ГЛАВА 7.

РАЗУМЕЕТСЯ так ПРОДолжаться НЕ МОГЛО. Мне следовало бы понимать, что такое неестественное состояние должно будет уступить дорогу естественному порядку вещей. В конце концов, я жил в городе, в котором хаос словно солнечный свет был всегда позади следующего облака. Спустя три недели после моего первого тревожного столкновения с Сержантом Доаксом, тучи наконец развеялись.

Это был миг удачи, не совсем тот рояль в кустах, на который я надеялся, но все равно счастливое совпадение. Я обедал со своей сестрой Деборой. Простите; я должен был сказать, СЕРЖАНТОМ Деборой. Как и её отец Гарри, Деб была полицейским. Благодаря счастливому окончанию недавних событий, она была повышена в должности, сняла костюм проститутки, который вынуждена была носить, курсируя по уличным закоулкам, и наконец, получила собственный набор сержантских нашивок.

Это должно было сделать её счастливой. В конце концов, именно об этом она и мечтала; конец необходимости изображать проститутку. Любая молодая привлекательная женщина-полицейский рано или поздно обнаружит себя в операции по борьбе с проституцией, а Дебора была очень привлекательна. Но ее соблазнительная фигура и симпатичное личико не приносили моей бедной сестре ничего, кроме смущения. Она очень не любил носить что-либо, хотя бы намекающее на её привлекательность, и стоять на улице в шортах и топике было для нее явной пыткой. Она рисковала получить постоянные морщины от хмурого взгляда.

Поскольку я - жестокий монстр, и имею тенденцию быть логичным, я полагал, что новое назначение изменит Нашу Леди Бесконечная Раздражительность. Увы, даже её перевод в убойный отдел оказался не в состоянии озарить улыбкой её лицо. Где-то по пути она решила, что серьезный офицер правопорядка обязан сохранять выражение лица, похожее на большую снулую рыбу, и упорно трудилась, чтобы этого достичь.

Мы приехали пообедать вместе в её новом автомобиле; еще одна льгота, которая должна была привнести маленький луч света в её жизнь. Но не похоже. Я задавался вопросом, следует ли мне волноваться о ней. Я наблюдал за нею, проскальзывая в кабину Кафе Релампагос, нашего любимого кубинского ресторана. Она рассказала о своем переводе с повышением, сидя напротив меня с хмурым взглядом.

“Хорошо, Сержант Групер,” сказал я, когда мы взяли меню.

“Это забавно, Декстер?”

"Да," сказал я. “Очень забавно. А еще немного грустно. Как и все в жизни. Особенно в твоей жизни, Дебора.”

“Ебать тебя, Чарли,” ответила она. “У меня прекрасная жизнь.” И чтобы доказать это, она заказала лучший в Майами сэндвич medianoche, и batido de mamey, молочный коктейль, сделанный из уникальных тропических фруктов, на вкус напоминающий комбинацию персика и арбуза.

Моя жизнь была столь же прекрасна, как и её, так что я заказал то же самое. Поскольку мы были здесь постоянными клиентами, и приезжали сюда большую часть наших жизней, стареющий небритый официант забрал наши меню с лицом, возможно послужившим образцом для подражания Деборе, и потопал к кухне как Годзилла на пути к Токио.

“Все так веселы и счастливы,” сказал я.

“Здесь не Соседство мистера Роджерса, Декс. Это - Майами. Счастливы только плохие парни.” Она смотрела на меня без выражения, прекрасный полицейский взгляд. “Почему ты не смеешься и не поёшь?”

“Жестоко, Деб. Очень жестоко. Я был хорошим много месяцев.”

Она взяла глоток воды. “Угу. И это сводит тебя с ума.”

“Намного хуже,” содрогнулся я. “Кажется, я становлюсь нормальным.”

“Кончай дурачиться.”

“Печально, но факт. Я стал домоседом.” Я колебался, затем выболтал это. В конце концов, если мальчик не может поделиться своими проблемами с семьей, кому он может доверять? “Дело в сержанте Доаксе.”

Она кивнула. “Он действительно крутоват для тебя,” сказала она. “Лучше держись от него подальше.”

“Я бы с радостью,” сказал я. “Но ОН не хочет держаться подальше от МЕНЯ.”

Ее полицейский взгляд стал жестче. “Что ты планируешь с этим делать?”

Я открыл рот, чтобы всё отрицать, но к счастью для моей бессмертной души прежде чем я успел солгать, нам помешал сигнал рации Деб. Она ответила что уже в пути. “Пошли,” бросила она у двери. Я покорно последовал за ней, задержавшись только чтобы оставить немного денег на столе.

К тому времени как я вышел из Релампагос, Дебора уже садилась в машину. Я поспешил к ней и открыл дверь. Она выехала со стоянки прежде, чем я успел сесть. “Ну право, Деб,” сказал я. “Я чуть ботинок не потерял. Что за спешка?”

Дебора нахмурилась, вклинившись в тесный промежуток между машинами, что может позволить себе только водитель из Майами. “Не знаю,” ответила она, включив сирену.

Я моргнул и повысил голос, чтобы перекричать шум. “Разве диспетчер тебе не сказал?”

“Ты когда-нибудь слышал заикание диспетчера, Декстер?”

“Ну не, Деб, не слыхал. А он заикался?”

Деб обогнала школьный автобус и гнала по 836. "Да", сказала она. Она жестко подрезала БМВ полный зазевавшихся парней. “По моему, это - убийство.”

“По твоему,” повторил я.

“Да,” ответила она, а затем сконцентрировалась на вождении, и я от нее отстал. Высокие скорости всегда напоминают мне о собственной смертности, особенно на дорогах Майами. И что касается дела Заикающегося Диспетчера ну, в общем, мы с Нэнси Дрю узнаем обо всем достаточно скоро, особенно с такой скоростью, и немного волнения никогда не повредит.

Несколько минут спустя Деб удалось не угробив доставить нас в окрестности Оранж Боул, и мы спустились на второстепенную дорогу, сделав несколько быстрых поворотов прежде чем скользнуть на стоянку у небольшого домика на 4-ой Северо-Западной. Улица представляла собой линию одинаковых маленьких стоящих близко друг от друга домиков, каждый огорожен собственной стеной или заборчиком. Многие из них были ярко окрашены и имели садик.

Две патрульных машины уже стояли перед домом, сверкая мигалками. Пара одетых в форму полицейских растягивала желтую ленту вокруг места преступления, и пока мы выходили, я заметил что третий полицейский сидит на переднем сиденье одного из автомобилей, обхватив голову руками. У входа в дом около пожилой леди стоял четвертый полицейский. Старушка сидела на верхней из двух маленьких ступенек. Она чередовала плач с тошнотой. Где-то поблизости на одной ноте, снова и снова, выла собака.

Дебора подошла к ближайшему офицеру в форме. На лице этого квадратного парня средних лет с темными волосами читалось сожаление, что не он сидит в автомобиле с головой на руках. “Что у вас?” спросила его Деб, показав значок.

Полицейский не глядя на нас покачал головой и пробормотал, “Я не пойду туда снова, нет, даже если это будет стоить мне пенсии.” И отвернулся, почти уйдя в сторону патрульной машины, разворачивая желтую ленту так, будто она могла защитить его от находящегося в доме.

Дебора уставилась на копа, затем взглянула на меня. Если честно, я не смог придумать что бы сказать действительно полезного или умного, и на мгновение мы замерли смотря друг на друга. Ветер теребил ленту вокруг места преступления, собака продолжала выть, издавая своего рода фантастический йодль, что не увеличивало мою привязанность к роду собачьих. Дебора покачала головой. “Кто-нибудь должен заткнуть гребаную псину,” сказала она, и нырнув под ленту пошла к дому. Я тоже. Через несколько шагов я понял, что вой собаки становится ближе; он исходил из дома: вероятно домашнее животное жертвы. Животные весьма часто ужасно реагируют на смерть владельца.

Мы остановились на ступеньках и Дебора подняла взгляд на полицейского, читая его бейдж. “Коронел. Эта дама - свидетельница?”

Полицейский не смотрел на нас. "Да", сказал он. “Госпожа Медина. Она нас вызвала,” старуха наклонилась и блевала.

Дебора нахмурилась. “Что это с собакой?”

Коронел издал своего рода лающий шум на полпути между смехом и хеканьем, но не ответил, и не смотрел на нас.

Я полагаю, Дебора вышла из себя, в чем трудно её винить. “Что за херь здесь происходит?”

Коронел повернул голову в нашу сторону. Его лицо было лишено всякого выражения. “Смотрите сами,” сказал он, а затем снова отвернулся. Дебора собиралась что-то сказать, но передумала. Вместо этого она посмотрела на меня и пожала плечами.

“Мы могли бы взглянуть,” произнёс я в надежде не показаться слишком нетерпеливым. По правде говоря, я стремился увидеть то что могло вызвать такую реакцию у полицейских Майами. Сержант Доакс мог очень хорошо препятствовать тому, чтобы я сделал что-нибудь свое, но он не мог помешать мне восхищаться чьим-либо творческим потенциалом. В конце концов, это моя работа, разве мы не должны наслаждаться своей работой?

Дебора, с другой стороны, проявила нетипичную для себя неуверенность. Она оглянулась на патрульную машину, где всё ещё неподвижно сидел полицейский, уронив голову на руки. Затем она повернулась назад к Коронелу и старой леди, затем на дверь дома. Она сделала глубокий вдох, тяжело вздохнула, и сказала: “Хорошо. Пойдем глянем.” Но она все еще не двигалась, так что я проскользнул мимо неё и толкнул дверь.

В гостиной было темно, занавески и ролловер задернуты. Стояло одно мягкое кресло, похоже купленное на барахолке. На кресле чехол, настолько грязный, что невозможно определить его первоначальный цвет. Поставленный перед маленьким телевизором на поворачивающемся столике стул. Кроме этого комната была пуста. Дверной проем напротив входной двери отбрасывал квадрат света, кажется, именно там выла собака, так что я направил свои стопы по пути в заднюю часть дома.

Я не нравлюсь животным, что доказывает, что они умнее, чем мы думаем. Они как будто чуют, что я такое, и не одобряют это, зачастую выражая свое мнение весьма резким способом. Так что я слегка опасался приближаться к уже расстроенной собаке. Но я двинулся в дверной проем, медленно, с надеждой восклицая: “Хорошая собачка!” Оно звучало не как хорошая собачка; больше похоже было на поврежденного мозгами пит-буля с водобоязнью. Но я всегда пытаюсь держать марку, даже в общении с нашими собачьими друзьями. С добрым и любящим животных выражением лица я толкнул качнувшуюся дверь в кухню.

Когда я коснулся двери, я услышал мягкий щекочущий шелест Темного Пассажира и замер. Что? Спросил я, но не услышал ответа. Я прикрыл глаза на секунду, но страница была пуста; никакое секретное сообщение не вспыхнуло на изнанке моих век. Я пожал плечами, толкнул дверь, и ступил в кухню.

Верхняя половина комнаты была окрашена в выцветший сальный желтый цвет, нижняя половина разлинована старыми сине-белыми плитками в тонкую полоску. В одном углу стоял маленький холодильник и плита на подставке. Пальмовый жук пробежал через плиту и скрылся за холодильником. Единственное окно забито листом фанеры, и комнату освещала одиноко висящая на потолке тусклая лампочка.

Под лампочкой стоял большой тяжелый старый стол с квадратными ножками, облицованный белым кафелем. Большое зеркало висело на стене под углом, позволяющим ему отражать то нечто, что бы это ни было, что лежало на столе. И в отражении лежащего посередине стола, был a... гм...

Хорошо. Полагаю, изначально это было человеком, вероятно мужчиной, выходцем из Латинской Америки. Трудно определить в его текущем состоянии, которое, признаюсь, поразило даже меня. Однако, несмотря удивление, я должен восхититься тщательностью работы и опрятностью. Она могла бы вызвать ревность у хирурга, хотя мало кто из хирургов смог бы объяснить подобную работу в ООЗ.

Я никогда не думал, например, о таком образе отрезания губ и век, и хотя я горжусь своей опрятной работой, у меня ни разу не получалось сделать это не повредив глаз, которые катались взад и вперед, неспособные закрыться или даже мигнуть, всегда возвращаясь к зеркалу. Всего лишь догадка, но я предположил, что веки были срезаны последними, намного позже того, как нос и уши были " о так аккуратно " удалены. Я не мог решить, однако, сделано это было до или после рук, ног, гениталий, и т.д. Трудный выбор, но на первый взгляд, все сделано должным образом, кем-то, у кого было много практики. Мы часто говорим об очень опрятной работе с телом как о "хирургической". Но это была настоящая хирургия. Не пролилось ни капли крови, даже из рта, откуда были удалены язык и губы. Даже зубы; следует восхититься такой удивительной тщательностью. Каждый разрез был профессионально закрыт; белый бандаж был аккуратно прилеплен скотчем к каждому плечу, где когда-то висели руки, и остальная часть разрезов была залечена не хуже чем в лучшей из больниц.

С тела было срезано всё, абсолютно всё. Ничего не осталось кроме голой невыразительной головы на обнаженном теле. Я не мог вообразить, как можно сделать это, не убив объект, и определенно за гранью моего понимания было зачем кому-то хотеть этого. Это демонстрировало жестокость, которая заставляла задуматься, а правда ли создание вселенной было такой уж хорошей идеей. Простите, если это кажется лицемерным, исходя от Смертоносного Декстера, но я отлично знаю кто я есть, и это – ничего подобного. Я делаю то, что Темный Пассажир считает необходимым, применительно к тому, кто этого действительно заслуживает, и это всегда заканчивается смертью — что, я уверен нечто на столе согласилось бы, не такая уж плохая штука.

Но это — чтобы сделать все это так терпеливо и тщательно и оставить в живых перед зеркалом... Я чувствовал черное удивление, дрейфующее из глубины меня, как будто впервые мой Темный Пассажир почувствовал себя немного незначительным.

Нечто на столе, казалось, не зарегистрировало мое присутствие. Оно просто продолжало издавать этот собачий вой, без остановки, на той же ужасной колеблющейся ноте снова и снова.

Я услышал как Деб пихается позади меня. “Иисусе,” сказала она. “О, Боже... Что это?”

“Не знаю,” отетил я. “Но по крайней мере это не собака.”