Пол. Если так взглянуть, то конечно.
Сократ. А тебе ясно, за что ты порицаешь такую
силу?
Пол. Еще бы!
Сократ. За что же? Говори.
Пол. Кто так поступает, непременно понесет нака-
зание.
Сократ. А нести наказание — это зло?
Пол. Разумеется!
Сократ. Смотри же еще раз, чудной ты человек, что
у тебя получилось: если кто, действуя так, как считает
нужным, действует себе на пользу, это благо, и в этом,
по-видимому, большая сила, в противном же случае это
зло, и сила ничтожна. А теперь разберем такой вопрос: не
признали ли мы, что иногда лучше делать то, о чем мы не-
давно говорили, — убивать людей, отправлять их в изгна-
ние, лишать имущества, — а иногда лучше не делать?
Пол. Конечно.
Сократ. Мне кажется, мы оба это признали — и ты, и я.
Пол. Да.
Сократ. В каких же случаях, по-твоему, лучше делать
такие вещи? Определи точно.
Пол. Нет, Сократ, па этот вопрос ответь сам.
Сократ. Ну если ты предпочитаешь послушать меня,
то, по-моему, лучше, если это делается по справедливости,
если же вопреки справедливости — это плохо.
Пол. Как трудно возразить тебе, Сократ! Да туг и ре-
бенок изобличит тебя в ошибке!
Сократ. Я буду очень благодарен этому ребенку и
тебе точно так же, если ты изобличишь меня и тем изба-
вишь от вздорных мыслей. В одолжениях и услугах дру-
зьям будь неутомим. Прошу тебя, возражай.
Пол. Чтобы тебя опровергнуть, Сократ, нет никакой
нужды обращаться к временам, давно минувшим. Собы-
тий вчерашнего и позавчерашнего дня вполне достаточно,
чтобы обнаружить твое заблуждение и показать, как часто
люди, творящие несправедливость, наслаждаются счас-
тьем.
Сократ. Какие же это события?
Пол. Тебе, конечно, известен Архелай, сын Пердик-
ки, властитель Македонии?
Сократ. Если и неизвестен, то я о нем слышал.
Пол. Так он, по-твоему, счастливый или несчастный?
Сократ. Не знаю, Пол, ведь я никогда с ним не
встречался.
Пол. Что же, если б вы встретились, так ты бы узнал,
а без этого, издали, тебе никак невдомек, что он счаст-
лив?
Сократ. Нет, клянусь Зевсом.
Пол. Ясное дело, Сократ, ты и про Великого царя
скажешь, что не знаешь, счастлив он или нет!
Сократ. И скажу правду. Ведь я не знаю ни как он
воспитан и образован, ни насколько он справедлив.
Пол. Что же, все счастие только в этом?
Сократ. По моему мнению, да, Пол. Людей достой-
ных и честных — и мужчин, и женщин — я зову счастли-
выми, несправедливых и дурных — несчастными.
Пол. Значит, этот самый Архелай, по-твоему разуме-
нию, несчастен?
Сократ. Да, мой друг, если он несправедлив.
Пол. Какое уж тут «справедлив»! Он не имел ни ма-
лейших прав на власть, коей ныне владеет, потому что ро-
дился от рабыни Алкета, брата Пердикки, и, рассуждая по
справедливости, сам был Алкетовым рабом, а если бы по-
желал соблюдать справедливость, то и поныне оставался
бы в рабстве у Алкета и был бы счастлив — по твоему ра-
зумению. Но вместо того он дошел до последних пределов
несчастья, ибо учинил чудовищные несправедливости.
Начал он с того, что пригласил к себе господина своего и
дядю, пообещав вернуть ему власть, которой того лишил
Пердикка, и, напоив гостей допьяна — и самого Алкета,
и сына его Александра, своего двоюродного брата и почти
ровесника, — взвалил обоих на телегу, вывез среди ночи
в поле и зарезал, а трупы исчезли бесследно. Совершив
такую несправедливость, он даже не заметил, что стал не-
счастнейшим из людей, и никакого раскаяния не испы-
тывал, а немного спустя не пожелал стать счастливым,
потому что не воспитал в согласии со справедливостью
своего брата, мальчика лет семи, законного сына Пердик-
ки, и не передал ему власть, которая тому принадлежала
по справедливости, но утопил ребенка в колодце, матери
же его, Клеопатре, объявил, что тот гонялся за гусем, упал
в воду и захлебнулся. И вот теперь, самый заклятый враг
справедливости в Македонии, он, разумеется, и самый
несчастный из македонян, а вовсе не самый счастливый,
и, вероятно, в Афинах найдутся люди, и ты между ними
первый, Сократ, которые предпочтут поменяться местами
с кем угодно из македонян, только не с Архелаем!
Сократ. Еще в начале нашего разговора, Пол, я по-
хвалил тебя за хорошую, на мой взгляд, выучку в красно-
речии, но заметил, что искусство вести беседу ты оставил
без должного внимания. Вот и теперь: это, стало быть,
довод, которым меня мог бы изобличить и ребенок, и ты
полагаешь, будто с его помощью надежно опроверг мое
утверждение, что несправедливый не бывает счастлив?
С чего бы это, добрейший мой? Наоборот, ни в одном
слове я с тобой не согласен!
Пол. Просто не хочешь согласиться, а думаешь так
же, как я.
Сократ. Милый мой, ты пытаешься опровергать
меня по-ораторски, но образцу тех, кто держит речи в
судах. Ведь и там одна сторона считает, что одолела дру-
гую, если в подтверждение своих слов представила многих
и вдобавок почтенных свидетелей, а противник — одного
какого-нибудь или же вовсе никого. Но для выяснения
истины такое опровержение не дает ровно ничего, бывает
даже, что невинный становится жертвою лжесвидетельст-
ва многих и как будто бы не последних людей. Так и в
нашем случае — чуть ли не все афиняне и чужеземцы под-
держат тебя, если ты пожелаешь выставить против меня
свидетелей, и скажут, что я не прав. В свидетели к тебе
пойдет, если пожелаешь, Никий, сын Никерата, с братья-
ми — это их треножники стоят один подле другого в свя-
тилище Диониса, — пойдет, если пожелаешь. Аристократ,
сын Скеллия, чей прославленный дар красуется в святи-
лище Аполлона Пифийского, пойдет весь дом Перикла
или иной здешний род, какой пожелаешь выбрать.
Но я хоть и в одиночестве, а с тобою не соглашусь, по-
тому что доводы твои нисколько меня не убеждают, а
просто, выставив против меня толпу лжесвидетелей, ты
стараешься вытеснить меня из моих владений — из исти-
ны. Я же, пока не представлю одного-единственного сви-
детеля, подтверждающего мои слова, — тебя самого —
считаю, что не достиг в нашей беседе почти никакого ус-
пеха. Но я думаю, что и ты ничего не достигнешь, если не
получишь свидетельства от меня одного; всех же прочих
свидетелей можешь спокойно отпустить.
Стало быть, вот какой существует способ опроверже-
ния, который признаешь ты и многие кроме тебя; но су-
ществует и другой, который признаю я. Давай их сравним
и посмотрим, чем они друг от друга отличаются. Ведь то,
о чем мы спорим, отнюдь не пустяк, скорее можно ска-
зать, что это такой предмет, знание которого прекраснее
всего, а незнание всего позорнее: по существу речь идет о
том, знать или не знать, какой человек счастлив, а какой
нет.
Итак, скорее вернемся к предмету нашей беседы. Ты
полагаешь, что человек несправедливый и преступный
может быть счастлив, раз, по твоему мнению, Архелай
счастлив, хотя и несправедлив. Так мы должны тебя по-
нимать или как-нибудь иначе?
Пол. Именно так.
Сократ. А я не считаю такое возможным. Это первое
наше разногласие. Ну хорошо, а когда придет возмездие
и кара, несправедливый и тогда будет счастлив?
Пол. Конечно, нет! Тогда он будет самым несчастным
на свете.
Сократ. Но если кара несправедливого не постигнет,
он, по-твоему, будет счастлив?
Пол. Да.
Сократ. А по моему мнению, Пол, человек неспра-
ведливый и преступный несчастлив при всех обстоятель-
ствах, но он особенно несчастлив, если уходит от возмез-
дия и остается безнаказанным, и не так несчастлив, если
понесет наказание и узнает возмездие богов и людей.
Пол. Но это нелепость, Сократ!
Сократ. Я постараюсь разубедить тебя, приятель,
чтобы и ты разделил мое суждение; потому что ты мне
друг, так я считаю. Стало быть, мы расходимся вот в чем
(следи за мною внимательно): я утверждал раньше, что
поступать несправедливо хуже, чем терпеть несправедли-
вость.
Пол. Именно так.
Сократ. А ты — что хуже ее терпеть.
Пол. Да.
Сократ. И ещe я говорил, что несправедливые не-
счастны, а ты это отверг.
Пол. Да, клянусь Зевсом!
Сократ. Таково твое суждение, Пол.
Пол. И правильное суждение.
Сократ. Скорее всего, ты сказал также, что неспра-
ведливые счастливы, если остаются безнаказанными.
Пол. Совершенно верно.
Сократ. А я утверждаю, что они самые несчастные
и что те, кто понесет наказание, менее несчастны. Ты и
это намерен опровергать?
Пол. Ну, это опровергнуть потруднее прежнего, Со-
крат!
Сократ. Нет, Пол, не труднее, а невозможно: истину
вообще нельзя опровергнуть.
Пол. Что ты говоришь?! Если человек замыслил не-
справедливость, например стать тираном, а его схватят и,
схвативши, растянут на дыбе, оскопят, выжгут глаза, ис-
терзают всевозможными, самыми разнообразными и са-
мыми мучительными пытками да еще заставят смотреть,
как пытают его детей и жену, а в конце концов распнут
или сожгут на медленном огне — в этом случае он будет
счастливее, чем если бы ему удалось спастись и сделаться
тираном и править городом до конца своих дней, посту-
пая как вздумается, возбуждая зависть и слывя счастлив-
цем и меж согражданами, и среди чужеземцев? Это ли,
по-твоему, невозможно опровергнуть?
Сократ. Раньше ты взывал к свидетелям, почтенней-
ший Пол, а теперь запугиваешь меня, но опять-таки не
опровергаешь. Впрочем, напомни мне, пожалуйста, одну
подробность. «Если несправедливо замыслит стать тира-
ном» — так ты выразился?
Пол. Так.
Сократ. Тогда счастливее ни тот ни другой из них не
будет — ни тот, кто захватит тираническую власть вопре-
ки справедливости, ни тот, кто понесет наказание: из двух
несчастных ни один не может называться «более счастли-
вым». Но более несчастным будет тот, кто спасется и ста-
нет тираном. Что это, Пол? Ты смеешься? Это, видно,
еще один способ опровержения: если тебе что скажут,
в ответ насмехаться, а не возражать?
Пол. Не кажется ли тебе, Сократ, что ты уже полно-
стью опровергнут, раз говоришь такое, чего ни один чело-
век не скажет? Спроси любого из тех, кто здесь.
Сократ. Пол, я к государственным людям не при-
надлежу, и, когда в прошлом году мне выпал жребий за-
седать в Совете и наша фила председательствовала, а мне
досталось собирать голоса, я вызвал общий смех, потому
что не знал, как это делается. Вот и теперь не заставляй
меня собирать мнения присутствующих, но, если возра-
жений посильнее прежних у тебя нет, тогда, как я уже
сказал, уступи, соблюдая очередь, место мне и позна-
комься с возражением, которое мне кажется важным.
Ведь я, о чем бы ни говорил, могу выставить лишь одного
свидетеля — собеседника, с которым веду разговор, а сви-
детельства большинства в расчет не принимаю и о мне-
нии могу справиться лишь у одного, со многими же не
стану беседовать. Гляди теперь, готов ли ты в свою оче-
редь подвергнуться испытанию, отвечая на мои вопросы.
По моему суждению, и я, и ты, и остальные люди — все
мы считаем, что хуже творить несправедливость, чем ее
терпеть, и оставаться безнаказанным, чем нести наказание.
Пол. А по-моему, ни я и никто из людей этого не счи-
тает. Ты-то сам разве предпочел бы терпеть несправедли-
вость, а не причинять ее другому?
Сократ. Да и ты тоже, и все остальные.
Пол. Ничего подобного: ни я, ни ты и вообще никто!
Сократ. Не хочешь ли ответить на вопрос?
Пол. Очень хочу! Любопытно, что ты теперь станешь
говорить.
Сократ. Сейчас узнаешь, только для этого отвечай
так, как если бы мы всё начали сначала. Как тебе кажется,
Пол, что хуже — причинять несправедливость или тер-
петь?
Пол. По-моему, терпеть.
Сократ. А постыднее что? Причинять несправедли-
вость или терпеть? Отвечай.
Пол. Причинять несправедливость.
Сократ. Но значит, и хуже, если постыднее?
Пол. Никоим образом!
Сократ. Понимаю. По-видимому, прекрасное для
тебя не то же, что доброе, и дурное не то же, что безоб-
разное и постыдное.
Пол. Нет, конечно!
Сократ. Тогда такой вопрос: все прекрасное, будь то
тела, цвета, очертания, звуки, нравы, ты называешь в
каждом отдельном случае прекрасным, ни на что не огля-
дываясь? Начнем, к примеру, с прекрасных тел; ты ведь
зовешь их прекрасными либо сообразно пользе, смотря
по тому, на что каждое из них пригодно, либо сообразно
некоему удовольствию, если тело доставляет радость,
когда на него смотрят? Есть у тебя, что к этому прибавить
насчет красоты тела?
Пол. Нет.
Сократ. Но и все прочее также — и формы, и цвета
ты называешь прекрасными в согласии либо с пользою.
либо с удовольствием, либо с тем и другим вместе?
Пол. Верно.
Сократ. И звуки, и все, что относится к музыке, —
тоже так?
Пол. Да.
Сократ. А в законах и нравах прекрасное обнаружи-
вается иным каким-либо образом или тем же самым —
через полезное, либо приятное, либо то и другое вместе?
Пол. Тем же самым, мне кажется.
Сократ. И с красотою наук обстоит не иначе?
Пол. Нет, именно так! Вот теперь ты даешь прекрас-
ное определение, Сократ, определяя прекрасное через
удовольствие и добро.
Сократ. Значит, безобразное определим через проти-
воположное — через страдание и зло?
Пол. Обязательно!
Сократ. Стало быть, если из двух прекрасных вещей
одна более прекрасна, она прекраснее оттого, что превос-
ходит вторую либо тем, либо другим, либо тем и другим
вместе — удовольствием, пользой или удовольствием и
пользой одновременно?
Пол. Конечно.
Сократ. А если из двух безобразных вещей одна
более безобразна, она окажется безобразнее потому, что
превосходит другую страданием либо злом? Или это не
обязательно?
Пол. Обязательно.
Сократ. Давай-ка теперь вспомним, что говорилось
недавно о несправедливости, которую терпишь или при-
чиняешь сам. Не говорил ли ты, что терпеть несправедли-
вость хуже, а причинять — постыднее?
Пол. Говорил.
Сократ. Стало быть, если причинять несправедли-
вость безобразнее, чем ее терпеть, то первое либо мучи-
тельнее и тогда безобразнее оттого, что превосходит вто-
рое страданием, либо оно превосходит его злом, либо тем
и другим. Это тоже обязательно или нет?
Пол. А как же иначе!
Сократ. Разберем сперва, действительно ли первое
превосходит второе страданием и больше ли страдают те,
кто чинит несправедливость, чем те, кто ее переносит.
Пол. Это уж ни в коем случае, Сократ!
Сократ. Страданием, стало быть, первое не превос-
ходит второе?
Пол. Нет, конечно.
Сократ. Значит, если не страданием, то и не злом
и страданием вместе.
Пол. Кажется, так.
Сократ. Остается, значит, третье.
Пол. Да.
Сократ. То есть зло.
Пол. Похоже, что так.
Сократ. Но если причинять несправедливость боль-
шее зло, чем переносить, значит, первое хуже второго.
Пол. Очевидно, да.
Сократ. Не согласился ли ты недавно с общим мне-
нием, что творить несправедливость постыднее, чем ис-
пытывать ее на себе?
Пол. Согласился.
Сократ. А теперь выяснилось, что это и хуже.
Пол. Похоже, что так.
Сократ. А большее зло и большее безобразие ты
предпочел бы меньшему? Отвечай смело, Пол, не бойся
ты ничем себе не повредишь. Спокойно доверься разуму,
словно врачу, и отвечай на мой вопрос «да» или «нет».
Пол. Нет, не предпочел бы, Сократ.
Сократ. А другой какой-нибудь человек?
Пол. Думаю, что нет, по крайней мерс после такого
рассуждения.
Сократ. Стало быть, я верно говорил, что ни я, ни
ты и вообще никто из людей не предпочел бы чинить не-
справедливость тому, чтобы ее терпеть, ибо чинить ее —
хуже.
Пол. Видимо, так.
Сократ. Теперь ты убедился, Пол, сравнив два спо-
соба опровержения, что они нисколько друг с другом не
схожи: с тобою соглашаются все, кроме меня, а мне до-
статочно, чтобы ты один со мной согласился и подал
голос в мою пользу, тебя одного я зову в свидетели, ос-
тальные же мне вовсе не нужны.
Но об этом достаточно. Обратимся теперь ко второму
нашему разногласию: самое ли большое зло для престу-
пившего справедливость, если он понесет наказание (так
считаешь ты), или еще большее зло — остаться безнака-
занным (так я считаю). Давай начнем вот каким образом.
Понести наказание и принять справедливую кару за пре-
ступление — одно и то же, как по-твоему?
Пол. По-моему, да.
Сократ. Будешь ли ты тогда отрицать, что справед-
ливое всегда прекрасно, поскольку оно справедливо? По-
думай как следует, прежде чем отвечать.
Пол. Нет, Сократ, мне представляется, так оно и есть.
Сократ. Теперь разбери вот что. Если кто совершает
какое-нибудь действие, обязательно ли должен существо-
вать предмет, который на себе это действие испытывает?
Пол. Мне кажется, да.
Сократ. Испытывать же он будет то, что делает дей-
ствующий, и такое именно действие, какое тот соверша-
ет? Я приведу тебе пример. Если кто наносит удары, они
обязательно на что-нибудь падают?
Пол. Обязательно.
Сократ. И если он наносит удары сильно или часто,
так же точно воспринимает их и предмет, по которому
ударяют?
Пол. Да.
Сократ. Стало быть, то, что испытывает предмет, на
который падают удары, полностью соответствует действи-
ям того, кто их наносит?
Пол. Совершенно верно.
Сократ. Значит, и если кто делает прижигание, обя-
зательно существует тело, которое прижигают?
Пол. Как же иначе!
Сократ. И если прижигание сильное или болезнен-
ное, тело так и прижигается — сильно или болезненно?
Пол. Совершенно верно.
Сократ. Значит, и если кто делает разрез — то же
самое? Должно ведь существовать тело, которое режут.
Пол. Да.
Сократ. И если разрез длинный, или глубокий, или
болезненный, тело получает такой именно разрез, какой
наносит режущий?
Пол. Видимо, так.
Сократ. Теперь смотри, согласен ли ты с тем, о чем
я сейчас говорил, в целом: всегда, какое действие совер-
шается, такое же в точности и испытывается?
Пол. Согласен.
Сократ. Раз в этом мы с тобой согласились, скажи:
нести кару — значит что-то испытывать или же действо-
вать?
Пол. Непременно испытывать, Сократ.
Сократ. Но испытывать под чьим-то воздействием?
Пол. А как же иначе? Под воздействием того, кто ка-
рает.
Сократ. А кто карает по заслугам, карает справед-
ливо?
Пол. Да.
Сократ. Справедливость он творит или несправедли-
вость?
Пол. Справедливость.
Сократ. Значит, тот, кого карают, страдает по спра-
ведливости, неся свое наказание?
Пол. Видимо, так.
Сократ. Но мы, кажется, согласились с тобою, что
все справедливое прекрасно?
Пол. Да, конечно.
Сократ. Стало быть, один из них совершает прекрас-
ное действие, а другой испытывает на себе — тот, кого на-
казывают.
Пол. Да.
Сократ. А раз действие это прекрасное — значит,
оно и благое? Ведь прекрасное либо приятно, либо полезно.
Пол. Непременно.
Сократ. Стало быть, наказание — благо для того, кто
его несет.
Пол. Похоже, что так.
Сократ. И оно ему на пользу?
Пол. Да.
Сократ. Но одинаково ли мы понимаем эту пользу?
Я имею в виду, что человек становится лучше душою,
если его наказывают по справедливости.
Пол. Естественно!
Сократ. Значит, неся наказание, он избавляется от
испорченности, омрачающей души?
Пол. Да.
Сократ. Так не от величайшего ли из зол он избав-
ляется? Рассуди сам. В делах имущественных усматрива-
ешь ли ты для человека какое-нибудь иное зло, кроме
бедности?
Пол. Нет, одну только бедность.
Сократ. А в том, что касается тела? Ты, вероятно,
назовешь злом слабость, болезнь, безобразие и прочее
тому подобное?
Пол. Разумеется.
Сократ. А ты допускаешь, что и в душе может быть
испорченность?
Пол. Конечно, допускаю!
Сократ. И зовешь ее несправедливостью, невежест-
вом, трусостью и прочими подобными именами?
Пол. Совершенно верно.
Сократ. Стало быть, для трех этих вещей — имуще-
ства, тела и души — ты признал три вида испорченности:
бедность, болезнь и несправедливость?
Пол. Да.
Сократ. Какая же из них самая постыдная? Верно,
несправедливость и вообще испорченность души?
Пол. Так оно и есть.
Сократ. А раз самая постыдная, то и самая плохая?
Пол. Как это, Сократ? Не понимаю.
Сократ. А вот как. Самое постыдное всегда причи-
няет либо самое большое страдание, либо самый большой
вред, либо, наконец, то и другое сразу, потому-то оно и
есть самое безобразное, как мы с тобой уже согласились
раньше.
Пол. Совершенно верно.
Сократ. А не согласились ли мы сейчас только, что
безобразнее всего несправедливость и вообще испорчен-
ность души?
Пол. Согласились.
Сократ. Стало быть, она мучительнее всего, и тогда
потому самая безобразная, что именно этим превосходит
прочие виды испорченности, либо она превосходит их
вредом, или тем и другим вместе?
Пол. Непременно.
Сократ. А быть несправедливым, невоздержным,
трусливым, невежественным больнее, чем страдать от
бедности или недуга?
Пол. Мне кажется, нет, Сократ. По крайней мере из
нашего рассуждения это не следует.
Сократ. Однако, если среди всех испорченностей
самая безобразная — это испорченность души, она без-
мерно, чудовищно превосходит остальные вредом и злом:
ведь не болью же — боль ты исключил.
Пол. Видимо, так.
Сократ. Но то, что приносит самый большой вред,
должно быть самым большим на свете злом.
Пол. Да.
Сократ. Стало быть, несправедливость, невоздерж-
ность и вообще всякая испорченность души — величай-
шее на свете зло?
Пол. Видимо, так.
Сократ. Теперь скажи, какое искусство избавляет от
бедности? Не искусство ли наживы?
Пол. Да.
Сократ. А от болезни? Не врачебное ли искусство?
Пол. Непременно.
Сократ. Какое же — от испорченности и несправед-
ливости? Если вопрос тебя затрудняет, поставим его так:
куда и к кому приводим мы больных телом?
Пол. К врачам, Сократ.
Сократ. А несправедливых и невоздержных — куда?
Пол. Ты хочешь сказать: к судьям?
Сократ. Не для того ли, чтобы они понесли справед-
ливое наказание?
Пол. Да, для этого.
Сократ. А те, кто их карает, не обращаются ли к пра-
восудию, если карают по заслугам?
Пол. А как же иначе!
Сократ. Значит, искусство наживы избавляет от бед-
ности, врачебное искусство — от болезни, а правый суд —
от невоздержности и несправедливости,
Пол. Видимо, так.
Сократ. Какая же среди этих вещей самая прекрас-
ная?
Пол. О чем ты говоришь?
Сократ. Об искусстве наживы, о врачевании и пра-
восудии.
Пол. Правосудие намного выше всего остального,
Сократ.
Сократ. Значит, опять-таки если оно всего прекрас-
нее, то либо доставляет наибольшее удовольствие, либо
наибольшую пользу, либо то и другое вместе?
Пол. Да.
Сократ. А лечиться — приятно, лечение приносит
удовольствие?
Пол. Мне кажется, нет.
Сократ. Но уж во всяком случае оно полезно. Как
по-твоему?
Пол. Да.
Сократ. Ведь оно избавляет от большого зла — чтобы
вернуть здоровье, стоит вытерпеть боль.
Пол. Еще бы!
Сократ. Но тогда ли человек счастливее всего телом,
когда лечится, или когда вовсе не болеет?
Пол. Ясно, что когда не болеет.
Сократ. Да, счастье, видимо, не в том, чтобы изба-
виться от зла, а в том, чтобы вообще его не знать.
Пол. Это верно.
Сократ. Пойдем дальше. Если есть двое больных —
телом или душою, все равно, — который из них несчаст-
нее: тот, что лечится и избавляется от зла, или другой, ко-
торый не лечится и все оставляет как было?
Пол. По моему мнению, тот, что не лечится.
Сократ. Не ясно ли нам, что наказание освобождает
от величайшего зла — от испорченности?
Пол. Ясно.
Сократ. Возмездие вразумляет и делает более спра-
ведливым, оно владеет целебною силой против испорчен-
ности.
Пол. Да.
Сократ. Стало быть, самый счастливый тот, у кого
душа вообще не затронута злом, раз уже выяснилось, что
именно в этом самое большое зло.
Пол. Бесспорно.
Сократ. Вторым же, верно, будет тот, кто избавляет-
ся от зла.
Пол. Похоже, что так.
Сократ. А это такой человек, который выслушивает
внушения, терпит брань и несет наказание.
Пол. Да.
Сократ. И стало быть, хуже всех живет тот, кто оста-
ется несправедливым и не избавляется от этого зла.
Пол. Видимо, так.
Сократ. А это как раз тот человек, что творит вели-
чайшие преступления и величайшую несправедливость
и, однако ж, успешно избегает и внушений, и возмездия,
и заслуженной кары, как, по твоим словам, удается Архе-
лаю, да и остальным тиранам тоже, и ораторам, и власти-
телям. Так?
Пол. Похоже, что да.
Сократ. Но они, мой милейший, достигают пример-
но того же, чего достиг бы больной, если он одержим са-
мыми злыми болезнями, но ответа за свои телесные изъя-
ны перед врачами не держит не лечится, страшась,
словно малый ребенок, боли, которую причиняют огонь
и нож. Или ты думаешь по-другому?
Пол. Нет, я тоже так думаю,
Сократ. Он, видимо, просто не знает, что такое здо-
ровье и крепость тела. Но если не забывать, в чем мы
с тобою нынче пришли к согласию. Пол, тогда, пожалуй,
и с теми, кто уклоняется от наказания, дело обстоит при-
мерно так же: боль, причиняемую наказанием, они видят,
а к пользе слепы и даже не догадываются, насколько
более жалкая доля — постоянная связь с недужной
душою, испорченной, несправедливой, нечестивой, чем с
недужным телом, а потому и делают все, чтобы не дер-
жать ответа и не избавляться от самого страшного из зол:
копят богатства, приобретают друзей, учатся говорить как
можно убедительнее. И если то, в чем мы с тобою согла-
сились, верно, Пол, ты понимаешь, что следует из нашего
рассуждения? Или подытожим сказанное?
Пол. Что ж, раз ты уже все равно так решил
Сократ. Можно ли сделать вывод, что самое cтpaш-
ное зло — это быть несправедливым и поступать неспра-
ведливо?
Пол. По-видимому, да.
Сократ. Избавление же от этого зла, как выясни-
лось, состоит в том, чтобы понести наказание
Пол. Пожалуй.
Сократ. А безнаказанность укореняет злo?
Пол. Да.
Сократ. Значит, поступать несправедливо - торос
по размеру зло, а совершить несправедливость и остать-
ся безнаказанным — из всех зол самое великое и самое
первое,
Пол. Похоже, что так.
Сократ. На чем же, друг мой, мы с тобою разо-
шлись? Ты утверждал, что Архелай счастлив, хотя и со-
вершает величайшие несправедливости, ибо остается при
этом совершенно безнаказанным, я же говорил, что, на-
оборот, будь то Архелай или любой другой из людей, если
он совершит несправедливость, а наказания не понесет,
он самый несчастный человек на свете и что во всех слу-
чаях, кто чинит несправедливость, несчастнее того, кто ее
терпит, и кто остается безнаказанным — несчастнее несу-
щего свое наказание. Так я говорил?
Пол. Да.
Сократ. И теперь уж доказано, что говорил пра-
вильно?
Пол. По-видимому.
Сократ. Вот и хорошо. Но раз это правильно, Пол,
есть ли тогда большая польза от красноречия? Судя по
тому, на чем мы нынче согласились, нужно, чтобы каж-
дый всего больше остерегался, как бы самому не совер-
шить какую-нибудь несправедливость, зная, что это при-
чинит ему достаточно много зла. Не так ли?
Пол. Да, так.
Сократ. А если все же совершит неправое дело — он
ли сам или кто-нибудь из тех, кто ему дорог, — нужно по
доброй воле идти скорее туда, где нас ждет наказание: к
судье, все равно как к врачу, нужно спешить, чтобы бо-
лезнь несправедливости, застарев, не растлила душу окон-
чательно и безнадежно. Можем ли мы решить по-иному,
Пол, если прежние наши слова сохраняют силу? Не един-
ственный ли это вывод, который будет звучать с ними
в лад?
