Глава четвертая. По вопросу о той части души, посредством которой душа познает и думает, — отделима1 ли она или неотделима в качестве [реальной] величины

По вопросу о той части души, посредством которой душа познает и думает, — отделима¹ ли она или неотделима в качестве [реальной] величины, а может только мыслиться, [как отделимая], — необходимо рассмотреть, каков ее отличительный признак и каким именно способом происходит мышление. Если же мышление есть нечто вроде ощущения, оно или оказывается воспринимающим воздействия мысленного предмета или чем-нибудь подобным. Итак, мышление должно быть не причастно страданию,² воспринимая формы и отождествляясь с ними потенциально, но не будучи ими [в действительности], и подобно тому, как чувственная способность относится к чувственным качествам, так ум относится к предметам мысли. И поскольку ум мыслит обо всем, ему необходимо быть ни с чем несмешанным, как сказал Анаксагор, чтобы иметь господство, т. е. чтобы познавать.³ Ведь постороннее, являясь рядом с умом, загораживает и ставит ему препятствия.⁴ Таким образом, природа ума заключается не в чем ином, как только в возможности. Итак, то, что мы называем в душе умом, до мышления не может быть ничем в действительности из существующего (я определяю ум как то, чем душа мыслит и постигает). Поэтому немыслимо уму быть связанным с телом. Ведь в таком и случае он оказался бы обладающим каким-нибудь качеством, —холодным или теплым, или каким-нибудь органом, подобно способности чувственного восприятия; в действительности же он ничем таким не является. В связи с этим правильно говорят [философы], утверждающие,⁵ что душа есть местонахождение форм (идей), с той оговоркой, что не вся душа, но разумная, и [охватывает] идеи не в их действительной наличности, а потенциально.

Что непричастность страданию не одинакова у способности чувственного восприятия и у мыслительной способности, видно [из рассмотрения] органов чувственного восприятия и ощущения. Чувственная способность не может осваивать среди чрезмерных чувственных качеств, например, [ощущать] звук среди очень сильных звуков, и нельзя ни созерцать, ни обонять среди очень сильных цветов или запахов. Ум же, наоборот, когда мыслит нечто очень глубокое, то менее заметное он познает не хуже, но даже лучше. В бамом деле, чувствующая способность не бестелесна, ум же отделим [от тела]. И всякий раз, как ум становится каждым [из познаваемых предметов] в том смысле, в каком говорят об ученом, как о доподлинно [знающем] (это происходит, когда ум может действовать через самого себя), то разум также проявляется, как некая возможность, не так, как до обучения или приобретения знания, и тогда сам он может мыслить самого себя.⁶

Так как это различные вещи: величина и сущность величины, вода и сущность воды (это так и у многих других предметов, но не у всех; у некоторых это совпадает),⁷ [то субъект] различает сущность мяса и мясо, [как предмет], или иной [способностью] или иначе установленной. В самом деле, мясо существует не без материи, но, как курносость, оно есть нечто, находящееся в другом. С помощью чувственной способности [субъект] различает тепло и холод и то, сочетанием чего является мясо; сущность же мяса [субъект] различает иною способностью или [вовсе] отдельной [от чувственной способности] или находящейся в таком отношении, как ломаная линия к себе самой, когда она выпрямляется.⁸ Опять-таки в области абстракций прямое будет в таком же положении, как курносость, — ведь прямая линия связана со сплошным. Если же есть разница между сущностью прямизны и прямым, то сущность [будет познаваться] особой [способностью], — ведь тут будут две [точки].⁹ Итак, [при такого рода познании] человек различает и: другою способностью или [способностью], иначе установленной. И вообще, как вещи отделимы от материи, так же обстоит дело и с умом.

Кто-нибудь мог бы усомниться: если разум есть нечто простое, непричастное страданию и ни с чем не имеет ничего общего, как говорит Анаксагор, то как он будет мыслить, поскольку мышление являемся изданием. Ведь поскольку у обоих¹⁰ имеется нечто общее, одно представляется действующим, другое — страдающим. Кроме того, [сомнительно]: может ли сам ум быть предметом мысли. В самом деле, —либо ум свойственен другим предметам, если он сам мыслим не через что-либо другое,¹¹ и мыслимое по виду составляет нечто единое, либо к нему будет нечто привходить, что делает его предметом мысли, как и все прочее [т. е. делает и другие умы предметами мысли"). Или страдательное состояние есть нечто общее [как для ощущающей способности, так и для ума]? Поэтому раньше было сказано, что в возможности ум известным образом заключает в себе [самые] предметы мысли, но в действительности этого нет, покуда он не помыслит. Здесь должно быть так, как на письменной доске,¹² на которой в явном виде ничего не написано; то же происходит и с умом. И он является предметом мысли наподобие всех других предметов мысли. Ведь, по отношению к тому, что не связано с материей, мыслящее и мыслимое — то же самое. Умозрительное знание и соответствующий умопостигаемый предмет — то же самое. в [Теперь] остается выяснить причину, почему [ум] не мыслит постоянно.¹³ У предметов [мысли] материального порядка каждый из мыслимых предметов дан потенциально. Поэтому ум не будет присущ таким предметам (ведь ум есть возможность этих предметов вне материи), в нем же предмет мысли будет налицо.¹⁴