Глава 10. Анакин Скайуокер и Джар Джар Бинкс стояли дозором в спальне сенатора

 

Анакин Скайуокер и Джар Джар Бинкс стояли дозором в спальне сенатора. Из разбитого окна открывался точно такой же вид, как из всех остальных окон вер­хних этажей мегаполиса: небо, перечеркнутое ли­ниями транспортных артерий.

Падме и ее служанка (кажется, опять Дорме) метались по спальне, вытаскивая из гардеробов одежду и укладывая ее в дорожные сумки. И, судя по нервным движениям обеих, оба добровольных стража хорошо поступили, что держались на пре­дельном удалении от разгневанного и расстроен­ного сенатора. Канцлер выполнил просьбу Орде­на, и теперь Амидала возвращалась домой. Но это не значило, что она была счастлива.

Испустив душераздирающий вздох, Амидала выпрямилась, упершись руками в ноющую от тру­дов спину. После еще одного вздоха она взяла курс на замершую возле окна парочку.

— Я беру отпуск, — сообщила Амидала гунгану; голос у нее был сердитый и сумрачный, словно она вознамерилась вколотить в лопоухую голову Бинкса хоть немного рассудка. — Ты займешь мое место в Сенате. Представитель Бинкс, я знаю, что могу на тебя положиться.

Она никак не могла отвыкнуть от королевской привычки называть всех на «ты».

— Наша почтена, — с готовностью хлопнул ушами Джар Джар, изображая готовность.

Амидала еще раз вздохнула. Анакин украдкой хихикнул. Можно облачить гунгана в королевский наряд, но природу его не изменишь.

— Что?

Голос сенатора был суров. Джар Джар смутил­ся, откашлялся и постарался не пританцовывать.

— Моя почтена забирай такая ноша. Моя при­нимай с много-много покорностью и да...

— Джар Джар, я тебя не задерживаю, — обо­рвала признания Амидала. — У тебя много дел.

— Да... наверное... ну да!

Глубокий поклон, как заподозрил Анакин, дол­жен был скрыть тот факт, что гунган зарумянился, как дареллианский огненный краб. В сочетании с общим зеленовато-коричневым колером физионо­мии, любопытное должно быть зрелище. Но на­сладиться им Скайуокеру не было суждено, пото­му что Бинкс поспешно ретировался, одарив всех на прощание ослепительнейшей улыбкой.

Анакин смотрел ему вслед и с грустью ощу­щал, как улетучиваются из его бедовой головы пос­ледние мысли о хладнокровии и разумности. Падаван с ужасом понял, что сейчас поведет себя не лучше гунгана. Но Падме заговорила с ним таким тоном, что всем стало ясно — сенатор не в радуж­ном расположении духа.

— Я не люблю прятаться!

— Не бойся. Совет разрешил расследование. Оби-Ван быстро выяснит, кто нанял охотницу. С самого начала нужно было этим заняться. По мне, лучше не ждать исполнения угроз, а бить первым.

Скайуокер собирался добавить, что предлагал это с самого начала, просто никто не послушал. Очень уж хотелось, чтобы Падме знала: он был прав, а Совет слишком долго мялся и сомневался, прежде чем пришел к тому же решению. Но, по­хоже, Падме была не в настроении слушать кого-то, кроме себя.

— А пока твой учитель проводит расследова­ние, мне придется прятаться!

— Это самое благоразумное.

Амидала раздраженно взмахнула рукой.

— Я не для того столько лет трудилась, чтобы прохлаждаться, когда будут принимать важное решение!

— Иногда приходится прятать гордость и де­лать то, что он нас требуют, — не слишком убеж­денно отозвался Анакин.

В ответ раздался громовой рык, не вязавшийся с образом ангела:

— Гордость?! Ани, ты мал и не нюхал полити­ки! Так что прибереги свое мнение до лучших вре­мен...

— Прошу прощения, госпожа сенатор, я лишь пытался...

— Ани! Хватит!!!

— Пожалуйста, — холодно отчеканил Скайуо­кер, — не называй меня так.

— Как? — оторопела Амидала.

— Ани. Пожалуйста, — с нажимом повторил падаван, — не называй меня так.

— Я всегда так к тебе обращалась. В конце концов, это же твое имя.

— Мое имя — Анакин, — строго и жестко сказал Скайуокер. — Когда ты произносишь «Ани», я чувствую себя ребенком. Я — не ребенок.

Она осмотрела его с ног до головы и кивнула, признав правоту. Трудно считать малышом того, кто возвышается над тобой на целую голову. А то и больше.

— Извини меня, Анакин. Отрицать, что ты... что ты вырос, невозможно.

Он не просто вырос. Он превратился в мужчи­ну. Еще совсем юного, но тем не менее. И, что самое неприятное в такой ситуации, сильного и привлекательного. Падме неуверенно улыбнулась.

Гнев сдуло. Анакин раскраснелся. Срочно надо было что-то сделать, чтобы охладить разгорячен­ную голову! Сила потекла через пальцы, похожая на ощупь на теплые золотистые струйки. Над со­седней полкой всплыла в воздух небольшая резная статуэтка.

И все-таки — понадобилось прочистить горло, прежде чем заговорить. Анакин очень боялся, что сорвется голос.

— Оби-Ван никак этого не поймет. Просто горе. Он критикует каждый мой шаг, будто я ку­тенок какой-то. Он даже не стал слушать, что нуж­но искать не убийцу, а того, кто его нанял...

— Учителя всегда видят больше наших прома­хов, чем хотелось бы нам, — согласилась Падме. — Единственный способ повзрослеть.

— Пойми меня правильно, — Скайуокер за­думчиво разглядывал танцующую в воздухе безде­лушку; пальцы его едва заметно подрагивали. — Кеноби — хороший наставник, сильный, как ма­гистр Винду, и иногда даже мудрый. Я благодарен судьбе за то, что я его ученик. Только вот... — он нетерпеливо вздернул подбородок, тонкая косичка мотнулась из стороны в сторону. — Да, знаю, я — падаван, но в чем-то... во многом!.. я обгоняю его. Я готов пройти испытание. Я знаю! И он знает. Чувствует. Другие в моем возрасте уже станови­лись рыцарями. Знаю, я поздно начал учиться, но Оби-Ван просто не позволяет мне идти вперед.

Падме с любопытством приподняла брови. Казалось, ее замешательство загустело в воздухе. Но и Анакин был удивлен не меньше. С чего это ему пришло в голову критиковать наставника? Наверное, следует остановиться. Анакин выругал­ся про себя.

— Должно быть, это очень обидно, — участ­ливо произнесла Падме.

— Даже больше! — выпалил Анакин; ощуще­ние было такое, словно головой вперед ныряешь в теплый омут. — Он придирается и придирается! Никогда не слушает! Он просто не понимает. Это нечестно!

Он тараторил бы без конца, если бы Падме не прыснула от восторга. Падавана словно ударили по щеке. Забытая статуэтка зазвенела, ударившись об пол.

— Прости, — выдавила сенатор сквозь сдав­ленное хихиканье. — Вот сейчас ты говоришь точь-в-точь как один маленький мальчик, с которым я познакомилась на Татуине.

— Я не ною!

Возле шкафа захихикала Дорме.

— Я не хотела тебя обижать.

Как там учили? Сделай глубокий вдох, потом выдохни, со вкусом и не торопясь... чушь какая-то. Зато — к огромному изумлению Скайуокера — удалось расслабить плечи.

— Я знаю.

Роста и силы в нем было немало, но выглядел он все равно потерянно. Падме умилилась. Она протянула руку и погладила Скайуокера по щеке.

— Анакин?

Пожалуй, в первый раз она на самом деле заг­лянула ему в глаза. Пелена, заволакивающая свет­лую синеву, медленно растворялась.

— Не старайся вырасти слишком быстро.

— Я уже вырос, — поправил ее падаван. — Скажи это себе самой.

Он не отводил взгляда.

— Пожалуйста, не смотри на меня так.

— Почему?

— Потому что я вижу, о чем ты думаешь.

Анакин натянуто рассмеялся.

— А, так ты у нас тоже джедай?

Если бы Дорме не подглядывала, Амидала су­мела бы объяснить юному выскочке разницу меж­ду... Между кем? Сенатор наморщила лоб. Стран­ный и неожиданный поворот разговора смущал и беспокоил, а в носу почему-то пощипывало от удо­вольствия. Падме заподозрила, что краснеть перед подчиненными — не лучшее поведение для сена­тора.

— Я чувствую себя неуютно, — отрезала она.

Анакин смягчился.

— Прошу прощения.

Прежний ровный голос, шаг назад, чтобы не мешать хозяйке укладывать вещи, равнодушное лицо. Скайуокер вновь превратился в телохрани­теля.

Но это было не так. И неважно, насколько сильно Амидала желала, чтобы превращение не состоялось.

 

* * *

 

Накрапывал дождик — явление нередкое в этих местах, — и поверхность океана морщинилась, так что разглядеть что-то в глубине было сложно. На гигантских столбах, поддерживающих город, ос­тавались влажные извилистые следы. На площадке над самой водой сидели два человека, мужчина и мальчик, похожие друг на друга настолько, что ни у кого не возникало сомнений в их близком род­стве. Одинаково темноволосые, смуглокожие, с одинаковым внимательным взглядом темных глаз. Даже одежда на них была одинаковая.

Над их головами нависал город Типока, самый крупный из городов на Камино. Под ногами плес­кались волны, гоняя вокруг пилонов пучки фиоле­товых водорослей. Пахло солью и йодом.

Мужчина отвел взгляд от взбаламученных дож­дем волн. Он часто задавал себе вопрос, зачем ме­стным жителям, тощим, высоким, нелепым существам с длинными тонкими конечностями и не менее длинными и тонкими шеями, столько окон? На что тут смотреть? На почти постоянную мо­рось в воздухе, сменяющуюся ливнями и очень редко хорошей погодой? Или на катящиеся неиз­вестно куда и неизвестно откуда волны?

Но все относительно, решил мужчина. Напри­мер, сегодня, выглянув в окно, он увидел, что дождь стихает, а значит, можно вывести мальчишку на прогулку.

Он похлопал сына по плечу, молча кивнул на маленький водоворот почти у них под ногами и стал наблюдать. Мальчишка точно так же кивнул в ответ. Спокойствие он сохранял с трудом, его раз­дирал весь спектр эмоций, положенных десяти­летнему человеку, который должен продемонст­рировать отцу ловкость и мастерство.

Именно поэтому он не стал брать лазерный прицел, автоматически подстраивающий выстрел под преломление воды. Хотя отец предлагал. Ну, не то чтобы вслух, просто вынул из рундука и по­ложил на самом видном месте. Сын сделал вид, что не заметил.

Под разгладившейся поверхностью проскольз­нула темная длинная тень. Мальчик набрал в лег­кие воздух, выдохнул, как учил отец, а потом, ког­да добыча повернулась к нему боком, резко выб­росил вперед руку. Быстрая вспышка, и короткий гарпун разрезал волну и ударил рыбу-катуна в бок.

С радостным воплем мальчишка повернул ру­коять, зафиксировав тонкую, почти невидимую струну, и, когда рыба туго натянула лесу, аккурат­но и неторопливо подтащил добычу к себе.

— Неплохо, — одобрил отец. — Но если це­литься на сантиметр ближе к жабрам, то попа­дешь в нервный узел. И тогда добыча не сможет уйти.

Мальчик просиял от радости. Его отец — и учитель — всегда умудрялся находить просчет даже в самых безупречных его действиях. Даже когда все получалось. Даже когда все получалось идеаль­но. Н-ну, почти идеально. Мальчишка был твердо уверен, что если отец не найдет, к чему придрать­ся, значит, отец его больше не любит. Потому что только из любви можно учить совершенству. А в опасной Галактике, окружающей его, совершен­ство означало выживание.

Мальчишка слишком обожал отца, чтобы вол­новаться по поводу пары-тройки затрещин и но­таций. Он вытащил добычу, уверенным движени­ем сломал ей хребет, положил в корзину и вновь уставился в воду.

Он почувствовал, как отец неожиданно напряг­ся, но продолжал сидеть в прежней позе, словно ничего не случилось. Он тоже уловил движение, услышал негромкие шаги и различил в терпком соленом воздухе чужой запах. Если отец не тянет­ся за оружием, значит, пока еще рано. На Камино было немного хищников — исключая тех огром­ных тварей, что обитали в глубинах океана. Над водой жили лишь аборигены.

Гостья была местной. Она сложила гибкие руки в жесте предложения мира и дружбы.

— Приветствую мастера Джанго, — сказала она.

Огромные, на пол-лица, абсолютно темные глаза неторопливо моргнули.

Отец в ответ не улыбнулся, хотя кивнул. Маль­чик вообще не стал здороваться. Он как раз заме­тил новую рыбу.

Джанго в свою очередь поднялся, чтобы попри­ветствовать каминоанку. С одной стороны, в ее приходе не было ничего необычного, Таун Be рабо­тала с ним десять лет назад. Но почему она вообще пришла? Аборигены практически никогда не по­кидают своих городов. И с чего это Таун Be при­шло в голову искать его, когда он вместе с сыном?

— Ты чуть было не опоздал, — заметила Таун Be. — Еще немного, и было бы поздно.

— Дела.

— С твоим отпрыском?

Джанго оглянулся на мальчишку, тот как раз выуживал из воды очередную рыбину. На этот раз добыча не трепыхалась. Сын и ее кинул в корзину и начал выискивать новую. Движения у него были плавные. Джанго удовлетворенно кивнул. Парень притворялся. Он сам научил сына делать вид, что безумно чем-то увлечен, в то время как занят со­всем другим делом. Например, подслушиваешь разговор между отцом и Таун Be.

— Приближается десятая годовщина, — пояс­нила каминоанка.

Джанго кисло взглянул на нее.

— Думаешь, я не знаю, когда у Бобы день рож­дения?

Если резкий тон и оскорбил Таун Be, то она не стала показывать своих чувств.

— Мы готовы начать все с начала.

Джанго опять оглянулся на сына. Одного из тысячи сыновей, но единственного, кто был абсолютной копией без вмешательства генети­ков и инженеров. Остальных Джанго за людей не считал. Их наделили даром послушания — в обмен на искусственное взросление. Вся группа уже достигла совершеннолетия, все они были взрослыми воинами в превосходной физической форме. Послушные, сильные, идеальные... и ту­пые. Посмотрел бы Джанго на того, кто попробовал бы приказать что-нибудь Бобе. Особенно, если парню приказ придется не по нраву...

И вообще он считал, что ускоренное взросле­ние — ошибка. Воинскому искусству нельзя на­учить, манипулируя с генами. Нужен долгий путь, шаг за шагом пройдя который, достигнешь совер­шенства. Но вслух Джанго не высказывался. Ни при каминоанцах, ни при Бобе, ни при ком.

Его наняли выполнить работу, он ее выполнял. Как обычно. А лишние вопросы и комментарии в перечень обязанностей не входили.

Таун Be смешно наклонила голову набок. Мор­гнула.

Джанго счел выражение на ее мучнисто-белом липе за любопытство и чуть было не хмыкнул в от­вет. Галактика велика, в ней живет разнообразный народ. Есть такие, кто не слыхал о генной инжене­рии, а есть — например, каминоанцы, — у кого процесс производства себе подобных не обходится без манипуляции с генами. Может быть, поэтому они и похожи друг на друга, точно битхи?

Неудивительно, что Таун Be, представительни­ца общества, где разум и душа одна на всех, сбита с толку при встрече с человеком, которого не волну­ют соплеменники, пусть даже собственные клоны.

Ну да, он мог признаться, что как-то раз задал себе вопрос: а зачем каминоанцам его генетичес­кий материал? Неужели они создают армию? Маловероятно. Но с другой стороны, всегда где-нибудь случается конфликт, война или экспансия... заказчиков много.

Джанго давно уже не интересовался подобны­ми материями. Он охотник, одиночка, отшельник... вернее, был таковым до появления Бобы. И ни политика, ни чужая война, ни армия клонов, со­зданных из его клеток, его не касаются. Если все эти биологические копии полягут по чьему-то при­казу, значит, так тому и быть. Ему лично — все равно. Он ни к кому из них не чувствует ни ма­лейшей привязанности.

Джанго сообразил, куда он смотрит. Ни к кому, поправил он сам себя. Кроме Бобы, конечно.

Каминоанцы хорошо оплачивали его услуги, они не скупились. Джанго впервые достался такой не­лепый заказ. Лично от него почти ничего не тре­бовалось, зато кредитки текли рекой. И — что гораздо важнее — только каминоанцы сумели со­творить чудо. Они дали ему сына. Джанго уже не мог вспомнить, зачем он потребовал столь стран­ную плату. Десять лет назад он вовсе не собирался к кому-то привязываться, тем более — к непонят­ному существу, которое, как ему сказали, было точ­ной копией его самого. А когда встал вопрос мок­рых пеленок, вообще был готов убить подарочек на месте. Но позднее Джанго выяснил, что ему нравится смотреть, как мальчишка растет. Нра­вится представлять, каким он станет под руководством наставника, который настолько любит своего ученика, что не ленится критиковать и зас­тавлять идти к совершенству. Джанго знал, что сам он — один из лучших. Но не сомневался, что Боба пойдет гораздо дальше и станет одним из величай­ших, каких только знала Галактика.

Он только не подозревал, что настоящей на­градой будут минуты, когда он может сидеть вдво­ем с сыном в тишине и спокойствии водного мира.

С того самого дня, как Джанго Фетт выучился ходить, его жизнь представляла собой сплошную сумятицу. Неспокойные Внешние территории про­бовали его на прочность день за днем, и из каждо­го испытания он выходил чуть более сильным, чуть более совершенным, и теперь все свои знания и навыки он может передать Бобе.

Лучшего учителя для сына было бы сложно сыс­кать. Говорят же: если Джанго Фетт хочет тебя поймать, тебя поймают. И добавляли: если Джанго Фетт хочет, чтобы ты умер, лучше сам застрелись.

Нет, конечно, слово «хочет» здесь непримени­мо. Джанго никогда не хотел ничего подобного, когда дело касалось работы. Ничего личного. Охо­та, убийство — это работа. Высокооплачиваемая к тому же, если ты действительно профессионал. И самым главным в ней является бесстрастность, это Джанго узнал с малых лет. Абсолютное спокой­ствие. Вот его величайшее оружие.

Джанго посмотрел на Таун Be, потом — на Бобу. И ухмыльнулся. Охотник легко оставался бесстрастным — до тех пор, пока не оставался наедине с сыном. Тогда постоянно приходилось помнить о двух слабостях и постоянно держать их в узде, чтобы свести потенциальную опасность к минимуму. И все равно Джанго не мог скрыть ни любви к Бобе, ни гордости за него. И, несмотря на то что он нежно обожал этого паршивца, — и именно потому, что действительно его обожал, он учил сына сохранять ледяное спокойствие, грани­чащее с бессердечием.

— Мы возобновим процесс, как только ты бу­дешь готов, — заметила Таун Be, возвращая Джанго к действительности.

— Вам что, материала не хватает? Без меня не обойтись?

— Ты все равно уже здесь, нам бы хотелось, чтобы ты участвовал, — вежливо отозвалась Таун Be. — Оригинальный носитель ДНК всегда пред­почтительнее.

Джанго скривился. От одной лишь мысли о шприцах, уколах и зондах воротило с души. Но охотник кивнул в знак согласия. В конце концов, ради такой награды можно было и потерпеть.

— Как только будешь готов, — повторила Таун Be. — В любое время.

Затем она церемонно поклонилась и ушла.

Джанго смотрел ей вслед и думал, что на ее месте не стал бы рассчитывать на это. Если каминоанцы намерены ждать, когда он будет готов, им придется ждать вечно. Он снова сел, устроился поудобнее и приготовился наблюдать, как Боба выцеливает новую рыбу.

 

* * *

 

Наверное, во всей Галактике невозможно отыс­кать порта лучшего, чем порт в промышленном секторе Корусканта. По крайней мере, когда нужно затеряться в пестрой толпе. Пузатые транспортные корабли прибывали почти непрерывно, а гигантские посадочные платформы и магнитные ловушки были готовы принять каждый из них, чтобы потом из­влечь из их трюмов тонны грузов, без которых го­род-планета прекратила бы существование. Корускант давно уже утратил, возможность прокормить всех своих обитателей. Даже странно, что здесь, в порту, ни разу не случилось ни сбоев, ни аварий. Зато можно было оглохнуть от несмолкаемого гула.

В доках нашлось место не только для грузов, но и для пассажиров. Не всем желающим посе­тить столицу хватало денег на проезд на комфор­табельном лайнере, кое-кто экономил, кое-кто оплачивал дорогу работой. А кое-кто пробирался нелегально. Но еще больше народу хотело сбежать от неистового безумия, охватившего Корускант.

Смешавшись с толпой, Анакин и сенатор, оде­тые на провинциальный манер, брели на посадку. Они шли рука об руку и ничем не отличались от других пассажиров. Вот только всех остальных не ждали у внешних ворот рыцарь-джедай, капитан дворцовой стражи и компаньонка.

Из троих провожающих больше всех нервни­чал племянник начальника стражи. Больше всего ему не хотелось отпускать свою королеву из поля зрения, а события — из-под контроля. Вручая Скайуокеру дорожные сумки, капитан Тайфо кив­нул, постаравшись вложить в простое движение уверенность, которую не ощущал. И неодобритель­но покосился на ученическую косичку, которую падаван отказался отстричь.

— Берегите себя, — обратился он к Падме.

— Хорошо, капитан. Позаботьтесь о Дорме. Вам обоим угрожает опасность.

— Я присмотрю за капитаном, — быстро вста­вила свое слово компаньонка.

Дорме улыбалась, хотя была готова заплакать. Падме покрепче обняла служанку.

— С тобой все будет в порядке, — шепнула она.

— При чем тут я? Я о вас беспокоюсь. А что, если все раскроется?

Непременно, если прощание затянется еще ненадолго, чуть было не фыркнул Анакин. Но имен­но в это мгновение Падме отстранилась и указала на него. Пришлось приосаниться.

— Тогда мой джедай докажет, так ли он хо­рош, каким кажется.

Дорме нервно хихикнула и украдкой хлюпну­ла в рукав. Оби-Ван поскорее отвел своего подо­печного в сторону.

— Сиди на Набу, — проинструктировал он. — Постарайся не высовываться. Ничего не предпри­нимай, предварительно не переговорив со мной или Советом...

— Да, учитель, — очень вежливо отозвался Скайуокер.

А про себя порадовался и помахал на проща­ние поводку Оби-Вана.

В присутствии Кеноби он начинал задыхаться, легкие горели огнем, даже сделать вдох было не­стерпимо больно. Ничего не делать, совсем ниче­го, спрашивать разрешения на каждый шаг и чих. За кого они его принимают? Кажется, он давно доказал, что заслужил хоть немного доверия.

— Я быстро расследую эту историю, госпожа сенатор, — обратился к Амидале ни о чем не по­дозревающий Оби-Ван. — Вы даже не заметите отлучки.

— И буду весьма благодарна, если вы поспе­шите, рыцарь.

Ну, конечно, как всегда, вся благодарность — Кеноби, а он тут для декора. Анакин вышел вперед.

— Время отправляться.

— Знаю, — Амидала недовольно наморщила нос.

Анакин напомнил себе, что гневается она не на него лично, а на обстоятельства. И вообще хо­рошо, когда кому-то не нравится, что кто-то дру­гой, а не он, пойдет в огонь. Такую Падме он лю­бил больше всего.

Падме вновь обнялась с компаньонкой. Со стороны они должны были выглядеть сестрами. Анакин взвалил на плечо тяжелые сумки и напра­вился на площадку, где их ждал бело-синий ма­ленький астродроид.

— Да пребудет с тобой Великая сила, — на­путствовал ученика Оби-Ван.

— Да пребудет Великая сила с вами, учитель, — с чистым сердцем откликнулся падаван.

Он действительно очень хотел, чтобы Кеноби сделал Галактику безопаснее. Особенно — для Падме. Хотя про себя пожелал, чтобы наставник не торопился.

— Я боюсь, — прошептала сенатор, пока сле­дом за Анакином шла к транспортному кораблю.

Позади катился Р2Д2 и негромко гудел.

— Мое первое самостоятельное задание, — негромко сказал Скайуокер. — Я тоже боюсь.

Но вспомнил о роли героя и продемонстри­ровал улыбку уверенного человека и даже почти джедая.

— С нами Р2, чего нам бояться?

А три человека, которые ждали, когда городс­кой челнок подхватит их, чтобы отвезти обратно, не отрываясь смотрели им вслед.

— Очень надеюсь, что он не выкинет глу­пость, — признался Кеноби, стараясь не смотреть на Тайфо.

— Надеюсь, что она не выкинет глупость, — эхом откликнулся капитан и поправил повязку на глазу. — По сравнению с сенатором, ваш падаван — просто ангел с Иего. Приказов она не слушает.

— Споются, — уверенно подытожила Дорме. — Они так похожи.

Капитан бессильно покачал головой. Кеноби находил равновесие и спокойствие дольше. Невин­ные на первый взгляд замечания горничной ему совсем не понравились. Кроме того, он был не со­гласен. Сенатор Наберрие предпочитала доверять своим собственным суждениям, не считаясь с мне­нием остальных, неважно, ошибались советчики или нет.

Но, если вдуматься, из тех двоих, что только что сели в транспорт, не сенатор была чемпионом по упрямству.

И эта мысль отнюдь не прибавляла спокой­ствия.