Книга III. Гамбетта и его двор 4 страница

[58] В 1640 г. в Брюсселе явился вечный жид, и Рембрандт, может быть, был поражен этим рассказом. По

словам горожан, встретивших вечнаго путешественника, его одежда была в самом плачевном состоянии; он вошел с ними в таверну, выпил, но сесть отказался. Его видели в Любеке 14 января 1603 г. и в том же году в Нюренберге, где он присутствовал на проповеди. Последнее явление вечного жида произошло в 1774 г. К этому-то времени относится, хорошо известная всем

лубочная картина, украшенная портретом, писанным с натуры гражданами Брюсселя. Двадцать четвертый куплет в своей пошлой наивности замечательно метко рисует характер еврея: «господа, время не терпит, до свиданья, благодарю за ваши любезности. Для меня слишком мучительно, когда меня останавливают».Не думаю, чтобы философы и мыслители могли хоть что-нибудь прибавить к этой откровенной исповеди. Таков еврей: он мучится и мучит других, когда должен где-нибудь спокойно поселиться. Он всегда ухитряется нарушить покой того народа, который его приютил, так что под конец приходится его прогонять. Интересна книжечка, напечатанная в количестве лишь 50 экземпляров у Технера, после появления романа Евгения Сю: «Историческая и библиографическая заметка относительно предания о вечном жиде». См. тоже отдельное издание очерка, напечатанного в энциклопедии религиозных наук: «Вечный жид» Гастона Пари.

[59] Образ этого страшного сектанта, заставившего своего короля погибнуть под топором, по-видимому сильно поразил воображение евреев, которые даже в самых отдаленных странах отлично знали, что происходило в Европе. «Странное посольство, пишет Леон Галеви в своем «Кратком очерке истории евреев», прибыло к Кромвеллю из глубины Азии. Это было несколько евреев, предводимых знаменитым восточным раввином Иаковом Бен Азабель, которые пришли, чтобы убедиться не есть ли Кромвелль сам Мессия. Они получили у протектора несколько аудиенций и сделали ему предложение, которое он отверг, — купить все еврейские книги и рукописи Кэмбриджкаго университета. Так как они не скрывали главной цели своей миссии, то их выслали из Лондона, где одно только подозрение, что Кромвелль мог быть евреем, возбудило волнение в народе».

[60] Евреи были столь же безжалостными врагами дома Стюартов, как и дома Бурбонов. Амстердамский еврей помог Вильгельму Оранскому свергнуть с престола своего родственника. «Вильгельм, принц Оранский, готовился к своей экспедиции против Иакова II Английского и с беспокойством думал, где он найдет необходимые средства, чтобы вооружить флот и привести свои намерения к желанному результату. В это время один амстердамский еврей попросил у него аудиенции. Представ пред принцем, этот гражданин, по имени Шварцау, сказал ему: «Ваше Высочество, Вам нужны деньги, чтобы привести в исполнение ваше предприятие, — я принес вам два миллиона. Если вы восторжествуете, то отдадите их мне, если же потерпите неудачу, то мы квиты». (Субботние утра, книга для нравственного и религиозного воспитания израильского юношества, Бен Леви).

[61] Манассию сильно занимал вопрос о десяти коленах, о которых мы упоминали в 1-й книге. Постоянная забота, говорят «Израильские архивы», омрачала Манассию: что сталось с коленами, уведенными Салманассаром и пропавшими без вести? Может быть они погибли? Восстановление Иудейского царства было невозможно без этих десяти колен и самое исполнение пророческих обещаний становилось сомнительным. Слияние племени Иудова с израилем, возвещенное пророками, было возможно только при наличности этих колен. Манассия постоянно думал об этом и предавался всевозможным предположениям насчет того, где их найти. Тогда случайность, которую он считал откровением свыше, столкнула его с Монтезино, уверившим его, что остатки десяти колен находятся в Южной Америке. В это-то время, не сомневаясь в правдивости этого разсказа, он написал свою «Надежду израиля».

[62] История Дюлиса наделала много шуму даже заграницей. В Англии были изданы в 1739 г. анекдотические воспоминания, относящиеся к истории г. Дюлиса, или продолжение его приключений после катастрофы, закончившей его похождение с девицей Пелисье, актрисой парижской оперы. Лондон, изд.— Самуила Гординга.

[63] По этому поводу надо прочесть в труде аббата Шаботи: «Евреи — наши повелители» несколько страниц, которые являются cеef d’oeuvr’ом остроумной и тонкой критики, начитанности и умеренности.

[64] Здесь опять-таки подтверждается то, что мы говорили о влиянии среды на еврея. Несмотря на свою кажущуюся экспансивность, бордосцы, собственно говоря, люди холодные и степенные, как и их вино. Англия, столь долго занимавшая эту страну, оставила в ней частицу самой себя, своего здраваго смысла, своей рассудительности; во многих отношениях бордосцы — те же англичане, только более стойкие. Израиль, в лице впрочем очень достойных представителей, встретил там не такое население, которое бы он мог смущать, а буржуазию, вполне способную оценить выдающиеся коммерческие способности пришельцев. Всеобщее доброжелательство высших классов общества еще более, чем жалованные грамоты Генриха II, оберегало вновь прибывших, защищало их и дало им возможность устроиться прочно и надолго.

Отметим мимоходом низкую черту этого племени, которое всегда платит за добро злом. Во время террора, на одном празднике Разума, бордоские евреи устроили святотатственную пародию вроде нынешних; папство, которое во всех странах света берет под свою защиту евреев, было смешано с грязью; еврей огромного роста шел во главе процессии и извергал непристойные слова.

Заметим еще по этому же поводу, что именно в Бордо еврейка Дебора, чтобы обесчестить французскую армию, составила заговор, в котором попались три офицера, бывшие по всем видимостям совершенно невинными, но ставшие жертвою толков, возбужденных по этому поводу еврейскою прессой.

Во время исполнения декретов вся еврейская сволочь Бордо оскорбляла на улицах монахов, выгнанных из их монастырей.

[65] Видно, что Монтеня не раз преследовало представление о костре, к которому у него не было ни малейшего призвания. Чтобы оправдаться в том, что он бежал из Бордо во время чумы, когда его обязанность, как мэра, была подавать пример другим, он пишет: «я буду поступать по правде, хотя бы дошло до костра, но только если буду в состоянии». По этому поводу Вельо замечает: «когда чума свирепствовала в городе, был июль месяц, стояла сильная жара, вот и все объяснение».

Впрочем еврейская натура, не созданная для героизма, проявляется в Монтене в каждой строке и являет резкую противоположность с нравами эпохи, когда всякий отважно умирал за свое дело. В этом отношении ему надо по крайней мере отдать справедливость, что он чистосердечен, и его признания вполне откровенны. «Каким бы образом говорит он, ни укрыться от ударов, хотя бы под телячьею шкурою, — я не такой человек, чтобы отступить перед этим».

[66] По этому поводу полезно справиться с трудом Теофиля Мальвезена, «История бордоских евреев», который полон изысканий и мало известных фактов.

[67] По этому предмету стоит прочесть описание путешествия по Испании, напечатанное в «Jewisе cronicle» в 1848 г. и перепечатанное «Израильскими архивами» (т. IX). С виду это пустяк, но в сущности это исторический и «человеческий» документ.

В 1839 г. один английский еврей пожелал войти в сношения со своими испанскими единоверцами и с большим трудом достал себе рекомендательные письма к некоторым из них. Он является к одному еврею в городе, которого из скромности не называет, входит в гостиную, наполненную статуэтками святых, серебряными распятиями и священными картинами. Он называет себя, но хозяин, открывая ему объятия, просит его не говорить ничего такого, что могло бы его скомпрометировать, потому что здесь все его считают ревностным католиком, и его сын и дочь не знают, что он еврей.

Ночью глава семейства со своим гостем спускается в подземелье. Там-то собираются члены маленькой еврейской общины, о существовании которой никто не подозревает.

С потолка спускается неугасаемая лампада, у восточной стены стоит шкап, обтянутый черным бархатом, в котором хранятся свитки Пятикнижия и экземпляр пророчеств, на бронзовом столе вырезаны десять заповедей.

Около шкапа находится еврейский календарь и список всех знатных лиц из евреев, которые, не будучи, признаваемы за таковых, играли значительную роль в делах Испании.

По средине, на черном мраморном столе лежать талеты, молитвенные книги на еврейском языке.

Виднеется только одна могила. Будучи сами принуждены сносить позор — погребение на католическом кладбище христианскими священниками, евреи сумели избавить от этого осквернения тело своего раввина и похоронили его здесь. По смерти каждого члена общины на эту чтимую могилу возлагается камешек.

Чужеземец с испанцем долго беседовали в этом святилище о своих общих надеждах, но вот через отдушину проник дневной свет, настал час утренней молитвы. «Прежде чем покинуть синагогу, мы должны вознести сердца наши к Богу отцов». С колокольни соседнего монастыря несутся серебристые звуки колокола; молодая девушка спешит в церковь, чтобы не пропустить ранней обедни...

Путешественник возвращается в Испанию через десять лет и ему кажется, что он не туда попал: на том месте, где стоял скромный дом его единоверца, он находит дворец; все садятся за стол и читают обычную молитву, — молодая девушка открыто исповедует еврейство.

Впрочем, евреи снова почти совсем завладели Испанией. Еще в 1869 г. Жюль Лан констатировал, что большинство обращенных евреев сохраняет ebraico corazon, то, что по-немецки называется жидовским сердцем (ein judiscеer herz). Он предается диферамбическим восторгам, встречая на каждом шагу в Мадриде, в квартале крупных негоциантов, Бернгеймов, Майеров, Леви и проч.

Этим достаточно объясняется, почему Испания вечно бывает жертвою революционных вспышек.

Во время освящения лиссабонской синагоги, несколько лет тому назад, рассказывает Теофиль Рейнах, все были удивлены появлением семейств, приехавших издалека изнутри страны, чтобы принять участие в празднике Великого Прощения. Это были Мараны, в течение трех сот лет в неприкосновенности сохранившие веру и предания отцов.

Слово Марран происходит от еврейского Marranatеa, «анафема на тебя»! которое евреи произносили вполголоса, проклиная католических священников, когда их принуждали присутствовать при богослужении.

[68] Немцы выражают ту же мысль еще образное, называя семитизм «еврейским золотым пауком» die judiscеe Goldspinne.

[69] А что же творится теперь, когда министерство, полиция, судьи, комиссары, низшие агенты, банки, газеты, все в их руках, и они сговариваются между собою, как шайка мошенников на огромной ярмарке, что бы обирать христианина.

[70] Критические очерки французской истории и литературы.

[71] Это призвание до такой степени им присуще, что даже Гейне, «этот соловей, который, по удачному выражению, свил гнездо в парике Вольтера», пользовался тайными суммами в течение всего царствования Луи-Филиппа.

[72] См. по этому поводу весьма интересный труд, изданный под заглавием: «Вольтер и евреи» в «Израильских архивах» (апр. 1882 г.).

[73] В 1778 г. была открыта первая молельня для немецких евреев в улице Бризмиш, вторая в 1780 г. в улице Ренар-С.-Мерри. Несколько лет спустя, устроили третью в бывшем кармелитском монастыре, которая получила название Carmelites scеul, кармелитская синагога. Четвертая молельня в улице Petits Cеamps-Sn.Vartin была долго известна под именем Nutmacеer-Scеul, вследствие того, что рядом находилась лавка шляпочника. В этой последней синагоге помещалось 166 человек; кантором (еazan) в ней был Леман Гирш Филипп, а даровым раввином Натан Полак. Первым официальным раввином был Зелигман Михель.

Храмы в улицах С.-Авуа и Шом были закрыты в 1821 г., когда была построена синагога в улице Победы.

Первый еврейский ресторатор назывался Бертоан: он дал приют в 1784 г. главному раввину из Амстердама, Саулу, который отправлялся через Париж в Иерусалим, чтобы покончить дни свои в св. городе. Альберт Кон, у которого мы заимствуем некоторыя из этих подробностей, говорит, что евреи воспользовались знанием Талмуда этого путешественника для устройства священной купальни, которая тогда еще не существовала. Одновременно устроили такую же купальню на прачечном плоту близ навого моста, где она оставалась в течении 38 лет.

Почти в то же время открыли две маленькие школы для мальчиков, в которых учили еврейской грамоте. Одною заведовал Я. Каген, другою М. Арон, поляк, один из потомков которого, бывший мой соученик, стал редактором «Journal officiel» на том основании, что он еврей и под тем предлогом, что я христианин, лишил меня маленького места, занимаемого мною в этой газете.

Во время террора оба эти учителя каждую декаду водили своих учеников в собор Богоматери, ставшей храмом Разума, и показывали им балетную танцовщицу, плясавшую на главном алтаре.

[74] Замечательно самое место встречи. 50 лет спустя еврей Фульд был мэром Роканкура и, благодаря своей тирании, наводил ужас на жителей. Прекрасные охоты Роканкура принадлежат теперь Гиршу, чудаку, который утверждает, что французское дворянство считает за честь бывать у него. Это тот самый, который велел своему сторожу стрелять в артиллерийских офицеров, батарея которых квартировала в Версале, потому что собака одного подпоручика имела дерзость пробраться в его владения (см. книгу V).

[75] Иногда под этим числом читаешь объявления вроде следующего, от 11 янв. 1884 г:

«По случаю годовщины казни Людовика XVI избирательным комитетом 11-го округа будет устроено большое собрание и концерт с лотереею аллегри. Праздник начнется в 8 ч. веч., 205-107, С Антуанское предместье».

[76] см. «Историю французской революции», гл. III, т. II, «Революционеры мистики».

[77] Жозеф де Местр прекрасно объяснил этот антагонизм. Общество, ассоциация людей, идущих к одной цели, может быть побеждено (если его нельзя уничтожить) и стесненно только противоположною ассоциацией. А главный, непримиримый, естественный, врожденный враг иллюмината есть иезуит. Они друг друга чуют, отыскивают, как собака и волк. Повсюду, где возможно один непременно пожрет другого. Рабо С-Этьен протестант и революционер, высказал суть этого вопроса в двух словах: «без предварительного уничтожения иезуитов французская революция была невозможна».

[78] Эти факты теперь не подлежат сомнению. См. по этому поводу письмо кардинала Матье, от 7 апр. 1875 г. и епископа Нимскаго, от 17 янв. 1878 г., напечатанные в «Univers». Оба эти письма помещены в «Пастырских трудах» епископа Бессона.

«В нашей местности, пишет Кардинал Матье, случилось одно обстоятельство, которое я не могу выдавать за достоверное. Во Франкфурте, в 1785 г., было собрание масонов, на которое были приглашены два влиятельных лица из Безансона, бывшие членами общества: Реймон, инспектор почт и Мэр де Булиньи, президент парламента. В этом собрании было решено убиение короля шведского и Людовика XVI. Реймон и Булиньи вернулись в ужасе и обещали себе, что нога их не будет ни в одной ложе и что они сохранят тайну. Последний из них, оставшийся в живых, сказал это г. Бургону, умершему 90 лет от роду в полной памяти. Вы верно слышали о нем здесь; он пользовался у нас известностью очень честного, прямого и стойкого человека. Я давно и хорошо его знал потому, что живу в Безансоне уже 42 года, а умер он недавно. Он часто рассказывал этот случай мне и другим. Вы видите, что эта секта заранее умеет подготовлять свои удары; вот в двух словах её история.

P.S. Г. Бургон был почетным президентом палаты.

[79] Боссюэт, Порт-Рояль и масонство.

[80] История заговора Л.-Ф. Орлеанского.

[81] Если верить автору «Иудейства во Франции», это кольцо, находившееся при Филиппе Эгалите в ту минуту, когда он всходил на эшафот, было передано им еврейке Жюльетте Гудшо, которая будто бы передала его герцогу Шартрскому. Луи-Филипп хранил этот перстень до своей смерти и умирая передал его графу Парижскому. Так как кольцо было ему слишком велико, то его отослали в Париж к одному еврею, бриллиантщику Жаку, в витрине которого оно некоторое время было выставлено.

[82] Чтобы понять, что может вынести бумага, которая, говорят, все терпит, припомним картину, набросанную в заседании клуба С.-Симона горячим сторонником мнений Ренана по просьбе еврея Майрара, казначея клуба. Когда в 1791 г. Национальное собрание декретировало эмансипацию евреев, оно нисколько не заботилось о племени, считая, что людей надо судить не по той крови, которая течет в их жилах, а по нравственному и умственному достоинству.

[83] Известно, какую печальную роль играл впоследствии этот отступник, который последовательно изменил всем сторонам и которому Жюль Симон не боялся произнести похвальное слово. Будучи послан в Савойю, он письменно вотировал «осуждение Людовика Капета конвентом без апелляции и отсрочки». Впоследствии он объявил, со свойственною ему увертливостью, что под этими словами он подразумевал, «чтобы Людовик XVI был приговорен к жизни». Назначенный командором Почетного Легиона, сенатором, имперским графом при Наполеоне, которого он осыпал самой низкой лестью, бывший якобинец один из первых потребовал свержения своего благодетеля и осмелился отправиться навстречу Людовику XVIII в парадном мундире сенатора Империи.

Будучи исключен из палаты пэров, изгнан из палаты представителей «как недостойный», вычеркнут из списков Почетного Легиона, он был отвергнут даже Луи-Филиппом. Граф Грегуар, столь же жадный, как и пронырливый, воспользовался однако революцией 1830 г., чтобы потребовать через Кремье свое недоданное жалованье бывшего сенатора. И вот люди, которым воздвигают памятники.

[84] Этот друг евреев сам был наказан за плохую речь, бывшую в то же время и дурным поступком. «С утра 10 августа 1792 г., говорит граф Рейзе в своем сочинении «Обычаи времен Марии-Антуанетты» его отель был окружен, на основании подозрения, что там находится оружие. Будучи разлучен с женою и препровожден в свою секцию, он был признан невинным и отправлен домой. Когда он возвращался, то какой-то повар, которого он рассчитал, собрал вокруг него народ. Сперва к нему обратились с речью, а потом ударили по голове косою. Он убежал и скрылся у г-жи де Брассак в улице Вожирар. Его преследовали до 4-го этажа, где и убили».

[85] Кто не знает остроты епископа Дюпанлу по поводу Жюля Симона: «он будет раньше меня кардиналом».

[86] Духовенство Отенского округа ясно видело, какие грязные побуждения руководили недостойным епископом, и не скрывало от него, что оно думает о его поведении.

Когда отступник предложил священникам и викариям Соны и Луары подчиниться декретам, то известно какой ответ он получил.

«Ваше Преосвященство,

Ваше отступничество никого не удивило. Достигнув той степени бесчестия, на которой ничто уже не может унизить или опозорить в общественном мнении, Вы должны стремиться только к тому, чтобы довершить Ваши беззакония и воспользоваться их постыдными плодами. Но если Вы льстили себя надеждою встретить сообщников в лице почтенных священнослужителей, к которым вы обращаетесь в Вашем письме, то Вы жестоко ошиблись. Святотатственный грабитель церквей! Защитник евреев! Дают ли твои поступки право на наше доверие!»

[87] Добрая и благочестивая принцесса Елизавета хорошо видела, какия несчастия эта мера навлечет на Францию. «Собрание, пишет она г-же де Бомбель, довершило все свои глупости и беазакония, дав евреям доступ ко всем должностям. Не могу тебе высказать, в каком я гневе по поводу этого декрета. Но Бог не замедлит своей местию, и если Он долго терпит, за то и наказывает строго».

В речи произнесенной в 1872 г. Кремье слегка насмехается над невинной жертвой, которая была предусмотрительнее политиков.

[88] Г. Ле Плэ ясно видел эту перемену. «В деле возбуждения войны, говорит он, сказывается совершенно новое влияние: это влияние нескольких капиталистов, которые, опираясь на ажиотаж европейских бирж, постыдным образом строят целые состояния на займах, делаемых для военных издержек и на чрезмерных контрибуциях, налагаемых в наше время на побежденных» (Основы конституции).

[89] Общая история Эмигрантов.

[90] Этот Симон был одним из первых и самых ярых сторонников перехода госпиталей в гражданское ведомство. «Однажды, говорит Гюре в «Моем свидетельстве»,сестра короля, Елизавета, спросила как себя чувствует его больная жена в еotel-Dieu». «Ах, отвечал он, теперь приятно смотреть на сиделок еotel-Dieu; они одеты, как моя жена, как Вы.»

[91] Происхождение современной Франции. Революция, III т.

[92] Обзор Революции (5 марта, 5 апреля, 5 мая 1885 г.)

[93] Тайные мемуары, V том.

[94] Настоящий народ был глубоко предан вере своих отцов. В 179З г. рыночные торговки еще устраивали алтари для процессии в праздник Тела Господня. Впрочем, таковы же были чувства рабочих-французов во время коммуны.

[95] Он заранее подготовил посредством тайных переговоров, пишет Тьер, передачу Мальты. Там находились масоны, вроде шевалье Доломьер и Босредона, и подлый гроссмейстер Гомспех принял его с почестями, выдав ему и прилегающие острова, взамен княжества в Германии или, за неимением его, 300,000 франк. пожизненной пенсии, 600,000 фр. единовременно, 700 фр. пенсии для рыцарей французского происхождения. Каффарели Дуфальга, один из высших офицеров свиты Наполеона, обозревая местность и любуясь укреплениями, сказал: «мы очень счастливы, что в крепости нашлись люди, которые отперли нам её ворота».

[96] Один раввин, споривший с Грегуаром, Залкинд Гурвиц, сказал: «Талмуд только запрещает обкрадывать чужеземца (накри), но позволяет пользоваться его заблуждением.» Итак легко понять, что воспользоваться ошибкой и ввести простака в ошибку — почти одно и то же. Бишофсгейм, собственно говоря, не обокрал накри в Гондураском займе, а воспользовался его заблуждением и только составлял объявления, чтобы ввести его в это заблуждение.

[97] Шатобриан, по-видимому, думал, что у Наполеона была задняя мысль занять когда-нибудь Иерусалим. Он пишет в «Загробных записках»: «Наполеон, производивший во всем перемены, придумал около этого времени великий синедрион. Это собрание не присудило ему Иерусалима; но, вследствие сцепления обстоятельств, благодаря ему, финансы всего мира попали в еврейские лавчонки и отсюда произошел роковой переворот в политической экономии».

[98] На каждой странице истории находим следы покровительства, оказываемого евреям папством. В VII в. св. Григорий их защищал и покровительствовал им во всем христианском мире. Александр ИИ выказал горячее одобрение испанским епископам, взявшим под свою защиту преследуемых израильтян. Иннокентий ИИ и Александр III хлопотали в их пользу. Григорий IX вступался за них во Франции, Англии, Испании и запретил, под страхом отлучения от церкви, нарушать их праздники; Климент VI дал им убежище в Авиньоне; Николай II писал инквизицию, запрещая ею принуждать их силою к принятию христианства; Климент XIII предоставил им свободу воспитывать своих детей по желанию, а масонство, как только захватило власть, отняло эту свободу у французских детей.

Факт понятен: с высоты, на которой он парил, наместник Христа видел только заблудших, за которых он молился, простирая над ними покровительственную руку, между тем как правители государства, стоя на экономической и социальной точке зрения, были принуждены заботится о том, чтобы не был нарушен порядок в стране, порученной их защите.

[99] Собрание актов съезда израильтян Франции и Итальянского королевства, Диогена Тома. Сальвадор, который в своей книге «Париж, Рим и Иерусалим» пространно говорит о съезде 1807 г., ни слова не упоминает об этом адресе. Теодор Рейнах тоже обходит молчанием этот характерный факт.

[100] То же говорили и парижские купцы в 1778 г., но в другой форме. На эту же точку зрения становятся антисемиты Германии, Австро-Венгерии, Румынии, которые совершенно оставляют в стороне вопрос исповедания.

[101] 30-го мая 1807 г. был уже издан первый декрет об отсрочке исполнения приговоров, произнесенных над земледельцами в пользу евреев.

В изложении причин значится:

Наполеон... узнав из представленных нам отчетов, что в некоторых северных департаментах нашей империи евреи, не занимающиеся ничем кроме ростовщичества, накоплением самых неумеренных процентов довели многих земледельцев этой страны до величайшей нужды, мы решили прийти на помощь тем из наших подданных, которые несправедливою алчностью были доведены до такой крайности.

[102] Власть следила, чтобы этот декрет строго исполнялся. Для простого перемещения из Нанси в Саверн требовался декрет. Берем наудачу разрешение данное Гудшо, сын или племянник которого был министром финансов в 1848 г. и спас Ротшильда услугами, оказанными ему на счет казны.

«Наполеон... по донесению нашего министра внутренних дел, выслушав мнение нашего государственнаго совета, постановили следующее: ст. 1-я. Господину Исааку Гудшо, старшему сыну Якова Гудшо, израильтянина и купца в Нанси, разрешается иметь жительство в Саверне, департамент Нижняго Рейна».

[103] Ст. 1-я закона 11-го жерминаля гласит: «считая со дня обнародования этого закона, только имена, употребляющиеся в различных календарях и имена лиц, известных в древней истории, будут считаться за имена собственные в списках гражданского положения, служащих для проверки рождения детей, и чиновникам воспрещается допускать какие либо другие имена в их актах».

[104] Хроникер «Иллюстрации» как-то рассказал по этому поводу забавный анекдот, который, увы!.. в настоящее время у нас столь же современен, как и в Германии, столько расплодилось во Франции Мейеров.

«По ту сторону Рейна Мейеры, со всевозможными правописаниями, кишат так же, как Дюраны во Франции, и остряки этим забавляются. Например, берлинский обыватель, какой нибудь Шульц или Мюллер, запаздывает в театр. Зал полон, ни одного не занятого места, а между тем он желает видеть пьесу, сидя с удобством. Что делать? Очень просто. Как только наступает антракт, он становится у выхода в коридоре и кричит растерянным голосом: господа, пожар у г. Мейера. Тотчас встает человек пятьдесят зрителей, бледных, взволнованных, и все Майеры и Мейеры бросаются к выходу, между тем как берлинский шутник преспокойно выбирает между опустевшими местами то, которое ему больше всего нравится.

[105] «Записка о состоянии израильтян во Франции», Е.-С.-М. называет между военными еврейского происхождения генерала барона Вольфа, маршала, командора ордена Почетного Легиона, его брата, батальонного командира, кавалера того же ордена, полковника Мориса, Альфонса, Серфбера и других.

Мозольный оператор Наполеона И, некто Тобиас был еврей; впоследствии он исправлял ту же должность при герцоге Беррийском. По поводу этого Тобиаса «Ежегодник Израильских архивов» передает комичную, но в то же время трогательную черту, ибо человек уважающий свою религию, будь он хоть мозольный оператор, заслуживает уважения. «Однажды, в день Рош Гашанах, Тобиас был в синагоге, когда за ним впопыхах прислали от герцога Беррийского. Затруднение мозольного оператора было очень велико: он пошел посоветоваться с главным раввином, Мишелем Зелиманом». Почтенный пастырь разделял сомнения своего духовного сына; тем не менее он предложил ему отправиться на призыв герцога, ибо отказ, в те времена крайнего клерикализма, мог иметь важные последствия; но посоветовал ему устроиться так, чтобы только в случае крайней необходимости нарушить торжественность праздника.

Тобиас в смущении является в Тюильери.

— «Ах, как я страдаю!» восклицает герцог Беррийский, увидя его; «избавьте меня скорее от моих страданий». Тобиас наклоняется, внимательно рассматривает ногу и несколько раз надавливает пальцем на мозоль. «Ай, кричит принц, вы делаете мне больно!» «Видите ли, Ваша Светлость», смело возражает наш оператор, внезапно вдохновленный, «я замечаю сильное воспаление, а при таких условиях было бы очень опасно делать операцию. Потерпите день или два, обложите ногу компрессами, и я вас избавлю от мозолей».

Благодаря этой увертке, Тобиас избежал жестокой необходимости, для столь строго верующего, нарушить торжественность Рош-Гашанаха.

[106] Во время прений в государственном совете он хорошо указал на паразитный характер этого племени. «На протестантов и католиков так не жалуются, как на евреев, говорил он, ибо зло, причиняемое евреями, исходит не от отдельных личностей, а от самого строя этого народа: это саранча и гусеницы опустошающая Францию».

[107] См. по этому поводу книгу Капфига. «История великих финансовых операций», которую будущее, более справедливое чем настоящее, поставит наряду с немногими книгами того времени, заслуживающими быть сохраненными. См. также финансовое сочинение Августа Ширак: «Крупный банк и революции». Автор, который, по моему, грешит, что не вполне точен в логических выводах своих посылок, тем не менее принадлежит к тем, которые мужественнее всего указывали на опасность от еврея и с наибольшею силою порицали бесстыдство многих финансовых операций. Сохраняя чисто личный оттенок, он придерживался традиций Туссенеля и Гужено де Муссо, и я считаю своим долгом отдать справедливость писателю, книга которого сперва систематически оставлялась без внимания, а теперь начинает оцениваться по достоинству.

[108] Заметьте еще раз, что Туссенель, последователь фаланстеры, очень часто употребляет те же выражения, что и парижские купцы XVIII века, прошение которых мы частью воспроизвели.