Канада. Ассинибойя. Йорктон. 26-е июля 1899 г.

Как и следовало ожидать, на Южном участке „единой общины" не образовалось.

Записок к 25 июля набралось очень мало, пометки на них сделаны были неясно, небрежно. Писалось все это на клочках. Вообще видно было, что люди „увиливают" от „общины" и делают все возможное, чтобы замять этот вопрос и совершенно забыть его.

Это удалось вполне. Об „единой общине" никто уже не заикался. Среди населения Южного участка образовалось несколько сел с чрезвычайно дружным крепким общинным строем, а остальные представляли из себя в большинстве случаев нестройные кучи с невозможными иногда распорядками во внутренней жизни.

Достаточно было бы посмотреть на то, что делалось, например, в Йорктоне, когда туда приходили вагоны с мукой, чтобы понять, как распустились люди.

В Йорктоне всегда стоит масса духоборческих подвод, ожидающих поездов из Виннипега. Как только вагоны с мукой устанавливаются на место, люди подъезжают к ним, и взяв их штурмом, нагружаются, кто сколько может увезти. О том, чья это мука, кто ее сюда прислал, — никто не спрашивает.

Бывали случаи, что мука, присланная мною из Виннипега за счет духоборов, работающих где-нибудь на железных дорогах или в иных местах, мука, которую эти рабочие посылали своим односельчанам, расхватывалась людьми, ничего общего с этими рабочими не имевшими и зачастую более состоятельными.

Люди Северного участка тащатся несколько дней на своей заморенной скотине в Йорктон за хлебом, все время их отсутствия женщины пашут землю и тягают бревна на себе, а приехав в Йорктон, они застают вместо вагона муки несколько мешков. Остальное все растаскано неизвестно кем. Однажды мне пришлось более 4-х месяцев собирать справки о лицах, растаскавших целый вагон муки в 400 мешков, который был взят в кредит под работу для северян.

Все это, конечно, со временем устроилось, но я говорю именно о первом времени.

Стоило только приехать в Йорктон, как тотчас же начинались жалобы, и жалобы без конца:

— Муки нет!

— Хлебушко весь вышел, мы взяли у страдаевских ихнего быка доехать: наш захворал; покедова добрались, а муки уж и нету. Прождали до следующего поезда[45], — опять не досталось ничего: как накинулась толпа, нам и не удалось достать ни крохточки.

— А нашу муку елисаветпольцы забрали; что же, ждать еще, али как?

Иногда приходилось брать в долг в местных лавках несколько мешков муки и отправлять с ними более бедных домой, так как покуда они дождались бы следующего поезда, в селе уже наступил бы голод.

Помочь делу человеку со стороны было почти невозможно. Посылая вагон муки из Виннипега для северян, я в то же время просил телеграммой С. Джона или А. Бодянского присмотреть за целостью его, но это нисколько не помогало.

Большинство духоборов в это печальное время совершенно не давало себе отчета в том, откуда присылается мука, кем и почему.

Было какое-то неясное представление о „бонусе", о займе, о том, что правительство позаботится, что „друзья" прислали милость, и т. д.

В массе редко кто знал об истинных размерах бонуса. Он казался неисчерпаемым. То, что правительство само расходовало бонус и недостаточно осведомляло духоборов о том, сколько его в данное время оставалось налицо, — было очень крупной ошибкой Канады. Отдай она эти деньги духоборам на руки, — я убежден, что они вдвое скорее устроились бы, и не было бы в их среде того тяжелого периода, о котором я сейчас говорю, когда люди, с одной стороны, голодали, кормились одним почти хлебом и в то же время пропускали отличные заработки, надеясь, что не сегодня-завтра придет „заем", „жертва", что „друзья" не попустят, и т. д.