Глава 32. Настал финальный день конкурса

Настал финальный день конкурса. Остались пять представителей театров: сильные и мастеровитые. Вот только один из них нечестен – спектакль от спектакля что-то приключалось. Нас явно пытались устранить. По жребию мы выступали последними, и муж озадачился слежением за реквизитом. Я сидела в крохотной гримёрке, старательно фокусируясь на словах и мизансценах, но всё время выплывал образ Фатиха.

Загадочные, интригующие глаза точно гематитовые бусины. Поволока вожделения меняется на испуг. Мелькает неверие... Со смуглого изумленного лица стирается чарующая улыбка…

Мотнула головой. Я - чокнутая! Как можно думать о подонке, который, вероятно, мечтает избавиться от тебя? Дурость, а панацеи на излечение нет, только смерть…

Нервно выдохнула. Радовало, что поведение Сулеман как обычно, ни намека на совместно проведённую ночь. Вот что значило воспитание. Хотя теперь прикосновения всё же немного отличались – появилась нежность и некая трепетность: пальцы подрагивали, ложились несмело.

- Хитаф, - муж остановился позади и смотрел на меня через зеркало, перед которым сидела. Крупные ладони опустились на мои плечи и чуть сжали: - Следующее выступление наше. День сегодня день тянулся особенно долго. Уже темно, но это нам на руку. Придумка с неоновым покрытием – как спасение. Вот только, жюри особенно зверствует. Придирается к каждому жесту и слову.

- Отлично! – повернулась к Сулеману и поцеловала его руку. - От этого становится интереснее.

Муж коснулся моей щеки:

- Все верно! Останется лучший. Я пойду готовиться, - коснулся губами моего лба и пошёл на выход. - Нужно быть предельно осторожными, как бы нам чего не испортили...

Я облачилась в чёрное, поправила паранджу. Набравшись сил, шумно выдохнула и покинула гримёрку. Сулеман уже колдовал над реквизитом, крутился с новым магнитофоном, хотя знал: коней на переправе не меняют - плохая примета… Актёры - народ мнительный и суеверный, но мы посоветовались, и решили - кто не рискует, не пьет шампанского. Если игристого вина не очень-то и хотелось, то риск вполне оправдан – улучшенное звучание для последней сказки важно.

Спектакль на сцене закончился, жюри нападало на актёров. Слышалось недовольство Фатих, чуть высокомерное, язвительное, а те оправдывались, бубнили и мямлили в ответ. Волнение усиливалось, руки подрагивали, ноги наливались тяжестью. Мысленно прокручивала сказку, а перед глазами вчерашнее представление в клубе. Огни свечей: покачивающие, бросающие блики, играющие на лицах мужчин и женщин. Отбиваемый в унисон ритм, повисший будто в вакууме. Ожидающие, восхищённые, похотливые, колкие взгляды. Всё закрутилось каруселью, нарастал перезвон колокольчиков и монет…

- Нам пора! – голос Сулемана вырвал из воспоминаний и я, оправив наряд марионетки, вышла на сцену.

Действо пролетало точно во сне - окунулась в другой мир: сказочный, эмоциональный, душевный. Прониклась на столько, что уже жила в нём. Темнота скрывала зрителей, а светящиеся персонажи двигались, отвечали. Очнулась только, когда повисла тишина - не появилась финальная музыка прощального танца. Бросила взгляд на Сулемана – на его лице застыла спокойная обречённость. Нас вновь подставили…

- Голос возлюбленного продолжал звучать, что бы мурена ни делала, куда бы ни пошла, с кем бы ни говорила, - муж не сбился с читки текста-автора. - Ты - завораживающе красивая, - продолжал, озвучивая главного героя – осьминога. Реплику не нарушил грохот, раздавшийся с мест жюри. - Гибкая, сильная и смертельно опасная. Сидишь дома, не лезешь к другим, не нападаешь, пока не почувствуешь опасность или голод. Но когда тебя побеспокоят – не пощадишь!

- Ты прав, мой господин, - проворковала голосом мурены – куклой описав круг и нависнув над марионеткой осьминога. Краем глаза видела – Каплан на ногах, лицо перекошено ужасом. Остальные непонимающе косятся… Мурад с Латифой в шоке. - Спой же мне, - мурена приластилась к осьминогу, - я покажу тебе танец. Смерти…» – не отрываясь от мизансцены и не выходя из образа, обратилась к мужу. Он знал все тексты нашего репертуара песен наизусть и у него шикарный голос.

Сулеман затянул - я подхватила ритм. Мы с марионеткой танцевали самозабвенно, ведь терять больше нечего – помимо того, что оплошали… карты раскрыты, осталось узнать победителя. Вошла в кураж, утратив явь. Существовала только боль, передаваемая куклой и мелодия, проникающая до глубины души, затрагивающая чувственные струнки. Остановилась, когда голос мужа умолк:

- С тех пор, мурену боялись и считали злобной убийцей, не щадящей своих врагов.

Кукла-мурена точно змея скрылась в нору. В темноте поблескивали зеленоватые огоньки глаз марионетки – грозно и до мурашек реально. Я отпустила крест-управления и посмотрела на судей, скользнула взглядом по залу: у кого-то застыли слёзы, испуг, жалость, а что объединяло всех – гробовая тишина. Осунувшийся и взъерошенный Фатих сжимал кулаки. Рыкнув зверем, ударил ладонями по столику - тот покачнулся, бутылки с водой полетели вниз. Позади Каплана медленно встали Мурад и Латифа – ужас на их лицах не передать словами. Обуявшая радость придала сил. Я, с ледяным спокойствием, вскинула голову, развернулась и медленно покинула сцену. Моя едва слышная поступь звучала особенно громко в звенящем безмолвии. Позади громыхнуло, сцена и воздух содрогнулись - публика разразилась аплодисментами и скандировала: «Браво!» В душе вихрем нарастало смятение и понимание: теперь либо пал, либо пропал. Бежать? Нет смысла! Да и куда? Зачем? Так долго мечтала о мести - мучительные, бессонные ночи напролёт. А сколько пролила слёз?..

В гримёрке села перед зеркалом, и в этот же момент сердце чуть не выскочило из груди - дверь со стуком распахнулась. Подрагивающие потоки воздуха вынудили замереть. Я пьянела от счастья, злобы, триумфа. Едва не теряла сознание, но не поворачивалась, знала: позади Фатих.

- Танья… - дрогнул его голос.

- Вы ошиблись, господин Каплан! – холодно бросила, смотря на своё отражение. Вновь изменилась – теперь, с ледяным блеском в глазах. - Татьяна умерла больше года назад. Меня зовут Хитаф.

- Или Маришей? Это ведь была ты, – Фатих ступил ближе. Я с напущенным безразличием изучала его через зеркало. - Я искал тебя… - остановился позади, жаркое дыхание проникало через лёгкую ткань хиджаба и паранджи.

- Видимо, плохо… А сейчас, господин Каплан, вы забыли о приличиях. Я - чужая жена. Вы только что растоптали мою честь… О, простите, забыла! – деланно сожалела. - Она вас мало, когда волновала. Что ж… тогда посрамили честное имя моего мужа. Или для вас больше не существует семейных ценностей и мусульманских законов?

- Танья, - прошептал Фатих, опустившись рядом на колени.

Я уставилась перед собой в никуда - застыла точно статуя. Чувства не обманешь – проваливалась в омут счастья, как когда-то… Молчание затягивалось, но предательская душа пела, сердце трепетало. Чёртова жизнь!

– Танья, - настойчиво повторил Каплан.

Я перестала дышать. Слабость тела… Женская слабость… Не ожидала сокрушительного фиаско, ведь разговор по сути даже не начался.

Фатих с лёгкостью - под аккомпанемент скрипа, - развернул меня вместе со стулом к себе лицом, заставив встретиться взглядом... Уже знакомая битва: недолгая, но я всё глубже проваливалась в нефтяную пучину гагатовых глаз. Каплан как обычно проиграл - его руки скользнули по моим плечам вниз. Ужасало не то, что он посмел коснуться, а то, что я этого желала. Родной запах проникал отовсюду, окутывал, затуманивал мозг. Рамки понимания сдвигались - я вновь не принадлежала себе. Растворялась в нахлынувшем жаре, плавилась, будто масло. Мёртвое тело, оживало, вопреки пережитому. Боже?! Я сдалась без попытки к сопротивлению. Позорно и стыдно. Шумно выдохнула - Фатих сжал мои бёдра, подгребая к себе: - Я искал тебя…

Я не могла говорить. Слёзы душили, глупые мысли не давали сосредоточиться. Спасала паранджа - в который раз поняла её полезность и нужность. Краем глаза заметила движение – на пороге замер Сулеман. Муж не взбешён, но наша с Капланом сцена ему далась сложно – прижал ладонь к груди и тяжело задышал. Очнулась, словно пощечину получила, дымка помутнения рассеялась:

- Господин Каплан, – холодно нарушила тишину гримёрки. Разорвала крепкое кольцо рук и отвернулась к зеркалу. – В ваших силах объяснить моему мужу, почему другой мужчина обнимал его жену.

- Перестань, – рявкнул негрубым металлом Фатих и встал. Только раз видела любимого с подобным выражением – на свадьбе, когда зажал меня в комнатке и нашёптывал: «Ты всё испортила». – Господин Сулеман, я обнимал… вашу… - запнулся, лицо исказилось, будто во рту горечь. – Потому что люблю эту женщину…

- Господин Каплан! – муж поспешно вошёл и аккуратно затворил дверь. - Вы забываетесь. Хитаф – моя жена. Подобными речами вы оскорбляете её и меня. Но, я вас понимаю. Эту женщину невозможно не любить. Её послали небеса в час, когда я был слабее всего, и она вернула мне вкус к жизни. Хитаф – дар судьбы. Красивая, талантливая, умная, истинная женщина. Сила её духа поражает, мужество восхищает - продолжать жить после всего, что ей пришлось пройти, как я понимаю, по вашей милости. Я безмерно счастлив, что она со мной. Но… если она выберет вас, значит, так тому и быть.

Фатих как хищник, знающий, что жертва уже в ловушке, ступил ко мне. Я отшатнулась, едва не упав:

- Сулеман! – вскочила, удержав Каплана на расстоянии вытянутой руки – стула, на котором только что сидела. - Я – твоя жена. Не прогоняй! – юркнула в узкий проход между стеной и Фатихом. Упала на колени перед мужем. Притянула подол его одеяния, как когда-то: - Ты же обещал, что не прогонишь!

Сулеман заставил меня подняться, во взгляде читалась нежность:

- Не смог это сделать первый раз, не смогу и сейчас. Сдержу слово, но ты должна взвесить все «за» и «против».

- Мурена, что ты делать? – знакомый акцент резанул по ушам.

В два шага оказалась перед Фатихом, и влепила пощечину:

- Не смей! Меня! Так называть! – сорвалась на крик. Как же давно не говорила по-русски? Теперь уже - чужой язык, грубое звучание. Каплан не шелохнулся, продолжал разглядывать с ожиданием и… лаской. Разгневанно влепила ещё одну оплеуху - ладонь пощипывала, от звона заложило уши, но Фатих и с места не двинулся. Накипевшая ярость выплеснулась – обезумев, я хлестала, пока запал не закончился, а рука окончательно не онемела: - Подонок! Ты меня погубил. Отобрал сына! Лишил семьи! – шумно дышала, замедляясь. – Проклинаю день, когда познакомились и тот момент, когда сказала: «Да!» - выплевывала негодование и наболевшее.

Фатих схватил меня за плечи и тряхнул, словно тряпичную куклу:

- Дура! Я любить тебя!

- Запоздалое признание, господин Каплан, - не отбивалась. Всматривалась в столь родные черты и ненавидела себя за слабость, ведь его голос лакал слух, вновь затуманивал разум: - Ваша любовь не по мне: сильно бьёт, режет и истязает.

Фатих пыхтел несколько секунд. Крылышки ноздрей нервно трепетали, разгоряченные потоки воздуха опаляли моё лицо. Рывком прижал к себе, стиснул объятия сильнее и уткнулся в мои волосы, с шумом втягивая запах – я утонула в ощущениях. Мир вращался с бешеной скоростью, затягивая в водоворот чувств. Теряясь в блаженной неге, из последних сил оттолкнула Каплана. Вырвалась из сладкого плена и бросилась прочь. Гримёрка… коридор… холл… мотель… Мчалась, куда сворачивали ноги - всё равно дороги не разбирала. Редкие прохожие отшатывались, в кого-то врезалась, бежала дальше. Сменяющие улицы всё как одна. Тёмные переулки, узкие и вертлявые. Серые стены невысоких домов сливались в грязную полосу. Я будто лавировала по лабиринту: бесконечному, запутанному, однообразному. Под ногами мелькали ступени, асфальт, дорожная плитка, опять ступени… Рой мыслей непослушным гудящим облаком не давал сосредоточиться. Правда ли, что сказал Фатих? Его лицо, как всегда с величественной надменностью, но в гематитовых глазах застыла боль вперемешку с надеждой и ожиданием. Лжец со стажем! Или нет… Мог ли врать столь искусно? Как же хотелось верить, что нет… Воскресшая из небытия Татьяна, ещё любившая Фатиха, заглушала озлобленную Хитаф, доводы которой уже не казались вразумительными и логичными. Они иссякали, истончались. Память назойливо колола другими воспоминаниями: полными страсти, вожделения, любви в руках Фатиха. Жадные губы, дарующие упоительные поцелуи. Хрипловатый шёпот, лишающий чувств. Я разрывалась на части – мозг бунтовал. Слёзы против воли катились по щекам, едкими каплями прожигая дорожки. Как же давно меня испепеляла ненависть!.. И к кому?.. К Фатиху или себе? Я уже не хотела мести ему. Проще умереть самой! Моя вина… Я во всем сама виновата…

Остановилась перед своим мотелем, когда светало. Окинула безразличным взглядом и медленно вошла. Тело налилось свинцом. Лёгкие будто ошпаренные кипятком. Горло, точно подранное кошкой. Сердце раскромсано на куски. Еле поднялась по лестницы. Руки и ноги не слушались - замерла перед номером. Дверь открылась – на пороге застыл встревоженный Сулеман. Отступил, я вошла как сомнамбула. Посреди комнаты осела на пол и сжалась в комок…