***
Предновогодняя суета захватила с головой всех вокруг. Я, кажется, единственный, кто сидит ровно. Не ношусь как стрелянный в поисках подарков, не пытаюсь забронировать столик в клубе и не парюсь, что готовить. У меня есть Чехов. Тот самый, что не писатель. Вот он пусть носится, выбирает, бронирует, готовит. Сам вызвался. А я спокойно работаю. Вот отсижу сегодня до трех часов, позвоню Антону и все узнаю. А пока даже думать не хочу. Подарок я ему купил заранее, и теперь можно не нервничать. Даже не жалко потраченную премию. Главное, чтобы ему понравилось, вот что напрягает больше всего. Все-таки мой подарок несколько отличатся по стоимости от его обычных вещей. Ну и ладно, чек я сохранил, если ему по статусу не подойдут, сходит и поменяет с доплатой. Ох, что-то я не о том думаю.
Звонить Чехову не стал, просто сразу поехал домой. Коробочка с подарком приятно греет карман. Поднимаюсь на четвертый этаж, открываю дверь. Пусто. Еще не приехал. Ладно, подожду.
Примерно через час появляется Чехов.
– Пашка, привет. Давно ждешь? – проходит в квартиру.
– Да нет, какие планы?
– Ты только сильно не ори, пожалуйста? – и глазки такие невинные сделал.
– Чехов? – напрягаюсь.
– Я родителям пообещал, что мы к ним приедем на праздники.
– Когда пообещал?
– Паш, честно, сегодня. Мать позвонила… в общем, не смог отказаться.
– Блин, Чехов, ну что за херня? – вот так и знал, что когда-нибудь это всплывет. – Зачем мне вообще к ним ехать? Может, тогда один как-нибудь?
– Паш, ну прости, но ты должен поехать, – подходит вплотную и в глаза заглядывает.
– Зачем?
– Я хочу, чтобы ты узнал кое-что важное из моей жизни и сделал выводы. Сейчас, пока не поздно.
– А так ты мне сказать не можешь?
– Извини, не могу. К тому же, это такой шанс отдохнуть за городом. Там здорово, у нас отдельный домик есть, гостевой. Нам мешать никто не будет.
– А здесь нам кто мешает?
Чехов демонстративно возводит глазки к потолку. Ну, да, соседи у меня не очень тихие.
– Ладно, уговорил. Только как ты меня им представишь?
– Как своего парня.
– Хороший подарок на Новый год. Мам, пап, познакомьтесь – мой муж.
– Скорее уж жена, – фыркает Чехов в ответ.
– С чего это жена? Готовишь и стираешь ты!
– Зато я сверху.
– Сволочь! – пихаю его локтем в бок. – Будто у меня варианты есть.
– А с чего их не стало?
– То есть, если я попрошу, то ты дашь?
– Легко. И даже с радостью.
– Чехов?! Охренел? Почему молчал-то?
– А ты не спрашивал, – и ржет, сволочь.
Блин, я ему это припомню еще.
– Паш, может, поедем? Город стоит, и так пару часов выбираться будем.
– Ага, счас вещи соберу.
М-да, домик у его предков нехилый. Забор метра три сплошной, и двухэтажный коттедж из кирпича. Солидно. Выбираюсь из монстра, жду… мужа. К нам тут же выходит высокий мужик средних лет. Отец Антона, тут и к гадалке не ходи – одно лицо. Окидывает меня внимательным взглядом. Оценивает. Ну, да, Чехов их должен был предупредить о моем существовании. Только вот смотрюсь я рядом с Антоном, на фоне его ауди, как драный кот на выставке служебных собак.
– Павел, – мужик подходит ко мне и протягивает руку. Серьезный, пиздец!
– Паша, очень приятно, – мямлю как малолетка.
– Пап, не дави авторитетом, – одергивает его Антон.
– Пшел в дом, – тут же реагирует мужик, но улыбается. – Паша, не стесняйтесь, проходите.
Следую за Чеховыми. Только мышка скрывается за забором, как слышу оттуда радостный вой бешеного гиппопотама, слонячий топот и истерический тяв.
– А собачка не привязанная? – обращаюсь к старшему, так как младший уже вне зоны доступа.
– Да это Беркут. Он своих не кусает.
– В том-то и дело, что своих. Я как бы ему никто.
– Я впустил, значит свой, проходи, не бойся.
Протискиваюсь бочком во двор, страшно. Такой топот и вой мог издавать какой-нибудь сенбернар или еще что крупное. Выглядываю из-за спины Павла, не сказали, как его по отчеству. Антон на коленях облизывается со здоровым мохнатым кавказцем. Причем непонятно, кто именно выл и кто кого облизывает. Такие оба счастливые. Ну и славно, песик сейчас отвлечен, можно смело идти в дом. Делаю пару шагов вслед за старшим Чеховым, но замечаю справа еще одного пса. Не меньшего размера, но уже не такого доброжелательного. Блин, у них тут что, питомник? Быстренько скрываюсь в доме. Одному лучше по двору не гулять.
В дверях меня встречает мать Антона. Улыбается приятно.
– Вы Паша? Я Ольга, здравствуйте, – и снова без отчества. Как-то слегка непривычно.
– Здравствуйте, – это я уже вполне искренне. Милая женщина.
– А где оболтус?
– С Беркутом облизывается, как всегда, – отмахивается мужчина, скидывая куртку.
– Паш, ну что ты ему позволяешь? – это уже не мне.
– Проходи, чего встал, – мышка появляется неслышно и толкает в спину.
– Не приглашали, – огрызаюсь шепотом.
– Приглашаю, – целует в нос, а пахнет псиной.
– Антон, ну как ребенок! – к нам оборачивается хозяйка дома. – Весь в шерсти теперь.
– Ну, это же Беркут, мам, – и руками разводит.
Все ясно, я попал в семью. Беркут – это Беркут, целоваться с ним, видимо, тут заведено. Сын приехал, это не достояние. Гости пришли, проходите, присаживайтесь. Настоящая семья. У меня такой никогда не было.
Проходим в гостиную, там на диване сидит девчушка лет семи, что-то увлеченно рисует в альбоме. При виде нее Антон мгновенно перестает улыбаться и напрягается как струна. Ольга подходит к малышке, выдергивает у той наушник.
– Настя, у нас гости, поздоровайся.
Девочка без особого интереса оборачивается, смотрит на нас, переводит взгляд на меня:
– Здрасте, – и, бросив мимолетный на Антона, – привет, пап.
Пап?!! Чего? Какой еще пап?! Смотрю на Чехова.
– Привет, Нась, – поворачивается ко мне.
– Выйдем? – смотрю ему в глаза.
– Мам, мы на минутку.
Молча выходим из дома. Здоровенный пес делает попытку броситься к нам, но Чехов останавливает его жестом.
– Я это должен был узнать? – смотрю на смирно севшую в десяти шагах собаку, но не на Антона.
– Да.
– А жене твоей меня когда представят? – начинаю злиться.
– А жены нет, Паша. Только дочь. Я бы вас не знакомил, но она часть моей жизни. И как бы я от нее не отдалялся, этот факт не изменить.
– Не понимаю, – оборачиваюсь к мужчине. – Почему она живет здесь?
– А где ей жить? Не в детский же дом ее отдавать?
– У нее отец есть! А у отца хата на сто квадратов.
– Я ее не хотел. Родители девочку у матери отобрали, не я. Вот пусть они ее и воспитывают. Я даже против был, чтобы она меня как отца воспринимала, уж лучше как брата.
– Чехов? Тебя часто в детстве головой об пол роняли?
– В смысле?
– Ты почему такой идиот? У тебя ребенок! Это твоя дочь, не подобранная. Как ты можешь от нее отказываться?
– Я не отказываюсь, она же называет меня отцом. Но и принять не могу. Ты не знаешь ее мать. Она…
– А причем здесь ее мать? Ты о девочке подумай! По-твоему, это так просто – расти с бабушкой и дедушкой при живых родителях? Каждый день просыпаться и думать, а чем я отличаюсь от других детей? Почему у всех нормальные семьи, всех родители любят, а я так, мебелью у своих подрабатываю? Вроде все как у всех, две руки, две ноги, одна голова, а все равно выбросили, как мусор. Ей сколько? Семь?
– Шесть. Паш…
– Иди, объясни шестилетнему ребенку, что ее мать сука, а папаша долбоеб, которому трахаться с мужиками важнее, чем воспитывать ее. Может годам к двадцати она и поймет, если доживет, конечно.
– Паш, ты не понял ситуации.
– Да что непонятного? Тебе похер на своего ребенка, Антон. Что тут непонятного?
– Мне не похер! Я ее просто не люблю.
– Сложно полюбить человечка, которого ты видишь два раза в год.
– Я не могу приезжать чаще, у меня работа.
– Не приезжай. Забери ее с собой. Пусть живет у тебя. С отцом ей будет лучше.
– Да какой из меня отец? Сутками на работе или у тебя.
– Я появился несколько позже нее. И если бы пришлось выбирать между очередным любовником и дочерью, я бы выбрал дочь.
Отворачиваюсь от Чехова и сажусь на ступеньку крыльца. В голове каша. Столько информации, а структурировать ее не получается.
– Паш, пойми, – Антон присаживается рядом. – Я тогда уже занимал приличную должность в фирме, был преуспевающим карьеристом. У меня небедные родители, да и сам зарабатывал немало для двадцати двух лет. Соответственно, была и девушка модельной внешности. Все как положено. Только, если для меня это был просто секс, то Света имела на меня серьезные виды. Залетела она вполне осознанно. Не принимала таблетки, мутила что-то с резинками, когда получалось. В итоге, добилась своего. Сам понимаешь, мне в двадцать с небольшим ребенок был ни к чему. Предлагал сделать аборт. Но Света родила и потребовала, чтобы я на ней женился. Когда я отказался, попыталась утопить Настю в ванне. Кто ей помешал, не знаю, но мои родители, узнав об этом, отсудили девочку и оставили жить у себя. Так и воспитывают. Мне было не до нее, я карьеру строил, потом свой бизнес. Пойми, я был занят другим, а потом момент был упущен и наладить контакт с ребенком я уже не пытался.
Слушаю, а у самого мурашки по спине маршируют. Утопить? Ребенка?
– Почему не пытался?
– Я на нее смотрю, а вспоминаю эту суку. Меня этим ребенком почти год шантажировали. Я сам не свой был, пить начал, чуть на наркоту не подсел.
– А Настя здесь причем?
– Просто плохие воспоминания связаны с ней.
– То есть, – поворачиваюсь к нему, – если завтра кто-то пришлет тебе фотки, на которых ты, допустим, целуешься со мной и потребует с тебя денег, иначе он всем расскажет о твоей ориентации, ты меня возненавидишь?
– Причем тут ты? Паш, это совершенно разные вещи. В твоем случае, я просто заплачу.
– Просто? Чехов, а если это будет женщина и она потребует жениться на себе, тогда что?
– Паш, что за глупости?
– Глупости или нет, но ты человек ненадежный. Как я могу быть с тобой и доверять тебе, если ты бросил даже собственного ребенка? Значит, меня ты выкинешь из своей жизни точно так же, не задумываясь?
– Нет, Пашка, тебя не выкину.
– Не знаю, Антон, уже не знаю, – снова отворачиваюсь и утыкаюсь в колени.
Холодно. И не только снаружи, внутри все замерзло. Снова молчим. Интересно, как отсюда можно до города добраться?
Тишину нарушает Ольга.
– Мальчики, ну чего сидите на улице? Холодина такая, раздетые выскочили. Быстро в дом.
Послушно возвращаемся. Мама Антона что-то готовит на кухне, а мы пристраиваемся по разные стороны гостиной. Я паркуюсь рядом с девчушкой, заглядываю через плечо. Рисует Деда Мороза и Елку. Елку, видимо, с натуры. Вон, стоит красавица, шарами увешана. Замечаю, что наушники уже на столе, видимо бабушка заставила снять.
– Что рисуешь? – интересуюсь у ребенка.
– Новый год, – не отрываясь от своего занятия, отвечает девчушка.
– А что тебе подарят, уже знаешь?
– Как всегда, дурацкую куклу, – и так тяжко вздыхает, словно ей эти куклы уже поперек горла.
– Тебе не нравятся куклы?
– У меня их целая куча. А я машинку хочу. Как у папы, – добавляет шепотом, чтобы отец не услышал.
– А ты умеешь водить? – спрашиваю так же шепотом.
Настя откладывает в сторону альбом, поворачивается ко мне всем тельцем и, так внимательно глядя в глаза, выдает:
– Дядя, Вы что, не знаете? Мне еще нельзя водить, мне только шесть! Я игрушечную хочу.
– А ты кому-нибудь говорила, что хочешь машинку?
– Нет, девочки не должны играть с машинками, – и снова тяжелый вздох.
Вижу, что Антон уже чуть ли не ржет, слушая наш секретный разговор. Потом встает и уходит. Ну, и пошел он.
– Так ты бы Деду Морозу написала письмо, может, подарил бы. Ему ведь виднее, с чем должны играть послушные девочки.
– Так это только на следующий год можно. В этом уже не подарит.
– Ну, кто знает, может он тебе на Рождество подарит машинку. А ты машинки больше чем кукол любишь?
– Нет. Но, папа любит свою машину. И если у меня тоже будет такая машина, может он будет со мной в нее играть?
Бля! Смотрю на ребенка и ненавижу Чехова. На глаза наворачиваются слезы. Как так можно? Шестилетняя девочка хочет в подарок на Новый год машинку, чтобы папа на нее внимание обратил. Ненавижу суку.
– Знаешь, Настя, а ты напиши Деду Морозу письмо и попроси, чтобы он твоему папе мозги подарил.
– Папа очень умный.
– Значит, сердце. Потому что твоему папе давно пора повзрослеть.
– А так можно? Ну, чтобы не себе подарок заказывать?
– Конечно, можно. Так даже иногда лучше. Когда люди не только о себе думают, но и о других.
– А как тебя зовут?
– Паша.
– Как дедушку?
– Как дедушку. Настя, посиди тут, я схожу, узнаю, что там взрослые делают.
– Хорошо. А у меня есть конфета, будешь?
– Перед ужином нельзя, аппетит перебью.
– Я тогда снова спрячу, а мы потом ее съедим, да?
– Конечно, – поправляю бант на косичке и выхожу из комнаты.
Злой, как тысяча чертей, иду на голоса. Чехов довольный, что-то рассказывает родителям. Замечает меня, встает, и я ему со всего размаху бью в челюсть. Похер, что он выше на полголовы, я достал куда целился.
Ольга вскрикивает от испуга, а Антон смотрит на меня, не понимая, за что.
– Ты урод, Чехов, – шиплю на него сквозь зубы. – Моральный, прогнивший урод. Там в комнате сидит ребенок, который просит у деда Мороза, чтобы ей подарили машинку как у папы, в надежде, что тогда этот гребаный папа наконец-то вспомнит, что у него есть дочь, с которой надо иногда общаться, и поиграет с ней. Хотя бы в машинку. Ей шесть, сука! А ты машину любишь больше, чем ее. И самое стремное, что она это понимает!
Разворачиваюсь и иду в прихожую. Одеваю пуховик, ботинки.
– Паша, – Ольга подходит почти бесшумно. Видимо, это семейное, – куда ты?
– Домой.
– Паш, ты уже не уедешь. Автобусы так поздно не ходят. Останься, пожалуйста.
– Извините за сцену, – смотрю на женщину. Выглядит чуть взволнованной, но держится твердо.
– Не извиняйся. Не стоит. Антон это заслужил. Я рада, что в его жизни появился такой человек как ты. Даже если ты уйдешь от него после этого. Это твое право. Но я рада, что нашелся кто-то, кто смог сказать ему это в глаза.
– Почему Вы молчите? Он же Ваш сын, он Вас послушает.
– Я слабая женщина. Может быть, я боюсь его потерять. Я пыталась ему намекнуть, но он не слушал. Твой метод куда эффективнее. Ну, так останешься с нами сегодня?
– Только ради Вас и Насти, – снимаю пуховик и вешаю обратно.
– И то славно, – Ольга снова улыбается. – Проходи, скоро за стол садиться будем.
