ДЕСПОТИЗМ ИЛИ СОГЛАСИЕ?

Две сквозные тенденции взаимодействуют в рамках этого периода. Од­на из них — характерное для Просвещения стремление правительства к ра­ционализации, либерализации и равенству. Правительство намеревалось расширить права и свободы личности, расширить полномочия представи­тельных органов, защищавших последние. Идеологией Просвещения вдох­новлялись и ответные действия представительных органов, которые встре­тили обструкцией прогрессивные начинания центра. Правительство исполь­зовало автократические меры с уверенностью, что высший закон Разума оправдывает все, согласны простые смертные или нет. Порожденные Про­свещением, обе тенденции оказывались несовместимыми. Точно так же просветители, с одной стороны, критиковали привилегии, отстаивая прин­цип равенства, а с другой - называли их неотъемлемой составляющей прав и свобод. Если бы монарх обладал той «абсолютистской» властью, которой наделяют его историки, он не оказался бы в столь затруднительном поло­жении. Он использовал бы свою законодательную власть, чтобы разре­шить многие животрепещущие проблемы: отменить некоторые налоговые льготы, уравнять распределение налогового бремени между регионами и сделать чиновников, собиравших подати, материально незаинтересован­ными и таким способом избавился бы от всех трудностей. Однако в дейст­вительности задача никому не казалась столь легкой.

Большинство исследователей признает, что игнорировать процедуру одобрения в государстве, основанном на сотрудничестве властных инсти­тутов, означает создавать дополнительные препятствия в реконструкции подлинных событий эпохи. Однако одобрение было необходимо для прида­ния управлению законного характера. Монархия не просто была слабее ус­тойчивых корпоративных учреждений: у нее не было теоретического обос­нования для принятия самовластных решений. Королевские прерогативы не преступали границ частного права, гарантировавшего индивидуальные права и права собственности подданных. «Основные законы» Франции гла­сили, что их защита была первым и важнейшим внутриполитическим дол­гом правителя. Поэтому правительство без согласия подданных не могло предпринять того масштабного вмешательства в их права, которое было не­обходимо для проведения фискальной реформы. Все больше ученых выра­жают согласие с фактом, что корона не могла ввести новый налог или про­вести реформу без консультаций с той или иной представительной ассамб­леей.[97] Теоретики могли спорить о том, стоял ли король над законом или подчинялся ему, однако на практике сомнений не возникало: частные пра­ва защищались законом, который нельзя было изменять без одобрения под­данных. Деспотическое управление открывало иные возможности изме­нять существующие законы. Хотя в XVIII веке эта концепция была, скорее, навязчивой идеей, перевернувшей все устоявшиеся представления, отвра­щение, которое она вызывала, было неподдельным. Термин «деспотизм» противопоставлялся понятию легитимной монархии и почти всегда имел негативный оттенок, как, например, сегодня слово «фашист».

Заявления об отсутствии во Франции XVIII века консультативных меха­низмов являются сильным преувеличением. Историков ввела в заблужде­ние официальная правительственная пропаганда, в которой обычно превоз­носилась абсолютная власть короны. Только П. Бэрли отметил, что прави­тельство уважало коллективные и индивидуальные права и было заинтере­совано в том, чтобы корпоративные учреждения представляли их должным образом.1 В 1774 году французский государственный секретарь с удивле­нием говорил британскому послу, что английская пресса и общественное мнение в корне неверно воспринимают и оценивают многие события. Анг­личанина уведомили, что Людовик XVI не мог приказать освободить аре­стованного купца: если бы король преступал законные решения, он был бы не монархом, а деспотом. Корона, вопреки утверждениям историков, так никогда и не получила формального права вводить налоги без одобрения. Обычай гласил, что это одобрение могли предоставить только Генеральные штаты. Постоянная талья собиралась согласно решению штатов 1439 го­да.[98] После 1614 года их существование слишком часто игнорировали, а их деятельность в 1788-1789 годах историки связывали с гибелью старого по­рядка. Однако Генеральные штаты были неотъемлемой частью апс1еп гё- §1те. Вот почему в 1789 году, когда подданные короля Георга III радовались крушению французского деспотизма, Людовик XVI стал свидетелем самых демократических выборов в истории Франции и Англии.

Между последним заседанием и новым созывом штатов, который неред­ко инициировался членами правительства, например, герцогом Бургунд­ским в начале XVIII века, обычно проходило менее десяти лет. При разра­ботке своего законодательства правительство, как правило, старалось не нарушать прерогативы представительства. Легкость, с которой были про­ведены выборы 1789 года, свидетельствует о том, что Генеральные штаты были живым организмом, а не окостеневшим реликтом прошлого. В пере­рывах между созывами штатов их властные полномочия переходили к пар­ламенту. Таким образом королевская власть, абсолютная в своих прерога- тивных сферах, сталкивалась с финансовыми ограничениями. Процедура одобрения не только придавала законный характер вмешательству в права подданных, но также имела серьезные практические последствия. Сопо­ставление того, как платили налоги в областях с выборами и в областях со штатами, давало неутешительные результаты. Нормандия была одной из самых богатых провинций, но поскольку подати там взимал присланный правительством элю, норма выплачивалась с трудом. Лангедок был одной из самых бедных территорий, но там налоги распределялись и собирались провинциальными штатами с удивительной легкостью. Суммы, поступав­шие из обеих провинций, были одинаковыми.

Эти соображения учитывались, когда в XVIII веке министры старались наладить блокированные или неэффективные консультативные механиз­мы. В кружке герцога Бургундского считали, что штатам следует отводить в управлении большую роль, чем прежде, и этим во многом предопределили политику столетия. Проект, созданный Лаверди в 1764-1765 годах, пред­полагал создание системы муниципальных ассамблей, призванных ограни­чить централизацию, а именно — отказаться от введенной Людовиком XIV процедуры назначения городских мэров королем. Проект предусматривал участие местных жителей в решении локальных проблем, затрагивавших их интересы. По мысли Лаверди, власть передавалась ассамблеям нотаб­лей, которые избирались депутатами; последние в свою очередь выдвига­лись профессиональными группами, цехами и корпорациями. Нотабли пред­ставляли три кандидатуры на пост мэра, из которых король выбирал одну. В 1771 году эта реформа была прекращена Терраем, новым Генеральным контролером финансов, который объявил, что эта реформа ограничивает королевскую власть, и который, по-видимому, разрабатывал собственную конституционную доктрину. После присоединения к Франции штаты были учреждены в Лотарингии и на Корсике для того, чтобы получить представ­ление о провинциях и обеспечить их лояльность короне. В ходе реформ 1778-1779 и 1787-1788 годов провинциальные ассамблеи были созданы сначала в Берри и Гиени, а затем во всех областях с выборами, где их еще не было. Число депутатов от третьего сословия в этих представительствах было удвоено, а голосование сделано поименным, дабы предотвратить перевес дворянства и духовенства. Хотя активная политика, проводившаяся в от­ношении консультативных органов, обычно незаслуженно считалась про­явлением предсмертной агонии обреченного режима, на самом деле она за­ставляет нас удивляться тому, что важность этих институтов признавали уже в XVIII столетии.

Если же корона не получала согласия на проведение реформ, она реаги­ровала иначе. Она расширяла полномочия учреждений, призванных огра­дить подданных от проявления деспотизма, но в то же время на практике осуществляла деспотическое Правление.