Формирование европейской геополитики: трудный путь становления

Современные европейские геополитики обычно утверждают, что кон­тинентальная школа началась с работ Ф. Ратцеля, хотя сам ученый был убежден, что заложил основы политической географии. Мы уже отмечали в гл. 2, разд. 1, что Ратцель является основоположником по­литической географии в современном понимании содержания этой науки, но одновременно он выдвинул целую серию интересных гео­политических идей. Все это позволило известному немецкому геопо­литику О. Мауллю весьма категорично заявить: «Без Ратцеля развитие геополитики было бы немыслимо, поэтому Челлен или кто-нибудь другой не может быть назван, как это иногда случается по невежеству, отцом геополитики. Им является Ратцель»¹.

Особое значение для развития континентальной геополитики име­ло обоснование Ратцелем «органицистского» подхода к пространству в работе «Политическая география» (1897). В концепции Ратцеля го­сударство" представляет собой биологический организм, действую­щий в соответствии с биологическими законами: «Государство нужда­ется в земле, чтобы жить». При этом пространственная экспансия понималась им как естественный процесс роста живого организма, что привело к появлению важной идеи «жизненного пространства» (Lebensraum), ставшей одной из самых популярных среди европей­ских геополитиков последующих десятилетий.

По мнению Ратцеля, геополитик должен обладать «чувством про­странства», ощущать особый «пространственный смысл», «жизнен­ную энергию» пространства. В этих понятиях заключен для Ратцеля особый мистический смысл, они обозначают особое качество, присущее «своему» национальному пространству как жизненному.

¹ Maullo О. Friedrich Ratzel zum Gedachtnis // Zeitshrift fur Geopolitik. 1929.

Исполь­зуя такие категории, он стремился обосновать идею, что все пробле­мы Германии вызваны слишком «тесными» геополитическими грани­цами, мешающими развитию страны. Идея расширения жизненного пространства в его концепции становится геополитическим законом: «Народ растет, увеличиваясь в числе, страна — увеличивая контроли­руемое ею пространство». При этом Ратцель приводил вполне кон­кретные цифры — 5 млн км² — такой, по его мнению, должна быть территория государства, если оно стремится стать «великой держа­вой». Обратим внимание на то, что тогда площадь Германии была око­ло 550 тыс. км².

Не случаен тот факт, что в своих работах Ратцель уже вплотную подходит к обоснованию концепции «мировой державы» (Weltmacht). Он искренне полагал, что политическое и стратегическое объедине­ние континентальных пространств вокруг Германии способно пре­вратить ее в континентальную мировую империю. Стремясь подтолкнуть этот процесс, Ратцель в книге «О законах пространственного роста государств» (1901) формулирует семь законов экспансии:

1)рост государств осуществляется путем присоединения и погло­щения меньших государств;

2)граница есть периферийный орган государства и как таковой служит свидетельством его роста, силы или слабости и изменений в его организме;

3)пространство государств растет вместе с ростом их культуры;

4)пространственный рост государства сопровождается иными симптомами развития: развитием идей, торговли, производства, мис­сионерством, повышенной активностью в различных сферах;

5)в своем росте государство стремится вобрать в себя наиболее ценные элементы физического окружения: береговые линии, бассей­ны рек, равнины, районы, богатые ресурсами;

6)исходный импульс к пространственному росту приходит к госу­дарствам извне — благодаря перепадам уровней цивилизации сосед­ствующих территорий;

7)общая тенденция к слиянию и поглощению более слабых наций, разветвляясь в ходе своего развития, переходит от государства к госу­дарству и по мере перехода набирает силу, т.е. непрерывно подталки­вает к еще большему увеличению территорий.

Увлечение Ратцеля законами экспансии не осталось не замечен­ным современниками, которые справедливо упрекали его в том, что он написал «катехизис для империалистов». Многие объясняли это тем, что наряду с наукой Ратцель увлекался политикой, причем занимал националистические позиции и даже вступил в «Пангерманскую лигу» К. Петерса. Впоследствии К. Хаусхофер отметил преемствен­ность нацистской геополитики от идей Ратцеля, книги которого ши­роко издавались в гитлеровской Германии.

 

Еще одной крупной фигурой в европейской геополитике начала XX в. был шведский ученый и политический деятель Р. Челлен. Он во­шел в историю как создатель одной из первых моделей «континенталь­ного блока» — германо-нордического союза во главе с Германской им­перией.

В начале своей политической карьеры Челлен был горячим сторон­ником политического объединения Скандинавских стран. Однако впоследствии, осознав слабость Скандинавских стран перед угрозой внешней агрессии, Челлен постепенно превратился в убежденного гер­манофила. В результате в своей книге «Великие державы» (1910) он уже стремился доказать необходимость подчинения малых стран «великим державам». По его мнению, в пространстве Европы именно Германия обладала «осевым динамизмом» — способностью структурировать во­круг себя остальные европейские государства («страны Оси»),

Челлен считал основными геополитическими соперниками Герма­нии «старые народы» Европы — Францию и Англию (Антанта). Поза­имствовав у Ф.М. Достоевского идею «юных народов», он активно использовал ее для обоснования геополитической динамики в евро­пейской системе координат. В его представлении, немцы это «юный народ», вдохновленный «среднеевропейским пространством». Поэто­му немцы подчинены «восходящей динамике», они естественно дви­жутся к созданию континентальной «мировой державы» за счет вклю­чения в свою орбиту территорий, контролируемых «старыми народами» (французами и англичанами).

Важное значение для развития континентальной геополитики имела разработанная Челленом концепция «анатомии силы государ­ства», впервые представленная им в работе «Государство как форма жизни» (1916). В рамках этой концепции существует пять элементов одной и той же силы, «подобно пяти пальцам на руке», которая тру­дится в мирное время и сражается в военное:

1)государство как народ;

2)государство как общество;

3)государство как географическое пространство;

4)государство как хозяйство;

5)государство как управление¹.

¹ См.: Kjellen R. Der Staat als Lebensform. В., 1917. S. 53.

Таким образом, геополитические идеи Челлена во многом продол­жили и укрепили традиции эволюционизма, детерминизма и органицизма в европейской геополитике.

Серьезным противовесом этому направлению стали геополитиче­ские концепции известного французского географа В. де ля Бланша (1845—1918). Он был знаком с ^трудами немецких геополитиков, и многие аспекты их доктрин вызывали у него серьезные возражения. Бланш критиковал увлечение Ратцеля и его последователей географи­ческим детерминизмом, подчеркивал ведущую роль человека в освое­нии пространства. В качестве альтернативной концепции он разрабо­тал идею «поссибилизма» в европейской геополитике, заложив основу антропологической геополитической школы.

Центральной идеей теории Бланша стал тезис о том, что человек, так же, как и природа, может рассматриваться в.качестве географического фактора, причем не пассивного, а активного, преобразующего геогра­фический мир. Важным этапом на пути развития этой идеи стала книга «Картина географии Франции» (1903), где он обращается к концепции взаимосвязи почвы и крови: «Отношения между почвой и человеком во Франции отмечены оригинальным характером древности, непрерывно­сти... В нашей стране часто можно наблюдать, что люди живут в одних и тех же местах с незапамятных времен. Источники, кальциевые скалы изначально привлекали людей как удобные места для проживания и за­щиты. У нас человек — верный ученик почвы. Изучение почвы поможет выяснить характер, нравы и предпочтения населения».

В представлении Бланша, политическая история имеет две составляющие: пространственную и временную, географическую и истори­ческую. В этой связи он предлагал рассматривать географическую среду, климат, почву как некую «возможность» — потенциал, который способен актуализироваться, стать реальным политическим факто­ром, но может и остаться нейтральным. Отсюда известное название «поссибилизм» (от фр. possible — возможный).

Необходимо подчеркнуть, что Бланш придавал решающее значе­ние человеческой свободе и чувству истории в геополитической борь­бе. Именно эти идеи составляют главное отличие его концепции от немецких и французских геополитиков, которые ставят во главу угла «Чувство пространства», в противовес «чувству свободы». В опреде­ленном смысле теоретические противоречия немецкой и француз­ской геополитических школ отражали реальный геополитический конфликт между Францией и Германией.

Известно, что Франция в то время входила в состав «морской си­лы» (Антанты), ориентированной против континентальных стран.

Поэтому, в отличие от немецких геополитиков, отстаивающих тезис непримиримой борьбы стран моря и континента, Бланш выдвигает более миролюбивую концепцию — идею постепенного преодоления противоречий между континентальными и морскими странами за счет развития сети коммуникаций.

Особое значение в творчестве Бланша занимает книга «Восточная Франция» (1917), где он провозглашает свой основной тезис: «Взаи­мопроникновение земли и моря — универсальный процесс». Он при­ходит к выводу, что пространство континента становится все более проницаемым благодаря расширению сети коммуникаций, и именно это ориентирует континент в сторону моря; в свою очередь, морские страны постепенно все больше зависят от связи с континентом, раз­вивая промышленность и торговлю.

Исходя из этих ключевых положений, Бланш решает жизненно важный для Франции геополитический вопрос: как прочно закре­пить.земли Эльзаса и Лотарингии, большинство жителей которых говорили по-немецки, в зоне французского влияния. При этом он отвергает агрессивные насильственные методы «вытеснения всего германского» на этих территориях, вновь перешедших к Франции после Первой мировой войны, и развивает оригинальную и весьма мудрую концепцию: превратить земли Эльзаса и Лотарингии в зону взаимного сотрудничества между Францией и Германией. Важно подчеркнуть, что здесь французский геополитик не просто пытается решить отдельную историческую проблему — он предлагает по­строить, отталкиваясь от этого отдельного случая, модель развития европейского геополитического пространства в целом. В результате Бланш обосновывает идею создания мирового государства, которое постепенно, складывается благодаря развитию сети коммуникаций во всем мире.

Сравнивая концепции немецких и французских геополитиков, мы видим, что и в вопросе о возникновении «мирового государства» они придерживались разных точек зрения. Если у Ратцеля и его по­следователей к «мировому государству» вели торговля и война — процесс территориальной экспансии, то у Бланша — развитие ком­муникации.

В дальнейшем вокруг Бланша постепенно складывается нацио­нальная французская геополитическая школа, яркими представите­лями которой стали Ж. Готтман, Л. Февр, Ж. Брюн. Идеи француз­ских геополитиков оказали значительное влияние на последующее развитие немецкой школы: Хаусхофер одним из первых признал кри­тику Бланшем немецкого жесткого географического детерминизма вполне обоснованной и важной. Так постепенно происходило сбли­жение французской и немецкой геополитических традиций.

 

Серьезным испытанием для геополитики как науки стала Вторая мировая война. Достаточно тесная связь геополитики с нацизмом в этот период надолго скомпрометировала геополитику в глазах ми­ровой общественности. Известно, что в России в советский период геополитика вообще рассматривалась как «буржуазная лженаука», связанная с расистской идеологией. Так продолжалось до оконча­ния «холодной войны», но когда идеологическое противостояние закончилось, возобладал устойчивый интерес к геополитическим теориям. Поэтому изучение геополитического наследия немецких ученых нацистского периода необходимо сегодня, чтобы разобла­чить те идеи, которые уже принесли человечеству немалый вред. Вместе с тем в концепциях К. Хаусхофера, К. Шмитта, Э. Обета, О. Маулля, К. Вовинкеля есть немало ценных эвристических идей, которые способствовали формированию геополитики в послевоен­ный период.

Центральной фигурой немецкой геополитики по праву считает­ся К. Хаусхофер (1869—1946), написавший свыше 400 книг по гео­политике. Многие современные исследователи справедливо отме­чают, что его творческое наследие обширно и противоречиво. Известно, что в течение 20 лет (с 1924 г.) совместно с О. Обетом, О. Мауллем, К. Вовинкелем он издавал геополитический журнал «Geopolitik» (затем переименованный в «Zeitschrift fur Geopolitik»), что оказало значительное влияние на развитие геополитических идей в разных странах мира. Геополитические концепции Хаусхо­фера были очень популярны, поэтому, несмотря на явную связь с нацистским режимом, личное знакомство с Гитлером, после разгро­ма фашистской Германии американцы добились того, что он не предстал перед Нюрнбергским трибуналом в числе главных воен-. ных преступников.

Директор дипломатического колледжа при Джорджтаунском уни­верситете американский профессор Э. Уолт убедил Хаусхофера напи­сать «Апологию немецкой геополитики», чтобы спасти «репутацию» этой науки в глазах мировой общественности. Хаусхофер согласился и в своей «Апологии» попытался доказать, что Гитлер искажал геополи­тические теории, поскольку был «недоучкой, не способным правиль­но понять принципы геополитики, сообщенные ему Гессом» (одним из идеологов нацизма, учеником Хаусхофера). Он признался и в том, что все его произведения, написанные после 1933 г., были созданы под давлением нацистов, а истинная цель геополитики — «понять возможности развития народа и его культуры на своей земле и в пре­делах своего жизненного пространства, чтобы иметь возможность предотвращать конфликты в будущем»1.

 

Известно, что, несмотря на публичное раскаяние и тиражирование «Апологии немецкой геополитики» в Старом и Новом Свете в 1946 г., один из адвокатов Нюрнбергского процесса, доктор А. Зейль, все же предложил допросить Хаусхофера в качестве свидетеля. Боясь скан­дальных разоблачений (после прихода к власти фашистов он занимал высшие посты в нацистской иерархии власти), Хаусхофер и его жена Марта совершили самоубийство.

Известный российский исследователь творчества Хаусхофера, пе­реводивший на русский язык многие работы немецкого геополитика, И.Г. Усачев, верно отмечает, что было бы несправедливо видеть в Хаус-хофере адепта фашистского режима. Истоки его концепции следует искать в идеях Ратцеля о государстве как живом организме, которое растет, развивается и умирает, подобно живому существу². Хаусхофер предупреждал о недопустимости для Германии войны на два фронта — на Западе и на Востоке. Он предсказал, что Германия потерпит пора­жение, если попытается поглотить обширные земли России. Поэтому творческое наследие этого известного немецкого геополитика заслу­живает самого пристального научного изучения.

В ранний период (1920-е гг.) своей творческой деятельности Хау­схофер изучал теорию становления государств Дальнего Востока, прежде всего Японии, в духе планетарного дуализма Моря и Суши. В одной из первых крупных работ — «Дай Няхон. Наблюдения о во­оруженной силе великой Японии. Положение в мире и будущее» (1913) — Хаусхофер утверждает, что формирование «нового мирово­го порядка» потребует от Германии геополитической самоидентифи­кации: на. стороне континентальных или морских держав. Уже тогда Хаусхофер начинает обосновывать положение о том, что нахожде­ние Германии в центре континентальной Европы делает ее естест­венным противником Англии, Франции и США — «сил моря». Так рождается знаменитая идея «континентального блока» по оси Бер­лин — Москва — Токио. В статье «Континентальный блок» (1915) он пишет: «Евразию невозможно задушить, пока два самых крупных ее народа — немцы и русские — всячески стремятся избежать междоусобного конфликта, подобного Крымской войне или в 1914 г.: это аксиома европейской политики»¹.

 

1 Хаусхофер К. Континентальный блок // Хаусхофер К. О геополитике. М., 2001.С. 373.

2 См.: Усачев И.Г. Послесловие к работам К. Хаусхофера // Хаусхофер К. О геополи­тике. М., 2001. С. 421.

Континентальный блок во многом определил геополитический вектор Хаусхофера как «ориентацию на Восток». Но такая ориентация не означала в то время идеи оккупации славянских земель, напро­тив — Хаусхофер писал о «совместном цивилизационном» усилии двух континентальных держав, России и Германии, которые должны были установить «Новый Евразийский Порядок» и переструктуриро­вать континентальное пространство Мирового Острова с тем, чтобы полностью вывести его из-под влияния «Морской Силы». Германия должна была освоить гигантские незаселенные пространства Азии, сделать их своим «жизненным пространством».

Хаусхофер рассматривал создание континентального блока как «самый крупный и самый важный поворот в современной мировой политике», в результате которого «политика анаконды» должна была дать осечку. Но идеи Хаусхофера, нацеленные на континентальный блок с Москвой, противоречили широко распространенным в Германии расистским теориям, на которые опиралось нацистское движе­ние и сам Гитлер. Известно, что расистский подход закладывал в ос­нову геополитики прежде всего этнический фактор: с этой точки зрения англо-саксонские страны выступали союзниками немцев, а славяне и евразийские народы — расовыми врагами. При этом идео­логический антикоммунизм усиливал расовую теорию, превращая Советскую Россию в главного врага Германии.

Поэтому национал-социалистический расизм лидеров фашист­ской Германии «скорректировал» на практике идею «континенталь­ного блока»: вместо оси Берлин—Москва—Токио реальностью стала другая ось: Берлин—Рим—Токио. Хаусхофер как геополитик хорошо понимал, что замена Москвы, центра хартленда, на Рим, столицу по­луостровной второстепенной державы делает континентальный блок слабым. Он в своих работах представляет этот шаг немецкой полити­ки как предварительный этап на пути создания полноценного евра­зийского блока.

Известно, что в 1920—1930-е гг. Хаусхофер призывал Японию к сближению с Китаем и СССР, вынашивая планы более широкого ев­разийского союза. Рассматривая Россию как азиатскую страну, он стремился в переговорах с русским руководством о судьбе Евразии подвести СССР к добровольному соглашению о геополитическом контроле Германии над Евразией. В качестве главного аргумента в этих переговорах Хаусхофер выдвигал необходимость объединения вокруг Германии стран Восточной Европы, чтобы сделать «евразий­ский блок» по-настоящему сильным.

 

¹ Хаусхофер К. Указ. соч. С. 373.

Хаусхофер предвидел неминуемый конец господства морских дер­жав, поскольку континентальные страны обладают решающими гео­политическими преимуществами. Предвестниками этого геополити­ческого поворота он считал упадок Великобритании и малых морских держав, что создаст новую мировую систему, основанную на «панце-лях»: панамериканской, панрусской, паназиатской, панпрусской, пантихоокеанской, панисламской, панъевропейской. Панидеи Хаус­хофера охватывают целые народы, они «инстинктивно стремятся к воплощению, а затем и к развитию в пространстве, становясь реаль­ными явлениями на просторах земли»!. Интересно, что эта концеп­ция Хаусхофера в целом соответствует делению мира на основные ци­вилизации, предложенному английским историком А. Тойнби в его работе «Постижение истории». По существу, геополитические пан-идеи Хаусхофера — это геополитическая интерпретация цивилизационных идей в пяти основных регионах мира.

Хаусхофер признавал панидеями только те, которые возвысились над откровенно завоевательским мышлением и выступали носителя­ми культурных миссий. Именно это позволило панидеям объединять целые континенты под знаком известных путеводных воззрений в области культуры. Он считал рубежи культуры более коварными, чем реальные границы. Таким образом, он одним из первых глубоко обосновал значение социокультурных факторов в геополитической борьбе.

Значительный след в европейской геополитике оставил также К. Шмитт (1888—1985). Его геополитическая концепция была основа­на на идее «прав народа», которую он противопоставлял либеральной теории «прав человека». Шмитт подчеркивал: всякий народ имеет пра­во на сохранение своей духовной и политической идентичности, на культурную суверенность. Однако в Германии в период нацизма ут­верждался в качестве официальной идеологии патернализм явно шо­винистического толка, неудивительно поэтому, что Шмитт с его идеей «прав народа» попал в немилость к идеологам Третьего рейха, его ра­боты подвергались резкой критике. После разгрома фашизма Шмитта обвиняли в «теоретическом обосновании легитимности» военной аг­рессии. И хотя после более детального разбирательства это несправед­ливое обвинение было снято, труды Шмитта долгое время оставались в опале.

¹ Хаусхофер К. Панидеи в геополитике // Хаусхофер К. Указ. соч. С. 253.

Только в конце XX в. его идеи вновь возвращаются в академи­ческую геополитику и становятся широкоизвестными.

Заслугой Шмитта была детальная разработка двух основополагаю­щих дихотомий: Восток—Запад и Суша—Море. Его основные работы так и называются: «Земля и Море» (1942), «Планетарная напряжен­ность между Востоком и Западом и противостояние Суши и Моря» (1959).

С точки зрения названий и обозначений Шмитт не был здесь ори­гинален: уже античные летописцы времен Спарты и Афин, Рима и Карфагена обращали внимание на то, что в кульминационные момен­ты мировой истории судьбу человечества определяют столкновения цивилизаций Моря и цивилизаций Земли. Однако античные авторы и их последователи мыслили в терминах статичной полярности, что предполагает фиксированную структуру взаимодействия, остающуюся неизменной в разных исторических ситуациях. Важно подчеркнуть, что Шмитт предложил рассматривать цивилизационный дуализм между Востоком и Западом в терминах историко-диалектической по­лярности.

Уникальность исторической истины является одним из секретов онтологии, поэтому историческое мышление — это мышление уни­кальными историческими ситуациями, следовательно, — мышление уникальными истинами. Очевидно, что статично-полярное противо­поставление исключает историческую неповторимость. Между тем Номос Земли, как и Номос Моря, всегда ограничен своими уникаль­ными «здесь» и «теперь»: они формируются в каждую историческую. эпоху новыми поколениями дееспособных и могущественных наро­дов, которые захватывают и делят Пространство, заново формируют его иконографию.

Для того чтобы раскрыть диалектический аспект полярности, необ­ходимо использовать структуру «вопрос—ответ», которая способна адекватно описать историческую ситуацию (Дж. Коллингвуд, А. Тойнби). В рамках дихотомии исторические изменения в иконографии про­странства цивилизаций Моря и цивилизаций Земли могут быть поняты как брошенный историей вызов и ответ людей на этот вызов посредст­вом изменения форм проявления человеческого бытия, формирующих смысловое, значимое пространство культуры. Следовательно, каждое историческое изменение пространства культуры можно рассматривать как уникальный ответ человека на вопрос, поставленный исторической Ситуацией.

В современном мире раскрепощенный технический порыв, рас­крепощенная техника, наконец Абсолютная Техника — это специфический ответ цивилизаций Моря на вызов Нового времени.

Техниче­ские открытия делались и на Западе, и на Востоке, практически во всех странах мира, но то, в какую систему иконографии культурного пространства эти открытия помещались, неизменно приобретало ре­шающее значение. Стремление к абсолютизации технического про­гресса как формы освоения пространства культуры, отождествление любого прогресса исключительно с техническим прогрессом — все это характерные черты морского существования.

Во многом это объясняется тем, что иконография морского про­странства не предполагает никаких сложных «встраиваний» и при­способлений новых открытий к фиксированной структуре уже осво­енного пространства сухопутных цивилизаций. Поэтому технические открытия совершаются здесь легко и свободно и, не ведая ограниче­ний, так же легко и свободно распространяются в пространстве куль­туры. В свое время Г. Гегель обратил внимание на этот феномен и прочно связал промышленное развитие с морским существованием: «Если условием принципа семейной жизни является земля, твердая почва, то условием промышленности является оживленная в своем внешнем течении стихия, море».

Следовательно, техническая победа цивилизаций Запада над ци­вилизациями Востока во многом изначально была предопределена иконографией пространства западных и восточных культур. Но имен­но исходя из логики эволюции культурного пространства, новые фор­мы которого каждый раз являются неповторимым, уникальным отве­том на вызов времени, можно прогнозировать неминуемый грядущий реванш Востока.

Действительно, сам принцип необузданных инноваций Абсолют­ной Техники, претендующий на то, чтобы искусственный, рукотвор­ный космос превзошел Космос естественный, имеет оправдание лишь в том случае, если человечество соглашается с тем, что мир при­роды не имеет для него абсолютной ценности, с ним можно бесконеч­но экспериментировать. Сегодня все мы присутствуем при реванше естественного над искусственным, что проявляется не только на ми­ровоззренческом уровне — в виде новой, постклассической картины мира, но и на социально-утилитарном и культурном уровнях: природ­ное признано недосягаемым эталоном и по критериям пользы, и по критериям гармонии и красоты. Даже современный потребительский человек признал это превосходство естественного, устремившись в погоню за натуральными продуктами, но их становится все меньше. Резкое ухудшение экологической ситуации приводит к тому, что даже чистая вода и чистый воздух стали дефицитными.

Оказалось, что заменить природную среду нельзя, следовательно, ее нужно сберечь, а это означает прежде всего необходимость остано­вить экспансию Абсолютной Техники. И здесь паллиативные меры в виде снижения энергоемкости производства и распространения ре­сурсосберегающих технологий уже не помогут, поскольку для восста­новления социокультурной восприимчивости к скрытым гармониям природного пространства требуется нечто большее — переход к прин­ципиально другой организации культурного пространства, переход от иконографии Моря к иконографии Суши.

Сегодня природа и культура, уставшие от экспансии Абсолютной Техники, требуют реабилитации старых, вытесненных и подавленных форм организации пространства, основанных на принципах стабиль­ности, порядка и традиции, далеко не все мотивации культуры можно поспешно конвертировать в техническое творчество: существуют та­кие тонкие духовные и социокультурные практики, которые принци­пиально не выражаются в сфере промышленных технологий. Они уникальны, нетиражируемы и абсолютны. В первую очередь сказан­ное относится к самому человеку с его уникальным природным и ду­ховным субстратом.

Можно предположить, что если в постиндустриальном обществе XXI в. целью человеческой активности станет не прикладная польза, не промышленный утилитаризм, а полнота духовного самовыраже­ния, то неизбежно будут затребованы такие формы духовного поряд­ка, которые выходят за рамки одномерной рациональности. При этом неизбежна реабилитация восточных принципов восприятия культур­ного Пространства, в котором художественный гений довлеет над ге­нием конструктивистским. Номос Земли способен возродить пре­рванную связь социального и природного пространства, заново приобщив человека к великому карнавалу живого Космоса.

Проблема предотвращения экологической катастрофы может быть решена в рамках строгих правил иконографии сухопутного пространства, утверждающих незыблемый приоритет природной гармонии над волюнтаристскими импровизациями рукотворного начала. В отличие от западного антропоцентризма цивилизаций Моря, непомерно возвеличивающих статус социальной среды над остальным пространством, в картине мира восточных цивилиза­ций Космос изначально неделим. Все, что создается человеком в сфере культуры, должно быть подчинено древней максиме: «Не на­вреди!»

С этой точки зрения пророческие слова К. Шмитта, что укроще­ние раскрепощенной техники — «это подвиг для нового Геракла» — можно рассматривать как символ наступающей эпохи в истории чело­вечества.

 

Важное значение имеет также другая геополитическая концепция Шмитта — теория «большого пространства». С философской точки зрения принцип интеграции больших пространств отражает естественное человеческое стремление к синтезу: человеку свойственно обобщать свои представления о мире, государству — стремиться к максимальному охвату территорий. Для Шмитта интеграция больших пространств не означала военного захвата, аннексии территорий или колонизации. Он полагал, что экономическое проникновение, при­нятие несколькими государствами единой культуры имеет решающее геополитическое значение в борьбе за контроль над пространством. Все эти интересные гипотезы Шмитта были использованы позднее западными геополитиками во время «холодной войны».

Представляет интерес гипотеза Шмитта, что развитие Номоса Земли должно привести к появлению государства-континента. При этом он имел в виду не создание континентальной империи, такие имперские континентальные образования возникали и прежде в Ев­разии. Большое пространство государства-континента Шмитт рас­сматривал как новую форму наднационального объединения, осно­ванного на геополитическом, стратегическом и идеологическом союзе: «Это сфера планификации, организации и человеческой деятельности, коренящаяся в доминирующей тенденции будущего». Другими словами, большое пространство у Шмитта основано на куль­турной и этнической автономиях входящих в него народов, которые объединены лишь в силу политической необходимости. Он вводит понятие «тотальное государство», чтобы конкретизировать возмож­ные формы такого пространства.

В концепции Шмитта образование «тотального государства» — это вершина в развитии континентальной государственности. Такое госу­дарство придерживается «законов войны», согласно которым в сраже­ниях участвуют только профессиональные военные. Из хода военных действий исключены мирное население и частная собственность. По мнению Шмитта, морские страны не способны создать «тотальное го­сударство», они ориентируются на «тотальную войну», где действует образ «тотального врага»: кто не с нами, тот против нас. В тотальную войну погружаются целые страны, она становится, по сути своей, гражданской, кровопролитной, самоистребительной.

С учетом событий начала XXI в., когда проблема терроризма стала одной из центральных в геополитике, важно обратиться к гипотезе Шмитта об особой роли «фигуры партизана» как представителя Кон-

тинента, остающегося верным «Номосу Земли». «Партизан» разраба­тывает новую этику войны, в которой не участвуют традиционные во­оруженные силы. «Партизан» верен духу Континента и его традициям и способен сражаться даже в одиночку до конца, защищая континен­тальный порядок против «торгашеского духа Моря». Другими слова­ми, Шмитт предвидел, что терроризм фундаменталистских групп ста­нет в XXI в. той реальной силой, которая заставит по-новому взглянуть на все существовавшие способы геополитического переде­ла мира. Таким образом, геополитические интуиции Шмитга были весьма пророческими, он сумел предсказать многие ключевые изме­рения в геополитике XX в.