Глава XV ТРАНСИЛЬВАНИЯ
Я крутила в руках бежевое платье и не понимала, что в нем не так. Само по себе оно было замечательным — легкое, шелковое, красивое. Я в нем была 1 сентября. Замечательный получился день. С тех пор это платье у меня числится в разряде счастливых. Надо только придумать, чтобы оно выглядело по-новому, а то я его уже пару раз надевала, глазастая Малинина не преминет отметить. Я шла по квартире, думая, что такого не хватает к платью, и вдруг поймала себя на мысли, что прислушиваюсь. К звукам, шорохам, шебуршанию. Ладно, пятницы тринадцатого мы бояться не будем. Счастливое платье решит все проблемы. Вот только сотовый куда-то делся… Я его не могла найти ни в кармане куртки, ни в джинсах, ни в сумке. Сколько сейчас времени? Четыре часа. Мало. Надо как-то занять оставшиеся два часа. Что там делает Макс? Моет яблоки и чистит морковку? Не помню, чтобы у них была кухня. Кран с водой и раковина есть, а плиты нет. Зачем им плита? А за окном зима. Она спрятала под собой осеннюю черноту, и теперь крыши похожи на далматинцев — белые с темными пятнами. Дома стоят передо мной взбалмошным графиком — выше, ниже, выше, ниже. Люди прокладывают себе среди снега дорожки, как трудолюбивые муравьи. Интересное место крыша — антенны торчат, выступает домик над лифтовой шахтой. Отдельный мир со своими законами. Не знаю, как, но в доме напротив время от времени на крышу прорывается народ и тогда крыша становится отдельным государством со своими законами. Государством с коротенькой жизнью. Мобильник, ау, ты где? Платье, туфли… Я улыбнулась своему отражению в зеркале. Наверное, несмотря на все случившееся, я сейчас неприлично счастлива. Сколько же всего помнит этот простой кусок стекла, сколько мыслей утонуло в его бесконечных отражениях… Раньше я не любила к нему приближаться. Мне не нравилось встречаться с собственными недовольными глазами, искать отличия между собой и мамой. Мама красива, но чем взрослее я становилась, тем меньше мне почему-то хотелось быть на нее похожей. Какой меня видит Макс? Что ему больше нравится? Вот он стоит у меня за спиной, его прозрачно-голубые глаза отражаются в зеркале… Я выпрямилась, повернулась боком — так, кажется, я лучше выгляжу. А если приподнять бровь и чуть улыбнуться? Надо перестать хмуриться, а то на переносице уже складочка появилась. Опершись руками о тумбочку, я приблизила лицо к зеркалу. Весь вечер буду улыбаться, ходить с расправленными плечами, и никто ко мне не сунется. Будем веселиться! Провела щеткой по волосам. Я больше не затягивала их в тугой хвост, и они перестали сечься, стали пышнее. Привычным движением нащупала короткий ежик остриженных волос вокруг уже бледного шрама. Один справа надо лбом, другой тоже справа, но чуть выше, ближе к макушке. Второй почти незаметен, а первый надо спрятать, аккуратно подколов прядь. Под пальцами шрам отозвался морозом, словно внутрь мне зашили нетающий кусочек льда. Может, это оттого, что Макс заставил рану очень быстро затянуться? Не глядя, я положила расческу, задела телефон. Шевельнувшаяся трубка звякнула. Что же это я? Можно ведь набрать номер своего мобильного и найти его по звонку! Я набрала знакомые цифры, прислушалась. Гудки вызова из трубки шли, но в квартире по-прежнему было тихо. Может, сотовый под диваном, поэтому я звука не слышу? — Алло! — раздался возле моего уха голос. Женский. — Кто там? Алло! — М-мне Машу… Что я говорю? Звоню ведь на собственный мобильник! — Ну, я Маша. Голос был резкий, недовольный. Там, на другом конце связи, я? Очень похоже. — Алло, — заторопилась я. — Кто это? — Глухие? Сказала же, Маша у телефона! Я отвела трубку от уха, посмотрела на мерцающий экран. Может, я ошиблась? Набрала не тот номер? Одна цифра, и попала к кому-то другому… Да нет вроде. Послышались гудки отбоя. Таинственная Маша отключилась, а на экране телефона все бежали и бежали секунды — отсчитывалось время соединения. Две минуты. Две минуты одна секунда, две секунды, три секунды. Номер был правильный. Перед глазами встал текст книжки. Встретить своего двойника — страшнее знака не бывает. Спокойно! Я глубоко задышала, вновь бросив взгляд на свое отражение. Я просто ошиблась номером! Три раза плюнула через плечо. Потянувшись, сняла с вешалки папину зимнюю шапку, надела ее задом наперед. В тепле мозги стали лучше соображать. Мой телефон попал кому-то в руки, и воришка теперь изображает меня. Никаких двойников. Надо заблокировать номер. Вернусь с праздника, позвоню на станцию, скажу, что украли трубку. Я вновь подняла глаза на свое отражение. Это я? Странно… На мгновение показалось, что отразившееся в зеркале лицо незнакомо. Глупости! Зажмурилась, выпрямилась. Все в порядке. И тут же поняла — к бежевому платью не хватает длинной нитки жемчуга, а на плечо хорошо бы приколоть брошь — красную розу. И я даже знаю, где их можно взять. И брошь, и бусы лежали в маминой шкатулке. В полумраке спальни в отражении трюмо мое платье выглядело великолепно. Надо почаще наведываться к маминому зеркалу, видимо, оно обладает собственной магией — делает окружающее особо привлекательным. Зарядившись его энергией, я вернулась в прихожую. Красный квадратик на календаре стоял на цифре «12». Секунду я размышляла, менять ли дату. В конце концов, даже Спящей Красавице не удалось избежать своей судьбы, хоть во всем королевстве и было запрещено число шестнадцать — по пророчеству злой колдуньи именно в шестнадцатый день рождения принцесса должна была уколоть себе палец и умереть. У доброй половины Америки нет тринадцатых этажей и домов, автогонщик никогда не сядет в машину с таким номером. Что-то не очень им это помогает… Однако есть же в некоторых городах тринадцатые улицы, на них живет много людей — добрых и злых, удачливых и не очень. Но живут и ни о чем плохом не думают. Примета действует, когда в нее веришь… С другой стороны, Дэниэл вряд ли даже догадывался о приметах, что обрушили ему на голову Смотрители. И все же символы сработали. Мои пальцы отбили по поверхности тумбочки недовольную дробь. Что ни делай, сегодняшний день так и останется тринадцатым ноября. Передвину я квадратик или не передвину — все равно. Может, попытаться жить так, словно этого дня не существует? Я взяла лежащий на тумбочке карандаш и переправила единицу на двойку. Отменяем тринадцатое число! Квадрат пластмассовой рамки чуть прогнулся, сдвигаясь вправо. Будущее неизвестно, а значит, будем его строить сейчас. Я задержала руку около календаря, перевела взгляд на колечко. Перстенек был чист. Глаза у Макса иногда бывают такого же насыщенно-бирюзового цвета. Макс! Не буду больше ждать, хочу его видеть. Я покрыла губы блеском, сняла шапку, провела расческой по волосам, сунула ноги в туфли, поправила брошку на плече, набросила на плечи пальто и уже шагнула за порог. Но тут вспомнила, что не взяла ключи. Вечно я их забываю! Ключи остались в куртке, а куртка… На вешалке? Нет. И на табурете около входа не лежит… Вот же она, на кровати! Зажав в кулаке ключи, я вдруг почувствовала: к дому кто-то идет. Ну да, за окном пасмурный вечер, почему бы вампиру-другому не прогуляться… Удержалась пальцами за стол, потому что поняла причину тревоги: я вернулась! Самая мрачная примета, которая только может существовать, — заново переступить порог. Кажется, она связана с древним обычаем хоронить родственников под порогом. Если бегать постоянно туда-сюда, это их может начать сильно раздражать. Я еще раз плюнула через левое плечо и оглянулась. Будем считать, что пришла еще зачем-нибудь. Только причина с ходу не придумывалась. Что-то такое было… Входя в дом, надо обязательно присесть, чтобы потом не унести покой из семьи. Тот, кто входит и сразу выходит, задумал недоброе. А у нас все только доброе. Я медленно опустилась на стул. Посижу, подумаю, заодно вспомню, что еще забыла. Придвинула к себе будильник. Две тонкие стрелки медленно приближались друг к другу, норовя защемить время. Как ножницы режут ткань, так и черные лезвия резали материю жизни. Все, хочу к Максу! Да что я в самом деле так зацепилась за какие-то приметы! Жила ведь раньше как-то без них! И я выбежала из квартиры, надеясь, что все неприятности, готовые напасть на меня, останутся в комнате, не успев выйти за мной следом. Потому что я очень быстро захлопнула перед их носом дверь. Лифт, везущий меня вниз, гудел. Что-то он последнее время стал шумно ездить… Ну вот, опять я не о том думаю. Холл первого этажа был темен и пуст. Дверь мастерской вновь оказалась приоткрытой. Музыка, мигающий свет… Я сделала два осторожных шага. Оставалось протянуть руку и войти. На мизинце перстенек. А вдруг? Как же я сразу не догадалась — Макс хочет сделать мне предложение! Какая неожиданность! Я одернула на себе платье. Почему бы и нет? Сам же говорил, что после школы мы уедем. Вместе каждый час, каждую минуту… Я уже готова была улыбнуться своей решимости, когда заметила, что мысли мои успокоились, а сердце продолжает громко стучать, заставляя тревожно оглядываться. Значит, все-таки бал монстров с приглашенной закуской? Дверь распахнулась. Поток воздуха толкнул меня в грудь, и я подавила в себе желание сбежать. — Маша? Массивный Грегор занял весь дверной проем. Его улыбка была больше похожа на оскал. — А Макс… — начала я. Удобно было убеждать себя весь день, что вампиры мне больше не страшны. Но стоило увидеть одного вживую… Уверенность моя, стой! Не убегай без меня! — Заходи. — Грегор посторонился, пропуская меня в мастерскую. — Тут кое в чем надо помочь. Помочь? Очень хорошо. Я буду держать, а он будет кусать? Ноги приросли к порогу. Может, уйти? Вернусь домой, подожду, пока не вернется Макс. Хватит! Домой я уже возвращалась. Грегор стоял в глубине мастерской и растерянно смотрел на меня. Его взгляд говорил: «Раз пришла, проходи. Что ты там застыла? Или что недоброе задумала?» Недоброго у меня в голове не было. Я повела плечами, прогоняя внезапное оцепенение. Кажется, мы напугали друг друга. — Привет! — выдавила я из себя, заходя и закрывая за собой дверь. — Я не рано? — В самый раз. — Грегор согласно закивал. До того он стоял, не шевелясь. Хорошее начало праздника… Мастерская вновь преобразилась. Белые стены исчезли, погрузившись в разноцветье лампочек. Но это было не навязчивое мигание дискотечных огней. Направленные в разные углы комнаты лампочки медленно гасли и так же медленно загорались. Синтезатор стоял в углу, освободив место для танцев. Высокая каминная полка превратилась в барную стойку, на ней выстроились пустые бокалы, бутылки с шампанским и вином. Стол отъехал к окну, на нем возвышалась одинокая стопка тарелок. Пол заставлен коробками. Справа от входа появился закуток для одежды, но вешалка уже была занята — торчали перья, пустыми глазами на меня смотрела белая маска. Сюрпризы начинаются? Пристроив пальто на стул, я вернулась в зал. Грегор сидел на корточках около музыкального центра, в руках у него был пульт. Я сделала еще один шаг и остановилась. Интересно, чем я могу ему помочь? Заправила падающую на глаза прядь за ухо, но она все выскальзывала, и я гоняла ее туда-сюда, пока Грегор приближался ко мне мягкой кошачьей походкой. Вампиризм — болезнь? Нет, жизнь. Только другая. Как там сказал Олег? Они же не виноваты, что так получилось. Не виноваты… — Вот, надо расставить. — Грегор легко подхватил коробку и развернул ее ко мне. — Я уже не помню, как все тут должно быть. Перед глазами мелькнуло знакомое название — «Наполеон», самый дорогой и пафосный ресторан города. Ну конечно! С чего я взяла, что Макс все будет делать сам? Чтобы рассмотреть, что в коробке, мне пришлось привстать на цыпочки. Долговязая дубина, хоть бы ниже склонился! Еда была разложена на тарелки и упакована в специальную пластиковую упаковку. Оставалось только достать и расставить на столе. Грегор переминался с ноги на ногу, держа коробку на вытянутых руках. Ладно, будем считать, что наша любовь взаимна. Я потянулась, чтобы достать первую порцию тарелок, Грегор шагнул вперед, желая мне помочь. Мы оказались очень близко, и я не смогла с собой справиться. Тарелки выскользнули из рук, я качнулась назад и, потеряв равновесие, налетела на стол. Грегор молниеносным движением перекинул коробку в одну руку и подхватил меня. Холодная ладонь на секунду сжала мое плечо и тут же отдернулась. — Ну… это… я тут помочь только… — Грегор, в обнимку со своей ношей, стоял уже в углу около синтезатора. Потревоженная посуда глухим звоном отзывалась на неласковое обращение с собой. — Давай я поставлю, а ты уж разберешься. — Ага, — пыталась я прийти в себя. Вот сейчас плюну на всех вас через левое плечо, будете знать! Вампир тихо выругался, придвинул стул, поставил на него поклажу и отошел к камину. — И… это… — Грегор смотрел на ряд бутылок, в стеклянных боках которых отражались разноцветные огоньки. — Платье классное. Тебе идет. — Спасибо. Чего я так испугалась? Они же с Максом друзья. Дурацкое суеверие совсем меня заморочило. — А где Макс? — Я уже была спокойна. Грегор перестал нервно переставлять бутылки на камине и поднял голову. На секунду замер, прислушиваясь, а потом опять потянулся к вину, выравнивая и без этого идеальный стеклянный строй. — Сказал, что скоро вернется. — Нахмурившись, Грегор посмотрел на бутылки и опустил руки. — До него миль пять. Пять миль? Прекрасно! Пять миль не двадцать пять и тем более не сто. Я подожду. — А ты… давно здесь? — Я медленно расставляла тарелки. Руки меня не очень слушались, поэтому я следила за своими движениями, чтобы ненароком ничего не разбить. — Ну… — уклонился от ответа Грегор и снова уставился на меня. Я в очередной раз поправила падающую на лицо прядь. Что может быть сложного в том, чтобы расставить еду по столу? Со скоростью вампира это можно сделать в секунду… — А ты… — начал Грегор, и его опять что-то смутило. Так мы с ним будем разговаривать до скончания века. — Ты останешься на вечеринку? — спросила я его напрямую. Грегор заулыбался, словно я наконец заговорила на знакомую для него тему. — Ну да, я здесь вроде как за музыку отвечаю. — За музыку? — Я обернулась к синтезатору. Мне казалось, что музыка — царство Макса. — Я принес несколько дисков. Ты такого еще не слышала. Не сомневаюсь. — У меня, там, это было очень популярно. — Там? — Я попыталась вспомнить, что Макс рассказывал о Грегоре. Вроде он охотник и, несмотря на устрашающую внешность, самый спокойный из всех вампиров. И, кажется, самый добродушный. — В Мёдлинге у меня была музыкальная группа. Я вовремя вспомнила, что у меня в руке тарелка и спешно поставила ее на стол. — Ты пел? Погоди, а ты разве не из Германии? — Я был басистом. — На лице у Грегора появилась мечтательная улыбка. — Мёдлинг в Австрии. В Берлин я потом приехал, когда уже… Ну, да. А до того из города особенно никуда не выезжал. — И что же стало? Окна в мастерской были занавешены, что создавало ощущение безвременья. Как будто здесь был постоянный вечер. — Ну, мы там повздорили с одними… — Грегор махнул рукой, словно разговор между нами происходил уже не первый раз. — У того типа группа как бы круче была. Им не понравилось, что мы вроде как больше народа на концерт собрали. Они к нам и пришли. Ну и… Ночью дело было, я там не все разглядел. — Они оказались вампирами? — Ну да, румынами. — Румынами? — Я не видела особой связи между этими двумя понятиями. — Ага, из Трансильвании. Они там все немного чокнутые. Считают себя самыми главными. — Вас всех сделали вампирами? — Только меня. — Грегор стал распаковывать следующую коробку. — Вроде как с икринкой поступили — пока рыбка не вылупится, она съедает все внутри. Я когда в себя пришел, не сразу сориентировался. Уже потом мне сказали, что я сам решил проблему своей группы. Тарелки красиво стояли на столе, а я все переставляла их и переставляла, не в силах остановиться. — Ты убил музыкантов собственной группы? Нет, я, наверное, к этому никогда не привыкну. — Я ж говорю, не разобрал поначалу. — В его голосе не было раскаяния, он говорил о случившемся как о свершившемся факте. — А потом, когда все понял, было уже вроде как не до этого. — И они тебя взяли с собой? Я пыталась представить Грегора обычным человеком, и у меня ничего не получалось. Не виноват… Он ни в чем не виноват. Разве в ту ночь он думал, что станет монстром? Мечтал быть убийцей? Почему же тогда Смотрители так поступают? Ведь должны же быть какие-то другие методы. — Они ушли в свои земли. А я отправился в Вену, хотел по музыке кое-чему подучиться. Там же много всяких было. Ну, а потом уже в Германию перебрался. Одному как-то неуютно. — Что стало с теми, другими, которые сделали все это? — Стол закончился, и только тогда я поняла, что сервировка у меня получается странная — тарелки выстроились в один ряд. — Они вроде как с мадьярами[26] связались, потом война началась. Их всех перебили. Там Смотрители хорошо поработали. Смотрители… поработали… И Грегор так спокойно говорит? — Тебе нравится быть вампиром? Грегор осторожно складывал пустые упаковки обратно в коробки. В его огромных руках тонкий пластик ни разу не хрустнул. — А чего? Нормально. Я, может, опять группу соберу, выступать будем. В голове постоянно звучит музыка. Ну, вроде как попереживал поначалу, а потом… Куда деваться-то? Получилось как получилось. Все, что было раньше, быстро забывается. — Значит, в Трансильвании до сих пор есть Смотрители? Грегор вскинул на меня глаза и замер. Не понравился мне его взгляд. Он стал напряженным. А лицо одеревенело. Разве это существо мне сейчас говорило о музыке? Рука машинально пошла к волосам, но я смогла только дотянуться до бус. Пальцы бездумно перебирали жемчужины. Что я такого спросила? Он сам заговорил про Смотрителей. Да что он вообще себе возомнил! Грегор чуть приоткрыл рот, то ли собираясь мне что-то сказать, то ли… За секунду я успела представить, что будет дальше. Как покажутся из-за губ белоснежные клыки, как с глухим чмокающим звуком они вонзятся в мою шею, как тугой струей польется из раны кровь, как все тело пронзит одна бесконечная боль. Секунда — и все… Я резко опустила руку, собираясь объяснить, что Грегору бояться нечего, и если ему неприятно говорить о Смотрителях, мы можем сменить тему… Сначала я почувствовала острую боль в шее, но не под подбородком, где успела ее себе нафантазировать, а сзади. И тут же по полу застучали быстрые горошины. Взгляд Грегора изменился. Черные глаза отдалились, лицо перекосила ярость. Я схватилась за шею. Из-под пальцев что-то выскользнуло. — Стоять! Передо мной пронеслась быстрая тень. А я все смотрела на свою руку, из которой падали легкие жемчужины, срываясь с разорванной нитки. — Грегор! — Голос Макса звенел яростью. — Idiot! Was erzählst du da? Ich habe dich doch gebeten! Ich habe dich doch gewarnt![27] — Sie hat die Halskette zerrissen! — быстро заговорил Грегор. — Was soil das heißen? Ich gehe![28] Грегор сделал два шага к выходу, но Макс остановил его. — Sie ist ein Teil von mir. Und du gehst nirgendwo hin, weil einfach nichts passiert! Sie gehört zu uns![29] — С нами… — фыркнул Грегор. — Зачем она это сделала? — Маша, что с тобой? — Холодные ладони легли мне на плечи, и тупая боль в груди начала проходить. — Мне стало страшно, — прошептала я. — Бусы вдруг порвались… — Сейчас соберем… — заторопился Макс. Он закружился в стремительном танце по мастерской, подбирая разбежавшийся жемчуг. Я медленно опустилась на корточки, стараясь не смотреть на застывшего около двери Грегора. От длинной нитки остался небольшой хвостик с бусинами. Я медленно накрутила его на запястье. Решим, что бус не было. Вернее, были, но они мне надоели, и я из них сделала браслет. — Жемчужное ожерелье порвать — к несчастью, — напомнил о себе Грегор. А они, оказывается, неплохо разбираются в приметах. Наверное, Смотрителям не так уж легко строить свои арканы. Макс ссыпал бусины в коробку, обхватил мое лицо руками. — Ничего страшного не произошло, я все собрал. — Зрачок еще немного пульсировал, но чернота уходила. — Ты напугала Грегора. Он чуть обратно в свою Австрию не убежал! — Сказано было смешно, но мне почему-то не улыбалось. — Маша… — Не уходи больше, — прошептала я в подставленные губы. Прежде чем поцеловать меня, Макс успел кивнуть. За спиной недовольно зашипели. Грегор смотрел на нас с явным желанием превратиться в змею. — Зависть не самое лучшее чувство, — легко поднялся на ноги Макс, и я тут же оказалась сидящей на стуле. Затем он бросил выразительный взгляд на выставленные в длинный ряд тарелки. — Ну что же, Маша достаточно поработала. И ты, Грегор, не стой столбом! Либо ты мне помогаешь, либо катись отсюда куда подальше. Еще сможешь кое-кого догнать. Грегор скользнул к выходу слишком быстро для простой просьбы. Я готова была поклясться, что он сейчас сбежит. И уже через полчаса окажется вблизи границы какой-нибудь далекой страны… — Сами их будете расставлять? — К Грегору быстро вернулся его хамоватый тон. В руках у него была огромная охапка крупных белых астр. Цветы жались друг к другу и недовольно скрипели от неосторожного обращения. Но Грегора эта красота не волновала, он сбросил их на пол и пошел наполнять водой две огромные вазы. В комнате стояло напряженное молчание. Чтобы успокоиться, я стала перебирать жемчужины. Макс нашел почти все, бусы потом можно будет перенизать. — Дьявол! Грегор, хоть ты не начинай! — Макс поднял опрокинутый стул, присел рядом со мной, и только сейчас я поняла, до какой степени он сам и напряжен. — Кое-кому тоже пора меняться. Сам предложил свою помощь, а теперь… — Zum Teufel![30] — выдохнул Грегор, впихивая часть цветов в вазу. — Жить рядом с человеком… Рядом со Смотрителем… Der Fieberwahn irgend-welcher![31] — Он поднял вверх руки. — Все, на мне музыка. Я понял, пришли новые времена. — Парень направился к музыкальному центру. — «Перемен требуют наши сердца! Перемен! Мы ждем перемен!» Цоя в исполнении Грегора я точно не готова была услышать, поэтому от изумления распахнула глаза. — Он даже на охоте не расстается с плеером, — прошептал Макс и осторожно взял мою руку в свою, провел пальцами от локтя к запястью. — Я слышал его песенки. Симпатичные. Не забудь его похвалить. Он трепетно относится к своим творениям. Макс ласкал мою руку, гладил ладонь, и я чувствовала, как расслабляются мышцы, как ноги перестают больно переплетаться вокруг ножки стула, как успокаивается сердце. — Я хочу быть с тобой. Хочу быть с тобой всегда, а не только в редкие минуты утра или вечера, — шептал он мне. Его голос звучал в ушах, растекаясь по телу приятной волной. — Я хочу быть с тобой, — повторило внутри меня эхо. Или это я вслух говорила? — Хочу быть с тобой всегда, а не только в редкие минуты утра или вечера. — Не знаю, как такое может быть, что ты со мной делаешь, какие волшебные слова были сказаны, но каждая минута без тебя — вечность в аду. Он склонился ко мне, касаясь губами уха. Слова пронзали меня насквозь и возвращались ко мне на губы, так что я тоже шептала вослед: — Не знаю… что ты со мной делаешь… слова были сказаны… вечность в аду… Это были мои мысли! Именно я хотела так сказать, и меня нисколько не смущало, что Макс меня опередил. Ведь он такой быстрый, такой сильный. — Никто не смеет больше вставать на нашем пути. Нравится это кому-то или не нравится. Назови это помолвкой. — Что? — Действительность мгновенным осознанием обрушилась на меня. Мои руки сами столкнули с колен коробку. Жемчуг веселым дождем опять разбежался по полу. Я быстро присела и начала собирать горошины заново. Макс отошел к вазе с цветами, выдернул один из букета и начал обрывать у него лишние листочки. Больше он мне не помогал. — Есть такое упражнение — рассыпать на полу коробок спичек, а потом подбирать, наклоняясь за каждой. Говорят, нервы успокаивает. Можно еще вязать. Ты умеешь вязать? Ну, знаете ли! Я вскочила, отбросив собранный жемчуг, но сказать ничего не успела. — Астра в переводе с греческого означает «звезда». Считается, что астра выросла из пылинки упавшей звезды. А еще это был символ любви. Когда выросла первая астра, Афродита смотрела на небо и плакала от счастья. Я смотрела на качающийся белый цветок в руках Макса и сама была готова разреветься от того, что душа у меня разрывалась между любовью и тревогой. Любовь победила. Я глубоко вздохнула и улыбнулась. Макс повернулся ко мне. Он отлично понимал, что со мной происходило, — это было видно по глазам. Почему-то я раньше не замечала, как много выражают глаза. Сейчас в них были звезды, те самые, упавшие с неба. — А вы не можете поговорить о чем-нибудь другом? — напомнил о себе Грегор. — Тема смерти здесь была уместней. — А символ смерти был нарцисс. — Цветок вернулся в вазу. — Но цветет он весной. И сейчас он ну просто никак не может появиться. — Все с вами ясно. Теперь я расскажу! — Грегор остановился посередине мастерской. — О смерти. Тогда в Мёдлинге трансильванцы разошлись не на шутку. Городок маленький, а тут еще все эти революции. Под шумок многое можно сделать. Я смотрела на Макса: длинные крепкие пальцы — щелк, щелк, щелк — дергали листочки, вздрагивали от каждого прикосновения астры. Стебель нырнул в вазу, взлетел в воздух следующий звездный цветок. Оборванные листочки падают вниз. — Вот трансильванцы и развернулись. Про них даже в газетах писали. Всего пятнадцать тысяч населения было в городе, а тут по три убийства за ночь. Но вдруг, в один день, все закончилось. Мы ИХ почувствовали сразу. Но ОНИ не объявлялись, ходили по пятам, путали планы, перекрывали дороги. — Грегор старательно избегал называть Смотрителей их именем. — Я видел, как они работали. Ни один вампир не обладает такой методичностью. Действовали, как роботы. Трансильванцы сбежали, оставив меня заметать следы. Главное — не бежать. Бегущего очень легко поймать. Веселое было время, ничего не скажешь! Хрустнула под тяжелой ногой жемчужина, но я не отвела взгляда. Я поняла, чего хотел Макс: либо мы с ним обречены всю жизнь бегать, либо заручимся поддержкой хотя бы одной стороны. Со Смотрителями не договоришься, а вот с вампирами… — Я не собираюсь нападать, — заявила громко. Сыграем-ка мы в игру «закати бусину в угол». Надоело, что они все время разбегаются. — Это все равно что сидеть в холодильнике, — Грегор довольно ухмыльнулся. — Вроде сверху не капает, но все равно неуютно. Холодно. Надо же… А я была о Грегоре худшего мнения. Неплохой образ, мне понравился. Такой романтичный. Как учат учебники, у романтичного героя всегда должна быть тайна, эдакая неудовлетворенность жизнью. — Мне казалось, что вампиры холода не чувствуют, — поддела я Грегора. — А она ничего, — кивнул тот Максу. Его лицо расслабилось, улыбка стерла напряженную недоверчивость. И впервые за сегодняшний вечер он повернулся ко мне спиной. Макс одобрительно кивнул, сунул цветок в воду и, на секунду замерев, произнес: — К нам гости! Грегор выразительно рыкнул. — Развлечемся. — Его улыбка снова стала ехидной. Я демонстративно закатила глаза и пошла к двери. И только взявшись за ручку, вспомнила, что не дождалась звонка. Впрочем, он не замедлил прозвучать.
|