Владимир Бурцев в Турухтанском крае, село Монастырское

Сам Владимир Львович с горделивой скромностью именовал себя литератором. Наверное, именно это позволило Альбусу в парижском журнале «Возрождение» в 1952 году написать о нем: «Бурцев воспринял как аннибалову клятву слова Салтыкова-Щедрина, сказанные им своему сыну: паче всего люби русскую литературу, и звание литератора предпочитай всякому другому». Правда, Альбус тут же добавляет, что кипучая натура Бурцева заставила его несколько видоизменить этот завет: «Паче всего люби политическую борьбу, и звание независимого политического борца предпочитай всякому другому». Сам того не ведая, Альбус оказал Бурцеву плохую услугу. Потому что эта вторая формула стоит немногого по сравнению с первой.

За всю свою кипучую деятельность Бурцев никогда не являлся членом какой-либо партии, чем очень гордился. В этом смысле он действительно независимый политический борец. Любопытную характеристику дал Бурцеву Лопухин – тот самый, который помог ему разоблачить Азефа, одного из лидеров партии эсеров и, «по совместительству», провокатора царской охранки. Он считал его «неуравновешенным энтузиастом, называющим себя народовольцем по убеждению». Так кем же был неистовый Бурцев, человек, которого при жизни за границей почитали куда больше, чем в России?

Владимир Львович Бурцев родился 17(29) ноября 1862 года в форте Александровский Закаспийской области в семье штабс-капитана. Детство провел в семье дяди, зажиточного купца, в городе Бирске Уфимской губернии. Подростком был склонен к религиозной экзальтации, мечтал о монашестве, но быстро разуверился в Боге. Окончив гимназию в Казани, в 1882 году поступил в Санкт-Петербургский университет. В 1890 году Бурцев уехал в Англию, избрав местом жительства Лондон. В 1897 году он начал издавать журнал «Народоволец», в котором пропагандировал народовольческие методы политической борьбы, делая акцент на революционном терроре. Бурцев обвинял эсеров в том, что они сосредотачивают силы на казнях сановников вместо того, чтобы готовить убийство царя. (Сам Бурцев испытывал особую ненависть к Николаю II: он считал его источником всех зол и везде, где мог, проповедовал цареубийство.) Однако после выхода в свет третьего номера «Народовольца» за статью «Долой царя!» под давлением русского правительства Бурцев был арестован и обвинен английским судом присяжных в подстрекательстве к убийству. Полтора года он пробыл в лондонской каторжной тюрьме.

После Февральской революции Бурцев одним из первых начал кампанию против большевиков и всех, кого он подозревал в пораженчестве. Шпионами Бурцеву казались тогда почти все. В июле 1917 года в газете «Русская воля» он опубликовал список тех, кого считал «агентами Вильгельма II». Список из 12 имен (Ленин, Троцкий, Коллонтай и др.) венчала фамилия Горького. Иванов-Разумник назвал этот поступок Бурцева выходкой, вызывающей омерзение, а Горький в сердцах воскликнул: «Жалкий вы человек!»

Издаваемая Бурцевым «Наша Общая газета» была единственной из небольшевистских вечерних изданий, которая вышла в Петрограде 25 октября 1917 года. События первой половины этого дня освещались в ней под лозунгом «Граждане! Спасайте Россию!». Немудрено, что вечером того же дня Бурцев был арестован по распоряжению Троцкого, став, таким образом, первым политическим заключенным при новой власти. В Петропавловской крепости его продержали до марта 1918 года. Освободиться из тюрьмы помог Бурцеву «немецкий шпион» Горький, который написал в «Новой жизни», что «держать в тюрьме старика-революционера только за то, что он увлекается своей ролью ассенизатора политических партий, – это позор для демократии».

Летом 1918 года Бурцев эмигрировал в Париж, теперь уже навсегда. В духе крайнего антисоветизма продолжал издание «Общего дела», где призывал к свержению советской власти. В 1920–1930 годы пытался вести борьбу с советской агентурой среди эмиграции, указывал на провокационный характер организации «Трест». Боролся и против антисемитизма, разжигаемого нацистами. В середине 1930-х годов выступал свидетелем на Бернском процессе, доказывая подложность «Протоколов Сионских мудрецов».

Последние годы жизни Бурцева прошли в крайней бедности. Личное бескорыстие и неприкаянность его были притчей во языцех. Так, еще в 1912 году А.В. Амфитеатров, который высоко ценил Владимира Львовича, писал: «Из Бурцева вышел бы отвратительный директор банка, невозможный кассир, а в качестве министра финансов он в полгода разорил бы любую Голконду. Если мне скажут, что вчера у Бурцева был миллион, но протек сквозь пальцы, обогатив лишь кучку разных эксплуататоров и приживальщиков, – я нисколько не удивлюсь: это в характере Владимира Львовича». Биографы Бурцева любят вспоминать историю о том, как он лежал на кровати, укрывшись газетами по причине отсутствия одеяла. Умер он от заражения крови 21 августа 1942 года. Смерть человека, которого русская эмиграция называла великим, прошла в России незамеченной. Похоронен он на кладбище в Сен-Женевьев де Буа.

] ] ]

Современники относились к Бурцеву по-разному. Одни считали, что за разоблачение Евно Азефа он заслуживает памятника при жизни. Другие полагали, что эта слава досталась ему совсем не по заслугам, потому что «открыт и уничтожен Азеф был не Бурцевым, а бывшим директором Департамента полиции Лопухиным». Попробуем и мы ответить на вопросы, кто разоблачил Азефа и почему именно Бурцева называют предтечей жанра журналистского расследования?