзья, приходившие порепетировать, а теперь — своеобразные фермеры этого подземного мира. Они не жалея сил корпели над бледными растениями, стебли которых тянулись из железных ванн и деревянных ящиков от колонок к животворному излучению ламп дневного света. Ящиков из тех самых колонок, из которых когда­то звучала музыка — солнечное регги с легкими позитивными текстами.

Кирилл и его музыканты любили покурить дурь. Благодаря этой привычке, которую кто­то находил вредной, а кто­то, наоборот, считал неотъемлемой частью своего образа жизни, стал возможен серьезный эксперимент, на который все обитатели убежища сейчас смотрели с большой надеждой.

Раньше Кирилл был студентом Тимирязевского сельскохозяйственного колледжа, увлекался гроуверстовом и вообще интересовался разного рода наркотиками и технологиями их производства. В его рюкзаке, валявшемся в углу репетиционной комнаты, пока он отрабатывал двойки на малом барабане, а наверху город превращался в пыль, лежала толстенная пачка листов, на которых подробно описывалось создание установок для домашнего выращивания марихуаны, псилоцибиновых грибов и многое другое — чуть ли не до технологий разведения каких­то особенных жаб. Там же были обширные цветные каталоги растений и животных, содержащих различные яды, наркотические и психотропные вещества.