ших животных, стволы, листья и плоды несуществующих более ра-стений. Пришлось признать, что историю во времени имеетне только
земля, взятая в целом, но и ее теперешняя поверхность и живущие на ней растения и животные. Признание это произошло первона-
чально не без труда. Теория Кювье о претерпеваемых землей револю-циях была революционна на словах и реакционна на деле. На место акта божественного творения она поставила целый ряд подобных творческих актов и сделала из чуда существенный <составную часть> рычаг природы. Лишь Ляйелль внес здравый смысл в геологию, заменив внезапные, вызванные капризом творца революции постепенными действиями медленного преобразования земли *.
Теорию Ляйелля было еще труднее примирить с гипотезой по-. стоянства органических видов, чем все предшествовавшие ей теории. Мысль о постепенном преобразовании земной поверхности и всех условий жизни на ней приводила непосредственно к учению о посте-пенном преобразовании организмов и их приспособлении к изменяю-щейся среде, приводила к учению об изменчивости видов. Однако традиция является силой не только в католической церкви, но и в естествознании. Сам Ляйелль в течение долгих лет не замечал этого противоречия, а его ученики и того менее. Это можно объяснить только утвердившимся в это время в естествознании разделением труда, благодаря которому каждый ограничивается своей специальной областью знания и немногие лишь способны обозреть его в целом.
Между тем в физике произошел огромный сдвиг вперед, резуль-таты которого были почти одновременно резюмированы тремя раз-личными людьми в столь знаменательном для этой-отрасли естество-знания 1842 г. Майер в Гейльбронне ** и Джоуль в Манчестере до-казали превращение теплоты в механическую силу и механической силы — в теплоту. Установление механического эквивалента теп-лоты покончило со всеми сомнениялш по этому поводу. В то же время Грове—отнюдь не профессиональный естествоиспытатель, а английский адвокат—доказал при помощи простой обработки нако-пившегося физического материала, что все так называемые физиче-ские силы—механическая сила, теплота, свет, электричество, магнетизм и даже так называемая химическая сила — переходят при известныx условиях друг в друга без какой бы то ни было потери силы, и таким образом доказал задним числом, при помощи физиче-ских методов, теорему Декарта, что количество имеющегося в мире движения неизменно. Благодаря этому различные физические силы—эти, так сказать, неизменные «виды» физики — превратились в различно диференцированные и переходящие по определенным законам друг в друга формы движения материи. <И если электричество пре-вращается в теплоту, свет, магнетизм, химическую силу, механичекое движение, то разве это большее чудо, чем происхождение чело-
* Недостаток ляйеллевскои концепции — по крайней мере, в ее первона-начальной форме — заключался в том, что она считала действующие на земле силы постоянными, — постоянными как по качеству, так и по количеству. Для нее не существует охлаждения земли; земля получает вновь свои докантовский веч-ней [..?..] характер, хотя эта вечность и включает на этот раз более или менее циклическое движение не развивается в определенном направлении, она просто изменяется случайным, бессвязным образом.
** [Энгельс оигг.бсчно пишет: в Гейдельберге.]
века от обязьяны? *.> В науке удалось избавиться от случайности наличия такого-то и такого-то количества физических сил, ибо были доказаны их взаимная связь и переходы друг в друга. Подобно астро- номии и физика пришла к тому неизбежному результату, что послед-ним выводом является вечный круговорот движущейся материи **.
Удивительно быстрое развитие химии после Лавуазье и особенно после Дальтона разрушало с другой стороны старое представлении о природе. Благодаря получению неорганическим путем произво-дившихся до того лишь в живых организмах соединений было дока-зано, что законы химии имеют ту же силу для органических тел, как и для неорганических, и была заполнена значительная часть остававшейся еще после Канта непроходимой пропасти между не-органической и органической природой.
Наконец и в области <физиологического> биологического ис-следования начатые в середине прошлого столетия систематически организуемые научные путешествия, экспедиции, более точное <ботаническое и геологическое> изучение европейских колоний во всех частях света живущими там специалистами, далее успехи пале-онтологии, анатомии, физиологии вообще, в особенности со времени систематического применения микроскопа и открытия клетки, — все это накопило столько материала, что стало возможным — и в то же время необходимым — применение сравнительного метода. С одной стороны, благодаря сравнительной физической географии были установлены условия жизни различных флор и фаун, а с дру-гой — были сравнены между собою различные организмы в отно-шении их гомологичных органов, и притом не только в зрелом воз-расте, но и на всех ступенях их развития ***. Чем глубже проникало это исследование, чем точнее оно делалось, тем больше расплыва-лась под руками та застывшая система <неизменных видов, полов, классов, царств> неизменной органической природы. Не только безнадежно исчезали границы между отдельными видами растений и животных, но появились животные, как амфиокс и лепидосирена, которые точно издевались над всеми существовавшими до того клас-сификациями ****, и наконец были найдены организмы, относительно которых нельзя было даже сказать, относятся ли они к животному миру или к растительному *****. Пробелы палеонтологической лето-писи все более и более заполнялись, заставляя даже самых упорных ученых признать поразительный параллелизм, существующий между историей развития органического мира в целом и историей развития отдельных организмов, давая таким образом ариаднину нить из того лабиринта, в котором, казалось, окончательно запутались ботаника и зоология. Характерно, что почти одновременно с нападением Канта на учение о вечности солнечной системы К. Вольф произвел в 1759 г. первое нападение на теорию постоянства видов, провозгласив
* [На полях отмечено карандашом: Силы находят свое единство в движении материи, устранена случайность наличия такого-то и такого-то количества сил. Внесено единство в физическое мировоззрение и согласие с общими результатами исследования в [..?..] вечном круговороте...]
** [На полях чужой рукой (вероятно Аронса) карандашом отмечено: Helm. holtz?]
*** [На полях: Эмбриология (Erhaltung der Kraft, 1847.)]
***** Нa полях: Ceratodus.] ж-.**?»
****** [На полях: dito Archeopterix etc.]
92
учение об их развитии. Но то, что было у него только гениальным
предвосхищением, то приняло более конкретные формы у Окена, Ламарка, Бера и было победоносно проведено ровно сто летспустя, в 1859г., Дарвином. Почти одновременно было констатировано, что протопласзма и клетка, признанные уже раньше последними формен-ными элементами всех организмов, живут самостоятельно в каче-
стве низших органических форм. Благодаря этому была доведена до минимума пропасть между органической и неорганической приро-дой и имеете с тем устранено одно из серьезнейших препятствий на пути к учению о происхождении организмов путем развития. Таким образом современное мировоззрение было готово в его основных чертах: все твердое было разложено, все неизменное улетучилось, все признававшееся вечным стало считаться преходящим, вся при-рода предстала находящейся в вечном потоке и круговороте.
<И вот мы снова вернулись к концепциям великих основателей греческой философии о том, что вся природа, начиная от мельчайших частиц ее до величайших тел, начиная от песчинки и кончая солнцем, начиная от протиста и кончая человеком находится в вечном возник-новении и уничтожении, в непрерывном течении, в неустанном дви-жении и изменении, с той только существенной разницей, что то, что было у греков гениальной догадкой, является у нас результатом строго научного, опытного исследования и поэтому имеет гораздо более определенную и ясную форму. Правда, эмпирическое доказа-тельство этого круговорота не свободно от пробелов, но последние незначительны по сравнению с тем, что уже твердо установлено;
притом они с каждым днем все более и более заполняются. И разве может быть без пробелов такое подробное доказательство, если вспом-нить, что главнейшие отрасли науки —звездная астрономия, химия, геология — насчитывают едва одно столетие, сравнительные методы и физиологии — едва 50 лет и что основная форма почти всякого, <физиологического> развития жизни — клетка — открыта каких-нибудь сорок лет назад!>*.
Из раскаленных вращающихся масс газа, законы движения ко-торых станут, может быть, известны нам лишь после нескольких столетий наблюдений над собственным движением звезд, развились благодаря охлаждению и сжатию бесчисленные солнца и солнечные системы нашего — ограниченного последними звездными кольцами млечного пути—мирового острова. Развитие это шло очевидно не повсюду с одинаковой скоростью. Астрономия оказывается все более и более вынужденной признать существование темных, не просто планетных тел в нашей звездной системе, т. е. признать суще-ствование потухших звезд (Медлер); с другой стороны (согласно Сек-ки), часть туманных пятен относится в качестве еще неготовых солнц к нашей звездной системе, что не исключает того, что другие туман-ности, как утверждает Медлер, являются далекими самостоятель-ными мировыми островами, степень развития которых должен уста-новить спектроскоп.
Лаплас показал подробным и еще непревзойденным до сих пор образом, как развивается из отдельной туманной массы солнечная система; позднейшая наука только подтвердила ход его мыслей.
* [Этот абзац перечеркнут и отделен от предыдущего и последующего чер-гой.].
93
На образовавшихся таким образом отдельных телах – солнцах,
планетах, спутниках - господствует первоначально та форма дви- жения материи, которую мы называем теплотой. Не может быть и речи о химических соединениях элементов даже при той температуре, которой обладает еще в наше время солнце; дальнейшие наблюдения над солнцем покажут, насколько при этом теплота способна превращаться в электричество или в магнетизм; уже и теперь можно счи-тать почти установленным, что происходящие на солнце механиче-ские движения имеют своим исключительным источником борьбу теплоты с тяжестью.
Отдельные тела охлаждаются тем быстрее, чем они меньше. Сперва охлаждаются спутники, астероиды, метеоры; наша луна давно уже погасла. Медленней охлаждаются планеты, медленнее всего цен-тральное светило.
Вместе с прогрессирующим охлаждением на первый план на-чинает все более и более выступать взаимодействие превращающихся друг в друга физических форм движения, пока наконец не будет достигнут пункт, с которого начинает давать себя знать химическое сродство, когда химически индиферентные до того элементы химиче-ски дифференцируются друг за другом, приобретают химические свой-ства и вступают друг с другом в соединения. Эти соединения не-прерывно изменяются вместе с охлаждением температуры, которая влияет различным образом не только на каждый отдельный элемент, но и на каждое отдельное соединение элементов; изменяются также вместе с зависящим от этого переходом части газообразной материи сперва в жидкое, а потом и в твердое состояние и вместе с создан-ными благодаря этому новыми условиями.
Эпоха, когда планета приобретает твердую кору и скопления
воды * на своей поверхности, совпадает с той эпохой, когда ее соб-ственная теплота начинает играть все меньшее и меньшее значение по сравнению с теплотой, получаемой ею от центрального светила. Ее атмосфера становится ареной метеорологических явлений в совре-менном смысле этого слова, ее поверхность — ареной геологических перемен, при которых созданные атмосферными осадками отложения приобретают все больший перевес над медленно ослабевающими действиями во вне раскаленно-жидкого внутреннего ядра.
Наконец, если температура охладилась до того, что — по край-ней мере на каком-нибудь значительном участке поверхности — она уже не переходит границы, при которой способен существовать белок, то при наличии благоприятных химических условий образуется жи-вая протоплазма. В настоящее время мы еще не знаем, в чем заклю-чаются эти благоприятные предварительные условия, что не уди-вительно, так как до сих пор еще не установлена химическая форму-ла белка, и мы даже еще не знаем, сколько существует химически различных белковых тел, и так как только приблизительно лет де-сять как стало известно, что совершенно бесструктурный белок обнаруживает все существенные функции жизни <ассимиляция>:
пищеварение, выделение, движение, сокращение (раздражимость), реакцию на раздражение, размножение **.
* [«Скопления воды» подчеркнуто посторонней рукой.]
** [Наполях: Zirkelschluss. ]
Может быть прошли тысячелетия, пока не создались условия, необходимыедля следующего шага вперед, и из этого бесформенного белка <о котором Окен пророчески...> не произошла благодаря образованию ядра и оболочки первая клетка. Но вместе с этой первой клеткой была дана и основа для формообразования всего органиче-ского мира. Сперва образовались, как мы должны это допустить, по данным палеонтологической летописи, бесчисленные виды бес- клеточных и клеточных протистов, о которых рассказывает нам единственный Eozoon Canadense -[103] и из которых некоторые диференцировались постепенно в первые растения, а другие — в первые живот-ные. А из первых животных развились—главным образом путем дальнейшего диференцирования — бесчисленные классы, порядки, семейства, роды и виды животных и наконец та порода животных, в| которой достигает своего полного развития нервная система, именно позвоночные, и, опять-таки, наконец, среди последних, то позво-ночное, в котором природа дошла до познания самой себя, — человек.
И человек возник путем диференцирования, и не только в инди-видуальном смысле,—т. е. так, что из одной-единственной клетки развивается путем диференцирования сложнейший из существую-щих в природе организмов, — но и в историческом смысле. Когда после тысячелетних попыток произошла наконец диференциация руки от ноги и установилась прямая походка, то человек обособился от обезьяны и была заложена основа для развития членораздельной речи и для мощного развития мозга, благодаря которому образова-лась с тех пор непроходимая пропасть между человеком и обезья-ной. Развитие специфических функций руки означает появление ору-дия, и орудие означает специфически человеческую деятельность, преобразующее обратное воздействие человека на природу, производ-ство. И животные имеют орудия в узком смысле слова, но лишь в виде членов своего тела, как это можно утверждать о муравьях, пчелах, бобрах; и животные производят, но их производительное воздействие на окружающую природу равно нулю. Лишь человеку удалось наложить свою печать на природу: он не только переместил растительные и животные миры, но изменил также вид и климат своего местопребывания и изменил даже растения и животных до того, что результаты его деятельности могут исчезнуть лишь вместе с гибелью всего земного шара.
И этого он добился прежде всего, и главным образом благодаря руке. Даже паровая машина, являющаяся до сих пор самым могуще-ственным его орудием при преобразовании природы, в последнем счете, будучи орудием, основывается на руке. Но параллельно с развитием руки развилась и голова, зарождалось сознание сперва отдельных практических, полезных действий, а впоследствии на основе этого у народов, находившихся в более благоприятных условиях, понимание обусловливающих эти полезные действия за-конов природы. А вместе с быстро растущим познанием законов при-роды росли и средства воздействия на природу; при помощи одной руки люди не создали бы паровой машины, если бы наряду с рукой и отчасти благодаря ей не развился соответственным образом и мозг.
Вместе с человеком мы вступаем в область истории. И животные обладают историей, именно историей своего происхождения и посте-пенного развития до своего теперешнего состояния, но эта история
делается помимо них, для них, а поскольку они сами принимают в этом yчаcтие, это происходит без <сознания конечной цели>их ведома и желания. Люди же, чем больше они удаляютя от живот-
ных в тесном смысле слова, тем более начинают делать сами созна-тельно свою историю, тем меньше становится влияние на эту историю непредвиденных факторов, неконтролируемых сил, и тем более соответствует результат исторического действия установленной заранее цели. Но если мы подойдем с этим масштабом к человеческой истории, даже к истории самых развитых народов современности, то мы найдем, что здесь все еще существует колоссальная дисгармония между поставленными себе целями и достигнутыми результатами, что по прежнему доминируют непредвиденные влияния, что неконтроли-руемые силы гораздо могущественнее, чем приводимые планомерно в движение силы. И это не может быть иначе до тех пор, пока самая важная историческая деятельность человека, та деятельность, благо-даря которой человечество вышло из животного состояния, которая образует материальную основу всех прочих видов деятельности че-ловека, пока производство, направленное на удовлетворение жиз-ненных потребностей человечества < даже в наиболее промышлен-ных странах...>, т. е. в наше время общественное производство, предоставлено слепой игре непредвиденных воздействий неконтро-лируемых сил и пока следовательно поставленная себе заранее цель осуществляется лишь в виде исключения, гораздо же чаще осущест-вляются противоположные ей результаты. В самых передовых, про-мышленных странах мы смирили силы природы, поставив их на службу человечеству; мы благодаря этому безмерно увеличили про-изводство, так что теперь ребенок производит больше, чем раньше сотня взрослых людей. Но каковы же результаты этого роста произ-водства? Растущий прибавочный труд, растущая нищета масс и каж-дые десять лет огромный крах. Дарвин не понимал, какую он напи-сал горькую сатиру на людей и в особенности на своих земляков, когда он доказал, что свободная конкуренция, борьба за существо-вание — прославляемая экономистами как величайшее историче-ское завоевание — является нормальным состоянием животного мира. Лишь сознательная организация общественного производ-ства, в которой происходит планомерное производство и потребление, может поднять людей над прочими животными в общественном отношении так, как их подняло производство вообще в специфиче-ском смысле. Благодаря общественному развитию подобная органи-зация становится с каждым днем все возможнее. От нее будет дати-ровать новая историческая эпоха, в которой люди, а вместе с ними все отрасли их деятельности, и в частности естествознание, сделают такие успехи, что все совершенное до того покажется только слабой тенью.
Но все, что возникает, достойно гибели. Пройдут миллионы лет, народятся и сойдут в могилу сотни тысяч поколений, но неумолимо надвигается время, когда истощающаяся солнечная теплота не су-меет уже растапливать надвигающийся с полюсов лед, когда все более и более скучивающееся у экватора человечество перестанет находить и там необходимую для жизни теплоту, когда постепенно исчезнет и последний след органической жизни, и земля—застыв-ший, мертвый шар, подобно луне — будет кружить в глубоком мраке
96
по все более коротким орбитам вокруг тоже умершего солнца,
на которое она наконец упадет.Другие планеты испытают ту же
участь, иные раньше, иные позже земли; вместо гармонически расчлененной, светлой, теплой, солнечной системы останется холодный,мертвый шар, продолжающий итти своим одиноким путем в мировом пространстве. И судьба, постигшая нашу солнечную систему, должна раньше или позже постигнуть все прочие системы нашего мирового острова, должна постигнуть системы всех прочих бесчисленных мировых островов, даже тех, свет от которых никогда не достигнет земли, пока ЕЩЕ существует на ней человеческий глаз, способный воспринять его.
Но когда подобная солнечная система завершит свой жизненный круг и подвергнется судьбе всего конечного, когда она станет жертвой смерти, то что будет дальше? Будет ли труп солнца продолжать катиться в виде трупа в бесконечном пространстве, и неужели все конечно разнообразные, прежде диференцированные силы природы превратятся навсегда в единственную форму движения, в притяжение? «Или же, — как спрашивает Секки (стр. 810), — в природе имеются силы, способные вернуть мертвую систему в первоначальное состояние раскаленной туманности, способные пробудить ее к новой жизни? Мы этого не знаем».
Разумеется мы этого не знаем в том смысле, в каком мы знаем,
что 2х2=4 или что притяжение материи действует обратно про-порционально квадрату расстояния. В теоретическом естествозна-нии, которое свои взгляды на природу старается объединить в одно гармоническое целое, без которого в наше время не сделает шага вперед даже самый беззаботный по части теории эмпирик, нам приходится очень часто оперировать с не вполне известными величинами, и логика, последовательность мысли, должны были всегда заполнять такие неизбежные пробелы познания. Современное естествознание вынуждено было заимствовать у философии поло-жение о неразрушимости движения <материи>, без которого оно неспособно более существовать. Но движение материи не сводится к одному только грубому механическому движению, к простому перемещению; движение материи —это также теплота и свет, электрическое и магнитное напряжение, химическое соединение и разложение, жизнь и, наконец, сознание. Говорить, будто материя за все время его бесконечного существования имела только один раз — и то ничтожно короткий, по сравнению с вечностью срок -- возможность диференцировать свое движение и таким образом развернуть богатство этого движения и что до этого и после этого она навеки обречена довольствоваться простым перемещением, говорить это —все
равно, что утверждать, будто материя <сила> смертна и движние преходяще. Учение о неразрушимости движения надо понимать не только в количественном, но и в качественном смысле. Материя, —чисто механическое перемещение которой хотя и содержит в себе возможность превращения при благоприятных обстоятельствах в теплоту, электричество, химическое действие, жизнь, но которая не в состоянии породить из самой себя эти условия, — такая материя утратила <силу> и движение,—движение, которое потеряло способность превращаться в свойственные ему различные формы, хотя и обладает еще dynamis, но не обладает уже
энергией и таким образом отчасти уничтожено. Но и то и другое
немыслимо.
Одно во всяком случае несомненно: было время, когдаматерия нашего нашего мирового острова превратила в теплоту такое количество движения—мы до сих пор еще не знаем, какого именно рода, — что из него могли развиться по меньшей мере (по Медлеру) 20 млн. солнечных систем, которые — как мы в этом столь же твердо убе-ждены — рано или поздно погибнут. Как происходило это превра-щение? Мы это знаем так же мало, как мало знает отец Секки, превратится ли будущее caput mortuum нашей солнечной системы снова в сырой материал для новых солнечных систем. Но здесь мы вынужде-ны <допустить чудо> либо обратиться к помощи творца, либо сделать тот вывод <что случившееся однажды может снова прои-зойти>, что раскаленный сырой материал для солнечной системы нашего мирового острова возник естественным путем, путем превра-щений движения, которые присущи от природы движущейся ма-терии и условия которых должны следовательно быть снова произ-ведены материей, хотя бы после миллионов лет, более или менее случайным образом, но с необходимостью, присущей и случаю.
Теперь начинают все более и более признавать возможность по-добного превращения. Ученые приходят к убеждению, что конечная участь звезд —это упасть друг на друга, и они вычисляют даже ко-личество теплоты, которое должно развиться при подобном столкно-вении. Внезапное появление новых звезд, столь же внезапное уве-личение яркости давно известных звезд, о котором сообщает нам астрономия, легче всего объясняются гипотезой о подобных столкно-вениях. При этом надо иметь в виду, что не только наша планет-ная группа вращается вокруг солнца, а солнце движется внутри нашего мирового острова, но что и весь наш мировой остров движется в мировом пространстве, находясь в временном относительном рав-новесии с прочими мировыми островами, ибо даже относительное равновесие свободно движущихся тел может существовать лишь при одновременно обусловленном движении, и некоторые исследователи допускают, что температура в мировом пространстве не повсюду одинакова. Наконец мы знаем, что за исключением ничтожно малой части теплота бесчисленных солнц нашего мирового соострова исчезает в пространстве, тщетно пытаясь поднять температуру его хотя бы на одну миллионную долю градуса Цельсия Что происходит со всем этим огромным количеством теплоты? Погибает ли она навсегда в попытке согреть мировое пространство, перестает ли она практи-чески существовать, сохраняясь лишь теоретически в том факте, что мировое пространство нагрелось на долю градуса, выражаемую десятью или более нулями? Это предположение означает отрица-ние учения о неразрушимости движения; оно оставляет открытой дверь для гипотезы, что путем последовательного падения друг на друга звезд все существующее механическое движение превратится в теплоту, которая будет излучена в мировое пространство, благо-даря чему, несмотря на всю «неразрушимость силы», прекратится вообще всякое движение. (Между прочим здесь обнаруживается, как неудачно выражение: неразрушимость силы, вместо выражения неразрушимость <материя> движения). Мы приходим таким образом к выводу, что излучаемая в мировое пространство теплота
должна иметь возможность каким-то путем -- путем, установить который предстоит в будущем естествознанию, -- превратиться в другую форму движения, в когорой она может снова накопиться и начать функционировать. А в таком случае отпадает и главная труд-ность, мешавшая обратному превращению умерших солнц в раскаленную туманность.
Впрочем вечно повторяющееся последовательное появление миров в бесконечном времени является только логическим королларием к одновременному сосуществованию бесчисленных миров в бес-конечном пространстве: принудительную необходимость этого поло-жения должен был признать даже антитеоретический мозг янки Дрэпера *.
Материя движется в вечном круговороте, завершающем свою траекторию в такие промежутки времени, для которых наш земной год не может служить достаточной единицей; в круговороте, в кото-ром время наивысшего развития, время органической жизни и еще более жизни сознательных существ столь же скудно отмерено, как пространство в жизни и в самосознании; в круговороте, в котором каждая отдельная форма существования материи — безразлично, солнце или туманность, отдельное животное или животный вид, химическое соединение или разложение—одинаково преходяща, и в котором ничто не вечно, кроме вечно изменяющейся, вечно движу-щейся материи и законов ее движения и изменения. Но, как бы часто и как бы безжалостно ни совершался во времени и в пространстве этот круговорот, сколько бы бесчисленных солнц и земель ни возни-кало и ни погибало; как бы долго ни приходилось ждать, пока в ка-кой-нибудь солнечной системе, на какой-нибудь планете не появятся условия, необходимые для органической жизни, сколько бы бес-численных существ ни должно было погибнуть и возникнуть, прежде чем из их среды разовьются животные с мыслящим мозгом, находя на короткий срок пригодные для своей жизни условия, чтобы за-тем быть тоже истребленными без милосердия, — мы все же уве-рены, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов не может погибнуть и что по-этому с той же самой железной необходимостью, с какой она некогда истребит на земле свой высший цвет—мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время.
*«Множественность миров в бесконечном пространстве приводит к пред-ставлению последовательной смены миров в бесконечном времени» (Draper [Hist. Int. Devel. II) [104].
ЗАМЕТКИ
1881—1882 гг.
Познание. У муравьев иные глаза, чем у нас, они видят хими-ческие (?) лучи (Nature, 8 июня 1882 г., Леббок) -[105], но мы в познании этих невидимых для нас лучей пошли значительно дальше, чем му-равьи, а тот факт, что мы можем доказать, что муравьи видят вещи, которые для нас невидимы, и что доказательство этого основывается на восприятиях нашего глаза, показывает, что специальное устрой-ство человеческого глаза не является абсолютной границей для человеческого познания.
К нашему глазу присоединяются не только другие чувства, но и деятельность нашего мышления. Относительно последнего при-ходится сказать то же, что и относительно глаза. Чтобы узнать, чего может достигнуть наше мышление, нет вовсе нужды через сто лет после Канта определять границы мышления из критики разума, из исследования орудия познания; неправильно поступает и Гельм-гольц, когда видит в недостаточности нашего зрения (которая ведь необходима: глаз, который видел бы все лучи, именно поэтому не видел бы ничего) и в устройстве нашего глаза, ставящем нашему зрению определенные пределы, да и в этих пределах не дающем полной точности зрения, — доказательство того, что глаз дает нам ложные или неточные сведения о свойствах видимого нами. То, чего может достигнуть мышление, мы видим скорее из того, чего оно уже достигло и еще ежедневно достигает. И этого вполне достаточно как в смысле количества, так и в смысле качества. Наоборот, исследова-ние форм мышления, рассудочных определений, очень благодар-ная и необходимая задача, и ее выполнил после Аристотеля систе-матически только Гегель.
Разумеется мы никогда не узнаем того, какими представляются муравьям химические лучи. Кого это огорчает, тому ничем не помочь.
Диалектическая логика, в противоположность старой, чисто фор-мальной логике, не довольствуется тем, чтобы перечислить и сопо-ставить без связи формы движения мышления, т. е. различные формы суждения и умозаключения. Она, наоборот, выводит эти формы одну из другой, устанавливает между ними отношение субординации,а не координации, она развивает высшие формы из низших. Гегель, верный своему делению всей логики, группирует суждения -[106] на:
1. Суждения наличного бытия, простейшую форму суждения, где о какой-нибудь отдельной вещи высказывается, утвердительно или отрицательно, некоторое общее свойство (положительное сужде-
100
ние: роза красна; отрицательное: роза не голубая; бесконечное суждение: роза не верблюд)
2.Суждения рефлексии, где о субъекте высказывается некоторое отношение (единичное суждение: этот человек смертен; частное:
некоторые, многие люди смертны; универсальное: все люди смертны;
или: человек смертен).
3. Суждения необходимости, где о субъекте высказывается его субстанциальная определенность (категорическое суждение: роза есть растение; гипотетическое суждение: когда восходит солнце, становит-ся день; разделительное: лепидосирена — либо рыба, либо амфибия).
4. Суждения понятия, в которых о субъекте высказывается, насколько он соответствует своей всеобщей природе, или, как выра-жается Гегель, своему понятию (ассерторическое суждение: этот дом плохой; проблематическое: если этот дом сделан так-то, то он хорош; аподиктическое: дом, сделанный так-то и так-то, хорош).
1) Единичное суждение, 2) особенное, 3) всеобщее * -[107].
Какой сухой вид ни имеет все это и какой произвольной ни кажется на первый взгляд местами эта классификация суждений, но внутренняя истина и необходимость этой группировки станет ясной всякому, кто проштудирует гениальные рассуждения Гегеля об этом в Большой логике (Werke, V, стр. 63—115). Но насколько эта груп-пировка обоснована не только законами мышления, но и законами природы, можно показать на очень известном, взятом из другой об-ласти примере.
Уже доисторические люди знали практически, что трение поро-
ждает теплоту, когда они открыли — может быть, уже сто тысяч лет
назад—способ получать огонь трением, а гораздо раньше согре-вали холодные части тела растиранием их. Но отсюда до открытия того, что трение есть вообще источник теплоты, прошло кто его знает сколько тысячелетий. Но так или иначе настало время, когда чело-веческий мозг развился настолько, что мог высказать суждение:
трение есть источник теплоты — суждение наличного бытия и притом положительное суждение.
Прошли новые тысячелетия, пока в 1842 г. Майер, Джоуль и Колдинг не изучили этот специальный процесс в его отношениях к открытым за это время другим аналогичным процессам, т. е. изу-чили его в его отношениях к его ближайшим общим условиям и смогли формулировать такого рода суждение: всякое механическое движение способно превратиться при помощи трения в теплоту. Итак вот сколько времени и сколько эмпирических знаний потребо-валось, чтобы продвинуться в познании вопроса от вышеприведен-ного положительного суждения и наличного бытия до этого универ-сального суждения рефлексии.
* [В подлиннике это место, лишь впоследствии внесенное в текст, очень, неясно. В рукописи например: 2-м пунктом стоит неясное слово, состоящее только из 3 букв: Ind или Kat или Pat, а затем идет приведенное в тексте разделение суждений в пунктах 3 и 4. Но так как Гегель признает только три суждения реф-лексии, а Энгельс в конце этого отдела также говорит только о трех суждениях то мы считаем себя в праве читать это место так, как указано выше в тексте. Мы в своем толковании опираемся на то, что сомнительное 2-е суждение. (Irid или Kat или Pat) производит впечатление, что оно не зачеркнуто по недосмотру. При позднейшем поспешном исправлении Энгельс вероятно забыл правильно поставить цифры, так что в рукописи у него получилось четыре числа].
