Канада. Форт-Пеле. 13-го августа 1899 г.

 

Вчера, проезжая невдалеке от села Освобождение, я наткнулся на следующую картинку.

Уже немолодая, сгорбленная, с морщинистыми руками, с коричневым, высушенным лицом женщина, вместе с коренастым стариком на кривых ногах и длинным, как жердь, молодым малым, с одетыми через плечо веревочными лямками, молча тянули самодельную повозку, на которой лежало огромное свежее сосновое бревно.

Они так были поглощены своим делом, что не заметили меня.

Едва передвигая нога за ногу, изорванные, все в пыли, они медленно тащились по дороге. Веревки глубоко врезались в их худые плечи, но они не поправлялись и все шли, не останавливаясь, глядя в землю, с бледными, усталыми лицами, по которым протянулись блестящие полосы обильно струящегося пота... А самодельная тележка, с каждым оборотом своих кривых колес жалобно повизгивала, точно и ей было больно.

Подойдя ближе, молодой малый поднял голову и, не выпрямляясь, тяжело остановился. Его товарищи тоже стали и подняли головы.

Я спросил, куда они тащат это бревно.

— Да вот хотим конюшню строить. Быки ушли в Йорхтун за мукой; вот уж восьмой день, как нету... — проговорил надтреснутым голосом парень, моргая маленькими, мало выразительными глазами, и замолчал. — Хто е знает, чи привезут, чи нет, — добавил он неопределенным тоном. А мы вот понемногу лес подвозим, пока что...

Старик и старуха молчали и только тяжело дышали, радуясь неожиданному отдыху.

Присмотревшись, я увидел, что знал этого парня и раньше.

Это был Илья Сопрыкин; он более года пролежал со страшно распухшими от ревматизма ногами и лишь недавно, месяца два тому назад, начал ходить.

— Что же, теперь уже можешь ходить? — спросил я его.

— Не... Все еще не могу как следуя что бы... Как потверже наступишь, так опять зачинает болеть...

— Да ты и весь еще больше похудел, чем раньше.

— А то! — равнодушно ответил он. — Кабы пищея хорошая была, то был бы гладкий, не бойся... А то один хлебушко, да и то не вволю...

Поговорив еще немного, мы распрощались.

— Прощавай, — проговорили все трое и, проводив меня усталыми глазами, медленно повернулись и влегли в свои мучительные лямки.

Тяжело скрипнув, точно вздохнув, сдвинулась с места тяжелая колода, и опять завизжало колесо, оставляя в пыльной дороге широкий, извилистый след.

Тащиться еще далеко... больше версты...

Солнце льет свои жгучие лучи, весело трещат кузнечики, воздух напоен сладким медовым запахом сонно дремлющих, пахучих растений. И хочется в такую погоду лечь где-нибудь в густой траве и смотреть в глубокое, синее небо, ни о чем не думая.

Но трое сгорбленных, изодранных, исхудалых людей не замечают окружающего.

Под визг тележки они смотрят только на пыльную, дышащую зноем дорогу и, кроме режущей боли в плечах, больше ничего не чувствуют...

———

Так проводят время оставшиеся по деревням „негожие" для настоящих заработков. Остальные все ушли на линию, провожаемые плачущими женщинами.

———

 

 

„НА ЛИНИИ".