Знание для украшения и знание для трансформации субъекта,формирование этоса,смена модуса существования

Мы только что разобрали, что значило у Плутарха и Марка Аврелия выражение «отвратить свой взор и внимание от других и перевести их на себя». Теперь я хотел бы заняться вопросом, по сути дела гораздо более важным и обсуждавшимся гораздо чаще, — вопросом о том, что означает «отвратить свой взор от вещей мира и обратить его на себя». Это и в самом деле непростой, трудный вопрос, я задержусь на нем немного дольше в той мере, в какой он касается самого существа проб­лемы, которую я думал рассмотреть в этом году, — с некото­рых пор я все собираюсь сделать это, — а именно, как устанавливается, фиксируется и определяется отношение меж­ду говорением-истины (le dire-vrai) (веридикцией 1) и практи­кой субъекта? Или в еще более общем виде: как связаны и как сочетаются друг с другом говорение-истины и управление (со­бой и другими)? Это та проблема, к которой я пытался подсту­питься с самых разных сторон и точек зрения — в связи с

безумием, психическими заболеваниями, тюрьмами, преступ­ностью и т. д. — и которую теперь, отталкиваясь от вопроса, поставленного мной относительно сексуальности, я хотел бы сформулировать по-другому, поточнее определить ее и одно­временно слегка сместить по отношению к избранной ранее области, отступив к временам более далеким и древним. Я вот что хочу сказать: вопрос о том, как соотносятся между собой говорение-истины и управление субъектом, можно было бы те­перь поставить, вы это видите, применительно к античной, дохристианской, мысли. И я хотел бы поставить его, имея в ви­ду учреждение некоторого отношения себя к себе, чтобы пока­зать, каким образом в рамках этого отношения себя к себе мог сложиться определенный тип опыта себя, характерный, мне ка­жется, для Запада, опыта, приобретаемого субъектом относи­тельно себя, но равным образом и того опыта, который он может иметь или приобретать относительно других. Вот, стало быть, этот вопрос я и хочу рассмотреть в общих чертах. И во­прос этот — о том, как связаны между собой познание вещей и обращение на себя, — это то, о чем спрашивается в ряде текстов эллинистической и римской эпохи, о которых я хо­тел бы поговорить; он всплывает в связи со старой, очень старой темой, поднимавшейся уже Сократом в «Федре», пом­ните, когда он говорил: так что же предпочтительнее: наука деревьев или наука людей? И Сократ предпочел науку лю­дей.2