КНИГА ПЕРВАЯ. БРАТ МОЙ, ВРАГ МОЙ 13 страницасобственность, точно так же, как я - твоя. Да, я не боюсь сказать это вслух. Идиот, ты думаешь я плачу из-за себя? Нет, мальчик мой, меня никто не обидел! Но я знаю, что ты не можешь вынести, когда над тобой смеются... - Он вовсе не смеялся... - Нет, смеялся, - упрямо сказала Марго. - Кен, Кен, почему ты не пришел ко мне? Разве ты уже не можешь быть со мной откровенным? Кен покачал головой - смертельная ненависть вдруг исчезла из его сердца, и оно стало похоже на пустой мешок. - Нет, - сказал он. - Уже не могу. Раньше мы были друзьями, а теперь - нет. - Мы и сейчас друзья, - настойчиво произнесла Марго. Она обняла его и прижала его голову к своей. Кен вдохнул знакомый запах ее волос и вдруг понял, что самая давняя, самая постоянная его любовь осталась неизменной, а та женщина, которую он мысленно подверг уничтожающему разбору, была лишь искаженным образом Марго. - Мальчик, мальчик мой, - шептала она. - Мы по-прежнему друзья, только мы оба стали теперь взрослыми. Мы с тобой ничего не утратили, просто в нашу жизнь вошли другие люди. - Ничего подобного, - сказал Кен. - По крайней мере, я не могу этого сказать о себе. - Ну, а для меня это так, - грустно ответила Марго. Подняв лицо, она впервые за много лет поцеловала его в губы, и он вдруг почувствовал себя мальчиком, в первый раз целующим девушку. Он крепко прижал ее к себе, пораженный мыслью о том, что ни у одной девушки не было таких нежных губ, как у его сестры, и ни одни руки не обнимали его так ласково. После стольких неудачных романов и ничем не кончившихся флиртов он понял, что самые пылкие объятия были лишь бледной тенью сестринской нежности. И всю его злость захлестнуло такое до боли сладостное ощущение родного тепла, что грудь его задрожала от сдержанных рыданий. - Ты больше не пойдешь к нему, правда? - просительным тоном сказал он. - Конечно, пойду. - Марго чуть отстранилась от брата и подняла на него удивленный взгляд. - Боже мой, а я-то вообразила, что теперь все улажено! - Не говори со мной об этом, - взмолился Кен, отворачиваясь. - Пожалуйста, не говори! - Тогда я просто ставлю тебя в известность, Кен, - очень мягко сказала Марго, - это будет именно так, потому что мне так хочется. Она потрепала его по плечу и пошла в кухню. Немного погодя Кен поднял глаза и увидел, что Дэви смотрит на него с бесконечной грустью и жалостью; и все же в его глубоком взгляде была какая-то отчужденность, говорившая Кену о том, что Дэви скорее умрет, чем вынесет тяжкое бремя неожиданной, но неизбежной догадки.
За ночь ветер принес проливной дождь, а потом утих совсем. Утром ударил мороз, и земля под низко нависшим небом покрылась гладкой, как сталь, коркой льда. Дуг Волрат подъехал к воротам завода в обычное время, но в это утро аккуратность стоила ему большого усилия воли, потому что с тех пор, как он одержал победу там, на востоке, надоевший завод никогда еще не вызывал в нем такого отвращения, как сегодня. Низкие облезлые здания выглядели такими убогими и недостойными своего хозяина, что он удивленно и недоверчиво вспоминал о своем былом ослеплении. Сейчас он сгорел бы со стыда, если бы кто-нибудь из прежних друзей увидел его здесь. Волрат довольно рано пришел к тайному убеждению, что он человек увлекающийся; впрочем, даже излишнюю порывистость он причислял к своим достоинствам, считая ее признаком незаурядной энергии. Вся беда в том, говорил он себе, въезжая в ворота завода, что он никак не научится вовремя бросать свои затеи. Не все ли равно, закроет ли он завод, или нет? Ради кого, собственно, он делает вид, будто его еще интересует то, что происходит на заводе? Акции уже объявлены к продаже. Красная цена им - по доллару за штуку, но покупатели предлагают по тридцати долларов, рассчитывая на доходы, которые Волрат принесет компании. К черту акционеров! Неужели из-за них он должен подыхать со скуки? А что если сразу сняться с места и удрать навсегда? Волрат вышел из машины на обледеневшую асфальтовую дорожку и с нескрываемым отвращением поглядел на пустые машины своих служащих - даже номерные знаки этих машин казались чуждыми, и он вдруг затосковал по черно-желтым номерам нью-йоркских машин. И хоть сейчас стояла зима. Пятая авеню представилась ему такой, какой он видел ее в последний раз солнечным сентябрьским днем. Там даже воздух над пестрой толпой словно искрится от скрытого возбуждения. И человеку чудится, будто он подхвачен волной, которая вот-вот разобьется, оставив его среди бурных всплесков веселья и радости. Стоит только включиться в этот бодрый темп и шагать, вдыхая живительный воздух, а где-то впереди уже ждет тебя дар судьбы - счастье, за которое никогда не придется расплачиваться. Да, либо быть там, либо - воображение перенесло его через весь континент - мчаться по холмам высоко над огнями Голливуда, лежащего так далеко внизу, что его пошлой мишуры не видно под брильянтовой россыпью огоньков, где крохотное скопление мерцающих точек обозначает дом, в котором дают бал, - пятьдесят миллионов одурманенных мечтами людей отдали бы полжизни, чтобы попасть туда; а он. Дуг Волрат, едет в этот дом и со сладко замирающим сердцем притворяется перед самим собой, будто ничуть этим не взволнован, и гонит машину с головокружительной скоростью только потому, что любит быструю езду... Волрат съежился от пронизывающего уикершемского холода, взбежал на две деревянные ступеньки перед дверью заводской конторы и на ходу кивнул двум техникам, презирая их за то, что они имели глупость поверить его притворству, будто все они на работе равны. Войдя в свой кабинет, он еще раз поразился тому невероятному факту, что когда-то ему казалось, будто примчаться сюда сломя голову означает высшую степень энергии и целеустремленности. Сейчас, в приливе презрения, он сравнивал себя с сумасшедшим актером, который перебегает из театра в театр, врывается на сцену и, растолкав оторопевших участников представления, выкрикивает несколько слов через рампу в многоликую темноту, тщетно надеясь, что в каком-то спектакле он попадет в тон, что где-нибудь публика устроит ему овацию и в этой ненастоящей жизни на какой-то краткий миг, когда сердцу станет тесно в груди, он почувствует, что вот теперь-то живет по-настоящему. В кабинет неторопливо вошла Марго - казалось, она вышла отсюда лишь за минуту до появления Волрата и сейчас вернулась посмотреть, пришел ли он наконец. - Ну, - грубовато сказал Волрат, - что там в сегодняшней почте? - Еще два заказа и запрос одного техасского синдиката насчет самолета, который мог бы летать на дальние расстояния, от Хьюстона до Нома. Они считают, что хватит мерить Америку от побережья до побережья, потому что Техас всегда остается в стороне. Вот здесь это написано черным по белому. - Ох, боже мой, - вздохнул Волрат. - Вызови ко мне Мэла. Постой, Марго, сначала скажи мне, что происходит с твоим братом, кроме того, что он нуждается в деньгах? Марго очень медленно повернулась к нему. - Мой брат не нуждается в деньгах. - А _он_ считает, что нуждается. Ты знаешь, он был у меня вчера вечером. - Конечно, знаю. Он пошел по моей просьбе. Я его просила оказать мне эту услугу. - По _твоей_ просьбе? - Да. Волрат пристально посмотрел ей в лицо. - Почему же ты сама ко мне не обратилась? - Потому что это чисто деловое предложение. Тебе предоставляется случай возглавить очень крупное дело. Настолько крупное, что кроме тебя тут никто, пожалуй, не сможет справиться. Я и подумала, что тебя заинтересует такая возможность. - Он объяснил положение совсем не так. - Но такова суть дела. - Послушай, малый пришел ко мне в полном отчаянии. Неужели ты думаешь, что я еще не научился нюхом чуять пустой карман? - Мне безразлично, что ты там учуял. - Марго, ты лжешь, - сказал он. - Этот малый не сказал тебе ни слова о том, что идет ко мне. Он сам это придумал. - А я тебе говорю, что это я придумала. Волрат раздраженно усмехнулся. - Ладно, к чертям! Я не собираюсь вступать в это дело. - Ну и не надо. - Ты сердишься? - Конечно, нет. - "Конечно, нет!" - передразнил он. - Черта с два ты не сердишься! Скажи, что у вас за семья - вы так держитесь друг за Друга, что если один считает себя обиженным, все остальные готовы лезть в драку? Кто вы такие - Капулетти, что ли? Или Медичи? - Я позову Мэла, - сказала Марго, направляясь к двери. - К черту Мэла! - крикнул он, заступая ей дорогу. - Сядь, Марго. Я хочу поговорить с тобой. Знаешь, сколько времени мы с тобой не были вместе? - Я не считала дней. - О нет, ты считала. Так же, как и я. Ты помнишь последнюю нашу встречу и все предыдущие так же, как и я. Скажи мне, как ты боролась с собой все это время? - Никак. - Ну, я о себе этого сказать не могу. Ты просто помешалась на этой своей дурацкой гордости. Ты скорее умрешь, чем попросишь у меня хоть что-нибудь, но все равно твой братец ломится ко мне и выпрашивает милостыню. Так что же ты хочешь этим доказать? - Я передумала насчет Кена, - сказала Марго. - Он был у тебя не по моей просьбе. - Да? - Да. Он вообще не был у тебя. - Мне это приснилось? - Тебе это приснилось. Ну, так как же, Дуг? - спросила она в упор. - Был у тебя Кен? - По-моему, нет. - Не смейся! Я ведь не шучу. Был ли такой случай, чтобы я или кто-либо из моей семьи просил у тебя денег или просто одолжения? - Нет, - сказал он. - Никто не просил. Никогда. - Вот это верно. Тебе еще нужен Мэл? - К черту Мэла! Мне нужна ты, - сказал Дуг и вдруг расхохотался - он давно уже еле удерживался от смеха. - Ох, прости, детка... Сядь, пожалуйста. Я не над тобой смеюсь, я... Злые глаза Марго налились слезами, но вдруг и она почувствовала весь комизм этого разговора и тоже рассмеялась. Дуг обнял ее, и они нежно прильнули друг к другу - это не было страстным объятием, ибо сейчас их связывало чувство чисто товарищеской близости. Он солгал ей - или думал, что солгал, - сказав, что ни одна женщина не занимала в его жизни такого места, как она. Первый прилив ненасытного желания, когда от встречи до встречи он не мог думать ни о ком другом, кроме Марго, давно уже прошел. В последние месяцы Дуг иногда надолго забывал о ней, даже когда она была рядом. Но сейчас, обнимая ее, легонько, по-особому поглаживая ее спину, - он знал, что Марго нравилась эта ласка, - Дуг испытывал такое чувство, будто вернулся в теплую, покойную, временно забытую им гавань. - Ну, разве нам не хорошо? - спросил он. - Чудесно, - вздохнула Марго. - И разве не глупо, что ты от этого отказываешься? - А разве не глупо, что ты этого не хочешь? - Кто сказал, что я не хочу? - Неужели надо опять начинать все сначала? - Давай начнем все сначала, - сказал он. - Давай уедем отсюда. Видеть не желаю этот город. Знаешь что - ты ведь никогда не бывала в Калифорнии. Поедем туда - сегодня же. Сядем в машину и рванем на запад. Я тебе покажу столько интересного, я буду водить тебя на такие занятные вечеринки, какие тебе и не снились. Поедем, в чем есть, а вещи будем покупать по дороге, когда что понадобится. Каждые пятьсот миль будем одеваться во все новое с головы до ног. Поедем, девочка, поедем, я здесь задыхаюсь! - Но как же завод? - А что мне завод? Я купил его ради Мэла. Пусть делает с ним, что хочет. Отсюда я возьму только тебя - тебя и Карла. - Карла? Бэннермена? - Да. Этот человек обладает даром угадывать вкусы публики. С ним можно спокойно начинать новое дело. Не знаю, чем я займусь - кино, политикой... Сейчас хочу только одного, - страстно воскликнул он, - поскорее уехать отсюда! Что ты на это скажешь? - Как же я поеду? В качестве кого? - Кого хочешь - сиделки, секретаря, чтицы, переодетой графини. Выбирай любое, и я куплю тебе подходящий костюм. В его энтузиазме было столько мальчишеского, что Марго не могла не улыбнуться. Никогда еще она не видела его таким юным, таким простодушно жизнерадостным. И только немного погодя она сообразила, что Дуг хочет зачеркнуть последние полтора года своей жизни и все связанное с заводом - старания и обманутые надежды работавших на Дуга людей были для него словно промокшей до нитки одеждой, которую хочется поскорее сбросить; что его восторженное увлечение Бэннерменом очень похоже на то, как он в свое время относился к Мэлу Торну, и что права, на которых он предлагал ей отправиться в эту поездку, вовсе не так уж неограниченны, как кажется. Ибо, если б она позволила себе сказать: "Возьми меня в качестве твоей жены", - вся радость, освещавшая его лицо, постепенно потухла бы, уступив место замкнутости и раздумью. Но в одном Марго была твердо уверена - с заводом он покончил навсегда. Он уже не вернется сюда, и вскоре Авиационная компания превратится в пустую скорлупу. - Я поеду с тобой, - сказала наконец Марго. - И поеду в качестве секретаря. - Но ты же никогда еще со мной так не ездила. - Ничего, я достаточно долго состою при тебе секретаршей. Дуг засмеялся. - Только не в эту поездку, детка! - Как хочешь - иначе я не поеду. - А твое дурацкое условие? - Оно остается в силе. - Что ж, я рискну! - сказал Волрат, но уже без прежнего подъема; он поклялся себе, что если Марго еще раз попробует поступить наперекор ему, он расстанется с ней немедленно. Он решил, что так или иначе бросит ее, когда выберется отсюда. Но сейчас ему неистово хотелось иметь возле себя кого-нибудь, кто помог бы ему отвлечься, чтобы не испытывать страха. Волрат чувствовал, что Марго постепенно вторгается в некие запретные пределы его жизни и если позволить ей перейти роковую границу, то он никогда уже не будет самим собой. Он не знал, каким он станет, но каждый незнакомый человек, вызывал у него недоверие - даже если этот человек таился в нем самом.
Когда Мэллори перебрались в новый, домик на Честер-авеню, у них не было времени отпраздновать свершение своей давнишней мечты. Каждый из них про себя не раз вспоминал, как они мечтали иметь свой собственный угол, и каждый удивлялся, почему событие, когда-то представлявшееся одиноким детям первым залогом полного счастья, оказалось на деле таким малозначащим. Дэви уверял себя, будто это только потому, что переселение в новый дом совпало с множеством других событий. Рано или поздно они непременно соберутся всей семьей и устроят себе праздник. До сих пор такой возможности еще не было, и вскоре Дэви окончательно убедился, что ее и не будет: однажды вечером Марго пришла домой и, блестя глазами, объявила, что забежала домой только на минутку - уложить в чемодан кое-какие вещи: она уезжает в Калифорнию. - Иными словами, Волрат ждет тебя на улице? - спросил Кен. Он был бледен. - Да. Мы поедем, как только я соберусь. - И надолго ты уезжаешь? Марго пожала плечами: - Не знаю. - Но ведь ты вернешься, правда? - не отставал Кен. - Ну, конечно, - ответила Марго, и в глазах ее мелькнул испуг, словно она только сейчас начала понимать, что происходит. Дэви видел, что ей страшно; ему и самому вдруг стало страшно он неясного предчувствия, что ее уход к Волрату - дурное предзнаменование, трагическое значение которого выяснится когда-нибудь потом. - Я вернусь через... ну, через несколько недель, - торопливо добавила Марго. - Все мои расходы будут оплачиваться, так что я каждую неделю смогу высылать вам пятьдесят долларов. - Спасибо, - с холодной иронией сказал Кен. - Ты нас этим просто выручишь. Марго обиженно взглянула на него и побежала вверх по лестнице. Братья прислушались к ее шагам наверху, но через минуту она, стуча каблучками, сбежала вниз с маленьким чемоданчиком в руках, очевидно почти пустым, ибо она размахивала им, как сумочкой. Марго подошла сначала к Дэви, и они крепко обнялись. - Ну, пока, малышка, - хрипло произнес Дэви. - Будь счастлива. - Я вернусь, - с жаром пообещала она. - Ты же знаешь - я вернусь. Она обернулась к Кену, молча вставшему со стула. - Разве ты меня не поцелуешь? - спросила Марго. Лицо Кена побледнело еще больше. Значит, она забыла о вчерашнем поцелуе - а он думал о нем все это время! - Братья и сестры не целуются, - сказал Кен. - Тем более, если они уже взрослые. Они просто пожимают друг другу руки. - Но руки он ей не протянул. - Кен! - Не забывай писать нам. А главное - присылать деньги. Марго не ответила и молча пошла к двери; чемодан, казалось, вдруг стал для нее непосильной тяжестью. У порога она остановилась, беспомощно оглянулась на братьев, чувствуя всю безнадежность попыток объяснить им то, чему нельзя найти оправдания, но что было по-человечески естественным. Затем она быстро повернулась и ушла в темноту. Через несколько секунд машина бесшумно откатила от дома - Дэви и Кен почувствовали это. Кен глубоко вздохнул. - Ну их всех к черту! - сказал он. - С этим покончено. Когда будем переезжать? - Переезжать? - А зачем нам тут оставаться? Она уже не вернется. Мало ли что она говорит - ее слова, как всегда, ровно ничего не значат. Она уже все забыла, ведь еще задолго до того, как мы задумали удрать с фермы, она всегда уверяла, что у нас когда-нибудь будет свой дом в несколько комнат, с настоящей мебелью, "даже с занавесками", твердила она. Помнишь, сколько она об этом говорила? - Помню. - И даже когда мы с тобой заговаривали о другом - о более важном, - она продолжала мечтать о доме, и я ей верил. Для меня это имело особое значение - как веха на незнакомой дороге. Мне представлялось, что вот мы будем идти по этой волшебной дороге, пока не подойдем к дому, большому, прекрасному, сияющему дому, а за следующим поворотом мы найдем все остальное, о чем мечтали, и это будет словно раскрытые сундуки с сокровищами - только подходи и бери. Да, Дэви, видно, где-то мы сбились с пути и свернули не в ту сторону, потому что этот дом - вовсе не то, о чем нам когда-то мечталось; да и того чудесного поворота тоже что-то не предвидится. Так что давай-ка вернемся в сарай - там наше настоящее место. И уж если мы еще раз переселимся из сарая, так только в княжеский замок, не иначе. - Или в богадельню, - вставил Дэви. - Или в богадельню! Ну что ж, пошли. Придя в мастерскую, Дэви свалил свои пожитки на стол, поверх вороха бумаг, а взгляд его по привычке тотчас устремился на загромождавшие-полки приборы, ибо они составляли его подлинное имущество, его сокровище, смысл его жизни. Ряды полок достигали шести футов в вышину, и каждая полка была сплошь заставлена радиолампами, трансформаторами, катушками, конденсаторами и реостатами. И не было здесь ни одного предмета, который он не держал бы в руках, над которым он не задумывался бы, ища правильного решения. Дэви положил руку на круглый стеклянный баллон - передающую трубку - и провел пальцами по ее гладкой поверхности. Сквозь стеклянную оболочку он видел множество металлических колец и сетку - сколько тщательной и, как оказалось, напрасной работы потребовалось, чтобы сделать их и поместить в трубку! Дэви вспомнил, как дорога была ему эта трубка, как он любил трогать ее, смотреть на нее и сколько с нею было связано надежд. Всего лишь несколько дней назад, когда им удалось получить четкое изображение креста, она еще казалась совершенством. Но теперь, когда они выяснили, в чем их ошибка, никакие сентиментальные воспоминания не могли спасти эту трубку от гибели. Дэви снял руку с трубки, и этот сложный маленький мирок стал просто хламом, который завтра утром надо будет выкинуть вон. - Кен, - медленно произнес Дэви, - поскольку мы вернулись туда, где мы начинали, давай будем последовательными и начнем всю работу сызнова. Он отошел в другой конец комнаты, но через несколько минут, подняв глаза, увидел, что Кен стоит там, где только что стоял он. И теперь пальцы Кена лежали на стеклянной трубке. - Давай-ка возьмем себя в руки, - сказал Дэви. - Что ты там делаешь? - Думаю, - грустно ответил Кен. - Просто думаю. Дэви помедлил, затем принялся раскладывать инструменты. Он больше не заговаривал с Кеном. За последнее время у Кена было слишком много неудач. Дэви казалось, что они с Кеном начали отступление, которое, очевидно, грозило затянуться до бесконечности; так как на следующее утро им позвонил Чарли Стюарт. - Немедленно мчитесь сюда, ребята, - сказал адвокат. - Дело плохо. Ваша заявка на патент отвергнута. - Отвергнута? - тупо повторил Дэви. - Как это может быть? - Это уж вам виднее. Вы же знаете, я не очень-то разбираюсь в технике, но моему неопытному глазу кажется, что вы вовсе не пионеры в этой области. Только лучше вы с Кеном сами прочтите, что по этому поводу пишет Бюро патентов. Машина с грохотом летела по булыжной мостовой. Лицо Кена было искажено, и не только от колючего ветра, который пробивался сквозь щели брезентовых боковин спортивной машины. Время от времени Кен гневно восклицал: "Ну, пусть только попробуют..." - но эти неясные угрозы так ничем и не кончались, и Дэви понимал, что Кен не столько взбешен, сколько растерян и испуган. Впрочем, Дэви подумал о Кене лишь вскользь. Только сейчас он осознал, какой огромной внутренней поддержкой являлась для него тайная уверенность в том, что он наделен чудесной творческой силой; поэтому его обычно не слишком трогало, если кто-то из мужчин задевал его самолюбие или какая-нибудь девушка пыталась разбить ему сердце. Нортон Уоллис был прав, говоря о всепоглощающем инстинкте творчества. Но Кен был вне себя от злобного отчаяния. - А ведь мы были так уверены, что вот-вот станем богачами! К вечеру слух разнесется по всему городу - на наш счет будут чесать языки во всех гаражах, парикмахерских, бакалейных лавках, даже в мужской уборной факультетского клуба. Подумай только, ведь люди подымут нас на смех! - Люди? - раздельно сказал Дэви. - Не все ли равно, что скажут люди? Наша идея - вот что важно; если она оказалась никудышной и даже не оригинальной, то что же мы собой представляем? Мне казалось, что я ношу в сердце алмаз; пусть вокруг меня говорят и делают что угодно - мой чудодейственный алмаз искрится идеями, и это отличает меня от всех прочих людей на свете. А теперь я уж и не знаю, есть ли в нас то, что мы всегда в себе ощущали, или же мы с тобой просто невежественные мальчишки, одержимые сумасшедшими идеями, вроде того, чтобы перекосить земную ось. Кен бросил на него беспокойный взгляд. - Мне никогда и в голову не приходило сомневаться в себе, Дэви. Мы правы, иначе быть не может. Послушай, - вдруг воскликнул он с беспомощным страхом, - почему нас с тобой никогда не волнует одно и то же?
Если бы Чарли Стюарт был получше осведомлен о том, как ведет дела Бюро патентов, положение не представлялось бы ему в столь черном свете. Дэви, прочтя официальное уведомление, понял, что это еще не отказ. Возражения Бюро патентов сводились к тому, что заявка братьев Мэллори представляет собой описание не оригинального прибора, так как на многие из его составных частей уже выданы патенты, список которых приводится ниже. Тем не менее братьям Мэллори дается льготный срок в полгода; за это время они должны ответить на все пункты возражений экспертизы и таким образом доказать оригинальность своего изобретения. Но хотя в юридическом смысле их положение оказалось далеко не безнадежным, техническая сторона дела встревожила их не на шутку, ибо все перечисленные патенты ясно говорили о том, что другие лаборатории уже ведут работу в том же направлении. Надо было срочно доставать из библиотеки юридического факультета последние выпуски "Справочника". День за днем Кен и Дэви пробивали путь сквозь юридическое многословие к погребенным под ним техническим сведениям. Каждый день, сразу же после завтрака, они отправлялись в контору Стюарта, садились за огромные книги и с напряженным вниманием вчитывались в текст, потому что в каждом слове могла таиться ловушка. Пока они не разберутся в каждой фразе всех перечисленных патентов, у них не будет уверенности, что они могут отстаивать свои права. Все эти дни Дэви даже не вспоминал о Вики. Наконец, однажды утром, перед самым его уходом из мастерской, она дозвонилась ему по телефону, и в голосе ее слышалось беспокойство. - Мы все время работаем в конторе Стюарта, - сказал Дэви. - Домой мне теперь не звони - мы там больше не живем. Мы переехали обратно в сарай. - По ее молчанию Дэви понял, что она поражена, но объяснять, в чем дело, у него просто не было сил. - Завтра увидимся, и я тебе все расскажу. - А сегодня вечером ты тоже будешь работать? - Да. Я буду у Стюарта. - Можно, я загляну туда часов в десять и принесу кофе и сэндвичи? Обещаю не мешать тебе. В здании, где помещалась контора, царила гулкая вечерняя тишина, и когда Вики подымалась по деревянной лестнице, шаги ее звучали неестественно громко, а когда она вошла в контору, свет ничем не прикрытой лампочки показался ей ослепительным. Дэви сидел один за столом, заваленным бумагами и чертежами. - Ничего, если я войду? - спросила Вики. В руках она держала два объемистых бумажных кулька. - Конечно, - устало отозвался Дэви. Слегка улыбнувшись, он разогнул спину. - Стюарт ушел в шесть, а Кен только недавно вышел. - А я все торчу тут и думаю, действительно ли я ухватился за ниточку, которая поможет мне распутать этот клубок, или же просто от голода у меня свихнулись мозги. Что ты принесла? Вики вынула из кульков термос с кофе и завернутые в бумагу сэндвичи. - Когда ты в последний раз ел? - спросила она, глядя, как он уплетает сэндвичи. - Кажется, утром. Одиннадцать часов назад. Не удивительно, что я отощал. - Его глаза, ставшие сейчас совсем синими, были обведены темными кругами. - Как хорошо, что ты пришла! - Ты все-таки расскажи мне, что случилось. Дэви пожал плечами, словно каждое слово стоило ему непомерных усилий. - Две недели назад Брок предложил нам на выбор либо продать лабораторию, либо прекратить работу. Денег он нам больше не обещал. - Две недели назад? И ты не сказал мне ни слова! - Я не думал, что он на это пойдет, а кроме того, мы с тобой обычно разговаривали совсем о другом. - О Дэви!.. Неужели я такая глупая? - Ты думаешь, я поэтому тебе ничего не сказал? Нет, я хотел сказать, - медленно произнес Дэви. - Мне всегда хочется рассказать тебе уйму всяких вещей, но в ту минуту, когда мы остаемся одни, когда я до тебя дотрагиваюсь, у меня нет больше слов. И пусть бы в это время весь мир рас" кололся на куски, мне было бы все равно. Вики молчала, но взгляд ее стал тревожным и даже чуть виноватым. - Ты ведь знаешь про Марго, - сказал Дэви. - Знаю, что она уехала. Но не в этом же дело, правда? - Конечно, не в этом, - согласился он. - Этого я давно ожидал. А Кен - нет. И теперь он бродит с таким видом, словно его стукнули по голове. Толку от него сейчас никакого, так же как от меня не было толку в последнее время. - Из-за меня? - Разве ты виновата, что я тебя люблю? - с ласковой иронией спросил он. - Нет, вовсе не из-за тебя. Несколько дней назад мы узнали, что в патенте
|
