Российская империя

Российская империя в начале XX в. обычно рассматривалась как одна из великих держав. Ее территория и население, самые большие среди европейских стран, обеспечили ей этот статус. Также Россия имела большие валовые экономические показатели: по валовому промышленному производству она стояла на пятом месте в мире после Соединенных Штатов, Германии, Великобри­тании и Франции. Она имела значительную текстильную про­мышленность, особенно хлопчатобумажную и льняную, а также тяжелую промышленность — производство угля, чугуна и стали.

Она стояла на втором месте в мире (после Соединенных Штатов) по добыче нефти, а в последние несколько лет XIX в. она даже занимала первое место. Эти высокие абсолютные показатели могут привести к ошибке при оценке экономической мощи России. Как было показано на рис. 10.2, российское производство и по­требление угля на душу населения было значительно ниже соот­ветствующих показателей Австрии. Аналогичное положение на­блюдалось по всем видам промышленной продукции.

Россия все еще оставалась преимущественно аграрной страной: на сельское хозяйство приходилось более двух третей рабочей силы и более половины производимого национального дохода. Доход на душу населения составлял не более половины от соответствующих показателей во Франции и Германии и около одной трети от пока­зателей Соединенных Штатов и Великобритании. Производитель­ность труда, особенно в сельском хозяйстве, была чрезвычайно низкой ввиду использования примитивных технологий и недостат­ка капиталов. Институциональные ограничения, связанные с суще­ствованием крепостного права, отмененного лишь в 1861 г., нега­тивно сказывались на перспективах роста производительности даже после освобождения крестьян (см. главу 12).

Начало индустриализации в России относится к периоду прав­ления Петра Великого и даже ранее, но за исключением метал­лургического производства, возникшего на Урале в XVIII в., ран­ние промышленные предприятия, развивавшиеся в тепличных ус­ловиях и обслуживавшие потребности российского государства, не были экономически жизнеспособными. В первой половине XIX в., особенно начиная с 1830-х гг., признаки индустриализации стано­вятся более заметными. Было подсчитано, что количество про­мышленных рабочих выросло со 100 тыс. в начале века до более 500 тыс. накануне освобождения крестьян. Большинство этих ра­бочих были номинально крепостными и выплачивали оброк из своей зарплаты, вместо обычных трудовых отработок. Парадок­сально, но существовало также некоторое число крепостных пред­принимателей. Наиболее динамичной, быстро развивающейся от­раслью промышленности было хлопчатобумажное производство, преимущественно в московском регионе. Производство свеклович­ного сахара на Украине было вторым по значению, но далеко от­ставало от хлопчатобумажной промышленности. В Санкт-Петер­бурге возникли несколько больших и современных хлопчатобу­мажных фабрик, а также ряд металлургических и машинострои­тельных заводов. Такие предприятия существовали и в россий­ской части Польши.

Крымская война ярко показала отсталость как российской промышленности, так и российского сельского хозяйства, и тем самым косвенно подготовила почву для ряда реформ, самой зна­чительной из которых была отмена крепостного права в 1861 г. Одновременно правительство развернуло программу строительст-

ва железных дорог с опорой на иностранные капиталы и техноло­гии, а также реорганизовало банковскую систему с целью внедре­ния западных финансовых технологий. Плоды этой новой полити­ки стали видны в середине 1880-х гг. и в период «большого рывка» промышленного производства в 1890-х гг., когда промыш­ленный выпуск возрастал в среднем на 8% в год, что превосходи­ло самые высокие темпы роста, когда-либо достигнутые в странах Запада.

Наибольшая заслуга в этом рывке принадлежала программе железнодорожного строительства, особенно сооружению государ­ственной Транссибирской железной дороги, начатому в 1891 г., и сопутствующему расширению добычи полезных ископаемых и строительству новых металлургических предприятий (рис. 10.3). Последние, в свою очередь, часто создавались иностранными предпринимателями и иностранным капиталом, которые сыграли решающую роль в развитии центра горнодобывающей и металлур­гической промышленности на юго-восточной Украине.

Этот район, известный как Донбасс, имел огромные залежи угля, но он находился далеко от основных населенных центров. До появления железных дорог добыча угля здесь была нерента­бельна. На расстоянии 500 км к западу, в районе города Кривой Рог, были открыты залежи очень качественной железной руды, но по той же самой причине эксплуатировать их было невыгодно. В 1880-х гг. французские предприниматели добились от царского правительства разрешения на строительство железной дороги, со­единявшей эти два района, а также построили доменные печи в обоих районах, создав, таким образом, первый в мире металлур­гический комбинат, работающий на поставках сырья с отдаленных месторождений. Производство угля и чугуна стремительно возрос­ло. В то время как в 1870-е гг. внутреннее производство чугуна удовлетворяло только 40% спроса, в 1890-е гг. оно обслуживало три четверти значительно выросшего потребления.

Правительство пыталось стимулировать индустриализацию не­сколькими способами. Оно делало займы за рубежом для финан­сирования строительства государственных железных дорог и предоставляло гарантии по обязательствам частных железнодо­рожных компаний. Государство размещало заказы на рельсы, па­ровозы и другое оборудование для государственных железных дорог на предприятиях, расположенных в России (принадлежа­щих как русским, так и иностранным предпринимателям), и реко­мендовало частным компаниям поступать подобным же образом. Государство установило высокие ввозные пошлины на изделия из железа и стали, и в то же время способствовало освоению самого современного оборудования для производства железа, стали и ин­струментов. От введения этих мер выиграли прежде всего произ­водители Польской Силезии и Санкт-Петербурга, а также юго-восточной Украины.

 

Рис. 10.3. Промышленность и железные дороги России около 1914 г. Источник: Adams А-Е-, McCagg W.O., Matley I.M. Atlas of Russian and East European History. Frederick A. Praeger, 1966.

332 Бурный подъем российской промышленности в 1890-х гг. сме­нился спадом в первые годы XX в., за которым, в свою очередь, последовали катастрофическая (для России) Русско-японская война 1904 — 1905 гг., а затем революция 1905—1906 гг. Хотя ре­волюция была подавлена, она вызвала к жизни ряд политических и экономических реформ. Наиболее важной из них была аграрная реформа Столыпина (см. главу 12), которая привела к росту про­изводительности сельского хозяйства.

За последние 50 лет до начала Первой мировой войны россий­ская экономика добилась значительных успехов на пути создания более современной, технологически развитой хозяйственной систе­мы, но она по-прежнему оставалась далеко позади наиболее пере­довых западных экономик, особенно Германии. Ее экономическая слабость проявилась в период войны, способствовав поражению России и подготовив почву для революции 1917 г.

Япония

Последней и самой неожиданной страной, входящей в список индустриализирующихся стран XIX в. — и единственной, не при­надлежащей к европейской культуре, — была Япония. В первой половине XIX в. Япония осуществляла политику закрытости для иностранного, и особенно европейского, влияния более последова­тельно, чем какая-либо из других восточных стран. Еще в начале XVII в. правительство Токугава запретило внешнюю торговлю (голландцам было разрешено присылать один корабль в год в торговую факторию, которую они содержали на маленьком остро­ве в бухте Нагасаки, японском «окне в Европу») и запретило японцам ездить за границу. Общество было структурировано на неподвижные социальные классы или касты, в некотором отноше­нии похожие на феодальные сословия средневековой Европы. Уровень технологии был приблизительно таким же, как в Европе в начале XVII в., однако, несмотря на эти ограничения, организа­ция экономики была очень сложной, с активными рынками и кре­дитной системой. Уровень грамотности в Японии был значительно выше, чем в Южной и Восточной Европе.

В 1853 г., а затем в 1854 г. коммодор Мэттью Перри, коман­дующий военным флотом Соединенных Штатов, вошел в Токий­скую бухту и, под угрозой бомбардировки города, заставил сегуна установить дипломатические и торговые связи с США. Вскоре и другие западные государства получили привилегии, схожие с при­вилегиями, предоставленными Соединенным Штатам. Ключевым условием этих «неравных договоров» являлся отказ японского правительства от установления таможенных пошлин на уровне выше 5%; иностранцы также получили права экстерриториальнос­ти (т.е. были исключены из сферы действия японского права).

Слабость сегуната Токугава перед лицом западного вторжения вы­звала восстания против иностранцев и движение за восстановле­ние реальной власти императора, который до того на протяжении столетий выполнял только церемониальные функции. Это движе­ние, возглавляемое молодыми, честолюбивыми самураями (пред­ставителями бывшего военного сословия), получило мощную под­держку в 1867 г. после вступления на престол волевого, умного молодого императора Муцухито. В следующем году император­ская партия заставила сегуна отречься от власти, после чего импе­ратор переехал в Токио — фактическую столицу страны. Это со­бытие, отметившее рождение современной Японии, получило на­звание революции Мэйдзи («Мэйдзи» означает «просвещенное правительство», как определил свое правление Муцухито). Эра Мэйдзи продолжалась с 1868 г. до смерти Муцухито в 1912 г.

Сразу же после прихода к власти новое правительство смени­ло тон своих высказываний, изначально направленных против иностранцев. Вместо того чтобы попытаться выдворить иностран­цев, правительство Японии стало налаживать сотрудничество с ними, хотя и держало их на почтительной дистанции. Старая фе­одальная система была разрушена и заменена высокоцентрализо­ванным бюрократическим управлением, созданным по француз­ской модели, с армией, устроенной по прусскому образцу, и с военным флотом по британскому образцу. Промышленные и фи­нансовые технологии заимствовались из многих стран, но особен­но из США. Образованные молодые люди уезжали за границу изучать западные достижения в политике и управлении, военной науке, промышленной технологии, торговле и финансах с целью внедрить наиболее эффективные из них у себя в стране. В Япо­нии были созданы новые школы западного образца; иностранные специалисты приезжали в страну для обучения своих японских коллег. Однако правительство устанавливало жесткие сроки пре­бывания иностранцев в Японии и наблюдало за тем, чтобы они своевременно ее покидали. Такой порядок был заведен для того, чтобы предотвратить укрепление их позиций в стране.

Одной из наиболее серьезных проблем, с которыми столкну­лось новое правительство, была проблема финансов. Финансовые затруднения явились одной из причин недовольства режимом То­кугава, и новое правительство Мэйдзи унаследовало массу нераз­менных бумажных денег, которую оно вынуждено было еще более увеличить в первые годы после смены режима. В 1873 г. был ут­вержден земельный налог, рассчитанный на базе потенциальной продуктивности сельскохозяйственных земель безотносительно к объему фактической продукции. Положительный эффект этого налога оказался двояким: с одной стороны, он давал правительст­ву устойчивый доход (за счет крестьян); во-вторых, он гарантиро­вал, что земля будет использоваться наилучшим образом, по­скольку те, кто были неспособны обеспечить максимальную отда­чу от земель, должны были потерять права на них либо продать

 

их тем, кто был в состоянии придерживаться оптимальных мето­дов хозяйствования.

С финансовыми проблемами правительства было связано также начало создания новой банковской системы, призванной за­менить неформальную сеть кредита эпохи Токугава. В соответст­вии со своей политикой поиска повсюду лучших моделей (армия по прусскому образцу, военный флот по британскому образцу и т.д.), Япония заимствовала модель национальной банковской сис­темы Соединенных Штатов, созданной союзным правительством в последние годы Гражданской войны как механизм военных фи­нансов. В соответствии с этой системой при учреждении банков правительственные облигации могли быть использованы в качест­ве обеспечения для выпуска банкнот, которые должны быть кон­вертируемы в звонкую монету. (Не случайно правительство Мэйдзи незадолго до этого выпустило большое количество обли­гаций для выдачи их бывшим феодальным землевладельцам и са­мураям взамен их ежегодных пенсий.) Благодаря этой системе к 1876 г. было учреждено 153 национальных банка. К несчастью, в следующем году вспыхнуло восстание Сацумы, поднятое против правительства одним из крупнейших западных кланов. Хотя вос­стание было подавлено, оно дорого стоило правительству: ему пришлось прибегнуть к новому выпуску как неразменных бумаж­ных денег, так и банкнот национальных банков, что привело к жестокой инфляции.

Новый министр финансов граф Мацуката принял решение ре­формировать банковскую систему, которая, по его мнению, была порочной, а в дополнение к этому провел в 1881 г. резкую дефля­цию валюты, что полностью оздоровило банковскую структуру. Он создал новый центральный банк, Банк Японии, по самой по­пулярной модели центрального банка — Национального банка Бельгии, который, хотя в значительной мере принадлежал част­ным акционерам, находился под пристальным контролем прави­тельства. Он получил монополию на выпуск банкнот, в то время как национальные банки потеряли право их эмиссии и преврати­лись в простые коммерческие депозитные банки наподобие анг­лийских. Банк Японии также выступал в роли фискального аген­та казначейства.

Со времени революции Мэйдзи правительство стремилось внедрить и развить практически все отрасли западной промыш­ленности. Для этого оно строило верфи, арсеналы, литейные и машиностроительные предприятия, экспериментальные или образ­цовые фабрики по производству текстиля, стекла, химикатов, це­мента, сахара, пива и множества других товаров. Оно управляло этими предприятиями, а также приглашало западных техников для обучения местных рабочих и менеджеров использованию за­падного оборудования. Однако такие действия, очевидно, могли принести результат только в долгосрочной перспективе. Тем вре­менем необходимо было найти ресурсы для оплаты импортных

машин и другого оборудования и выплаты жалования иностран­ным специалистам. Учитывая, что ко времени Реставрации страна имела преимущественно аграрную экономику, а внешняя торговля фактически отсутствовала, это была непростая задача.

Более того, у Японии было мало природных ресурсов. Будучи по размерам меньше штата Калифорния, островное государство имело гористый рельеф, так что доля пахотной земли по отноше­нию к общей площади была еще меньше, чем в Калифорнии. Рис являлся главной зерновой культурой, а также главным продуктом питания, дополняемым рыбой и морепродуктами, которыми изо­биловали прибрежные воды. В Японии были некоторые запасы угля и медной руды, которые до 1920-х гг. обслуживали как экс­портный, так и внутренний рынок. Однако именно аграрному сек­тору приходилось нести основное бремя по обеспечению экспорт­ных доходов для финансирования необходимого импорта.

Две традиционных японских отрасли текстильной промышлен­ности, основанные на местном сырье, шелковое и хлопчатобумаж­ное производства, имели разную судьбу. Вскоре после открытия торговли хлопчатобумажное производство было полностью унич­тожено конкуренцией западных, преимущественно британских то­варов, произведенных машинным способом. Напротив, производ­ство шелка выжило, а та его часть, которая была ближе к аграр­ному сектору, а именно производство шелка-сырца из коконов, даже процветало. Благодаря современному оборудованию, приоб­ретенному во Франции, производство шелка-сырца выросло с менее 2 млн фунтов в 1868 г. до более 10 млн в 1893 г. н около 30 млн фунтов накануне Первой мировой войны. Большая часть продукции экспортировалась, и с 1860-х гг. по 1930-е гг. шелк-сырец давал от 1/5 до 1/3 совокупных экспортных доходов стра­ны. Несколько увеличилась также торговля шелковыми тканями, которая в 1900 г. приносила почти 10% экспортной выручки, но развитию этого производства препятствовали высокие таможенные пошлины на ткани в странах, которые были главными рынками сбыта шелка-сырца, особенно в Соединенных Штатах.

Другим важным товаром сельскохозяйственного экспорта был чай, который в первые годы эры Мэйдзи занимал в структуре экс­порта такое же место, как н шелк. Однако его относительная роль постепенно падала с ростом численности населения страны и его доходов. Аналогичная тенденция, даже еще более выраженная, сложилась в случае риса. Хотя в первые годы эры Мэйдзи неко­торое количество риса направлялось на экспорт, рост численности населения был настолько велик, что в конце века внутреннее по­требление риса в Японии стало частично зависеть от его импорта. Несмотря на то, что большинство элементов западной техноло­гии вводилось по инициативе правительства, оно не собиралось запрещать частное предпринимательство. Наоборот, одним из его девизов было «Развивать промышленность н способствовать пред­принимательству». Как только рудники, образцовые фабрики и

 

336 другие современные предприятия (кроме арсеналов и одного ста­лелитейного завода, находившихся под контролем военных) начи­нали функционировать удовлетворительно, правительство прода­вало их (зачастую себе в убыток, если подходить с сугубо бухгал­терской точки зрения) частным компаниям и корпорациям.

Хлопчатобумажное производство (в основном прядильное, но было и несколько механизированных ткацких фабрик) демонстри­ровало самый быстрый прогресс. Технологии были относительно простыми, а на предприятиях использовалась дешевая, неквали­фицированная рабочая сила, в основном женская. Внутренний рынок был завоеван в 1890-х гг., а к 1900 г. экспорт хлопковой пряжи и тканей (но в основном пряжи) обеспечивал 13% совокуп­ных экспортных поступлений. Крупнейшими рынками сбыта были Китай и Корея, которые ввозили дешевую, грубую пряжу для ее использования в ручном ткачестве крестьянских домохозяйств.

Тяжелая промышленность — производство железа, стали, ма­шиностроение и химическое производство — развивалась медлен­нее, и развитие это происходило в условиях интенсивного субси­дирования и высоких протекционистских тарифов («неравные до­говоры» потеряли силу в 1898 г.), однако к 1914 г. Япония в ос­новном самостоятельно удовлетворяла внутренний спрос на про­дукцию соответствующих отраслей. Первая мировая война в ог­ромной степени увеличила спрос на нее, и в то же время открыла новые рынки. Фактически война была великим благодеянием для всей японской экономики. Дефицит торгового баланса в послед­ние предвоенные годы был очень большим, но растущий спрос военного времени вместе с отвлечением европейского производст­ва на военные нужды дал возможность японским производителям быстро закрепиться на зарубежных рынках. После вступления в войну на стороне союзников Япония смогла отобрать у Германии колонии в Тихом океане и концессии в Китае. Экспорт, который составлял 6 — 7% валового национального продукта в 1880-х гг. и около 15% в первом десятилетии XX в., достиг 22% уже в 1915 г. В целом превращение Японии из отсталого, традиционного об­щества в 1850-х гг. в одну из ведущих промышленных держав ко времени Первой мировой войны было колоссальным достижением. Темпы роста валового национального продукта с 1870-х гг. по 1913 г. составляли в среднем около 3% в год (оценки варьируются от 2,4 до 3,6%). Таким образом, экономика Японии росла не менее — а часто и более — высокими темпами, чем любая из ев­ропейских экономик. Более того, темпы роста были относительно устойчивыми: хотя они несколько колебались, они никогда не ста­новились отрицательными, как это часто происходило в Европе и Америке в период сильных рецессии или депрессий. Среднегодо­вые темпы роста выпуска продукции горнодобывающей и обраба­тывающей промышленности были еще выше, составив за период в целом около 5%.

 

337 Японская экономическая трансформация имела также полити­ческие последствия. В 1894 — 1895 гг. Япония одержала победу в непродолжительной войне с Китаем и вступила в ряды империа­листических государств, аннексировав некоторые китайские тер­ритории (в том числе Тайвань, переименованный в Формозу) и создав собственную сферу влияния в самом Китае. Что еще более удивительно, всего через десять лет Япония нанесла решительное поражение России как на суше, так и на море. Наградой за эту победу стала южная часть острова Сахалин, российские террито­риальные концессии в Порт-Артуре и на Ляодунском полуострове в Китае, а также признание Россией японского доминирования в Корее, которую Япония аннексировала в 1910 г. Так японцы до­казали, что они могут «играть в игры белых людей».