С 1394 по 1789 г. 5 страница

21 окт. 1793 г. еврейская хвалебная песнь, сочиненная Моисеем Энсгаимом и спетая в мецской синагоге на мотив марсельезы, провозгласила торжество израиля.

Таинственное слово, чары Гермеса Трисмегиста, которые средневековые алхимики так долго искали в глубине своих лабораторий, склонясь над непонятными письменами, были наконец найдены! Для того, чтобы разъединить, разрушить эту Францию, все частицы которой так крепко держались вместе, могущественнее всяких волшебных формул оказалось воззвание к братству, к человеколюбию, к идеалу.

Старинная каббала кончилась, начиналась новая. Еврей не должен был больше быть проклятым колдуном, которого Мишле изображает нам занимающимся чародейством во мраке ночи; он преображается и действует среди бела дня. Перо журналиста заменяет волшебную палочку; теперь можно разбить волшебное зеркало; за фантастическими явлениями былого последуют чудеса чисто интеллектуального свойства, которые беспрестанно будут показывать бедным одураченным простакам обманчивый образ счастья, который вечно бежит прочь.

Что за глупости нам рассказывали о наивном Шейлоке, с неприличною грубостью требующем фунт мяса? Еврей теперь требует уже не кусок мяса, а все тело, — тела сотен, тысяч христиан, которые сгниют на полях битв всей вселенной, во всех войнах, которые израилю заблагорассудится вести ради своих выгод. [88]

Разве теперь о том идет речь, чтобы обрезывать дукаты? Из гоя в настоящее время вытянут миллиарды. Золото будут ворочать лопатой в банках, кредитных учреждениях, всякого рода займах национальных, иностранных, займах для войны, для мира, займах еврейских, азиатских, американских, турецких, мексиканских, гондурасских, колумбийских. Прежние короли — честные люди не умели «работать», как говорят на бирже; у них собственно говоря было отеческое сердце; сделав Францию первою нациею в мире, ослепив вселенную блеском её величия, настроив всяких Версалей и Фонтенебло, они остановились в отчаянии перед дефицитом в какие-нибудь 52 миллиона. Дайте срок, еврей нам покажет, что можно извлечь из французов; у них хватит силы прокормить израильтян обоих полушарий, потому что Иаков добрый брать и хочет, чтобы каждый член семьи получил свою долю в пире.

Впрочем, ослепление полно; по странной галлюцинации, этот раб еврея, более порабощенный, чем последнее вьючное животное фараонов воображает себя самым свободным, гордым и хитрым из людей.

Но пусть те, которые еще сохранили разум, посмотрят, каким он был, при отвратительном старом порядке вещей.

Землевладелец ли, мастеровой ли — он спокойно живет на той земле, на которой живут только такие же французы как он. Крестьянин по вечерам пляшет при звуке волынки и поет прекрасные песни старины, отдаленный отголосок которых нас иногда приводит в восторг в глухой провинции.

У мастерового есть свои корпорации, свои братства, где собираются, что бы молиться за умерших товарищей или слушать службу, прежде чем отправиться вместе поужинать в день приема нового мастера. Рабочий любит труд, у него есть время работать добросовестно, и он возвышает этот труд тем искусством, которое нас очаровывает в малейших остатках старины. Милиция, требующая всего десять тысяч человек в год и то лишь тех, которые выказывают склонность к военному делу, не ложится бременем на страну, и деревня весело провожает до ближайшего города солдата королевской армии.

Взгляните теперь на пария наших больших промышленных городов, согбенного под удручающим трудом, преждевременно постаревшего, ради того, чтобы обогатить своих хозяев, огрубевшего от вредного опьянения: он снова сделался тем, чем был античный раб, по словам Аристотеля, живым орудием, empеukon organon.

Надо согревать эту человеческую машину, надо что бы этот каторжник, которого еврейские журналисты научили, что нет неба, хоть на минуту оторвался от угнетающей его действительности. — Изобрели алкоголь. Нет больше тех легких вин, которые иногда били в голову, но действие которых было не продолжительно; вместо них явилась ужасная смесь купороса и других вредных веществ, причиняющих, по истечении нескольких лет delirium tremens, но в данную минуту возбуждающих уснувший организм.

Что за беда! отрава действует всегда. Послушайте-ка несчастного, который лежит пьяный на улице и с трудом приподнимается, чтобы не быть раздавленным каретой какого-нибудь Ротшильда или Эфруси. Он припоминает в бреду библейский жаргон, которым его научили говорить его эксплуататоры, и бормочет: «а все-таки правда, что французская революция была новым Синаем».