ПРАВЛЕНИЕ ДВОРЦОВОЙ ФРАКЦИИ

Если кто-то и обсуждал вопрос о деспотизме, это были фракции, конкури­ровавшие при дворе Бурбонов. К концу существования апс1еп гё^ьте двор был основным центром политической жизни, которую определяли полити­ческие связи знатных семейств. Буржуазия еще не была самостоятельной политической силой.[107] Теперь становится ясно, что ее ценности, цели и ме­тоды участия в политической жизни были теми же, что и у дворянства.[108] Со­ответствие подтверждается сходством их требований, зафиксированных в «тетрадях» 1789 года. Покупка должности являлась ступенью, по которой многие представители среднего класса поднимались наверх. Французская знать была молодым и открытым социальным классом. На 1789 году чет­верть из принадлежавших к знати 25 ООО семейств были аноблированы в XVIII столетии, а всего в XVII и XVIII веках — две трети. Большая часть дворянства еще недавно принадлежала к буржуазии, 2477 семейств бур­жуа купили дворянские титулы в 15 предреволюционных лет. Стоит учесть, что в это же время английская знать состояла из 200 семейств.[109] Кроме того, со стороны среднего класса не наблюдалось и тени недовольства так назы­ваемой «аристократической реакцией» конца XVIII столетия. Знать, безус­ловно, занимала ведущие позиции в правительстве, администрации на цен­тральном и местном уровнях, в церкви, в армии, на дипломатической служ­бе и среди меценатов. Но она всегда занимала такое положение.

Следовательно, в констатации решающей роли дворянства, и особенно грандов в правление Людовика XV и Людовика XVI, нет ничего оригиналь­ного. Новым явлением была неспособность этих монархов управлять дво­рянством так, как это удавалось Людовику XIV, который, играя на сопер­ничестве придворных группировок, сохранял в своих руках всю полноту власти. При Людовике XV решения часто диктовались фракцией «благо­честивых» Ыёуо!з), отстаивавшей принцип неделимости королевского суве­ренитета (Игёзе гоуа1е) и покровительствовавшей итальянским иезуитам. Ею руководили королева, дофин и дочь короля. Против них объединились мадам де Помпадур, любовница короля, и ее протеже-министры: Берни, Мариньи, Машо, Бертен и Шуазель. Они выступали за участие парламента в королевском управлении {Игёзе раг1етеп1а1ге) и поддерживали галли- кан-янсенистов, сторонников Просвещения.

Метания короля между этими фракциями оказывали пагубное воздей­ствие на последовательное проведение политики и реформ. И Фридрих Прусский, и Иосиф Австрийский отмечали, сколь губительным оказалось засилье фракций для политической жизни Версаля. Чтобы поправить фи­нансовое положение страны, Людовик использовал окружение маркизы де Помпадур, члены которого были способны получить от парламента необхо­димые уступки. Но в это время фракция «благочестивых» объединилась с духовенством и другими привилегированными группами, чтобы оказать противодействие новым налоговым запросам короны: они использовали своих клиентов в парламенте, которые организовали сопротивление предъ­являемым требованиям. Другая придворная группировка, которой руково­дил принц Конти, объединилась с группой магистратов-янсенистов, кото­рые между 1754 и 1764 годами использовали парламент для достижения собственных целей.^[110] В ответ на это Людовик XV, как правило, сначала пы­тался проявить твердость, но впоследствии всегда капитулировал. Поэто­му когда Машо и Бертен лишились своих постов, потерпели крах и их про­екты равного распределения налогов. Генеральные контролеры финансов при Людовике XV не задерживались на этом посту более трех лет. С другой стороны, он, наконец, научился поддерживать определенное равновесие между конкурирующими фракциями. Людовик XV не обладал способно­стями Людовика XIV, все считали его перебежчиком; но он все-таки не по­зволял какой-либо одной группировке монополизировать власть, что побуж­дало остальных придворных время от времени объединяться против короля. Из всех Бурбонов только Людовик XVI разбирался в придворной политике настолько плохо, что смог совершить такую ошибку.^[111]

Допустим, что Людовик XVI с самого начала оказался в затруднитель­ной ситуации. Дворцовые фракции обычно искали покровительства членов королевской семьи, имевших доступ к королю, — младших братьев госуда­ря, его наследников или любовниц. У нового монарха этого окружения не было. По известной причине у него не было ни любовницы, ни наследника, а его братья были слишком молоды. Следовательно, единственным близ­ким к нему человеком была его жена, Мария-Антуанетта, которая с самого начала оттолкнула от себя большую часть придворных, пренебрегая их вниманием и выказывая свое расположение только узкому кругу друзей и поклонников. Играя в пастушек в Малом Трианоне с Полиньяк, Ламбаль и Водрейем, тем, кто не входил в ее узкий кружок, она отказывала в должно­стях, пенсиях, синекурах и патронате, необходимых для любого придвор­ного. Несмотря на прозвище «мадам Дефицит», королеву критиковали не за чрезмерную щедрость ее пожалований, а за то, что она одаривала недос­тойных. В Вене Мария-Терезия метала громы и молнии по поводу неоправ­данного риска дочери. Первыми под удар Марии-Антуанетты попали пред­ставители старейших и самых влиятельных семейств: Ноай, Роган, Ларош­фуко, а также и принцы крови: герцог Орлеанский, принцы Конде и Конти. Это они субсидировали публикацию и распространение порнографических ИЬеИез (книжечек), призванных очернить королеву. В них она представала перед публикой чудовищем, чей сексуальный аппетит был неразборчив и неутолим. Бешеная злоба оскорбленных дворян проявлялась в тех низо­стях, которые они сочиняли. Издаваемые ими непристойные брошюры гла­сили, что королева — лесбиянка и нимфоманка, и содержали пространные рассуждения о том, что же может удовлетворить ее похоть.^[112]

Еще более опасной — если такое можно себе представить — была тен­денция оппозиции покидать пределы двора. Политическое значение коро­левского двора изменялось, так как ведущие представители знати пере­стали считать его ключом к приобретению различных преимуществ. Двор перестал выполнять свою основную функцию — собирать вокруг монарха влиятельных дворян и быть средоточием политической жизни. Постепенно Версаль вновь становился обычным провинциальным городком. Этому бы­ли и другие причины, связанные с действиями фракций. В 1786 году парла­ментская фракция короны, или рагИ тШ$1ёпе1, перешла в оппозицию. Людовик XVI потерял контроль над соперничеством фракций Бретейя и Ка- лонна в министерстве. Борьба перекинулась в парламент, нарушила нор­мальный процесс управления и приблизила финансовый и политический кризис 1787-1789 годов.^[113]

Если сопоставить имена придворных, отрешенных от власти, и тех, кто своими последующими действиями подтолкнул страну к революции, то мы обнаружим много удивительных совпадений. В 1788 году недруги короле­вы начали геуоИе поЬШшге.Летом и осенью 1788 года, когда банкротство короны и приближающиеся выборы в Генеральные штаты раскалили поли­тическую обстановку до предела, некоторые представители высшего дво­рянства Франции превратили свои дома и салоны в политические клубы, которые занимались активной антиправительственной пропагандой. В это же время сформировалось Общество тридцати, члены которого оспарива­ли решение парламента, гласившее, что Генеральные штаты соберутся в том же составе, что ив 1614 году: депутаты от третьего сословия должны были составить в нем только треть, вместо того чтобы получить количество мест, равное суммарному числу депутатов от духовенства и дворянства. Процесс обсуждения этой проблемы осложнялся существованием преце­дентов XVII века и давлением дворянской фракции. Пропаганда Общества тридцати возбудила третье сословие против якобы привилегированного по­ложения двух других: таким образом классовый антагонизм возник там, где его прежде не было, а буржуазия стала излишне политизированной. Двадцать один из двадцати трех представителей «дворянства шпаги» в Об­ществе тридцати были придворными грандами. Именно они — Ларошфуко, Лозен, Лафайет, Ноай, д'Эгийон и трое братьев Ламет — отсутствовали на кутежах королевы.[114] В июне 1789 года именно они были первыми дворяна­ми, вошедшими в буржуазное Национальное собрание.

Этим катастрофа не заканчивалась. Герцог Орлеанский, кузен Людови­ка, много лет пытался подорвать доверие подданных к королю и королеве. Он нанял Шодерло де Лакло, автора скандальной книги «Опасные связи», для сочинения злобных пропагандистских памфлетов. В 1787 году на засе­дании парламента он в лицо обвинил присутствовавшего там Людовика XVI в деспотизме и этим уничтожил только что достигнутые королем финан­совые договоренности с парламентом.[115] Пале-Рояль, защищенный от пра­вительственной полиции титулом герцога, был местом сбора недовольных. Отсюда герцог распространял клевету, здесь он плел заговоры и направлял в нужное русло гнев толпы, которая летом 1789 года штурмовала Басти­лию. Его роль была одной из главных в фильме студии МОМ «Мария-Ан­туанетта» 1938 года, но вот историки, анализирующие причины падения монархии, почему-то обходят его деятельность молчанием.

Некоторые члены Общества тридцати впоследствии совершили вели­кие дела. Мирабо возглавил Национальное собрание. Лафайет стал пер­вым командиром Национальной гвардии. Ноай предложил декрет, упразд­нивший «феодализм». Талейран занялся секуляризацией церковных земель. Братья Ламет участвовали в основании Якобинского клуба. Кроме того, дво­ряне, отстраненные Людовиком и Марией-Антуанеттой, довершили про­цесс разложения армии — последней опоры монархии. Военные реформы Сегюра (1781) и Гибера (1788) ослабили контроль правительства за назна­чениями придворной знати, которая теперь могла покупать самые привле­кательные армейские должности. Саботаж реформ вдохновляли братья

Ламет, Лафайет и Лозен. Хуже всего королю пришлось в июне 1789 года, когда в Париж были вызваны войска. Присутствие армии разъярило толпу, но войска были заражены мятежным духом настолько, что использовать их против народа было опасно. В этом отношении революция была военным путчем.^[116]

Кризис, предшествовавший падению апаеп гё^те,всегда был неотъ­емлемой частью этого режима. Конфликт создавался штатами и фракция­ми, приближенными монарха и аутсайдерами, рассуждавшими о свободах, привилегиях и деспотизме, порицавшими злоупотребления властью и ис­пользовавшими традиционные модели политического этоса.[117] В их действи­ях трудно усмотреть протест против «абсолютизма». В 1789 году, еще в эпо­ху апс1еп гё§ше,начался мятеж против искажений существующего поряд­ка. Многие из восставших даже не помышляли об уничтожении системы, которая их вполне устраивала. Но тогда никто из них не догадывался, в ка­ком направлении этот мятеж будет развиваться дальше. Фракции и раньше вызывали народ на улицы, чтобы придать дополнительный вес своим при­тязаниям. Однако на этот раз народ отказался разойтись по домам.