Книга III. Гамбетта и его двор 6 страница

[163] Одна провинциальная газета, которая вообще хорошо осведомлена, «Призыв к народу, Жера», дает цыфру в 18 тысяч жертв. «Хотите-ли вы знать, отцы семейств, сколько ваших детей было убито, ранено или умерло от болезней за год и три месяца, единственно ради выгоды «Джеккерсов» Туниса и оппортюнизма? Восемнадцать из пятидесяти тысяч. Такова оффициальная цыфра, которую нам дал не далее, как вчера один военный врач, участвовавший во всей компании, и пусть-ка правительство Французской республики попытается его опровергнуть».

[164] Прибавим, что председатель Лиги Патриотов не всегда очень разборчив в поступках. Под тем предлогом, что Ротан делал императорскому правительству чуть ли не пророческие предсказания насчет намерений Германии, Дерулэд выставляет в своих списках, в качестве вице-президента, бывшего посланника в Гамбурге. Дипломат энергично протестует, Дерулэд обещает, вычеркнуть его имя, а сам и не думает этого делать. Наконец в августе 1885 г. Ротана выгоняют из его поместья Люттенбах в Эльзасе, где он преспокойно сочинял книги, которые могли бы нас чему-нибудь научить, а Дерулэд с торжеством прогуливается по бульвару и в восторге, что еще раз наделал шуму на чужой счет.

Во всем виден флюгер. В октябре Дерулэд пишет: «каковы бы ни были мои личные мнения, я отказался вписать мое имя в какой-либо избирательный список, потому что дело, которому я служу и которого не хочу покидать, запрещает мне быть кандидатом какой-либо партии». Через 1 1/2 месяца он просит, чтобы его внесли в оппортунистский список, и, желая дать залог своим презренным друзьям, он идет дальше Гоблэ, который отнимает хлеб у бедных 80 летних священников, и требует чтобы у них отняли и право избрания и сделали из них настоящих париев.

[165] На празднике 14 июля 1884 г. повторились те же глупые грубые выходки. Немецкое знамя было брошено в ручеек обезумевшим от страха полицейским комиссаром: один молодой немец, г. Вурстер, чуть не был растерзан опьяневшей толпой.

[166] В то же время Франция утратила другого еврея — Ланжа. «никто, восклицает Артур Мейер в «Gaulois» в порыве восторга, лучше его не умел помещать премии. Он бы сумел поместить их целых тридцать тысяч той же стоймости на одной бирже. По этому банкиры его очень ценили. Многие из самых крупных пользовались его счастливыми способностями. Он на этом заслужил крест Почетнаго Легиона!»

В Пaриже теперь немного людей, которые бы могли понять, как эта фраза драгоценна для характеристики эпохи, и оценить, почти до наивности доходящую, безсознательность этого еврея, который приходит в неистовый восторг перед биржевым барышником, получившим орденское отличие за то, что ловко умел помещать премии.

[167] Я изобразил евреев, снова поселившихся в Париже и его окрестностях в тех самых местах, где они были до изгнания; через три тысячи лет неумолимые евреи вернулись в страну фараонов, где они были рабами, и наложили на несчастное население поистине чудовищные налоги.

«Трудно, говорит Густав Лебон в своей книге «Цивилизация арабов», определить, сколько европейские финансисты, особенно евреи, извлекли в несколько лет у феллахов. Мы знаем по цыфрам, изданным Ван-ден-Бергом в 1878 г., что из суммы в 1,397,175,000 фр., полученной от пяти займов, финансистам досталась, в виде комиссионных и нных, скромная сумма в 522 мил., и лишь 875 мил. поступило в казну египетскаго правительства.

В книге IV вы увидите, с каким огромным презрением к справедливости и гуманности французская демократия и английский либерализм поступают с порабощенными народами, каковы арабы и индусы.

[168] ертильон, хотя и принадлежащий к передовому направлению, был настолько честен, что констатировал этот ужасный признак в «Человеческой статистике Франции». «В XVII в. народонаселение Франции, сравнительно с совокупностью народонаселения других великих держав, составляло 38%. Эта цыфра достаточно свидетельствует, какое значение имела воля Людовика XIV, потому что, при остальных равных условиях, она показывает нашу экономическую, вернее военную, силу в сравнении с силами соседних государств. Наш король был самым могущественным монархом своего времени». В 1789 г. Франция еще составляла 27 из 100% всего населения; в 1815 г. уже 20%, а теперь всего 13%.

Этим цыфрам соответствует ослабление влияния, уменьшение числа тех, которые говорят по-французски или читают французския книги. Франция подобна светилу, которое вступает в ледяной период, и светяшаяся атмосфера которого все уменьшается. Вот что честные люди должны бы постоянно повторять, с доказательствами в руках, а между тем депутаты левой лгут по обыкновению и уверяют народ, что он — величайшая изо всех наций, начиная с 1789 г., между тем как именно с этой эпохи и начинается падение.

[169] Что может быть убедительнее отчета директора общественной безопасности министру внутренних дел о движении эмиграции во Франции за 1882, 83 и 84 гг. Эти годы дают среднюю годовую в 4162 эмигранта; в 1884 г., несмотря на всеобщую нужду, эта цифра спустилась до 3768 человек. А в тот-же год через наши морские порты отправилось в Америку и Африку 31,339 иностранных эмигрантов.

[170] Наши генералы, по крайней мере, выказали отвращение к подобным грязным спекуляциям, о чем свидетельствуют две депеши, сообщенныя Тонкинской комиссии в заседании 1-го дек. 1885 г.:

Генерал де Курси Военному Министру.

Получил письмо от морского министра, подписанное «Руссо». Он требует обяснений по поводу уступки земли Бавье-Шофуру в Кеб-До и угольнаго бассейна Гонг-Гэ. Я отказываюсь вмешиваться в эти грязныя спектляции. Все мне кажется уничтоженным, прежний король и вероломные министры бежали или изгнаны.

Де-Курси.

Вот ответ военнаго министра:

Генералу де Курси.

Разделяю ваше мнение о деле Бавье-Шофура.

Кампенон.

Этим обясняется, почему де Курси был отозван и заменен Полем Бером, который отправился туда, чтобы попытаться поправить денежныя дела оппортюнизма.

[171] Вот в каких выражениях одна из газет Ферри, «Jndependant», говорит об этих копях. «Золото в таком изобилии, что в некоторых местах держат уток исключительно для того, чтобы собирать в их испражнениях, сделавшихся драгоценным гуано, золото, которое оне глотали, полощась в ручьях».

Это напоминает разговор гасконца и марсельца.

— Я уронил спичку на своем поле, а на следующий год нашел там лес.

— Вот невидаль, отвечает тоть, в Марсели вы потеряете пуговицу от панталон, а через неделю находите совсем новые панталоны.

[172] Cоотношение между этими двумя видами алчности поразило Барбу, и мы находим отголосок этого в его защитительной речи, по делу Августа Дрейфуса, о гуано. Главное Общество требовало с этого Дрейфуса, который страшно богат, сущую безделицу — 50 миллионов. Чтобы повлиять на судей, Греви в первый раз не побоялся встать со своего председательскаго кресла для защиты откупщика. Но по моему Барбу недостаточно резко указал разницу между поступком смелых искателей приключений, которые пускаются в даль, чтобы добыть денег, и простой фокуснической проделкой евреев, которые, при помощи лживых обявлений, забирают деньги на месте, в наших карманах.

[173] Чтобы понять новую форму, которую принимают экcпедиции с цивилизаторскою целью, надо прочесть статьи «New-York еerald» о свободном государстве Конго и международной ассоциации, которую американская газета называет «грандиозным мошенничеством». Дело это устроил зять Ротшильда, Ламбер из Брюсселя, с известным числом еврейских финансистов. Только четверть суммы, предназначенной для этого предприятия, была употреблена на тот предмет, для которого была собрана. Подробности всех мошенничеств и мучений, которым подверглись простяки, позволившие завлечь себя в это дело, не поддаются описанию. Поэтому-то, вербуя их, заставляют давать письменное обязательство, что они никогда не скажут ни слова о том, что увидят.

Чтобы помочь государству Конго, откуда французы исключены, где четыре губернатора — немец, англичанин, бельгиец и американец, республиканское правительство разрешило в ноябре 1886 г. лотерею в двадцать миллионов, а перед тем не хотело разрешить двухмиллионной лотереи в пользу парижскнх бедняков.

Дело Мариотти тоже раскрывает целую сторону этих экспедиций. Дочь этого бедняка была изнасилована агентами панамской компании и умерла со стыда. Отец в отчаянии обращается к администраторам компании и требует правосудия. Никто не удостаивает ему ответить. Бр. *** Кузен собирается, произнесть нравственныя речи на дальнем востоке; Лесенс составляет отчеты о цене добродетели в академии; демократическия общества не хотят становиться в дурныя отношения с финансовою силою. Несчастный принужден выстрелить из пистолета в карету Фрейсинэ, чтобы на его дело обратили внимание.

[174] Нам незачем останавливаться на этом грустном эпизоде.

Несчастный полковник Гербингер, которого смерть избавила от жизни, переполненной горечью, вследствие этих роковых событий, повидимому не заслужил тех упреков, которыми его осыпали. По всем вероятиям партия Фарри хотела свалить на этого храбраго офицера все ошибки несчастной компании. См. интересную брошюру генерала Пеана об очищении Ланг-Сона: «В поисках за истиной». Может быть генерал, который добр как все храбрецы, и умалил долю ответственности полковника Гербингера в этом отступлении, которое повидимому было необходимо, но могло быть менее поспешно.

Любопытнее всего то, что оппортунисты, столь жестокие к Гербингеру, когда он попал в безвыходное положение, некогда превозносили его достоинства превыше всякой меры, оставаясь в этом верны своей системе: обманывать общественное мнение, создавать дутые репутации людям, преданным их партии. 31 мая 1885 г. «Republique Francaise» говорит: «если бы Франции предстояло доверить самое трудное командование, она не могла бы сделать лучшего выбора, как подполковник Гербингер. Те, которые видели его в деле, знают, что он одарен способностями Клебера». Вот видите-ли, Франция должна иметь доверие к газете Спюллера и требовать, чтобы в войне с Германией самое трудное командование было поручено Гербингеру!

[175] Палата так твердо решилась лишить страну всех прав контроля, что отказалась принять поправку, требовавшую только, чтобы в случае войны машинисты воинских поездов были французы!

Ни один депутат не подумал воспользоваться случаем обязать компании учредить особую службу на время мобилизации. После того, как было истрачено столько миллиардов на военный бюджет, кажется просто невероятным, что ничто не было предвидено на случай мобилизации, а между тем это так. Чиновники крупных компаний старались обратить внимание министра на этот предмет, но очень вероятно, что это осталось без последствий.

[176] См. по этому поводу странную книгу, о которой мы уже говорили: “Иудейство во Франции”, изданную в Штутгарте в 1872 г.; это произведение очень трудно найти, ибо евреи уничтожили почти все экземпляры. в этой книге есть очень любопытные сведения о еврейском движении во Франции и особенно о роли, игранной епископом Бауером.

“Израильские Архивы” сохранили хорошенькое словцо Бисмарка о Гамбетте. “Я удивляюсь, говорил канцлер во время своего проезда через Берлин, в 1880 г., что евреи берлинского муниципального совета до сих пор еще не избрали почетным гражданином города Берлина семита Гамбетту; может быть они сделали это ради маршала Мольтке и меня? в таком случае напрасно, потому что семит Гамбетта забавлял бы нас в качестве почетного согражданина”.

[177] Как и все почти революционеры и агитаторы, Даниель Манен был еврейского происхождения. Его отец, как свидетельствуют “Израильские Архивы”, принадлежал к еврейской семье, носившей фамилию Фонсекка, выкрестился в конце прошлого века и принял, по тогдашнему обычаю, фамилию своего крестного отца, брата дожа Луиджи Манен.

[178] в последние годы Гамбетта никогда не принимал приглашений на обеды по пятницам. Пока бедная романическая Франция воображала его идеалом защитника реванша, непримиримый враг Пруссии обедал каждую пятницу, вместе с Пру и Спюллером, у Паивы, сделавшейся графиней Генкель де Доннесмарк; он садился за столом первого губернатора Эльзас Лотарингии. Странная вещь, Спюллер первый почувствовал отвращение и перестал ходить туда.

Я старательно проверил это сведение, казавшееся мне невероятным. Если того желает Дерулэд, певец Гамбетты патриота, я скажу ему, от кого я узнал об этом факте, и у него не останется никакого сомнения на счет его справедливости.

[179] Надо прочесть документы, изданные по поводу начала Тонкинского дела всеми газетами, между прочим и “Reforme”, долгое время принадлежавшей Вальдеку Руссо, которого общественное презрение наградило именем Вальтесс Руссо. Они хорошо освещают всю подлость правительства, которое посылает на смерть героя вроде Ривьера, чтобы удовлетворить прихоти куртизанки.

М Лe Вальтесс послала Гамбетте первый доклад, составленный следующим образом:

“Чтобы довести дело до желанного конца, следовало бы опереться на короля Тю Дюк, который жаден и подозрителен, восстановить его против Китая и Испании, (совершенно напрасно дали здесь укрепиться испанским миссионерам) если возможно, вызвать со стороны китайцев Юн Нама попытку наступления портив Тонкина, предложить королю помощь французского флага и учредить протекторат ”.

Вальтесс де ла Бинь.

Сентябрь, 1880 г.

Гамбетта ответил этой личности:

Париж, 14 сентября, 1880 г.

Милостивая Государыня,

Я вам очень благодарен за сообщение,. которое вы соблаговолили мне сделать. Я нахожу его превосходным по форме и содержанию, и вам бы следовало его издать, если вы не предпочитаете, чтобы я сам его обнародовал.

Я рассчитываю на ваше обещание, по возвращении хорошо осведомленной личности, и приму ее с большим удовольствием.

Примите и проч. Гамбетта.

Позднее в Виль д’Аврэ происходили многочисленные свиданья между Гамбеттой и этой интересной особой, для обсуждения средств извлечь какую нибудь пользу из крови наших бедных солдат. Лорье, пустивший в ход все это дело, по-видимому отступился от него, не находя его достаточно прибыльным. По этому то поводу он и написал знаменитые слова: “Дюпюи находит, что депутаты слишком дороги”. Как видно с тех пор цены пали.

[180] Когда по предложению Кремье, члены правительства национальной защиты, об явившие, что “они служат не из чести, а за деньги”, присудили себе ежегодное содержание в 50,000 фр., Анри Рошфор энергично отказался получать это жалованье. Точно также он отказался издавать какую бы то ни было газету во время осады, чтобы не волновать общественного мнения и не отвлекать его внутренними распрями от мысли о враге.

Я могу прибавить, что девица Вальтесс прежде всего обратилась к Галю, редактору “Liberte”, желая сообщить ему о своих проектах колонизации. Галь, родом южанин, но хитрый южанин, благоразумно спровадил посетительницу, сказавши ей дружески: “ступайте к Гамбетте, дитя мое, там вы найдете все, что вам нужно”.

[181] а несколько дней до этого рокового для него дня, Гамбетта сказал слово, показывающее, до какой гордости он дошел.

Известно, что старый избирательный округ Бельвиля был разделен на два. Приспешники Гамбетты держали общий совет, чтобы решить, следует ли ему явиться в обеих секциях или предоставить одну Тони Ревильону. в качестве преданных придворных учителя они высказались за обе секции: верный успех, апофеоз и. т. д. Однако раздался осторожный голос, который предусмотрительно советовал благоразумие и заметил, что Гамбетта легко может быть побит Тони Ревильоном. Понятно, предусмотрительность была освистана, но благоразумный человек прямо обратился к Кентэну, руководившему хором энтузиастов:

— Послушайте, Кентэн, ведь вы сами мне это говорили; правда ли это?

При этих словах Гамбетта встает, пламенея гневом и восклицает:

— Ах, правда, правда! будет с меня этой правды!

Неправда ли, что это восклицание достойно римского императора?

[182] Этот Пейксотто, которому самые простые приличия должны бы были воспрепятствовать принимать участие в наших делах и открыто становиться на сторону человека, оскорблявшего верования стольких французов, всегда играл значительную роль в еврейской политике. По сведениям “Израильских архивов”, он самым нахальным образом вмешался в дела Румынии. Генеральный съезд B’nai B’ritе, собравшийся в Чикого в 1874 г., сделал призыв ко всем ложам в пользу так называемой румынской миссии; набралась сумма в 3,153 доллара, которая и была отправлена Пейксотто с приказом оставаться на своем посту; затем он многократными хлопотами перед берлинским конгрессом, не мало содействовал интересам румынских израильтян.

В 1884 г., когда Ласкер, выгнанный из Германии вследствие всеобщего осуждения, отправился в Америку, где и умер от несварения желудка, евреи попытались сделать то, что Пейксотто сделал для Гамбетты: они послали в прусскую палату адрес, в котором об являли, что этот еврей был величайшим человеком на свете; но Германия еще не пала так низко как Франция; князь Бисмарк взял адрес кончиками пальцев и осторожно положил его на стол президента конгресса, и об явил евреям через Эйзендехера, что они могут сделать из этой бумаги такое употребление, какое им заблагорассудится.

[183] «Между языком и характером народа, метко сказал Лейбниц, существует такое же таинственное соотношение, как между луною и морем».

[184] «Гамбетта и его политическая роль». Revue des Deux Mondes, 5 мая 1884 г.