Канада. Станция Коуэн, 1-го августа 1899 г.
На земляные работы, как я уже писал выше, по контракту 5 июня, вышло более 200 человек. После съездки старичков 9-го июля, где, как помнить читатель, решено было всем 13-ти селам соединиться в одну общину с одним кассиром, весь заработок той партии рабочих должен пойти на удовлетворение нужд всей общины и будет составлять общественный капитал ее. На той же съездке решено было, чтобы капитал этот тратить покуда исключительно на покупку муки. На руки денег решено было не выдавать никому. Мука должна свозиться в провиантский склад, находящейся в селе Михайловке, откуда уже и будет выдаваться на души в селения. Такая постановка дела, казалось, должна была бы дать блестящие результаты. И действительно, редко кто из „старичков", участвовавших в съезде 9-го июля, не смотрел на будущее с самыми радужными надеждами. А какое нравственное удовлетворение испытывали они, сделав такое постановление, согласившись начать в новом краю новую жизнь по самому „правильному", „христианскому" идеалу общественной жизни! Однако действительность не оправдала этих надежд. Произошло следующее. На работу люди вышли не сразу. Они отправлялись из каждого села отдельной партией, по мере того как успевали подготовиться. Первым вышел на работу Н. Зибарев с рабочими своего селения. Часть рабочих, вышедших позже других, добравшись до „городка", лежащего на полпути до места работ, дальше не пошла. По их соображениям, им выгоднее было остаться здесь и поискать работы для себя у местных жителей или ближайших фермеров. Выгоднее потому, что деньги, заработанные здесь, останутся их личною собственностью, а не будут потрачены на муку, которую после будут раздавать всем семьям подушно. Это было тем более выгодно, что харчиться в городке теперь можно было всякому духобору из складов, которые отпускали свои товары в кредит. В каждой лавке, в каждом магазине можно было набрать чего угодно. Торговцы охотно отпускали товар. Они знали, что их счета будут уплачены из заработков на линии. Похарчившись таким образом за счет работающих на линии, эта часть рабочих набрала в лавках масла, сахару, сапог и других вещей и, не побывав даже на работах, отправилась домой. Часть рабочих, придя на место работ и проработав там два-три дня, пришли к заключению, что работа эта слишком тяжела и так плохо вознаграждается, что лучше бросить ее и поискать чего-нибудь другого. Таким образом число рабочих на линии все уменьшалось. Более твердые из них кое-как крепились еще, но, видя, что партия тает не по дням, а по часам, недели через две тоже бросили работы и, собрав свои пожитки, поплелись домой. На линии не осталось ни одного духобора. Приехав на Северный участок, я, к своему удивленно, увидел нескольких духоборов, которые ушли с рабочей партией. На вопрос, почему они вернулись так скоро домой, они ответили, что это совершенно невозможная работа, что от такой работы „погибнуть надо", а заработку всего 6 копеек в день. — Да как же вы узнали, что 6 копеек в день? — спрашивал я. — Да уж старички рассчитывали, — выходит 6 копеек, а то и меньше. — Болота такие, что ничего не поделаешь... — Никак невозможно! — подтвердил другой. Я не знал тогда еще в чем дело, но в разговоре с рабочими чувствовалось, что тут что-то не так. Какое-то чуть заметное смущение, нежелание распространяться на эту тему, одинаковые слово в слово объяснения, — все это казалось подозрительным. — А почему же другие находят возможным продолжать эту работу? — спросил я их. — Да погоди, все вернутся скоро!.. Кто там буде работать в такой твани... Увидя, что тут дело не ладно, я тотчас же отправился на место работ, чтобы расследовать его на месте. Все, что я слышал покуда от рабочих, казалось мне чрезвычайно странным... Английские рабочие, я это хорошо знал, считают эту работу очень выгодной. Хороший рабочий зарабатывает на такой работе в день от одного до трех долларов, смотря по тому, какое попадется место. Часто англичане выходят на эту работу с мальчиком, и тогда дневной заработок доходит до четырех долларов. Как же могло случиться, чтобы духоборы, такие хорошие работники, зарабатывали всего 6 коп. в день? По дороге на Коуэн я то и дело встречал группы возвращавшихся домой духоборов. Шли они не спеша, попивая по дороге чаек, примостившись где-нибудь под кустиком. На все расспросы они неохотно, точно отвечали заученный урок, говорили все то же: — Шесть копеек в день. — Болота невылазные, и т. д. В городке я застал последнюю партию рабочих. Какое печальное зрелище представляла эта толпа! Загорелые, исхудавшие, в изодранных кафтанах, они были выше колен все испачканы в жидкой грязи. На ногах редко у кого можно было увидеть сапоги; у одного на ноги одеты глубокие резиновые калоши, обвязанные во всех направлениях веревочками, другой обут в старые индейские мокассины. За спинами они несли свои пожитки — бурки, белье, запасы хлеба, соли, чаю. Кой у кого сверху высокой котомки был перекинут еще и полушубок. В особенности трогательны были мальчики лет 12 — 14, которые тут же стояли, глядя усталыми, большими глазами с таким выражением, какое бывает у людей, доведенных до крайней степени физической усталости, когда все уже кажется происходящим как бы во сне, в каком-то тусклом, подавляющем тумане. И опять я услышал со всех сторон: — Шесть копеек в день! — Лучше на сухом помирать. — Англикам дают на выбор, а нам что ни на есть худшее, и т. д. Старички жаловались на то, что инженер не давал духоборам выбирать лучших мест по линии, а сам указывал им, где нужно было работать, и выбирал все плохие места. — Вон троицких в такую твань[47] загнал, что хоть ты что хошь делай. Наберешь на лопату грязи этой, а покуда в тачку кинешь, она тебе наполовину сползет обратно наземь... — А англики, где захотят, там и становятся, — тоненьким голоском проговорил один из мальчиков: — он им позволяе на выбор... — На этой на работе жистью пострадать можно... — Это за шесть-то копеек... Я поторопился в Коуэн. Торнбулль встретил меня с озабоченным лицом: — О! Да ваши духоборы стачечники, да, они стачечники, клянусь Иваном! — проговорил он с ужасом, напирая на слово „стачечники". — Вот они все ушли, — продолжал он, — ушли, и я никак не мог с ними столковаться, так как здесь не было переводчика. Прекрасная погода, а работа так медленно подвигается!.. Отчего они ушли, в чем дело? Мне очень понравилась идея, поданная самим инженером, объяснить уход духоборов стачкой, и я не стал его разубеждать в том, что они — „стачечники". — Они ушли потому, — сказал я, — что вы давали им самые плохие места и не позволили брать на выбор. Между тем английским рабочим вы разрешаете это делать. Они совершенно правы. Или все должны работать на тех местах, где вы укажете, или все могут выбирать себе сами место для работ... — Но ведь тогда никто не захочет работать на плохих местах! — наивно вскричал он. — Как же я тогда построю линию? Я спросил, почему же духоборы должны делать худшие места, получая за них ту же плату, как и работающие на выбор. — Я вовсе не давал им худших мест, — это неправда... Конечно, были и плохие места, но я вовсе не так несправедлив, как они вам говорят. Я предложил ему отправиться вместе на линию осмотреть работу духоборов. Перед тем как идти, мы подсчитали, сколько заработали за это время духоборы. Оказалось, что чистого дохода, за вычетом провизии, употреблявшейся духоборами во время работ, остается ежедневно 56 (1 р. 12 к.) центов на рабочего, считая в числе рабочих и хлебопеков и мальчиков. Хотя это было и не „шесть" копеек в день, как утверждали духоборы, но все же этого было мало. На вопрос, почему так мало заработали духоборы, Торнбулль ответил: — Они очень плохо работали, ваши духоборы... Да... Когда ни придешь, всегда видишь их разговаривающими о чем-то... Всегда... Иногда все бросали работу и собирались вместе, чтобы говорить... Им, должно быть, есть о чем поговорить, — посмеялся он. На линии я убедился, что, действительно, участки духоборов наполовину состояли из плохих, мокрых мест... Кое-где даже и теперь по бокам насыпи стояли лужи. Я обратил на это внимание Торнбулля. — О, в этом они сами виноваты! — сказал он. — Я несколько раз брал кое-кого из них и водил показывать, как надо делать эту работу. Необходимо на известном расстоянии от насыпи делать канаву, по которой вся вода стечет, и будет совершенно сухо. А земля из канавы пойдет на насыпь. Но они почему-то не хотели этого делать. Между тем канавы мне так же необходимы, как и насыпь. Мне придется теперь звать поденных сюда. В следующие разы я буду вычитать за это... — заявил он. Действительно, проходя мимо работавших англичан, я видел, что у них прежде всего проводилась такая канава. Англичане не гнались за сухими местами. Они предпочитали землю, залитую сверху водой. Спустив воду по канаве, они легко резали большими пластами обнажившейся дерн, и работа шла удивительно быстро. Все же у духоборов встречались плохие места, состоявшие, например, из клейкой глины, в которой легко вязли лопаты, где встречались корни и пни, мешающие набирать землю для насыпи. Вернувшись в контору, я сказал Торнбуллю, что духоборы не согласны работать на прежних условиях и просят, чтобы им было разрешено, начав с какого-нибудь места, работать под ряд и хорошие и плохие места. Торнбулль на это не соглашался. После длинного спора о разных условиях на новые работы, остановились на следующем. Духоборы доставят достаточное количество рабочих для окончания одного трудного места, лежащего на пути их работ, на что понадобится человек 100, — всякий же пришедший сверх этого числа рабочий может идти по линии и работать на выбор. Все плохие места, в том числе и то, на которое понадобится 100 чел., оплачиваются по l6 центов за кубический ярд; остальные, как и раньше, — по 14-ти центов. Заключив это условие, я предложил Южной колонии выслать 150 чел. С Северной могло выйти 200 чел. Из этих 350 чел. 100 остались бы для окончания этого топкого места, остальные 250 разошлись бы по линии работать на выбор, а потом окончили бы сообща оставшиеся плохие места по 16-ти центов. Это был бы большой заработок. Южная колония согласилась на это предложение, но на деле выслала меньше ста человек, да и те, встречаясь по дороге с бывшими уже на этих работах и слыша о 6-тикопеечном заработке, частью возвратились домой, и на Северный участок пришло лишь тридцать человек. Придя на Северный участок, они просидели там несколько дней, поджидая здешних рабочих, чтобы отправиться всем вместе на линию. Но северяне не торопились. Два раза назначалась съездка по этому делу, но оба раза собиралось так мало народу, что съездки не состоялись. Люди точно стыдились сойтись вместе после того, что произошло. В конце концов эти тридцать человек ушли обратно, так как рабочие Северного участка окончательно отказались от этой работы. Никому не хотелось выходить на работу, где заработок каждого был на виду у всей общины и тратился бы как общественный капитал исключительно на муку, в то время, когда были и другие нужды первой необходимости, удовлетворить которые уже не было бы откуда. До сих пор, например, избы стояли без окон. Вскоре, однако, был назначен третий съезд для окончательного обсуждения вопроса о заработках, на который собрались старички изо всех сел в большом количестве.
Канада. Ассинибойя. Сев. уч., село Михайловка,
|