Х ГОДОВ 8 страница

Обостренный интерес к фигуре босяка Горький так объяснял в статье «О том, как я учился писать»: «Босяки явились для меня «необыкновенными людьми» <...> Я видел, что хотя они живут хуже «обыкновенных людей», но чувствуют и сознают себя лучше их, и это потому, что они не жадны, не душат друг друга, не копят денег»[97]. В связи с образами босяков в критике с начала века и до сих пор обсуждается вопрос о «ницшеанстве» Горького. Уже в 1890-х годах Н.К. Михайловский заметил, что Ницше со всем своим нравственно-политическим учением не был чужим среди философствующих босяков Горького. Действительно, некоторые персонажи этих горьковских рассказов живут «по ту сторону добра и зла», по законам ницшевского индивидуализма. Но надо иметь в виду, что в целом нравственно-по­литическое учение Ницше противоречило основам миропонимания Горького. Ницше выступал против теории прогресса, считая, что человечество неуклонно идет к упадку, дегенерирует. Идею прогресса он заменил «волей к власти», которая, по его мнению, всегда была и будет присуща всему живому.

Горький же, с самых первых своих шагов в литературе, истово верил в прогресс и идеалом его была не «белокурая бестия» Ницше, но сильный гордый человек, который идет в мир пересмотреть его по законам не силы, но правды и справедливости.

В раннем творчестве Горького мысль писателя о герое жизни еще не опиралась на сложившееся мировоззрение и была исполнена многих противоречий. Позже, когда он окончательно освободится от влияния народнической идеологии и станет размышлять об идеалах социализма, как близкого ему общественно-нравственного учения, он уже будет опровергать Ницше.

Своеобразие горьковской трактовки образов босяков выявляется при сравнении их с образами отверженных у писателей –современ­ников Горького. О босяке писали Куприн, Юшкевич, Скиталец. Куприн и Юшкевич относились к босяку с состраданием, их произве­дения проникнуты пафосом сострадательного гуманизма. Для Скиталь­ца босяк, люмпен, «огарок» был реальным носителем общественного протеста. Но, в отличие от Горького, он действительно героизировал этих людей.

Оригинальное осмысление традиций русской литературы обнару­живают и рассказы Горького, посвященные крестьянской теме. Первые очерки о деревенской жизни Горький публикует в середине 90-х годов. Они явились как бы итогом его размышлений о мужике, о крестьянской общине, о народничестве. Русская деревня конца века в изображении Горького исполнена внутренних противоречий. Горький разрушает иллюзии народников о гармонии деревенского «мира» («Вывод», 1895; «Шабры», 1896). Картины деревенского быта в этих произведениях напоминают зарисовки сельской жизни в творчестве писателей-шес­тидесятников. Но пафос горьковских рассказов был иным. Горький писал прежде всего о духовном здоровье русского мужика, о его социальных и моральных исканиях, пока скрытых, но реальных твор­ческих силах. Своеобразно программным произведением этой темы явился рассказ «Кирилка» (1899), который в критике о Горьком обычно связывается с рассказом Короленко «Река играет». Разрабатывая сход­ную тему, Горький, в отличие от Короленко, акцентирует не мораль­ный, а социальный ее аспект, говорит о пробуждении общественного сознания русского мужика, предсказывая неизбежность взрыва проти­воречий русской жизни. С этой идеей соотносятся многие пейзажные картины в рассказе, приобретающие значение художественного сим­вола. «Казалось,– пишет Горький о реке, освобождающейся ото льда,– огромное тело, пораженное накожной болезнью, все в струпьях и ранах, лежит перед нами, а чья-то могучая, невидимая рука очищает его от грязной чешуи, и казалось –пройдет еще несколько минут – река освободится от тяжелых оков и явится перед нами широкая, могучая, прекрасная, сверкнут из-под снега и льда ее волны, и солнце, прорвав тучи, радостно и ярко взглянет на нее»[98].

Новаторство Горького в 90-е годы обнаруживается не только в новом осмыслении традиционных тем русской литературы, но и в особенностях его художественного метода и стиля.

В отличие от демократической беллетристики 60–70-х годов, для творчества раннего Горького характерно широчайшее распространение категории исключительного. Герои Горького –люди не среднего до­стоинства, но натуры незаурядные. Данко, Изергиль, Коновалов, Чел-каш, Орлов разительно отличаются друг от друга, но у них есть общее – их объединяют редчайшие качества характера, необычные поступки. Горький стремится поставить своих героев в ситуации предельно заостренные, показать человека в переломные моменты его судьбы, самоопределения в сложных поворотах жизни.

Пристрастие Горького к исключительным характерам и исключи­тельным ситуациям во многом объясняется интенсивностью русской общественной жизни рубежа веков. Изображая даже будни мещанского быта, Горький избирает ситуации, принципиально отличающие его разработку темы от чеховской. В рассказе «Скуки ради» (1897), который в критической литературе относят к рассказам «чеховской традиции», это отличие сказывается наиболее ярко. Горький повествует о любви кухарки Арины и стрелочника железной дороги, над которой «скуки ради» глумятся люди, мнящие себя гуманистами, интеллигентами. Рассказ оканчивается самоубийством Арины. Социальное противоре­чие получает исключительное сюжетное воплощение.

Действие горьковских рассказов построено обычно на антитезе, столкновении противоположных характеров: Сокол и Уж, Челкаш и Гаврила, Мальва и Яков, дед Архип и Ленька. Противоположность характеров определяет обостренную драматичность сюжета. Контрасты характеров подчеркиваются контрастами света и тьмы, цветовых тонов.

Стилистика горьковских рассказов этого времени повышенно экспрес­сивна, что придает повествованию особую эмоциональную напряжен­ность.

Для творчества молодого Горького характерна живописность пись­ма, причем писатель пользуется яркими контрастирующими красками. Мир в его произведениях либо ослепительно прекрасен, либо уродливо безобразен. Повышенную роль играл у него эмоциональный, оцени­вающий эпитет. Горьковская фраза в произведениях этого времени ближе всего гоголевской. Чехов советовал Горькому исключать эмо­циональные эпитеты, упрощать фразу. Горький не последовал этому совету. Чеховскому типу образов, предельно простому, чеховской сдержанности Горький противопоставил свой стилевой тип.

Особую смысловую роль в произведениях Горького 90-х годов играли описания природы, которая не только была фоном для развер­тывающегося действия, но и сама как бы включалась в это действие. Пейзаж у Горького обычно имел обобщающий смысл, философское содержание. Пейзажная символика выражала авторские предчувствия социальной бури, общественного взрыва. Таковы сцена надвигающей­ся грозы в «Бывших людях» (1897), картины бури в «Песне о Буреве­стнике» (1901), грозы в «Челкаше» (1895): «Все кругом казалось напряженным, теряющим терпение, готовым разразиться какой-то катастрофой, взрывом, за которым в освеженном им воздухе будет дышаться свободно и легко».

Рассказы Горького о «хозяевах жизни» отличаются своими стиле­выми особенностями и имеют свои традиции в русской литературе. В них социальный и нравственный идеал утверждается через сатириче­ское отрицание. Эти рассказы посвящены критике мещанского быта, психологии и идеологии мещан, интеллигенции, отрекающейся от заветов освободительного движения.

В 90-е годы Горький писал о мещанстве в связи с ренегатством буржуазной интеллигенции, отказавшейся от попыток общественного переустройства жизни; об опошлении, измельчании человеческих чувств бывших общественных деятелей («Неприятность», 1895; «Поэт», 1896), опустошении их душ («Часы отдыха учителя Коржика», 1896). Тема омещанивания интеллигента, отказавшегося от традиций демок­ратического прошлого, оригинально разработана Горьким в рассказе «Встреча» (1896), повествующем о встрече «успокоившегося» интелли­гента с самим собой – со своими статьями, вольнолюбивыми мечтами своей молодости. Эти рассказы Горького стали своеобразными эски­зами будущей пьесы «Дачники», замысел которой относится к концу 90-х годов.

Обличению быта, психологии, жизненных взглядов мещанства посвящены и собственно сатирические произведения писателя 90-х годов, построенные на фантастике и сатирическом гротеске («Фарфо­ровая свинья», «О черте», «Еще о черте»). Характерно, что в этих по аллегорических, написанных в щедринской манере рассказах Горький сближает понятия мещанства и декадентства, считая декадентскую литературу выразительницей тех или иных граней мещанского миро­ощущения («Мудрая редька», «Старый год», «Разговор по душе»). В аллегории «Мудрая редька» он выступает против пессимистического восприятия жизни, основанного на мещански понятом учении о мире Шопенгауэра. «Разговор по душе» и «Старый год«в идейном, жанровом и сюжетном отношении непосредственно развивают щедринские тра­диции. «Разговор по душе» как бы варьирует тему сказки Щедрина «Добродетели и пороки». В этих рассказах Горький не только критикует духовный склад мещанина, лицемерие его морали, но и пытается раскрыть социальный смысл индивидуалистических концепций жизни. Эстетическая программа Горького в 90-е годы вырабатывалась в полемике с теориями искусства складывающихся модернистских тече­ний. Горький был убежден, что литература должна возбуждать в читателе негодование против общественного зла и «жажду будущего». Обличение общественного зла должно сочетаться с призывом к подви­гу. Таким образом, для Горького в сатирическом обличении низкого и романтическом прославлении высокого не было противоречия. В сосуществовании пафоса отрицания и пафоса утверждения было внут­реннее эстетическое единство. Эти взгляды писателя на задачи лите­ратуры определили многие особенности его творчества 90-х годов.

В горьковских аллегорических произведениях всегда сочетались два начала–критика и «поучение», призыв. Сатирическая аллегория «Разговор по душе» заканчивалась напоминанием читателю «о необ­ходимости для жизни поступков цельных, крупных и дело жизни оживляющих». Такой же характер «поучения» имели концовки алле­горий «Грустная история», «Часы».

Критика «хозяев жизни», буржуазной цивилизации, культуры бур­жуа обостряется в творчестве Горького во второй половине 90-х годов. В 1896 г. на Всероссийской торгово-промышленной выставке в Ниж­нем Новгороде, где Горький работал корреспондентом «Нижегород­ского листка» и «Одесских новостей», он познакомился со всеми слоями русских купцов и промышленников, с плодами европеизации русского капитала. Позднее он вспоминал, что именно 1896 год дал ему более всего знаний о «хозяевах жизни». В рассказах «Ради них», «Колокол», «Наваждение», которые стали как бы набросками к буду­щему роману «Фома Гордеев», Горький нарисовал галерею предпри­нимателей – от мелких первонакопителей до буржуа новейшего типа. В этих рассказах впервые в творчестве писателя появляется и тема поколений.

Основная мысль этих рассказов состояла в том, что сами успехи «хозяев современного положения» толкают их к гибели: чем больше они «торжествуют», тем быстрее она наступит. Эта идея раскрывается здесь, как и в романтических произведениях, средствами романтиче­ского изображения –в пейзаже, символике.

Рассказы Горького об интеллигенции и «хозяевах жизни» были тематически связаны с его фельетонами 1895–1896 гг., которые печа­тались в «Самарской газете», «Нижегородском листке», «Одесских новостях». В «Самарской газете» Горький с 1895 г. вел ежедневный фельетон «Между прочим» и отдел «Очерки и наброски». В фельетонах Иегудиил Хламида (псевдоним Горького-фельетониста), несмотря на общее либеральное направление газеты, умел провести социально заостренную мысль, вел читателя к широким общественным выводам. Источниками фельетонов были реальные события самарской жизни, материалы заседаний городской думы, местных обществ, письма в редакцию. Основная тема фельетонов–обличение мещанства, за­стойности обывательщины, социального «безгласия» омещанившейся интеллигенции. Во многих фельетонах говорилось о жизни горчишни-ков – местных босяков. В фельетонах, очерках, статьях Горького, печатавшихся в «Нижегородском листке» и «Одесских новостях», утверждается (в противовес официальной правительственной и либе­ральной прессе, всячески расхваливавшей «достижения» экономики и промышленности), что нижегородская торгово-промышленная вы­ставка продемонстрировала прежде всего порабощение труда, подав­ление творческих сил человека (очерки о машинном отделе и др.). В нижегородский период газетной работы оформился характерный стиль Горького-публициста.

По стилевым особенностям фельетон Горького резко выделялся из современной ему фельетонистики сочетанием критического и лириче­ского пафоса. Методы обобщения в его фельетонистике крайне раз­нообразны. Тон–отчетливо-иронический, причем ирония – жесткая, суровая, вызывающая, подчас нарочито грубоватая. В статьях и очерках Горький прибегал к распространенному аналитическому изложению с широким привлечением фактического материала, срав­нительных данных. Его очерки этой поры развивают традиции очерков Слепцова и Г. Успенского. Некоторые очерки 1896 г. стали как бы набросками картин русской жизни в последующем художественном творчестве Горького.

Значительное место в публицистике писателя тех лет заняли раз­мышления об искусстве, о роли писателя в обществе. В них отчетливо выясняются направления идейных и творческих исканий Горького. Он отстаивал принципы социальной действенности искусства, зависи­мость его от конкретно-исторических условий общественной жизни. В статье «Поль Верлен и декаденты» (1896) Горькигй пишет о социаль­ных источниках французского декадентства; в очерке «М. Врубель и «Принцесса Греза» Ростана» выступает против декадентства в литера­туре и живописи. Однако эстетическая программа Горького в 90-е годы еще не содержала четкой постановки вопроса о природе искусства.

С конца 90-х годов начинается новый период творческого развития писателя. К этому времени у Горького установились прочные связи с социал-демократией.

В его творчестве социальная критика исторически конкретизиру­ется. Пытаясь показать русскую жизнь в ее историческом движении, _он обращается к большим повествовательным формам («Фома Горде­ев», 1899; «Трое», 1900) и драматургии («Мещане», 1901; «На дне», 1902; «Дачники», 1904).

В романе «Фома Гордеев», печатавшемся в 1899 г. в журнале «Жизнь», была задана тема, которая в полную силу зазвучит в творче­стве Горького последующих лет,– внутреннее разложение буржуазно­го класса, историческая обреченность существующего миропорядка. «Фома Гордеев» стал первым романом писателя о судьбе поколений. Работу над романом сам Горький определил как «переход к новой форме литературного бытия»[99].

В романе перед читателем проходит вереница первонакопителей, которые стали «хозяевами жизни». Но на первый план выведены не эти люди, а буржуа новой формации, наследовавшие деньги отцов и воспринявшие новые методы обращения с капиталом. Центральный герой этого круга – Яков Маякин – «идеолог» и руководитель нового купечества, не только интересующийся судьбами пущенного в оборот алтына, но и рвущийся к власти, общественному влиянию. Он славит буржуазный прогресс, купеческое сословие, которое рассматривает как единственно животворную силу русской экономической и культурной жизни. Поэтому Маякин требует для купечества жизненного «просто­ра», доли в управлении страной. Но характерно, что герой, мечтающий о государственной власти, в своей общественной программе не идет далее конституционной монархии. Горький уже в конце века сумел показать цену российского либерализма, который не мыслил «свобод» и своего дальнейшего политического существования без царизма.

Образ Маякина сразу же вызвал споры в критике. Народническая и модернистская критика вновь заговорила о ницшеанстве Горького и его героя, в котором видела выразителя общественных идеалов писа­теля.

В цитированной выше статье «Беседы о ремесле» Горький писал, что Маякину он действительно придал черты ницшеанства. Что же касается отношения самого писателя к герою, то здесь уже звучит полемика Горького с философией Ницше, которую писатель считал философией «хозяев», оправдывающей их власть над людьми.

Критически относясь к социальной философии и общественной практике Маякина, Горький не возлагал надежд и на молодое поколе­ние купечества. Тарас Маякин, Африкан Смолин, Любовь Маякина не внесут в жизнь ничего нового. По крови и духу они дети Маякина, которые отошли от него лишь на время, а затем возвращаются в отчий дом. «Трезвеет» и идет по пути предпринимательства Тарас, бывший революционер; Любовь вступает в выгодный брак со Смолиным. Заканчивается роман единением старых и молодых Маякиных в деле «Тарас Маякин и Африкан Смолин».

В романе намечена и тема бездушия, циничной бесчеловечности европеизированной буржуазной интеллигенции –тема, которая ста­нет одной из центральных в пьесе «Варвары».

Вопрос о взаимоотношениях интеллигенции и народа, о роли интеллигенции в общественной жизни страны, стоявший перед всеми честными русскими интеллигентами предреволюционного времени, в романе решается в связи с образом Ежова, демократически настроен­ного журналиста. Горький показал глубокую противоречивость соци­альной психологии таких людей, как Ежов. Выходец из народа, он, в сущности, не выполняет своего призвания–служения народным интересам. Не соглашаясь с порядком «хозяев», он не знает, «к чему прилепиться душой». Это интеллигент на идейном распутье. Но в речах Ежова о жизни и ее смысле, о человеке слышатся иногда мысли самого Горького.

Многие образы интеллигентов в творчестве Горького 1900–1910-х годов будут связаны с этой фигурой искателя своего места в жизненной борьбе: и демократически настроенные интеллигенты в пьесах «Дач­ники» и «Варвары», в речах которых те же драматические раздумья о бесцельности жизни вне народных интересов, и интеллигенты-ренега­ты, не выдержавшие испытания временем, отказавшиеся от идеи служения народу.

Однако художественная идея романа не ограничивается этими проблемами. В центре его – образ Фомы Гордеева. В письме к изда­телю С.П. Дороватовскому Горький говорил о замысле романа: «Эта повесть <...> должна быть широкой, содержательной картиной совре­менности, и в то же время на фоне ее должен бешено биться энергич­ный здоровый человек, ищущий дела по силам, ищущий простора своей энергии. Ему тесно. Жизнь давит его, он видит, что героям в ней нет места, их сваливают с ног мелочи, как Геркулеса, побеждавшего гидр, свалила бы с ног туча комаров»[100].

Горький противопоставил Фому Гордеева и старому и молодому поколению купечества. Фома как характер–явление исключитель­ное. «Фома,– писал Горький,–не типичен как купец. В этой среде он – белая ворона». Но он типичен в широком человеческом плане, как носитель морального идеала, перед которым открылась несовме­стимость человеческого и собственнического начал жизни.

Фома несовместим с миром собственников и закономерно должен «выломиться» из него. Субъективные попытки его совместить несов­местимое– человеческое и собственническое–заранее обречены, как обречен на поражение его бунт, протест одиночки против «хозяев жизни». Несоединимость этих начал была намечена Горьким уже в характере Игната Гордеева. Купец в первом поколении, вышедший из народной среды, Игнат ощущал еще радость творческого труда, красоту жизни, чувствовал, что по весне «укоризненно-ласковым веяло надушу с ясного неба», и начинал понимать, что становится «не хозяином своего дела, а низким рабом его». Это противоречие, составляющее существо духовной драмы Игната, в характере Фомы – противоречие трагическое. Мечты о красоте мира, естественные человеческие чувства столкнулись с реальной действительностью. Позднее Фома обнаружи­вает, что в окружающем его мире извращены все человеческие ценно­сти. Чувство Медынской, в которое он поверил как в подлинную любовь, оказывается фальшивым. Простое и естественное требование человечности, с которым Фома обращается к людям, воспринимается в мире собственников как нечто неестественное и ненормальное. Эта мысль Горького находит воплощение в сюжете романа–«хозяева» объявляют Фому сошедшим с ума.

Трагедия Фомы в том, что он ничего не может противопоставить аморальной силе этого мира. Он бунтует, но бунт его обречен, это бунт слабого одиночки. «Я пропал,– говорит связанный купцами Фома.-– Только не от силы вашей... а от своей слабости...»

Образ героя явно романтизирован. Постоянно подчеркивается напряженность его чувств, заостряется психологическая трактовка характера. Действенности натуры Фомы соответствует стремительное сюжетное развитие романа, отражающее напряженность и драматиче­ский характер нравственных исканий героя. Драма Фомы показана Горьким на широком фоне русской народной жизни, которая и несет, по мысли автора, подлинно здоровые, животворящие начала мира. В народной массе ищет Фома носителей нравственных идеалов, в народ­ной жизни видится ему и сила, и смысл. Как и в ранних рассказах Горького, в романе большую смысловую социально-философскую нагрузку несут пейзажи. Опоэтизированная народом Волга, на фоне которой развертывается действие, вырастает здесь в символ народной жизни[101].

В повести «Трое» (1900–1901) заостряется и по-новому решается намеченная в «Горемыке Павле» и «Фоме Гордееве» проблема несоот­ветствия существующих социальных и нравственных норм жизни стремлению человека «жить по-человечески чисто, честно, весело»; перекликаются с сюжетными линиями этих произведений и сюжетные ситуации повести. В повести «Трое» задан тот же вопрос, что и в «Горемыке Павле»: в чем смысл и правда жизни человека, что для человека нужнее – истина, какой бы она ни была, или иллюзия?

Повесть представляет собой историю жизни трех молодых людей, каждый из которых с детства напряженно, страстно ищет «правду». Все они люди одной и той же трудовой среды. В центре повести судьба Ильи Лунева, через восприятие которого Горький показывает жизнен­ные события и душевный мир других героев. Судьбы трех друзей различны, но они типичны для мелкобуржуазной городской среды того времени. Типичны и пути их социальных и нравственных исканий. В людях этой среды здоровые чувства и стремления уживались с собст­венническими мечтами. На таком конфликте и построен характер Лунева, в котором борются в непримиримом противоречии чувства хозяина и труженика. Неразрешимость этого драматически нарастаю­щего в душе Ильи противоречия создает напряженный трагизм образа, взрывом несоединимых начал в душе героя заканчивается повесть.

Первый этап жизненного пути Ильи – путь в «люди». С юных лет мечтает он, видя тяготы окружающего, о жизни «чистой», «благостной», обеспеченной и стремится к обогащению, хотя с самого первого шага смутно понимает, что путь этот связан с моральным падением. И чем ближе Илья к своему идеалу, тем ниже морально падает он сам.

Кульминация повести–убийство Луневым купца Полуэктова, убийство внешне случайное, непреднамеренное, но внутренне логиче­ски им завершается целый этап жизни героя. Дело в том, что Лунев, как и Фома Гордеев, искал в жизни смысла и правды. Своей собст­венной жизнью он хотел ответить на вопрос, который мучил и его, и его товарищей,– как жить? Илья понимает, что он и его друзья в тупике. Старая, измученная жизнью Матица рассказывает ему, как продали подругу его детских лет старому мужу-извергу. Его друг Яков запутался в попытках объяснить жизнь волей божественного промысла и медленно угасает, замученный своим отцом – кабатчиком. Любимая Луневым женщина становится содержанкой богатого купца Полуэкто­ва. И Полуэктов стал для Ильи как бы воплощением того зла жизни, что обрушилось на них. Илья убил его не из ревности, не с целью грабежа: это взрыв ненависти к тем, кто «душит» их, это вызов судьбе. На деньги Полуэктова Илья открыл мелочную лавочку. Это был еще один шаг к разрушению иллюзий о чистоте жизни «хозяев». Оказалось, что чистота и благообразие – маска, которой прикрыты аморальность, обман, преступление. И Илья бунтует против мира «благополучных» «хозяев». Финал повести, сцена вечеринки, на которой он признается в убийстве, обличая социальную и нравственную философию мещан,–-своеобразная вариация сцены на пароходе из «Фомы Гордеева». Но бунт Лунева так же безрезультатен, как и бунт Фомы. Это признает он сам: «Кабы знал я, какой силой раздавить вас можно! Не знаю!» В этом «не знаю» –драма Ильи. Мечта о достижении человеческого счастья в рамках существующего миропорядка оказалась несостоятельной.

Как и Фома Гордеев, Лунев –характер исключительный по силе отрицания, напряженности духовной жизни, обостренной реакции на события. Этим образом как бы завершается горьковская галерея бун­тарей –людей, стоявших на переломах судьбы, не знавших, но на­пряженно искавших путей к правде.

В повести каждый из трех героев проходит свой путь в поисках правды жизни.

Друг детства Ильи Яков Филимонов – носитель своеобразного учения о непротивлении, христианского гуманизма. Ужас окружающе­го раздавил его волю ко всякому сопротивлению. В тоскливом желании спрятаться от жизни он погружается в мистику, ищет утешения в религии. Но по логике жизни, как показывает Горький, позиция непротивления всегда приводит к оправданию зла. Эта мысль реали­зуется в сюжетном развитии повести. Яков осознает всю неправду жизни отца, по копейкам грабящего людей, но всецело подчиняется ему: за трактирной стойкой он повторяет жизненную практику роди­теля. В дальнейшем, в других своих произведениях, Горький покажет, как непротивление может привести человека к нравственному и поли­тическому предательству (повесть «Жизнь ненужного человека»).

Горький намечает в повести и третий путь для человека из народной среды – путь Павла Грачева. Образ Грачева – веха в развитии образа положительного героя дооктябрьского периода творчества писателя[102]. Горький, показав путь исканий Грачева, отразил типичный для того времени процесс вызревания в сознании человека «из низов» социаль­ных и нравственных идеалов. Павел сталкивается с теми же явлениями жизни, что и Лунев, с той же жизненной несправедливостью, но, в отличие от Ильи, его ни в какой степени не привлекает мир мещанского благополучия, он страстно ненавидит «хозяев жизни». Под влиянием социалистических идей в герое пробуждается общественное сознание, которое определит его дальнейшую судьбу – путь в революцию. В повести появляются и первые в горьковском творчестве образы рево­люционеров-интеллигентов. Социалистка Софья Медведева в сюжете повести играет небольшую роль, но она вводит Павла в круг демокра­тически настроенной молодежи, приобщает его к революционной работе. Так в повести, наряду с усилением конкретно-исторического звучания социальной критики, усиливается и позитивное начало.

Значительное место в повести заняла полемика Горького с идеями моралистического учения Толстого и Достоевского. Эта полемика, начавшаяся в творчестве писателя еще с середины 90-х годов, в повести «Трое» впервые нашла развернутое художественное выражение.

Говоря о реакционной сущности моралистического учения Досто­евского, Горький не раз писал и о связанных с этим учением особен-ностях творчества Достоевского-художника, который отказывался от социального подхода к явлениям жизни и обосновывал характеристики героев и их поступков существованием вечных метафизических начал, присущих природе человека. Спор с Достоевским имел в то время для Горького актуальное значение. Идеи Достоевского, подхваченные и переосмысленные интеллигенцией предреволюционной эпохи, стали не только историко-литературными, но и реальными фактами совре­менных идеологических споров.

Горький в повести «Трое» поставил главного героя в ситуации, сходные с теми, в которых оказывались герои Достоевского, задал те же вопросы, которые волновали Достоевского,– о смысле и цели человеческой жизни, и дал свои ответы на них. Горьковское обосно­вание системы взглядов Лунева на жизнь как бы полемически заострено против философской теории Раскольникова – героя «Преступления и наказания» Достоевского. Горький ведет своего героя не к призна­нию, а к отрицанию идеи Божественного промысла, более того – к отрицанию Бога. Полемизируя с христианской доктриной Достоевско­го, его призывом к «гордому человеку» смириться, Горький утверждает возможность и право человека понять законы, по которым развивается человеческая жизнь, найти основанный на разуме, а не на религии выход из ее социальных тупиков.

Если истину жизни человека Достоевский видел в отказе от соци­альной борьбы и звал к смирению, к принятию страдания, то Горький доказывал необходимость социальной активности человека в борьбе за социальное и духовное самоопределение. Раскольников и Грачев, Соня Мармеладова и Софья Медведева несли в мир противоположные нравственные идеи. Герои Достоевского –смирение и покаяние, ге­рои Горького – социальную и нравственную активность. Тоскливому примирению с жизнью Якова, анархической беспочвенности бунта Лунева Горький противопоставляет социальную позицию Павла.

Проблема «Горький и Достоевский очень важна для понимания
этических и эстетических взглядов Горького. О полемике Горького с
Достоевским, борьбе с «достоевщиной», много писалось и в дорево­
люционной, и в советской критике. Но, как правило, критики шли по
поверхностному слою проблемы. А суть заключалась в том, что Досто­
евский всегда зримо или незримо присутствовал в творческом сознании
Горького – с 90-х годов вплоть до «Жизни Клима Самгина». Досто­
евский, этот, по слову Горького, «злой гений литературы нашей» –
как художник всегда оказывал на Горького огромное влияние, несмотря
на различие их общественных и нравственных взглядов. И чем сильнее
было притяжение, тем сильнее Горький пытался противиться этике и
религии Достоевского.

В начале 900-х годов Горький обращается к драматургии, видя в театре трибуну, с которой он мог бы непосредственно обратиться к массовому демократическому читателю. Интересу Горького к драма­тургии во многом способствовало и его сближение в это время с труппой Московского Художественного театра. Влияние было взаим­ным. По словам К.С. Станиславского, горьковские пьесы положили начало «общественно-политической линии» Московского Художест­венного театра.