Не будет тебе большого вреда, если пройти молчанием то, чего знать нельзя, да и бесполезно.

Сенека О благодеяниях КН.7 гл.1

 

А вот Перечисление того, что надо знать, в противовес бесполез­ным знаниям:

Если человек укрепился и противостоит случаю, если он пересилил страх, если в своих упованиях он не

Пытается обнять бесконечность, но учится находить богатства в самом себе; если он обуздал ужас перед богами и людьми, убедившись в том, что нет смысла очень уж бояться людей, а бога совсем не надо бояться; если, презрев соблазны, которые столь же красят, сколь и портят жизнь, он понял, что смерть, не принося никакого зла, кладет конец множеству зол; если он от­дался душой добродетели и легко находит дорогу к ней, когда бы она его ни призвала; если он смотрит на себя как на существо общественное, рожденное, чтобы жить в обществе; если он видит в мире общее пристанище для всех, если он открылся богам и живет всегда так, будто на пего смотрят, — тогда, уважая себя больше всех [больше, чем кто-либо. — М.Ф.], укрывшись от бурь, он пребывает в полной невозмутимости и покое как приобретший все воистину полезные и нужные познания, а все остальное — лишь досужие забавы». 10

Итак, перед вами перечень, список того, что знать бесполез­но, и того, что полезно знать. Среди бесполезных познаний — причина приливов, причина семилетнего ритма, якобы управ­ляющего человеческой жизнью, причина оптических иллюзий, знание того, почему рождаются близнецы и почему у них раз­ные судьбы, когда они рождены под одним знаком, и т. д. Как видите, все эти вещи, которые бесполезно знать, — не какие-то далекие вещи какого-то далекого мира. Ну да, говорится о при­ливах, хотя, в конце концов, все это не так уж далеко от челове­ческой жизни. Фактически то, о чем здесь речь, например, о здоровье, образе жизни, семилетнем ритме, — все это имеет прямое отношение к человеческому существованию. Оптиче­ская иллюзия — это вопрос об ошибках, о человеческих ошиб­ках. Вопрос о близнецах и парадоксах, с ними связанных, о том, как это у рожденных под одним знаком могут быть разные судьбы, — это вопрос о назначении человека, о его свободе, о том, что в мире определяет нашу судьбу и тем не менее остав­ляет нам свободу. И все эти вопросы составляют перечень того, что необязательно знать. Вы, таким образом, видите, что дело тут не в противопоставлении далекого и близкого, неба и зем­ли, тайн природы и вещей, касающихся человека. На самом де­ле, что отличает этот список вещей, знать которые бесполезно, что является их общим признаком, — это, на мой взгляд, вовсе не то, что они не имеют касательства к человеческой жизнини.

 

 

Они ее касаются и даже очень. Объединяет их и делает беспо­лезными то, что все они, как видите, являются знанием причин. Причина рождения близнецов, причина семилетнего ритма, причина оптических искажений, а также приливов и отливов — вот то, в знании чего нужды нет. Ибо как раз эти причины при­рода и скрыла, явив нам их следствия. А по Деметрию, если бы природа сочла, что причины эти могут в том или ином плане иметь значение для человеческого существования, она бы их показала, сделала видимыми. Раз она их спрятала, то не пото­му, что существует некая запретная для познания зона. Просто природа говорит человеку, что познание причин этих вещей для него бесполезно. Это не означает, что совсем уж нет нужды знать об этих вещах и иметь их в виду. При желании можно уз­нать их причины. В известной мере их можно познать, как это выясняется в конце текста, где говорится: «Душе, которая уже укрылась в убежище, позволено иногда поблуждать в этих спе­куляциях, более украшающих, нежели укрепляющих дух». Нужно сопоставить эти слова с тем, что сказано в середине и что я вам уже прочитал, а именно, что открытие таких вещей не приносит иного плода, кроме самого открытия. Стало быть, причины скрыты. И скрыты они потому, что знание их не при­носит пользы. Оно не приносит пользы — это означает не за­прет, но что познаваться они, если есть на то желание, будут только как что-то добавочное, когда душа, будучи in tutum ret-racto" (удалившись в надежное убежище, которое ей дает муд­рость), сможет сверх прочего в качестве развлечения и ради получения удовольствия, как раз и заключающегося в откры­тии самом по себе, заняться поиском причин. Итак, удовольст­вие, приносимое образованностью, добавочное удовольствие, Удовольствие бесполезное и поверхностное — вот чему учит нас природа, показывая, что нет нужды искать, нет смысла ис­следовать причины всех этих вещей, повторю, имеющих пря­мое отношение к нашей жизни. Именно это познание причин как занятие досужее, несерьезное изобличает, критикует и отвергает Деметрий.

И в связи с этим, что же знать следует? Что у нас мало поводов бояться людей и совсем нет причины бояться богов, что смерть не приносит какого-либо зла, что стезя добродетели всегда рядом, что к самому себе надо относиться как к сущест-

 

 

ву общественному, рожденному, чтобы жить в обществе. Это, в конечном счете, знание того, что мир — наше общее жилище - где люди собраны как раз для того, чтобы учредить эту общ­ность. Как видите, этот набор знаний, который нужно иметь, никоим образом не входит в круг того, что можно было бы на4 звать и что было названо христианской духовностью arcana) conscientia, тайниками сознания, глубинами совести.12 Вы видите, Деметрий не говорит: пренебрегай знанием вещей внешних и пытайся распознать в точности, кто ты есть; разберись, какие у тебя есть желания, страсти, болезни. Он даже не гово­рит; устрой себе досмотр души (fais un examen de conscience).! Он не предлагает какой-то теории души, не объясняет, в чем состоит человеческая природа. В содержательном плане он го­ворит об одном и том же: о богах, о мире вообще, о других людях. Обо всем этом он говорит, но никак не о самом Я индивидууме. Он не требует отвратить взор от внешних вещей и направить его внутрь себя. Он не требует перевести взгляд с природы на сознание, на себя самого, на глубины души. Он не хочет поставить на место тайн природы тайны сознания. Речь идет все время только о мире. Речь идет только о других. Речь! идет только о том, что нас окружает. Просто говорится, что знать все это надо по-другому. О другой разновидности позна­ния ведет речь Деметрий. И то, что он противопоставляет друг другу, — это два вида познания: одно — знание посредством причин, о котором он говорит нам, что оно бесполезно; и дру­гой вид познания — какой же? Я думаю, что его можно назвать совсем просто: соотносящим знанием (savoir relationnel), по­тому что то, что здесь берут в расчет, когда говорят о богах, о других людях, о космосе и т. д., это как раз отношение (la re­lation) между богами, людьми, миром, вещами мира, с одной стороны, и затем — нами. Именно выставляя самих себя не­изменной точкой схождения всех этих связей, должно взирать на вещи мира, на богов и людей. Именно в ходе такого соот­несения всех этих вещей с самим собой может и должно раз­вертываться познание. Соотносящее знание: такова, на мой взгляд, первая отличительная черта познания, ценимого Деметрием.

Это также такое знание, отличительная черта которого та, что оно без труда преобразуется (что, впрочем, и происходит в

 

 

тексте Деметрия) в предписание. Речь идет о том, говорит Де­метрий, чтобы знать, что человеку не надо очень бояться лю­дей и совсем не надо бояться богов, что надо презирать красоты, легкомыслие, которые не только украшают, но и из­вращают жизнь; надо бы ему знать, что «смерть, не принося никакого зла, кладет конец множеству зол». То есть это та­кие знания, которые, только лишь учредившись в качестве таковых, будучи сформулированными как истинные, тут же, одновременно и без всякого опосредования оборачиваются предписаниями. Это предписывающие констатации. Начала в обоих смыслах этого слова: в том смысле, что они заключают в себе основополагающую истину, из которой могут быть вы­ведены все остальные, и в том, что они суть предписания, которым надлежит следовать в своем поведении, как бы обсто­ятельства ни складывались. Истины-предписания — вот с чем тут мы имеем дело. Стало быть, то, что надлежит познавать, — это именно отношения, связи человека с его окружением. То, что надлежит познавать, или, скорее, то, как это следует де­лать, — это некий модус познания, при котором то, что препод­носится как истина, тут же и непосредственно оказывается предписанием.

И наконец, знания эти таковы, что однажды получивший доступ к ним, приобретший их, обладающий ими, тем самым уже поменял способ своего бытия, ибо, как он говорит, как раз приобретение их и делает человека лучше. И по той же причи­не, чтя самого себя более других, ускользнув от бурь, он дости­гает ничем не возмущаемого покоя. In solido et sereno stare: хранить ясность и невозмутимость.13 Эти знания делают bcati (блаженными),14 и именно этим и отличаются они от «культур­ного декора». Культурный декор — это как раз что-то такое, что вполне может быть истинным, но никак не меняющим спо­соб бытия субъекта. Стало быть, бесполезность отвергнутых Деметрием познаний никак, повторим, не определяется их содер­жанием. Она определяется способом познания, тем, что это — познание причин, отличающееся двумя особенностями или, скорее, недостатками, которые теперь можно определить по отношению к знаниям другого рода: во-первых, познания эти не могут сделаться предписаниями, им не свойственно быть проскрипциями; во-вторых, их приобретение не сказывается

 

 

на способе бытия субъекта. И напротив, превозносится такой род познания, который, требуя соотнесения всех вещей мира (богов, космоса, других людей и т. д.) с нами самими, допуска­ет непосредственную транскрипцию знаний в прескрипции, и эти знания вносят изменения в то, что мы есть. Они изменяют человека, их приобретающего.

!!!

Я думаю, что это и есть одна из наиболее ярких и отчетливых особенностей того, что вообще отличает всю эту этику познания и истины, с которой мы встретимся в других философских шко­лах, а именно, что межа пролегает, граница проводится, еще раз повторю, не между вещами мира и тем, что относится к природе человека; различие заключается в модусе познания и в том спо­собе, каким то, что познается относительно богов, людей, мира, сможет повлиять на природу, я хочу сказать, на способ дейст­вий, на этос субъекта. У греков было такое слово, оно встречает­ся у Плутарха, у Дионисия Галикарнасского тоже, очень интересное слово. Мы находим его в форме существительного, глагола и прилагательного. Это выражения или ряд выражений, включающих такие слова, как ethopoiein, ethopoiia, ethopoios. Ethopoiein означает сотворять этос, производить этос, изме­нять, преобразовывать этос, способ быть, модус существования индивида. Что