Глава 37. Я вернулась в ставшее уже родным селение Узуркепрно

Я вернулась в ставшее уже родным селение Узуркепрно. Да! Сбежала от Фатиха в туже ночь. Проснулась в холодном поту с очередным кошмаром. Покосилась на любимого и села охваченная нервной дрожью. Чёрт! Веду себя как истеричная психопатка. То вспыхиваю злобой, то остываю: ощетиниваюсь, рычу, показываю клыки подобно дикой шавке, готовой рвать на куски, и вмиг усмиряюсь, становлюсь домашним безобидным щенком – отдаюсь во власть господина, нежусь в его объятиях. Максимум на что способна – зализать «до смерти». Трезвость мысли потеряна, а нужно многое обдумать. Одной, в тишине, покое. Наедине со здравыми суждениями, без давления и эйфории в голове. Терзали противоречия - не хотела горячиться, но руки так и тянулись придушить Каплана. Разрывалась от сомнений - выскользнула из постели, а ему оставила записку: «Не ищи. Мне нужно время». Куда поехать? Пришёл только один ответ: Узуркепрно. Идеальней места отсидетьсяи не придумать – прямо у бандитов перед носом. Они знают, что сбежала - не подумают там искать, по крайне мере, какое-то время. Решат: испугалась… обращусь в Российское представительство. Вероятно, там-то и будут поджидать. Ещё под их контролем могут оказаться аэропорты, железнодорожные вокзалы. Хотя Фатих, скорее всего, догадается... Ведь мне больше некуда податься, а умное правило гласит: Чтобы спрятать ценную вещь, положи на видное место!

Кхм… почему бы и нет?! К тому же ненадолго… Одевшись в хиджаб, посреди ночи выскользнула из дома. Села в ближайшее такси. Под пристальным взглядом водителя доехала до автовокзала, а оттуда первым рейсом в село.

Местные осуждали - я бросила мужа. Но когда объяснила, что за мной гнались другие преступники, полиция же с ними заодно - притихли. Даже признались: у них давно никто не верил «стражникам закона». Облагородила место захоронения Сулемана и его жены. Привела дом в порядок: обысканный, точнее, перевернутый верх дном - гады испортили много реквизита и декораций. Куклы потрёпанные, с оторванными частями. Мародеры, а не правозащитники! Перебирая вещи Сулемана, обнаружила письмо в потайном кармане – странно, что полисмены не нашли. За двенадцать лет замужества с Игорем ни разу не читала чужие sms, не лазила по телефону, не пыталась узнать, кто ему пишет по мылу, с кем общается в Контакте, Одноклассниках, на Фэйсбуке или в Твиттере. Тоже при жизни с Фатихом. Это не мне - не полезу. Доверие - важная составляющая в браке. И письмо хотела выкинуть, но надпись: «Татьяне-Хитафе» озадачила. Чуть поколебавшись, развернула:

«Госпожа моего сердца и души! Если читаешь эти строки, значит, я покинул тебя. Прости, что не сдержал слово, не смог осчастливить - не смог заставить забыть прошлое и начать жить настоящим. Недооценил свои возможности, но очень хотелось постараться, несмотря на возраст.

Я сделал ужасное, каюсь и по сей день. Мечтая принести покой в твою жизнь, лишил счастья и любви. Сказать не решился, а бумага вынесет всё. Первое деяние, точнее, несовершенное деяние… я не сообщил твоим родственникам, что ты жива! Вначале уверял себя: тебе нужно время - остыть, подзабыть, успокоиться… Потом останавливал страх потерять тебя. Второй проступок - в Стамбуле, когда застал вас с господином Фатихом, и ты убежала. Мы с ним долго говорили. Я взял клятву, что он не будет искать с тобой встречи, если выберешь меня. Когда вернулась… умолчал об этом, а еще… об узнанном от него, - он поведал свою версию случившегося, и я ему поверил, - расскажи я её тебе, ты бы уже тогда воссоединилась с ним. Его не послушаешь - гордость затмевает разум, но если мои слова хоть что-то значат, дочитаешь эти строки до конца. Господин Фатих – честный человек, заслуживающий такое сокровище как ты. Он любит тебя Хитафа… или Татьяна - неважно... Всегда любил, а когда узнал о ребёнке, совсем потерял голову от счастья. Тебе трудно понять наши устои и порядки… Ему, действительно, пришлось несладко. Семья давила, жена бесновалась, но он всё равно пошёл против них – попросил развода. А в день, когда сбежала, он собирался объявить о намерении жениться на тебе. Ты горячая и пылкая женщина не дождалась этого, сбежала… бросила его. Он искал, нанимал частных детективов, но твой след тщательно замели. Когда пришло известие от похитителей, чуть не лишился рассудка. Не торговался, даже не обращался в полицию - не дай бог, что-то сорвется, и он вновь потеряет шанс вас обрести. Преступники обманули – вернули только сына. С тех пор, он жил только им. Будь снисходительна. Он любит тебя как никто и молю, прости меня, слабого человека - я не пересилил старческий эгоизм и не позволил тебе уйти с господином Капланом сразу.

Ты – свет, озаряющий пустой и тёмный дом. Ты – глоток жизни, данный умирающему. Ты – счастье, ниспосланное свыше. Найди в себе ещё силы, прости господина Фатиха. Откинь прошлое, перечеркни настоящее, живи будущим. Ты рождена дарить счастье и заклинать беду. Ты сильнее всех нас. Так поделись силой - докажи, что твоё сердце куда больше, чем думали враги: докажи, что любовь побеждает зло!»

Строки расплывались, пальцы дрожали. Свернула письмо и спрятала в глубину шкафа. Пусть ещё полежит…

Не знаю от чего бежала больше, от себя, Фатиха, правды, боли, прошлого, будущего, настоящего… Но возвращаться не спешила. Трусость? Да, так и есть, что бы не говорила другим. Теперь боялась. Чувств, реальности, себя… жизни. Привыкла так – в стремлении отмстить, но никуда не торопиться. Сидишь в тепле и размышляешь о том, как правильно, а как нет – пассивная активность. Амеба! Вроде как существую, даже о чём-то думаю, планирую, но ничего не делаю. Удобно для подленького, ничтожного «эго» нашёптывающего: «Куда спешить? Ты ещё не всё обдумала окончательно!» Лозунг по жизни: «Я сильная! Переживу!» незаметно для себя самой изменился в: «Я – слабая! Не осилю!» Да, разрывалась - жаждала увидеть детей, но подвергнуть их опасности боялась сильнее. Поэтому затягивала с решением, раздумывала, как начать жизнь заново. До отвращения мерзко, ведь поганое ощущение никчемности и мысль: а нужна ли детям такая мать - приводили к заветным пакетикам. Сжимала в дрожащих пальцах, и тогда вспоминала клятву, данную Сулеману. Прятала героин обратно и продолжала существовать…

Провела несколько спектаклей, посвященных мужу. Пришли все жители – площадь перед домом не могла их вместить и многие, устроились на крышах ближайших домов. Мне ассистировал Давид. Мальчишка болен театром, а главное, у него талант. Схватывал на лету, с куклами на «ты», память – феноменальная. Услышав раз – мог воспроизвести с точностью и даже подгонял интонацию. Слух – отменный, пел шикарно. В общем, мы сработались. Он не пришёл на репетицию единственный раз, когда умерла его мать. Соболезнованием не помочь – слова пусты, особенно, когда не знаешь пережитого горя. Да и… своё всегда больнее. Для меня бездушны и пусты высказывания: «Я так вас понимаю! Соболезную!» Лучше промолчать и помочь, если есть необходимость. Подставить плечо и выслушать, а напоминать о горе – лишнее.

Подсобила с похоронами и заняла работой – пусть лучше забудется, чем ночи и дни напролет вспоминает, скорбит. Помню, всё же напомнила о смерти: «Думай, что твоей матери сейчас хорошо, ведь она мучилась при жизни от страшных болей! А сейчас свободна и счастлива. Её сын не рыдает от горя! Он – мужчина, который продолжает жить и творить!» Благодарность во взгляде мальчика тронула до глубины души.

Вскоре уговорила Давида переехать ко мне. Долго объясняла, что он не обязан на мне жениться, но спать мы будет отдельно. Я его, вроде как, усыновляю. Он расцвел точно маков цвет:

- Госпожа теперь моя мама?

- Во-первых, не госпожа – Хитафа! Во-вторых, если позволишь, я бы с радостью занялась твоим воспитанием и обучением. Знаю немного, но, чем обладаю – отдам!

Никого честнее, отзывчивее не встречала. Плохое сравнение, но всё же: подбери дворнягу, и ты получишь самого верного друга на свете. Ведь пёс знает, что такое улица, голод и одиночество. Умеет ценить, а благодарность не имеет границ.

Давид с жадностью хватался за любой предмет, впитывал словно губка. Математика, правописание, литература, история. Правда, о России, ведь их проходила в школе, институте. Учила логическому мышлению, физкультуре.

Боже, как же я скучала по своим деткам! Лежа в ночи, смотрела в потолок и обливалась слезами. Давид – отрада. Заполнял пустоту, но не до конца. В кровоточащем сердце полно места. В нём жила надежда на возвращение к семье. Мальчишки, мои ребята… Давид никогда не напрашивался на ласку, но у меня её переизбыток – вскоре сжимала его в объятиях и шептала разные нежные слова на русском, забывая, что он их не понимал. Вначале дёргался, потом утихал, льнул ко мне и слушал, затаив дыхание. Ему всего восемь! Он никогда не знал, что бывали такие отношения. Мать с рождения плоха здоровьем, а когда ему исполнилось четыре – слегла. Давид быстро повзрослел. Хозяйство на нём… добыча пропитания, уход за матерью. Как неокрепшие плечи мальчишки выдерживали - ума не приложу. Знаю только, что нерастраченное детство он восполнял спектаклями и сказками. Теперь же, когда мы обрели друг друга, спасались новой постановкой - жизнью под названием «Мать-сын!» Он позволял ему напевать колыбельные, хотя их не пела даже своим ребятам. Ночью – убаюкивать, а ведь я и этого не делала с сыновьями. В ответ получала отдачу: полную и самозабвенную.

- Хитафа, - прошептал Давид, нарушив моё монотонное напевание русской песни.

- Да, мой хороший, - коснулась губами виска мальчика.

- А если ты уйдешь, что будет со мной? – он воздел на меня полные ожидания тёмные глаза, на впалых щеках сверкали слезинки.

- Ты о чём, Давид? – отстранилась и взъерошила его смоляные, густые волосы. – Ты – мой сын! Куда бы ни пошла, что бы ни делала мы - семья. Вместе, конечно, если сам не решишь обратное.

- Никогда, - рьяно замотал Давид головой - его тонкие руки обвились вокруг меня как хомуты.

- Никогда не говори «никогда», мой ангел.

- Почему? – шепнул, зарываясь в объятия.

- Потому что, судьба, как назло, подкинет сюрприз - заставит поменять решение. Ты обо мне мало знаешь, сынок. Моё прошлое – не очень благочестивое, а поступки - праведны. Если узнаешь истину, а она всегда всплывает, рано или поздно, тебя это может отвратить...

- Никогда! – точно заклинание твердил мальчик, прижимаясь сильнее. - Господин Сулеман боготворил вас. Говорил, что вы – дар небес: самый чистый и светлый.

Я замерла. Мужчина, которого погубила, ставил меня, как нечто святое. Этого не заслуживала. Дрянней и грязней себя ещё не ощущала.

- Я верил ему, а теперь сам убедился. Он на вас так смотрел, госпожа Хитафа…

- Опять госпожа? – выдохнула горестно и всхлипнула.

- Ма… - неуверенно шепнул Давид и затаился, будто ожидал, что отругаю. Обняла его и, уткнувшись в густую макушку, расплакалась:

- Да, сынок…

С тех пор, он все чаще меня называл мамой. Сердце сжималось, душа расцветала - я опять нужна! Первая крупица семьи собралась…