Х ГОДОВ 12 страница

Горький говорил и о потенциальных силах, которые заложены в каждом человеке из народа, и о трагизме народной жизни. На этом контрасте строилась вся книга, каждый рассказ и каждый народный характер. На контрастирующих мотивах двух начал – света и тьмы – написаны и пейзажные картины. Этот композиционный прием был определен основной идеей автора о неизбежной и близкой победе света над тьмой. Характерны и символы заглавий рассказов, в которых раскрывается за реальным, конкретным содержанием глубоко обобща­ющий философский смысл («Счастье», «Герой», «Легкий человек» и др.).

Рассказы сборника «По Руси» и «Сказки об Италии» обладают не только идейной, но и стилевой общностью. В обоих сборниках мно­гочисленны лирические авторские «отступления», выражающие отно­шение к миру – для них характерны открытое сочетание объективно-изобразительного и субъективно-оценочного планов, что будет свойственно и автобиографической трилогии Горького. В обоих сборниках мы встречаемся со своеобразным сочетанием социально-исторического и обобщенно-философского изображений жизни. Оно сказывается и в идейно-тематическом содержании рассказов, и в трактовке отдельных образов. В сборниках обнаруживается стремление Горького к широкому философскому обобщению, что определит сти­левые особенности и горьковской автобиографической трилогии, две части которой стали центральными произведениями писателя 1910-х годов.

Автобиографическая трилогия Горького – «Детство», «В людях» «Мои университеты» – одно из самых проникновенно-поэтических созданий не только русского, но и мирового искусства. По художественной силе, богатству идейно-философского содержания даже в русской литературе трилогия – явление исключительное. Это «рассказ о себе» и в то же время – широкое эпическое повествование о целом поколении русских людей 70–80-х годов, прошедших трудный, подчас мучительный путь идейных и нравственных поисков правды жизни. Жизнеописание Алексея Пешкова под пером Горького стало произве­дением о русской народной жизни и судьбах человека России в конце XIX в.

Замысел автобиографического произведения возник у Горького в первые годы литературной работы. В 1893 г. он уже набрасывает две заметки о детстве[131]. Однако трактовка образов и стиль этих набросков резко отличны от трактовки образов и стиля «Детства» и «В людях». Они были написаны под явным влиянием литературной романтической традиции, проникнуты настроением романтической иронии. С тех пор мысль написать художественную автобиографию не оставляет Горько­го. В 1900 г. он сообщал К.П. Пятницкому, что начал работать над автобиографической повестью; в 1906 г., во время работы над романом «Мать», писал И.П. Ладыжникову: «Очень много разных литературных планов и кстати уже думаю взяться за автобиографию...»[132]. Вспоминая о встречах В.И. Ленина и М. Горького на Капри, М.Ф. Андреева отмечала все более растущий интерес писателя к автобиографической теме. Горький тогда с увлечением рассказывал Ленину о Нижнем Новгороде, Волге, о деде Каширине и бабушке Акулине Ивановне, о своем детстве и скитаниях по Руси.

Художественное исследование прошлого для Горького в те годы становится необходимой предпосылкой понимания современности. «...Никогда еще,– писал он в 1911 г.,–перед честными людьми России не стояло столь много грандиозных задач, и очень своевременно было бы хорошее изображение прошлого в целях освещения путей к будущему»[133]. С этой точки зрения автобиографическая тема была для Горького темой глубоко современной. Он придавал тогда вообще особое значение автобиографическим произведениям, рассказу о жиз­ненных судьбах русских людей из народа. Он поощрял И. Вольнова, Ф. Гладкова, А. Чапыгина, Ф. Шаляпина написать автобиографии, указывая на национальную важность произведений, свидетельствую­щих, как писал Горький Шаляпину, о великой силе и мощи Родины, о тех живых ключах, которые бьются в народной жизни[134], о том, как в глубине народной «Россия талантлива и крупна», «богата великими силами и чарующей красотой»[135]. Эта мысль писателя находит свое воплощение в автобиографических повестях.

Центральная проблема повестей «Детство» (1913–1914), «В людях» (1916) –формирование характера человека нового типа –раскрыва­ется на автобиографическом материале. Идейный и композиционный стержень трилогии –духовный и нравственный рост Алексея Пешко­ва. Герой, отправившийся в жизнь на «поиски самого себя» с открытой душой и «босым сердцем», погружается в самую ее гущу. Повествование охватывает по времени почти два десятилетия, герой сталкивается со многими людьми, которые делятся с ним своими мыслями и думами, наблюдает жизнь «неумного племени» мещан, сближается с интелли­генцией. Перед читателем стремительно развертывается яркая цепь рассказов о русских людях. Цыганок, Хорошее Дело, Королева Марго, кочегар Яков Шумов, плотник Осип, старообрядцы, повар Смурый, удивительные мастера-иконописцы, студенты, ученые-фанатики и «ве­ликомученики разума ради» – вот герои рассказов, связанных между собой автобиографическим образом Алексея Пешкова. В произведе­ниях изображена чуть ли не вся Россия в переломный момент своего исторического развития. Эпический характер горьковских повестей определил своеобразие их композиции, позволившей максимально расширить связи автобиографического героя с жизнью. Герой не всегда является непосредственным участником событий, но он их переживает вместе с другими персонажами, до конца познавая их радости и муки. Между ним и другими героями повестей существует нерасторжимая внутренняя психологическая связь, обусловленная интересом к чело­веку, желанием помочь ему перестроить мир.

В автобиографических повестях тема народной действительности и тема автобиографическая, художественно воплощающая глубинные процессы, происходящие в русской народной жизни и сознании русского человека, неотделимы. В «Детстве» и «В людях» на первый план выдвинут процесс постепенного, порой мучительного освобож­дения народного сознания от вековых традиций собственнического мира. Писателя интересует история формирования у героя нового отношения к человеку, объединившего любовь и веру в него с проте­стом против социальных и нравственных норм жизни. Поэтому в повестях столь важную идейную и композиционную роль, как и в рассказах сборника «По Руси», играют социальные и психологические контрасты.

С первых страниц «Детства» звучит тема разительного несоответ­ствия красоты мира и тех отношений, которые сложились между людьми. Идея противоборства антагонистических жизненных начал определяет характер повествования. Герой, вступающий в жизнь, стоящий на пороге «открытия мира», полон бессознательного восхи­щенного удивления перед красотой земли. Дни общения его с природой во время поездки на пароходе были, как пишет автор, днями «насы­щения красотою». Мир раскрывается перед ним в его ничем еще не омраченном величии, он окрашен в самые яркие краски. Но это ощущение гармонии длится недолго. Горький сталкивает мальчика с противоречиями реальной жизни.

Алексей Пешков – в семействе Кашириных. И сразу определился конфликт автобиографического героя и «неумного племени» мещан. Этот конфликт будет все более обостряться. В мире Кашириных нет ни смысла, ни гармонии, все враждебно человеку, «наполнено горячим туманом взаимной вражды всех со всеми...». Мастер Григорий очень памятно для мальчика объяснил, что «Каширины хорошего не любят». Талант, бескорыстие, нравственная чистота и великодушие вызывают у мещан, отдавшихся жажде стяжательства и наживы, откровенную тупую неприязнь.

Казалось бы, жизнь, «обильная жестокостью», жуткие впечатления, ежедневно отравляющие душу мальчика, должны были озлобить и ожесточить его. Но этого не происходит: в душе героя растет и крепнет любовь к людям, стремление во что бы то ни стало помочь им, укрепляется вера в добрые, прекрасные начала жизни. Этот высокий гуманизм повестей связан прежде всего с образом бабушки Алексея – Акулины Ивановны, которая вселила в душу внука «крепкое чувство доверия» к миру.

Не случайно старый Каширин называет ее матерью. Горький создал поэтический, величественный образ Матери с ее беспредельной, «не­истребимой любовью» ко всем людям – детям своим. Этот образ впервые появился в одноименном романе Горького в 1906 г., затем был воплощен в рассказах сборников «По Руси» и «Сказках об Италии».

В первой части трилогии образ Акулины Ивановны занял цент­ральное место. Горький даже вначале предполагал назвать повесть «Бабушка». Акулина Ивановна олицетворяла для Алексея жизненную народную мудрость. Радостно воспринимая красоту окружавшего мира, поддерживая в мальчике веру в человека, она сыграла определяющую роль в формировании его нравственных идеалов. «Бессребреница» бабушка, в сознании Алеши, противостояла и деду, и всему «племени» стяжателей.

Контрастно противостоящие образы деда Каширина и бабушки играли важную композиционную роль (особенно в первой части трилогии) – как воплощение двух противоположных начал жизни. Противоположность их характеров проявлялась в отношении к жизни и смерти, к правде и лжи, в любви и ненависти, в религии и молитве, автобиографический герой, столкнувшись с этими двумя началами, был поставлен перед необходимостью выбора. В бабушке он почувст­вовал друга, чья бескорыстная любовь к миру и людям наделяла его «крепкой силой для трудной жизни»; «мудрость» Каширина, который «всю жизнь ел всех, как ржа железо», оказалась чуждой Алексею Пешкову и навсегда враждебной ему.

Герои Горького предстают в борении противоположных, иногда, казалось бы, взаимоисключающих мыслей и стремлений. Но эта внешняя «пестрота» характеров объясняется писателем конкретно-ис­торически, как результат социальных условий русской жизни. Подчер­кнуто противоречив характер и самого Каширина, в котором борются несоединимые силы. Он любит Алексея и близких, но любовь его, в отличие от любви бабушки, осложнена чувством собственника, хозя­ина, «старшего» в жизни. Своими силами пробился он «в люди», стал «хозяином», зашел на «чужую улицу» и здесь растерял все высокое, человеческое. О том, как нравственно нечистый процесс социального восхождения гасит в человеке все хорошее, рассказал Горький в 1910-е годы и в другом автобиографическом произведении – рассказе «Хо­зяин».

Но даже в духовно близком герою характере бабушки Горький подметил глубокие противоречия, которые явились следствием под­спудных социально-исторических влияний. Бабушка, славя мир и красоту жизни, приняла «горькие слезы» ее как должное и неизбежное зло: молча терпит она издевательства деда, пытается примирить всех со всеми, понять и оправдать жестокость мира. И этого отношения к злу жизни не принимают ни автор, ни герой повестей, который очень скоро поймет, что кротость бабушки – не сила, а выражение слабости и беспомощности. Ее всепрощающая доброта вызывает в Пешкове вначале сомнение, а затем решительный протест, ибо, писал Горький, «я был плохо приспособлен к терпению». Это было время, когда в душе героя уже «прорезались молочные зубы недовольства существующим». Трагично складываются судьбы многих людей, окружающих Алек­сея, трагичны судьбы его сверстников: и нежного веселого Саньки Вихаря, и Гришки Чурки. Все более и более усложняются и омрачаются представления героя о мире и человеке. Тогда-то и возникает у него мысль, можно ли вообще достигнуть лучшего. Когда дед выгнал постояльца – ссыльного, раздражавшего Каширина тем, что он жил не по его правилам, герой особенно остро почувствовал свое одиноче­ство во враждебном дедовом мире: «Вспоминая эти свинцовые мерзо­сти дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? И, с обновленной уверенностью, отвечаю себе – стоит <...> Хотя они и противны, хотя и давят нас, до смерти, расплющивая множество прекрасных душ, – русский человек все-таки настолько еще здоров и молод душою, что преодолевает и преодолеет их.

Не только тем изумительна жизнь наша, что в ней так плодовит ц жирен пласт всякой скотской дряни, но тем, что сквозь этот пласт все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растет доброе – человечье, возбуждая несокрушимую надежду на возрожде­ние наше к жизни светлой, человеческой». Это убеждение и укрепляло силы автобиографического героя.

Новаторство Горького состояло не в «максимальном» изображении «свинцовых мерзостей» прошлого, а в неуклонном утверждении рас­тущей изо дня в день «могучей силы света», которая обнаруживается в самих отношениях горьковских героев к миру и людям и в мироощу­щении Алексея Пешкова. Горьковская мысль о том, что в глубине народной «Россия талантлива и крупна», «богата великими силами и чарующей красотой», находит свое завершенное художественное воп­лощение в автобиографических повестях.

Раздумывая о своеобразии русского национального характера, о прошлом и будущем русского человека, Горький и здесь непримиримо выступал против обидной, унижающей человека проповеди пассивно­сти, смирения перед злом жизни, кротости, «каратаевщины». На страницах того же «Русского слова», где печаталось «Детство», Горький публикует свои статьи о «карамазовщине», в которых зовет к «деянию», активному «познанию» жизни. «Познание есть деяние, направленное к уничтожению горьких слез и мучений человека, стремление к победе над страшным горем русской земли»[136]. Эта мысль Горького художест­венно воплотилась в повестях.

В повести «В людях» складывается новое отношение героя к человеку и окружающему миру. Центральной проблемой этой части трилогии становится проблема формирования действенного гуманиз­ма. Название «В людях» имеет широкий обобщающий смысл. Человек со всеми его радостями и печалями, хорошим и дурным – вот что занимает ум, сердце, душу героя Горького. Горький видит нужду и горе, надругательство над человеческой личностью, труд бессмысленный, превращенный хозяевами в каторгу. Тогда, пишет Горький, «жизнь казалась мне более скучной, жестокой, незыблемо установленной навсегда в тех формах и отношениях, как я видел ее изо дня в день. Не думалось о возможности чего-либо лучшего, чем то, что есть, что неустранимо является перед глазами каждый день».

На помощь герою пришли книги. Они, как позже вспоминал Горький, помогли ему преодолеть настроения растерянности и недоверия к людям, обостряли внимание к человеку, воспитывали «чувство личной ответственности за все «зло жизни» и вызывали «преклонение перед творческой силой разума человеческого»[137], «роднили» с миром, убеждая, что в своей тревоге за людей он не одинок на земле. И автобиографический герой Горького мужественно пошел навстречу жизни. «Во мне,– пишет Горький, – жило двое: один, узнав слишком иного мерзости и грязи, несколько оробел от этого и, подавленный знанием буднично страшного, начинал относиться к жизни, к людям недоверчиво, подозрительно, с бессильной жалостью ко всем, а также к себе самому. Этот человек мечтал о тихой одинокой жизни с книгами, без людей... Другой, крещенный святым духом честных и мудрых книг, наблюдая победную силу буднично страшного, чувствовал, как легко эта сила может оторвать ему голову, раздавить сердце грязной ступней, и напряженно оборонялся, сцепив зубы, сжав кулаки, всегда готовый на всякий спор и бой. Этот любил и жалел деятельно», «сердито и настойчиво сопротивлялся...»

Вторая часть трилогии–вдохновенный рассказ о людях земли русской – плотниках, каменщиках, грузчиках, иконописцах,– в ко­торых скрыты самобытные качества художников, поэтов, философов, артистов. Каждый из них по-своему важен для формирования личности горьковского героя, каждый из них обогащал его, открывал ему новую грань действительности и тем самым делал героя сильнее, мудрее. Чем ближе узнавал Пешков этих людей, тем ничтожнее представлялись ему «хозяева», их мир оказывался совсем не так устойчив и прочен. «Учителями» Пешкова были и Смурый, и иконописцы –люди пыт­ливой «фигурной» мысли, богатые духом, фантастически талантливые, исполненные подлинно художественного понимания и жизни, и ис­кусства.

В годы этих скитаний рождается у Алексея Пешкова чувство огромной любви к человеку, которое он пронесет через всю жизнь. «Хорошо в тебе то, что ты всем людям родня»,– говорит ему один из героев трилогии, красавец силач Капендюхин. Чувство любви к чело­веку постепенно приобретает для него новые опенки. Все чаще ощущает он в своей душе вспышки ненависти к угрюмо терпеливым людям. В герое растет активное стремление разбудить волю человека к сопротивлению. В этой эволюции сознания своего героя Горький объективно отразил исторически закономерное развитие самосознания человека из народа. Почти пророчески звучали в повести слова Никиты Рубцова: «Ни бог, ни царь лучше не будут, коли я их отрекусь, а надо, чтобы люди сами на себя рассердились <...> Помяни мое слово: не дотерпят люди, разозлятся когда-нибудь и начнут все крушить–в пыль сокрушат пустяки свои...»

 

 

В процессе познания жизни в сознании Алексея преодолевается разрыв между мечтой и действительностью. В поисках героического он обращается уже не только к книгам, песням, сказкам, но к самой жизни. Пешков приходит к мысли, что правда жизни – в идеалах народа. В конце повести «В людях» возникает многозначительный образ «полусонной земли», которую герою страстно хочется разбудить дать «пинок ей и самому себе», чтобы все «завертелось радостным вихрем, праздничной пляской людей, влюбленных друг в друга, в эту жизнь, начатую ради другой жизни – красивой, бодрой, честной...». Но и на этом этапе развития сознание героя еще не свободно от противоречий, не найден еще ответ на вопрос, что сделать, чтобы осуществился идеал разумного и справедливого мира для всех. Напря­женными драматическими раздумьями о необходимости во что бы то ни стало найти свое место в жизни заканчивается повесть «В людях»: «Надо что-нибудь делать с собой, а то пропаду...» И Алексей едет в «большой город Казань». Открывается новый, «университетский» этап познания им жизни.

В повестях органически сочетаются трезвое видение мира с про­никновенным лиризмом, автобиографический, почти документальный рассказ с образами огромного обобщающего значения, передающими предгрозовую атмосферу русской жизни 1910-х годов.

Третья часть трилогии – «Мои университеты» – написана Горь­ким уже в советское время (1923). За ней должна была последовать заключительная часть автобиографического цикла «Среди интеллиген­ции». Но замысел этого произведения осуществлен не был.

В «Моих университетах» главное место занимает проблема отно­шений народа и интеллигенции. Вопрос «что делать?», который воз­никал перед Алексеем в доме деда и в «в людях», приобретает для него в пору юности новый смысл. Период поисков героем идейной позиции – «высший», «университетский» этап познания им мира – завершается вступлением Пешкова на путь активной политической работы.

Многие русские писатели – Герцен, Аксаков, Л. Толстой, Решет­ников, Гарин-Михайловский, Короленко–обращались к автобиог­рафическому жанру. Наследуя традиции автобиографического жанра в русской литературе, Горький создал произведение принципиально новое по своему художественному методу. По широте отражения русской общественной жизни своего времени наиболее близок Горь­кому Герцен. Это о нем Горький говорил как о художнике, «которому мы можем поверить – он достаточно и умен, и знающ, и правдив»[138]. Оба писателя воплотили в своих произведениях напряженное стрем­ление людей передовой русской мысли понять исторический смысл своей эпохи. Это определяло идейную насыщенность произведений

Герцена и Горького. Осознание писателями социальной и идейной ясизни как борьбы антагонистических сил отразилось на своеобразном композиционном строении их произведений, характеров и тех обсто­ятельств, в какие были поставлены герои. В этом сравнении выясняется и принципиальное новаторство Горького. В отличие от художественных автобиографий прошлого, Горький показал формирование личности героя на широком фоне народной жизни. В характере автобиографи­ческого героя как бы синтезированы черты народного характера, осознанные Горьким уже с высоты опыта революции 1905–1907 гг.

Новаторская сущность горьковской автобиографии раскрывается и в сопоставлении ее с «Историей моего современника» В. Короленко, который по-своему продолжал традиции Герцена. «История моего современника» Короленко и «Мои университеты» Горького отразили примерно одну и ту же эпоху; герои Горького и Короленко – совре­менники. В центре внимания Короленко –трагедия старой, народни­ческой интеллигенции; Горького –формирование новых сил, новых идеалов, которые складываются в сознании героя в процессе познания дум и чаяний народа.

По-новому и своеобразно раскрыты Горьким отношения личности и народа. Народ выступает в повестях как активная сила жизни, источник духовного здоровья и творческих возможностей личности. Создавая галерею образов людей из народа, Горький по-новому сумел увидеть в характере человека и глубокие социально-исторические противоречия. Борьба социальных противоречий действительности как бы проецировалась Горьким в сознание и психологию человека. Такой принцип художественного построения народного характера, свойст­венный произведениям Горького 90-х и 900-х годов, находит свое классическое выражение в трилогии. У Горького противоречивость народного характера свидетельствует не об извечной «пестроте» его, «непонятности», но прежде всего о возникновении в нем новых черт, которые начинают противостоять старым патриархальным представле­ниям и чертам психологии.

Февральскую революцию Горький приветствовал как исторический акт, освободивший народ от рабства и гнета самодержавия. Октябрь испугал его. И не только потому, что грозил свести на нет культурно-просветительскую деятельность по обновлению страны, но и потому, что те формы, которые приобретала диктатура пролетариата, не соот­ветствовали горьковским представлениям о демократии.

Это наглядно выразилось в его публицистике 1917–1918 гг., со­бранной в книгах «Несвоевременные мысли», «Революция и культура», «О русском крестьянстве». Статьи под общим заголовком «Несвоевре­менные мысли» Горький печатал в газете «Новая жизнь». Газета по замыслу писателя должна была объединить все демократические силы общества без каких-либо партийных различий. Однако впоследствии оказалось, что декларируемая беспартийность издания была иллюзией. Редколлегия, которая была в руках меньшевиков и «интернационалистов», вскоре стала отстаивать свои партийные интересы. В «Несвоевременных мыслях» отразилась глубокая тревога Горького за судьбы революции, боязнь, что могут быть скомпрометированы ее великие идеи. Он отчаянно протестовал против несправедливых арестов, самосудов, погромов, против самой идеи, что для торжества справедливости можно безнаказанно убивать людей. На этой почве и возникают разногласия Горького с большевиками. Горький-художник оценивал происходящее с точки зрения общедемократической, большевики же - только с точки зрения классовой.

Отношение Горького к Октябрю было сложным. Он считал, что практический максимализм большевиков пагубен для России, для рабочего класса, что в стране нет должных условий для введения социализма в тех его формах, в каких предлагали большевики. Об этом он писал в статье «Плоды демагогии».

Но в отличие от «новожизненцев» Горький занимал свою, особую позицию в отношении к революции и к самой идее социализма. Он протестовал против методов «реализации» революции, тактики боль­шевиков, но не против революции и самой идеи социализма. И когда газета, восстановленная после ее закрытия в 1918 г., начала критиковать советское правительство, отрицая всякую его работу по строительству нового аппарата, государственных учреждений, вообще новой органи­зации жизни, Горький начал сомневаться в словах и делах редакции, которые подчас прикрывались его именем.

Призывая помнить, что «социализм – научная истина», Горький считал, что в оценках исторических событий времени необходимо исходить из логики революционного движения народа, и вскоре начал склоняться к сотрудничеству с большевиками, правда, на «автономных началах», о чем он напишет в мае 1918 г. Е.П. Пешковой.

В статье «Годовщина революции» (12 мая) Горький говорит: «Ощу­пью творит новую жизнь только что проснувшийся народ. Но разбу­жена его мысль, развязаны его руки. Все наши силы на общую работу, работу борьбы и строительства». В последней статье из цикла «Несво­евременные мысли» писатель уже скажет об исторической неизбежности Октября и начнет активно сотрудничать с советской властью. Но это еще не означало, что он полностью согласен с ее делами. Полемика его с большевиками продолжалась, Горький постоянно указывал на промахи и просчеты власти, особенно резко протестовал против наси­лия над человеком, истребления русской интеллигенции. Он критикует демагогов, циников от власти, политиканов. Но несмотря ни на что-убежден, что «страна не погибнет теперь, ибо народ –ожил, и в ней зреют новые силы, для которых не страшны ни безумия политических новаторов, слишком фанатизированных, ни жадность иностранных грабителей, слишком уверенных в своей непобедимости»[139].

В 1920-е годы начинается новый этап развития идейных и творче­ских взглядов Горького. В интервью с Г. Уэллсом в 1920 г. писатель выражает свою веру в успех строительства нового мира, восхищение «фантастической энергией» русского народа в преобразовании жизни страны.

В творчестве М. Горького нашли продолжение лучшие традиции

русской гуманистической литературы и проявились новые черты в русском реалистическом искусстве слова; оно оказало огромное воз­действие на развитие русской и многонациональной литературы Со­ветского Союза и демократической литературы многих стран мира.

А.С. СЕРАФИМОВИЧ (1863–1949)

 

«Знаниевцем», в творчестве которого, может быть, наиболее после­довательно воплотились основные программные идеи этого литератур­ного объединения, был А.С. Серафимович. И в годы первой российской революции, и в годы наступившей после ее поражения реакции он разделял общественные и эстетические позиции Горького, его мысли о задачах революции, о психологии человека нового времени, о роли искусства в общественной жизни.

Творческий путь Серафимовича, как и Горького, начался в 90-е годы. В 1889 г. московская газета «Русские ведомости» опубликовала рассказ А. Серафимовича «На льдине». Появление вслед за ним и других произведений писателя о народной жизни привлекает к Сера­фимовичу внимание. Им заинтересовались Г. Успенский и Короленко. Он становится известным в большой литературе.

К этому времени Александр Серафимович Серафимович (Попов) прошел уже большой жизненный путь. Будучи студентом Петербург­ского университета, он входил в студенческие революционные кружки, знал А..Й. Ульянова. Когда группа Ульянова после покушения на Александра III была арестована, Серафимович написал антиправитель­ственную прокламацию, разъяснявшую политический смысл акции и звавшую к революционной борьбе. За написание прокламации его ссылают на Север. Здесь Серафимович близко сошелся с членом «Северного Союза» русских рабочих, организатором знаменитой Оре­хово-Зуевской стачки Петром Моисеенко и под его руководством прошел свой политический «университет». В ссылке Серафимович начинает заниматься литературной работой, пишет статьи, фельетоны, рассказы, которые печатаются в местных газетах. Через три года Серафимовича высылают под надзор полиции на Дон, в станицу Усть-Медведицкую.

Он знакомится с жизнью заводских рабочих, шахтеров, железно­дорожников, местной интеллигенции. Тогда же появляются в печати Рассказы «Стрелочник», «Семишкура», «На заводе», «Под землей».

Переехав в 1902 г. в Москву, Серафимович сближается со «Средой» «Горький, – писал впоследствии Серафимович,–сыграл решающую роль в моей писательской судьбе <...> он всех нас сумел объединить вокруг революции, зажечь ее пламенем, заставить ей служить»[140].

В период революции 1905–1907 гг. в творчестве Серафимовича начинает определяться стилевая манера письма. Лучшей «вещью» Серафимовича в предоктябрьские годы стал роман «Город в степи», «я считаю, что наиболее характерные черты моей писательской физионо­мии ярко отразились в моей крупной вещи «Город в степи»,–сказал о романе писатель. Здесь ощутимы и связи Серафимовича с револю­ционно-демократической традицией, и влияние Горького, и ориги­нальные черты его реалистического стиля.

В годы первой мировой войны Серафимович был на фронте военным корреспондентом. Пафос его произведений этого времени – предчувствие новой революционной бури. Октябрьскую революцию писатель принимает горячо. В 1918 г. вступает в Коммунистическую партию и в качестве корреспондента «Правды» работает на фронтах гражданской войны. Результатом этой работы стал «Железный поток» (1924).

Раннее творчество Серафимовича тесно связано с традициями русской демократической литературы 60–70-х годов – Г. Успенского, Левитова, Помяловского, Решетникова, Короленко. «Первые мои про­изведения,– говорил он,– носят отпечаток литературы 70-х годов <...> Я от семидесятников родился, их традициями был начинен...»[141]. Особенно большое влияние оказал на него Короленко. Вспоминая о начале своего творческого пути, Серафимович писал: «Один из моих товарищей подарил местной учительнице только что вышедшие тогда рассказы Короленко. I том. Я прочитал <...> под впечатлением про­читанного стал писать...»[142].

Любовь к народу, правдиво-сочувственное изображение его трудо­вой жизни, выдвижение человека из народа как положительного героя литературы – вот что роднило Серафимовича с его предшественни­ками. Но уже в ранних его произведениях чувствуется то новое, своеобразное, что внесет писатель в разработку народной темы. Это прежде всего образ рабочего человека, он становится центральным в его творчестве.

В своих ранних произведениях Серафимович пишет о тяжести подневольного труда, который гнетет рабочего человека («На льдине», «В тундре», «На плотах»). Современная Серафимовичу критика пыталась иногда трактовать эти произведения как явление натуралистиче­ской литературы. Игнорируя социальную тенденциозность рассказов, критики соотносили их с произведениями народнического характера, flo описание трудовых процессов, экономических обстоятельств жизни героев для Серафимовича не было самоцелью. Писатель стремился обнажить общественные противоречия, подчеркнуть социальные контрасты русской жизни. Детализированные зарисовки жизни людей труда, подробные описания конфликтов между людьми труда и «хозя­евами» складывались в общий конфликт труда и капитала. Детализация в творчестве Серафимовича не имела ничего общего с детализацией в народнической литературе.