Сократ. Что это ты в такое время, Критон? Или уже
не рано?
Критон. Очень рано.
Сократ. А как?
Критон. Едва светает.
Сократ. Удивляюсь, как это сторож согласился впус-
тить тебя.
Критон. Уж он меня знает, Сократ, потому что
я часто сюда нахожу; к тому же я отчасти и ублаготво-
рил его.
Сократ. А ты сейчас только пришел или давно?
Критон. Довольно давно.
Сократ. Почему же ты не разбудил меня тотчас, а си-
дишь себе возле меня и молчишь?
Критон. Сохрани меня Зевс, Сократ! Я бы и сам не
желал - в такой беде да еще не спать. На тебя же давно
удивляюсь, глядя, как ты сладко спишь, и нарочно тебя
не будил, чтобы тебе было как можно приятнее. Разуме-
ется, мне и прежде, во время всей твоей жизни, нередко
приходилось удивляться твоему нраву, но особенно я
удивляюсь ему теперь, при этом несчастии, как ты его
легко и терпеливо переносишь.
Сократ. Да ведь это было бы и нелепо, Критон,
в мои годы — роптать на то, что приходится умереть.
Критон. И другим, Сократ, случается попадать на
старости лет в такую беду, однако же старость нисколько
не мешает им роптать на свою судьбу.
Сократ. Это правда. Но зачем же ты так рано при-
шел?
Критон. Я пришел с печальным известием, Сократ,
печальным и тягостным не для тебя, как я вижу, а для
меня и для всех твоих близких, — с известием, которое
мне кажется непереносимым.
Сократ. С каким это? Уж не пришел ли с Делоса ко-
рабль, с приходом которого я должен умереть?
Критон. Прийти-то еще не пришел, но думается
мне, что придет сегодня, судя по словам тех, которые
прибыли с Суния и оставили его там. Ну вот из того, что
они передают, очевидно, что он придет сегодня, и завтра,
Сократ, тебе необходимо будет окончить жизнь.
Сократ. Да в добрый час, Критон! Если богам угодно
так, пусть будет так. Только я не думаю, чтобы он пришел
сегодня.
Критон. Из чего ты это заключаешь?
Сократ. Я тебе скажу. Ведь мне следует умереть па
другой день после того, как придет корабль.
Критон. Так по крайней мере говорят ведающие
ЭТИМ.
Сократ. В таком случае я думаю, что он придет не
сегодня, а завтра. Заключаю же я это из некоторого сна,
который видел этой ночью незадолго перед том, как про-
снуться, и, пожалуй, было кстати, что ты не разбудил
меня.
Критон. А какой же это был сон?
Сократ. Мне казалось, что подошла ко мне какая-то
прекрасная и величественная женщина в белых одеждах,
позвала меня и сказала: «Сократ!
В третий ты день, без сомнения, Фтии достигнешь холмистом""
Критон. Какой странный сои, Сократ!
Сократ. А ведь смысл его как будто ясен, Критон.
Критон. Слишком, кажется.
Аргументы Критона в пользу бегства Сократа из тюрьмы
Но, дорогой мой Сократ, и тeперь еще говорю тебе: послушайся ты меня и не отказывайся oт своего спасения. Ведь меня, если ты умрешь, постигнет не одна беда: кроме того, что я лишусь друга, какою мне никогда и нигде больше не найти, еще многим из тех, которые не близко знают нас с тобою, покажется, что я не позаботился спасти тебя, будучи в состоянии сделать это.
если бы захотел истратить деньги. Ну а может ли быть
хуже такой славы, когда о нас думают, что мы ценим
деньги больше, чем друзей? Ведь большинство не пове-
рит, что ты сам не захотел уйти отсюда, несмотря на наши
старания.
Сократ. Но для чего же нам так заботиться о мнении
большинства, мой милый Критон? Люди со смыслом, ко-
торых скорее стоит принимать в расчет, будут думать, что
это случилось так, как это случилось.
Критон. Но ведь ты уже видишь, Сократ, что необ-
ходимо также заботиться и о мнении большинства. Те-
перь-то оно ясно, что большинство способно причинять
не какое-нибудь маленькое, а пожалуй что и величайшее
зло тому, кто перед ним оклеветан,
Сократ. О, если бы, Критон, большинство способно
было делать величайшее зло, с тем чтобы быть способным
и па величайшее добро! Хорошо бы это было! А то ведь
оно не способно ни на то, ни на другое: оно не может сде-
лать человека ни разумным, ни неразумным, а делает что
попало.
Критон. Положим, что это так, Сократ, но вот ты
мне что скажи: уж не боишься ли ты за меня и за прочих
близких, что, если ты уйдешь отсюда, доносчики причи-
нят нам неприятности за то, что мы тебя отсюда похити-
ли, и что мы должны будем потерять довольно много
денег, а то и все паше состояние или даже подвергнуться,
сверх того, еще чему-нибудь? Если ты боишься чего-ни-
будь такого, то оставь это, потому что справедливость тре-
бует, чтобы мы ради твоего спасения подверглись подоб-
ной опасности, а если понадобится, то и большей. Нет,
послушайся ты меня и не делай иначе.
Сократ. Не этого одного я опасаюсь, Критон, но
и многого другого,
Критон. Этого уж ты не бойся. Да и немного просят
денег за то, чтобы спасти тебя и вывести отсюда. Что же
касается наших доносчиков, то разве ты не знаешь, какой
это дешевый народ и что для них вовсе не может понадо-
биться много денег. Ты же можешь вполне располагать
моим имуществом, и я думаю, что его будет достаточно.
Если, наконец, заботясь обо мне, ты думаешь, что не
нужно тратить моего имущества, то вот твои иноземные
друзья, которые здесь, готовы за тебя заплатить; один уже
и принес необходимые для этого деньги — Симмий Фи-
ванец. То же самое готов сделать и Кебет, и еще очень
многие. Повторяю я тебе — не бойся ты этого и не отка-
зывайся от своего спасения; не смущайся тоже и тем, о
чем ты говорил на суде, что, уйдя отсюда, ты не знал бы,
на что себя употребить: и во многих других местах, куда
бы ты ни пришел, тебя будут любить. А если бы ты поже-
лал отправиться в Фессалию, то у меня там есть друзья,
которые будут тебя высоко ценить и оберегать, так что во
всей Фессалии ни один человек не доставит тебе огор-
чения.
А к тому же, Сократ, ты затеял, мне кажется, неспра-
ведливое дело — предавать самого себя, когда можешь
спастись. Ведь ты добиваешься для себя того же самого,
чего могли бы добиваться — да и добились уже - твои
враги, желая погубить тебя. Мало того, мне кажется, что
ты предаешь и своих собственных сыновей, оставляя их
на произвол судьбы, между тем как мог бы и прокормить
и воспитать их, и твоя это вина, если они будут жить как
придется; придется же им испытать, разумеется, то самое,
что выпадает обыкновенно сиротам на их сиротскую
долю. В самом деле, или не нужно и заводить детей, или
уж нести все заботы о них — кормить и воспитывать, а ты,
мне кажется, выбираешь самое легкое; следует же тебе
выбирать то, что выбирает человек добросовестный и му-
жественный, особенно если говоришь, что всю жизнь за-
ботишься о добродетели. Что касается меня, то мне стыд
но и за тебя, и за нас, твоих близких, если станут думать,
что все это случилось с тобою по какой-то трусости с
нашей стороны: и то, что дело поступило в суд, - ты
явился, хотя мог и не являться, — и самый суд, как он
происходил, и, наконец, эта нелепая развязка, как будто
бы мы отступили по какой-то негодности и трусости с
нашей стороны, ибо ни мы тебя не спасли, ни сам ты себя
не спас, между тем как это было вполне возможно, если
бы мы только на что-нибудь годились. Вот ты и смотри,
Сократ, как бы все это не оказалось не только вредным,
но и позорным для нас с тобою. Однако подумай; вернее,
впрочем, что и думать-то уже некогда, а нужно решить,
решение же может быть одно, потому что в следующую
ночь все уже должно быть сделано, а если еще будем
ждать, то уже ничего нельзя будет сделать. Но умоляю
тебя всячески, Сократ, послушайся меня и ни в каком
случае не поступай иначе.
Сократ. О милый Критон, твое усердие стоило бы
дорогого, если бы оно было направлено сколько-нибудь
верно, а иначе, чем оно больше, тем тяжелее. А потому
следует обсудить, нужно ли нам это делать или нет. Таков
уж я всегда, а не теперь только, что из всего, что во мне
есть, я не способен руководствоваться ничем, кроме того
разумного убеждения, которое, по моему расчету, оказы-
вается наилучшим. А те убеждения, которые я высказывал
прежде, я не могу отбросить и теперь, после того как слу-
чилось со мною это несчастье; напротив, они кажутся мне
как будто все такими же, и я почитаю и уважаю то же
самое, что и прежде, и если в настоящее время мы не най-
дем ничего лучшего, то можешь быть уверен, что я с
тобою отнюдь не соглашусь, даже если бы всесильное
большинство вздумало устрашать нас, как детей, еще
большим количеством пугал, чем теперь, когда оно насы-
лает на нас оковы, казни и лишение имущества. Как же
бы в таком случае исследовать нам это дело всего пра-
вильнее? Не вернуться ли сначала к тому, о чем ты гово-
рил, — к вопросу о мнениях — и посмотреть, хорошо ли
говаривали мы неоднократно, что на одни мнения следует
обращать внимание, а на другие нет; или, может быть, это
было хорошо говорено в то время, когда мне еще не
нужно было умирать, ну а теперь уже стало ясно, что мы
это так только говорили, а что по правде это были сущие
пустяки? Что касается меня, Критон, то я очень желаю
рассмотреть вместе с тобою, покажутся ли мне эти слова
сколько-нибудь иными, после того как я попал в настоя-
щую беду, или они покажутся мне все такими же, и захо-
тим ли мы их оставить или последовать им. Как-никак, а
люди, которые знали, что говорили, неоднократно, мне
думается, утверждали то самое, что я сейчас сказал, — что
из мнений, какие бывают у людей, одни следует, а другие
не следует высоко ценить. Скажи мне, ради богов, Кри-
тон, разве это, по-твоему, не хорошо было говорено? Ведь
тебе, судя по-человечески, не предстоит завтра умереть, и
у тебя нет в настоящее время такого несчастия, которое
могло бы сбивать тебя с толку; так посмотри же, правиль-
но ли это, по-твоему, говорят люди, что не все человечес-
кие мнения следует уважать, но одни следует уважать,
а другие нет. Как по-твоему? Не хорошо ли это говорят?
Критон. Хорошо.
Сократ. Значит, хорошие мнения нужно уважать,
а дурные не нужно?
Критон. Да.
Сократ. Но хорошие мнения — это мнения людей
разумных, а дурные — неразумных?
Критон. Как же иначе?
Сократ. Ну а как мы решали такой вопрос: тот, кто
занимается гимнастикой, обращает ли внимание на мне-
ние, похвалу и порицание всякого или только одного,
а именно врача или учителя гимнастики?
Критон. Только его одного.
Сократ. Значит, ему нужно бояться порицаний и ра-
доваться похвалам одного того, а не всех?
Критон. Очевидно.
Сократ. Стало быть, он должен вести себя, упраж-
нять свое тело, ну и, разумеется, есть и пить так, как это
кажется нужным одному — тому, кто к этому делу при-
ставлен и понимает в нем, а не так, как это кажется нуж-
ным всем остальным.
Критон. Это верно.
Сократ. Хорошо. А если он этого одного не послу-
шается и не будет ценить его мнения, а будет ценить
слова большинства или тех, которые в этом ничего не по-
нимают, то не потерпит ли он какого-нибудь зла?
Критон. Конечно, потерпит.
Сократ. Какое же это зло? Чего оно касается? Из
того, что принадлежит ослушнику, чего именно?
Критон. Очевидно, тела, ведь его оно и разрушает
Сократ. Ты хорошо говоришь. Уж не так ли и в ос-
тальном, Критон, чтобы не перечислять всех случаев? Ну
вот, конечно, и относительно справедливого и несправед-
ливого, безобразного и прекрасного, доброго и злого
того самого, о чем мы теперь совещаемся, нужно ли нам
относительно всего этого бояться и следовать мнению
большинства или же мнению одного, если только есть
такой, кто это понимает, и кого должно стыдиться и 6о-
яться больше, чем всех остальных, вместе взятых? Ведь
если мы не последуем за ним, то мы испортим и уничто-
жим то самое, что от справедливости становится лучшим,
а от несправедливости погибает, как мы и раньше это ут-
верждали. Или это не так?
Критон. Думаю, что так, Сократ.
Сократ. Ну а ежели, последовав мнению невежд, мы
погубим то, что от здорового становится лучше, а от не-
здорового разрушается, будет ли стоить жить, после того
как оно будет разрушено? Я говорю это о теле, не прав-
да ли?
Критон. Да.
Сократ. Так стоит ли нам жить с негодным и разру-
шенным телом?
Критон. Никоим образом.
Сократ. Ну а стоит ли нам жить, когда разрушено то,
чему несправедливость вредит, а справедливость бывает
на пользу? Или, может быть, то, к чему относятся спра-
ведливость и несправедливость, — что бы это там ни бы-
ло — мы ценим меньше, нежели тело?
Критон. Никоим образом.
Сократ. А напротив, ценим больше?
Критон. Да, и много больше.
Сократ. Стало быть, уже не так-то должны мы забо-
титься о том, что скажет о нас большинство, мой милый,
а должны заботиться о том, что скажет о нас тот, кто по-
нимает, что справедливо и что несправедливо, — он один
да еще сама истина. Таким образом, в твоем рассуждении
неправильно, во-первых, то, что ты утверждаешь, будто
мы должны заботиться о мнении большинства относи-
тельно справедливого, прекрасного, доброго и им проти-
воположного. «Да, но ведь большинство, — скажут на
это, — способно убивать нас».
Критон. Ты прав, Сократ, так могут сказать.
Сократ. Но, мой милейший, не знаю как тебе, а мне
относительно этого рассуждения сдается, что подобное
ему было у нас и раньше. Подумай-ка ты опять вот о чем:
стоим ли мы еще или не стоим за то, что всего больше
нужно ценить не жизнь как таковую, а жизнь достойную?
Критон. Конечно, стоим.
Сократ. А что хорошее, прекрасное, справедливое,
что все это одно и то же — стоим ли мы за это или не
стоим?
Критон. Стоим.
Сократ. Так вот на основании того, в чем мы соглас-
ны, нам и следует рассмотреть, будет ли справедливо,
если я буду стараться уйти отсюда вопреки воле афинян,
или же это будет несправедливо, и если окажется, что
справедливо, то попытаемся это сделать, а если нет, то ос-
тавим. Что же касается твоих соображений относительно
расходов, общественного мнения, воспитания детей, то,
говоря по правде, Критон, не есть ли это соображения
людей, которые одинаково готовы убивать, а потом, если
бы это было можно, воскрешать, так себе, ни с того ни с
сего, — соображения того же самого большинства? Но
нам с тобою, как этого требует наше рассуждение, следу-
ет, кажется, рассмотреть только то, о чем мы сейчас гово-
рили, — справедливо ли мы поступим, если будем платить
деньги и благодарить тех, которые меня отсюда выведут,
или если будем сами выводить и сами выходить, пли же,
наоборот, делая все это, мы поистине нарушим справед-
ливость; и если бы оказалось, что поступать таким обра-
зом — несправедливо, тогда бы уж не следовало беспоко-
иться о том, что, оставаясь здесь и ничего не делая, мы
должны умереть или подвергнуться еще чему-нибудь,
если уж иначе приходится нарушить справедливость.
Критон. Говорить-то, мне кажется, ты хорошо гово-
ришь, но разбери-ка, что нам следует делать, Сократ,
Сократ. Разберем-ка, милейший, сообща, и если
у тебя найдется возразить что-нибудь на мои слова, то
возражай и я тебя послушаюсь; а если не найдется, то уж
ты перестань, мой милейший, говорить мне одно и то же,
будто я должен уйти отсюда вопреки афинянам, ибо что
меня касается, то я очень дорожу тем, чтобы поступать в
этом деле с твоего согласия, а не вопреки тебе. Заметь же
особенно начало исследования, покажется ли оно тебе
удовлетворительным, и постарайся отвечать по чистой со-
вести.
Критон. Я постараюсь.
Сократ. Полагаем ли мы, что ни в каком случае не
следует добровольно нарушать справедливость или что в
одном случае следует, а в другом нет? Или же мы полага-
ем, что уж нарушать справедливость никоим образом не
может быть хорошо или честно, в чем мы и прежде неред-
ко с тобою соглашались? Или все эти наши прежние со-
глашения улетучились за несколько последних дней, и вот
оказывается, что мы, люди немолодые, Критон, давно уже
беседуя друг с другом как будто о деле, и не замечали
того, что мы ничем не отличаемся от детей? Или же, всего
вероятнее, что, как мы тогда говорили, так оно и есть: со-
гласно или не согласно с этим большинство, пострада-
ем ли мы от этого больше или меньше, чем теперь, а уж
нарушение справедливости во всяком случае вредно и по-
стыдно для того, кто ее нарушает. Полагаем мы это
или нет?
Критон. Полагаем.
Сократ. Значит, ни в каком случае не следует нару-
шать справедливость?
Критон. Нет, конечно.
Сократ. Значит, вопреки мнению большинства нель-
зя и воздавать несправедливостью за несправедливость,
если уж ни в каком случае не следует нарушать справед-
ливость?
Критон. Очевидно, нет,
Сократ. А теперь вот что, Критон: делать зло —
должно или нет?
Критон. Разумеется, не должно, Сократ.
Сократ. Ну а воздавать злом за зло, как этого требует большинство, справедливо или несправедливо?
Критон. Никоим образом не справедливо.
Сократ. Потому, кажется, что делать людям зло или
нарушать справедливость — одно и то же,
Критон. Верно говоришь.
Сократ. Стало быть, не должно ни воздавать за не-
справедливость несправедливостью, ни делать людям зло,
даже если бы пришлось и пострадать от них как-нибудь.
Только ты смотри, Критон, как бы не оказалось, что, со-
глашаясь с этим, ты соглашаешься вопреки общепринято-
му мнению, потому что я знаю, что так думают и будут ду-
мать немногие. Впрочем, когда одни думают так, а другие
не так, тогда уже не бывает общего совета, а непременно
каждый презирает другого за его образ мыслей. То же вот
и ты, рассмотри-ка это как можно лучше, согласен ли ты
со мной, кажется ли это тебе так же, как и мне, и можем
ли мы начать совещание с того, что ни нарушать справед-
ливость, ни воздавать за несправедливость несправедли-
востью, ни воздавать злом за претерпеваемое зло ни в
каком случае не правильно? Или ты отступаешься и не
согласен с этим началом? Мне же и прежде так казалось,
и теперь еще кажется, а если, по-твоему, это иначе как-
нибудь, то говори и научай. Но если ты останешься при
прежних мыслях, тогда слушай дальше.
Критон. И остаюсь при прежних мыслях, и думаю то
же, что и ты. Говори же.
Сократ. Ну уж после этого, разумеется, я скажу или,
вернее, спрошу: ежели ты признал что-либо справедли-
вым, нужно ли это исполнять или не нужно?
Критон. Нужно.
Сократ. Вот ты и смотри теперь: уходя отсюда без
согласия города, не причиняем ли мы этим зло кому-ни-
будь, и если причиняем, то не тем ли, кому всего менее
можно его причинять? И исполняем ли мы то, что при-
знали справедливым, или нет?
Критон. Я не могу отвечать на твой вопрос, Сократ:
я этого не понимаю.
| Речь Законов в поддержку возражений Сократа
|
Сократ. Ну так посмотри вот на что: если бы, в то время как мы собирались бы удрать отсюда - или как бы это там ни на-
зывалось, — если бы в это самое время пришли сюда. За
коны и Государство и, заступив нам дорогу, спросили:
«Скажи-ка нам, Сократ, что это ты задумал делать? Не за-
думал ли ты этим самым делом, к которому приступаешь,
погубить и нас, Законы, и все Государство, насколько это
от тебя зависит? Или тебе кажется, что еще может стоять
целым и невредимым то государство, в котором судебные
приговоры не имеют никакой силы, но по воле частных
лиц становятся недействительными и уничтожаются?»
Что скажем мы на это или на что-нибудь подобное, Кри-
тон? Ведь не одни только риторы могут сказать многое в
защиту того закона, который мы отменяем и который тре-
бует, чтобы судебные решения сохраняли силу. Или,
может быть, мы возразим, что ведь это же город поступил
с нами несправедливо и решил дело неправильно? Это
мы, что ли, им скажем?
Критон. Разумеется это самое, Сократ!
Сократ. «Как же это так, — могут сказать Законы,
разве у нас с тобою, Сократ, был еще какой-нибудь дою
вор кроме того, чтобы твердо стоять за судебные реше-
ния, которые вынесет город?» И если бы мы стали этому
удивляться, то, вероятно, они сказали бы: «Ты нашим
словам не удивляйся, Сократ, но отвечай; кстати, это твое
обыкновение — пользоваться вопросами и ответами. От-
вечай же нам: за какую нашу вину собираешься ты погу-
бить нас и город? Не мы ли, во-первых, родили тебя, и не
с нашего ли благословения отец твой получил себе в жены
мать твою и произвел тебя на свет? Ну вот и скажи: пори-
цаешь ли ты что-нибудь в тех из нас, которые относятся к
браку?» «Нет, не порицаю», — сказал бы я на это. «Но,
может быть, ты порицаешь те, которые относятся к вос-
питанию родившегося и к его образованию, каковое ты и
сам получил? Разве не хорошо распорядились те из нас,
которые этим заправляют, требуя от твоего отца, чтобы он
дал тебе мусическое и гимнастическое воспитание?» «Хо-
рошо», — сказал бы я на это. «Так. Ну а после того, что
ты родился, воспитан и образован, можешь ли ты отри-
цать, во-первых, что ты наше порождение и наш раб —
и ты и твои предки? Если же это так, то думаешь ли ты,
что по праву можешь с нами равняться? И что бы мы ни
намерены были с тобою делать, находишь ли ты справед-
ливым и с нами делать то же самое? Или, может быть, ты
думаешь так, что если бы у тебя был отец или господин,
то по отношению к ним ты не был бы равноправным, так
что если бы ты от них терпел что-нибудь, то не мог бы ни
воздавать им тем же самым, ни отвечать бранью на брань,
ни побоями на побои и многое тому подобное, ну а уж с
Отечеством и Законами все это тебе позволено, так что
если мы, находя это справедливым, вознамеримся тебя
уничтожить, то и ты, насколько это от тебя зависит, воз-
намеришься уничтожить нас, Отечество и Законы, и при
этом будешь говорить, что поступаешь справедливо, —
ты, который поистине заботишься о добродетели? Иди уж
ты в своей мудрости не замечаешь того, что Отечество
драгоценнее и матери, и отца, и всех остальных предков,
что оно неприкосновеннее и священнее и в большем по-
чете и у богов, и у людей — у тех, у которых есть ум, и что
если Отечество сердится, то его нужно бояться, уступать и
угождать ему больше, нежели отцу, и либо его вразумлять,
либо делать то, что оно велит, и если оно приговорит к
чему-нибудь, то нужно претерпевать это спокойно, будут
ли то розги или тюрьма, пошлет ли оно на войну, пошлет
ли на раны или на смерть, — что все это нужно делать,
что это справедливо и что отнюдь не следует сдаваться
врагу, или бежать от него, или бросать свое место, но что
и на войне, и на суде, и повсюду следует делать то, что
велит Город и Отечество, или же вразумлять их, когда
этого требует справедливость, учинять же насилие над ма-
терью или над отцом, а тем паче над Отечеством есть не-
честие?» Что мы на это скажем, Критон? Правду ли гово-
рят Законы или нет?
Критон. Мне кажется, правду.
Сократ. «Ну вот и рассмотри, Сократ, — скажут, ве-
роятно, Законы, — правду ли мы говорим, что ты задумал
несправедливо то, что ты задумал теперь с нами сделать.
В самом деле, мы, которые тебя родили, вскормили, вос-
питали, наделили всевозможными благами, и тебя и всех
прочих граждан, — в то же время мы предупреждаем каж-
дого из афинян, после того как он занесен в гражданский
список и познакомился с государственными делами и с
нами, Законами, что если мы ему не нравимся, то ему
предоставляется взять свое имущество и идти, куда он
хочет, и если мы с городом кому-нибудь из нас не нра-
вимся и пожелает кто-нибудь из вас ехать в колонию или
поселиться еще где-нибудь, ни один из нас, Законов, не
ставит ему препятствий и не запрещает уходить куда угод-
но, сохраняя при этом свое имущество. О том же из вас,
кто остается, зная, как мы судим в наших судах и ведем в
городе прочие дела, о таком мы уже говорим, что он на
деле согласился с нами исполнять то, что мы велим; а
если он не слушается, то мы говорим, что он втройне на-
рушает справедливость: тем, что не повинуется нам,
своим родителям, тем, что не повинуется нам, своим вос-
питателям, и тем, что, согласившись нам повиноваться,
он и не повинуется нам и не вразумляет нас, когда мы де-
лаем что-нибудь нехорошо, и хотя мы предлагаем, а не
грубо повелеваем исполнять наши решения и даем ему на
выбор одно из двух: или вразумлять нас, или исполнять -
он не делает ни того ни другого.
Таким-то вот обвинениям, говорим мы, будешь под-
вергаться и ты, если сделаешь то, что у тебя на уме, и при-
том не меньше, а больше, чем все афиняне». А если бы я
сказал: «Почему же?», то они, пожалуй, справедливо за-
метали бы, что ведь я-то крепче всех афинян условился
с ними насчет этого. Они сказали бы: «У нас, Сократ,
имеются великие доказательства тому, что тебе нравились
и мы, и наш город, потому что не сидел бы ты в нем так,
как не сидит ни один афинянин, если бы он не нравился
тебе так, как ни одному афинянину; и никогда-то не вы-
ходил ты из города ни на праздник, ни еще куда бы то ни
было, разве что однажды на Истм да еще на войну; и ни-
когда не путешествовал, как прочие люди, и не нападала
на тебя охота увидать другой город и другие законы, с
тебя было довольно нас и нашего города — вот до чего пред-
почитал ты нас и соглашался жить под нашим управлени-
ем; да и детьми обзавелся ты в нашем городе потому, что
он тебе нравится. Наконец, если бы хотел, ты еще на суде
мог бы потребовать для себя изгнания и сделал бы тогда с
согласия города то самое, что задумал сделать теперь без
его согласия. Но в то время ты напускал на себя благород-
ство и как будто бы не смущался мыслию о смерти и го-
ворил, что предпочитаешь смерть изгнанию, а теперь и
слов этих не стыдишься, и на нас, на Законы, не смот-
ришь, намереваясь нас уничтожить, и поступаешь ты так,
как мог бы поступить самый негодный раб, намереваясь
бежать вопреки обязательствам и договорам, которыми ты
обязался жить под нашим управлением. Итак, прежде
всего отвечай нам вот на что: правду ли мы говорим пли
неправду, утверждая, что ты не на словах, а на деле согла-
сился жить иод нашим управлением?» Что мы на это ска-
жем, мой милый Критон? Не согласимся ли мы с этим?
Критон. Непременно, Сократ.
Сократ. «В таком случае, — могут они сказать, — не
нарушаешь ли ты обязательства и договоры, которые ты с
нами заключил, не бывши принужденным их заключать и
не бывши обманутым и не имевши надобности решить
дело в короткое время, но за целые семьдесят лет, в тече-
ние которых тебе можно было уйти, если бы мы тебе не
нравились и если бы договоры эти казались тебе неспра-
ведливыми. Ты же не предпочитал ни Лакедемона, ни
Крита, столь благоустроенных, как ты постоянно это ут-
верждаешь, ни еще какого-нибудь из эллинских или вар-
варских государств, но выходил отсюда реже, чем выходят
хромые, слепые и прочие калеки, — так, особенно по
сравнению с прочими афинянами, нравился тебе и наш
город, и мы, Законы. А вот теперь ты отказываешься от
наших условий? Последовал бы ты нашему совету, Со-
крат, и не смешил бы ты людей своим уходом из города!
Подумай-ка, в самом деле: нарушив эти условия и ока-
зываясь виновным в чем-нибудь подобном, что сделаешь
ты хорошего для себя самого и для своих близких? Что
твоим близким будет угрожать изгнание, что они могут
лишиться родного города или потерять имущество, это по
меньшей мере очевидно. Что же касается тебя самого, то
если ты пойдешь в один из ближайших городов, в Фивы
или Мегару, так как они оба, Сократ, управляются хоро-
шими законами, то ты придешь туда врагом государствен-
ного порядка этих городов, и всякий, кому дорог его
город, будет на тебя коситься, считая тебя разрушителем
законов, и ты утвердишь за твоими судьями славу, будто
бы они правильно решили дело, потому что разрушитель
законов весьма может показаться развратителем молоде-
жи и людей неразумных. Так не намерен ли ты избегать
и городов, которые управляются хорошими законами, и
людей самых достойных? Но в таком случае стоит ли тебе
продолжать жить? Или ты пожелаешь сблизиться с этими
людьми и не постыдишься с ними беседовать? Но о чем
же беседовать, Сократ? Или о том же, о чем и здесь, - о
том, что для людей нет ничего дороже, чем доблесть
и праведность, соблюдение уставов и законов? И ты не
полагаешь, что это было бы недостойно Сократа? Надо
бы полагать. Но допустим, ты ушел бы дальше от этих
мест и прибыл в Фессалию, к друзьям Критона; это
точно, что беспорядок там и распущенность величайшие,
и, вероятно, они с удовольствием стали бы слушать твой
рассказ о том, как это было смешно, когда ты бежал из
тюрьмы переряженный, надевши козлиную шкуру или
еще что-нибудь, что надевают обыкновенно при побеге, и
изменив свою наружность. А что ты, старый человек, ко
торому, по всей вероятности, недолго осталось жить, ре-
шился так малодушно цепляться за жизнь, этого тебе
никто не заметит? Может быть, и не заметит, если ты ни-
кого не обидишь, а иначе, Сократ, ты услышишь мною
такого, чего вовсе и не заслужил. И вот будешь ты жить,
заискивая у всякого рода людей, и ничего тебе не останет-
ся делать, кроме как наслаждаться едой, все равно как
если бы ты отправился в Фессалию на ужин. А беседы о
справедливости и прочих добродетелях, они куда денутся?
Но разумеется, ты желаешь жить ради детей, для того,
чтобы вскормить и воспитать их? Как же это, однако?
Вскормить и воспитаешь, уведя их в Фессалию, и вдоба-
вок ко всему прочему сделаешь их чужеземцами? Или ты
этого не думаешь делать, а думаешь, что они получат луч-
шее воспитание и образование, если будут воспитываться
при твоей жизни, хотя бы и вдали от тебя? Или ты дума-
ешь, что твои близкие будут о них заботиться, если ты
переселишься в Фессалию, а если переселишься в Аид, то
не будут? Надо полагать, что будут, если они только на
что-нибудь годятся, твои так называемые близкие.
Нет, Сократ, послушайся ты нас, своих воспитателей,
и не ставь ничего впереди справедливости — ни детей, ни
жизни, ни еще чего-нибудь, чтобы, придя в Аид, ты мог
оправдаться этим пред тамошними правителями. В са-
мом деле, если ты сделаешь то, что намерен сделать, то и
здесь не будет хорошо ни для тебя, ни для кого-нибудь из
твоих — не будет ни справедливо, ни согласно с волею
богов, да и после того, как придешь туда, будет не лучше;
и если ты уйдешь теперь, то уйдешь обиженный не нами,
Законами, а людьми. Если же выйдешь из тюрьмы, столь
постыдно воздавши за несправедливость и зло, нарушив-
ши заключенные с нами договоры и обязательства и при-
чинив зло как раз тем, кому всего менее следовало причи-
нять его, — самому себе, друзьям, Отечеству, нам, то и мы
будем на тебя сердиться при твоей жизни, да и там наши
братья, законы Аида, не примут тебя с радостью, зная, что
ты и нас готов был уничтожить, насколько это от тебя за-
висело. Но да не убедит тебя Критон послушаться скорее
его, нежели нас».
| Заключение: отказ Сократа от бегства
|
Уверяю тебя, милый друг, что мне
кажется, будто я все это слышу,
подобно тому как корибанствую-
щим кажется, что они слышат
флейты, и от эгих-то вот речей звон стоит у меня в ушах и не позволяет мне слышать ничего другого. Вот ты и знай — так по крайней мерс кажется мне теперь, — что если ты будешь говорить противное, то будешь говорить понапрасну. Впрочем, если думаешь сказать сильнее, го-
вори.
Критон. Но мне нечего говорить, Сократ.
Сократ. Оставим же это, Критон, и сделаем так, как
бог указывает.
ГОРГИЙ
