МОСКВА 1 9 5 8 5 страница

Кроме этого, время получения полной информации будет зависеть от семантической сис'темы словаря испытуемого. Бели в усвоенном ранее словаре испытуемого есть различия и семантические связи между такими словами, как гриб, белый гриб, боровик, дубовик, лисички, опята, козлята, рыжики, плесень, грибница -и т. п., то усвоение информации пойдет иначе, чем у испытуемого, который плесень не относит к грибам^ или не усвоил соотношения между словом гриб и грибница, или не знает слова козлята, как названия сорта грибов. Таким образом, величина у также будет влиять на время образования полной дифференцировки и на рефлекторные ответы при подаче тех или других раздражителей словесного ряда.

Что касается величины 2, т. е. состояния испытуемого в данный момент, и других случайных факторов, то при достаточно большом коли-

честве опытов они, подчиняясь закону комбинации независимых событийг будут эллимимироваться, т. е. относительно равномерно влиять на общий итог времени в разных (вариантах опыта.

Как видно, различие двух каналов информации состоит в том, что ' усвоение сообщения держится на разных видах подкрепления. Передача по второсигнальному каналу подкрепляется пониманием, что проверяется возможностью обратной передачи той же информации от испытуемого к экспериментатору. При обратной информации передается сообщение о тех же предметных отношениях, которые ранее были прикся-ты, хотя отбор слов и их порядок может меняться. Передача по перво-сигнальному каналу подкрепляется безусловным раздражителем и поэтому может сохранить силу только в пределах индивидуального опыта испытуемого. Во всяком случае, при длинном и сложном ряде раздражителей, развертывающемся в течение многих дней опыта с интервалами, обратная информация от испытуемого к экспериментатору практически становится невозможной. Да и вообще говоря, информация от испытуемого о его вегетативных изменениях возможна лишь в части надпороговых ощущений.

Иначе обстоит дело- в условиях применения двигательной методики с так называемым речевым подкреплением. В этом случае неполная информация передается сразу по двум каналам. Испытуемый производит нажатие на ключ по чужому приказу «нажми». Вынужденное движение равносильно безусловному подкреплению, вероятно, все же более слабому, чем электрический ток или температурный раздражитель, действующий на кожу и вызывающий не вегетативные реакции, а сокращения скелетной мускулатуры. Таким образом, информация первоначально пойдет по первосигнальному каналу. Однако через некоторое время испытуемый может принять информацию с помощью имеющегося у него запаса слов, т. е. отмечая порядок поступающих сигналов и вынуждающих приказов. В таком случае информация перейдет на второсигнальный канал и движения нажимов на ключ из вынужденных превратятся в произвольные. Как указывалось в начале этой главы, момент перехода информации с одного канала на другой является в данном случае неопределенным. Это связано, во-первых, с характером применяемых при этой методике раздражителей (свет, звук), которые могут быть приняты или первосигналь-но, или в разной мере второсигнально, и, во-вторых, от характера самой реакции нажима на ключ, которая может быть или автоматически вынужденной, или произвольной. В обоих случаях объективные показатели недостаточны для суждения экспериментатора о канале поступления информации. Вероятно, возможны улучшения этой методики, с тем чтобы наблюдать расхождение информации по разным каналам.

Гипотеза о двух каналах словесной информации, подсказанная, хотя и немногочисленными фактами из этой области, имеет не только теоретическое, но и большое практическое значение. Слова, применяемые человеком в разных жизненных ситуациях, конечно, сочетаются то с одними, то с другими вегетативными реакциями, вызванными этими жизненными ситуациями. Надо думать, что, поступая через первосигнальный канал с безусловным подкреплением, слова отбираются и дифференцируются в вегетативном отборе по эмоциональным признакам. Поступая одновре-менно или разновременно по второсигнальному каналу, те же слова образуют словарь данного человека. В результате некоторые из слов, а может быть и все, приобретают эмоциональный индекс. Так как по первосигнальному каналу поступает последовательно порциями и неполная информация, то эмоциональный индекс слов изменяется; кроме того, принимающий, как правило, не дает себе отчета в сигнальном значении этого эмоционального индекса, хотя действие его достаточно сильно.

В процессе опытов с безусловным подкреплением происходит формирование новых эмоциональных индексов ранее усвоенных испытуемым

слов. Именно это открывает большие возможности для выяснения механизма воздействия словесной доминанты на неречевые системы. Едва ли можно допустить, что полное словесное сообщение о передаче тока на слове гриб тотчас же с места вызовет вегетативную реакцию. Потребуется какое-то количество безусловных подкреплений и неподкреплений для перестройки эмоциональных индексов. Но так как по ожидаемому весьма вероятному результату введение полной информации все же сокращает время перестройки индексов, то сравнение серий опыто-в -с полной и неполной информацией дает возможность точно учесть это время и ход перестройки. Тем самым обнаруживается механизм широко известного жизненного явления, когда человек, усвоив те или другие словесные -сообщения, все же не обладает достаточными эмоциональными побуждениями для осуществления соответствующих действий.

На основе учета эмоциональных индексов возможна постановка еще одной интересной проблемы о семантической системе слов данного человека. Количество слов, которыми владеет взрослый человек, может быть определено числом не менее 5—6 'тысяч. Спрашивается, нужно ли в опыте по перестройке индексов с неполной информацией 'перебрать все эти слова и каждое из них включить в пару подкрепляемого безусловным раздражителем и неподкрепляемого для того, чтобы в конце концов получилась точная дифференцировка только одного слова гриб, или для получения этого эффекта достаточно некоторой системы ограниченного числа слов? Первоначально кажется, что первая возможность достаточно вероятна. Ведь испытуемый не получает никакой информации, например о словах хлеб9 ключ, молоко и о других не встречавшихся ранее в опыте словах, следовательно, сохраняется возможность безусловного подкрепления любого из ранее не применявшихся слов. Однако IB действительности, как известно, рефлекс на слова, далеко отстоящие по их предметному значению от контрольного слова, угашается через некоторое время и сохраняется только,на некоторые слова, находящиеся в каком-то семантическом или фонетическом отношении к контрольному. Таким образом, оказывается, что через некоторое время только ограниченная часть слов является претендентами на положительную условную реакцию, перестроенную на соответствующий эмоциональный индекс, другие же слова становятся «нейтральными» или, лучше сказать, приобретают минусовый знак. Если в отношении слова гриб другие слова, такие, как ключ, барабан, стекло, оказались нейтральными, можно считать, что таким же будет и слово карандаш. Однако этого нельзя оказать про слово, обозначающее.лес, где растут грибы. Неясно, какая реакция последует на слово яблоко, которое относится к категории названий пищевых продуктов так же, как и грибы. Так возникает проблема психологической системы' лексической семантики. Эта проблема чисто психологическая, а не лингвистическая и не логическая. У данного испытуемого может сложиться весьма своеобразная связь между словами, не совпадающая с обычными, принятыми в науке системами связи. Так, связь по логическим объемам рода и вида может отчлениться очень быстро: слово растение скоро станет нейтральным, а гриб даст условную реакцию. Таким образом, эти логические связи сравнительно скоро перестанут действовать. Деление на части k целое также скоро может обособиться: слово ножка буде'т нейтральным, однако в случае приема этого слова, как ножка гриба, оно останется реактивным на какое-то время.

Не будет совпадения и с собственно языковыми семантическими связями. Реактивности историко-этимологических связей слов можно ожидать только у испытуемых, принадлежащих к лингвистической специальности. Морфологические же связи могут быть встречены испытуемым по-разному. Слово грибок, принятое в значении грибкового растения, будет отстоять дальше от слова гриб, чем грибок, принятое как уменьшительное от слова гриб. Возможны и чисто внешние связи, например на основе

-рифмы. Если после многократного подкрепления подряд слова гриб появится слово ушиб, можно ожидать на это последнее слово условной

реакции.

Таким образом, путем ряда проб можно обнаружить семантическую систему слов, сложившуюся к данному моменту у испытуемого. Эта возможность появляется вследствие неполноты получаемой им информации. Испытуемый вынужден дополнять передаваемые ему отдельные слова до полного сообщения для себя. В процессе этой операции рн отбирает такую группу дополнительных слов, которая позволяет выделить определенное значение переданного ему экспериментального слова. В зависимости от состава такого сообщения для себя могут возникать очень неожиданные комбинации, которые обычно называются ассоциациями. Так, слова соус или пирог у одних испытуемых могут рано стать нейтральными, а у других испытуемых вступить в связь со словами грибной соус и пирог с грибами и надолго остаться реактивными.

Таким образом, у каждого данного испытуемого имеется индивидуальная система семантических связей слов. Так как это именно система, т. е. ее элементы взаимосвязаны, то для ее определения нет необходимости перебирать все элементы. Достаточно определенного ряда элементов, в котором будет обнаружена вся система. Как и всякая система, она обладает избыточностью информации. Вот почему даже неполная информация по первосигнальному каналу в конечном счете приведет к полной перестройке эмоциональных индексов всей словесной системы, если будет найден наиболее короткий ряд порядка раздражителей, в котором неполнота информации восполнялась бы избыточностью системы.

Особую роль приобретает эмоциональный индекс слов в патологических случаях. Повышенная эмоциональная доминанта в отношении некоторых слов может вызвать полное расстройство поведения и царуше-ние контакта с окружающим. Возникает проблема перестройки и нормализации патологических эмоциональных индексов слов путем проведения информации по доступному второсигнальному каналу.

Для учета разных приемов психотерапии представляет большой интерес определение силы, возможностей и условий воздействия через вто-фосигнальный канад. М. С. Лебединский сообщает о случае, когда врач, -.применив гипноз, ввел пациентке те самые слова, которые соответствовали ее же просьбе в бодрствующем состоянии. Однако у нее впервые в жизни возник истерический припадок и она уклонилась от продолжения лечения 1. Следует допустить, что эта пациентка встретила переданную ей в гипнозе информацию комплексом ранее сложившихся слов, снабженных прежними сильными эмоциональными индексами. Возможно, что в гипнозе канал словесной передачи перестроился и подошел вплотную к областям вегетативного управления. Так как принятое сообщение находилось в противоречии с ранее сложившимися и более сильными эмоциональными индексами, возник срыв высшей нервной деятельности.

То, что в патологии бросается в глаза, в норме замечается мало, хотя тот же процесс приема чужой информации через сообщение для себя или через перевод ее на свои слова — одно из самых важных звеньев механизма речи. Чужая речь понимается не только в меру наличного словаря у принимающего, но и в меру возможности отбора из этих слов осмысленного для данного человека сообщения. Это проблема внутренней речи. Для ее изучения приходится применять специальные методики, и весь вопрос разрастается в особое направление в общем комплексе приемов и дисциплин, исследующих механизмы речи.

Рассмотрению этого направления посвящена следующая глава.

1 М. С. Лебединский, Вопросы психотерапии неврозов. Сборник «Неврозы» Труды конференции, посвященной проблеме неврозов, Гос. изд-во Карельской АССР, Петрозаводск, 1956, стр. 76—77.

ГЛАВА II ПРОБЛЕМА РЕЧЕВЫХ КИНЕСТЕЗИИ '

§ 4. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ

Прием устной речи осуществляется слуховым анализатором, воспроизводство — речедвигательным. Однако не нужно думать, что только в слуховом анализаторе начинается сенсорная часть рефлекторной дуги, а в двигательном — эффекторная. Если бы это было так, то человек, как эхо, воспроизводил бы только то, что принял. В действительности, в речи постоянными величинами являются лишь некоторые признаки элементов сообщения, набор же элементов различен. Отсюда следует, что для воспроизводства речи, т. е. для набора элементов, должно быть свое начало, свъя собственная сенсорная часть рефлекторной дуги. Таким образом, в механизме речи—две сенсорные части рефлекса: слуховая и ки-нестезическая. Но так как речь после усвоения способов замены звуков буквенными обозначениями может приниматься также и зрительным анализатором, то к двум сенсорным частям должна быть прибавлена еще и третья, начинающаяся от зрительного анализатора. Так как при всех условиях набор элементов сообщения, т. е. воспроизводство речи, осуществляется только речедвигательным анализатором, то он и играет главную роль в речевом процессе. Это положение и лежит в основе известного тезиса И. П. Павлова о речевых кинестезиях как базальном (основном) компоненте второй сигнальной системы и о видах слова — двигательном, слуховом и зрительном.

Выставленное И. П. Павловым положение о речевых кинестезиях детально не разработано. Сам этот вопрос интересовал психологов издавна, но собственно научное его изучение еще только начинается. Получаемые здесь факты дают основания делать некоторые выводы о механизме речет и выдвигать гипотезы. Еще в допавловский период вопрос сводился, и не без основания, к проблеме совместимости двух действий. Если двигательный анализатор участвует в отборе элементов при составлении сообщения для себя, то одновременно не могут быть составлены два сообщения. Если человек во внешней речи произносит одно, то во внутренней он уже не может подбирать другое. Исходя из этого и решали вопрос,

1 Термин «кинестезия» составлен из двух греческих слов, которые на русский язык переводятся как «двигательные ощущения». Однако И. П. Павлов, концепция, которого положена в основу наших исследований, нигде не говорит об «ощущениях», а имеет в виду кинестезические раздражения, идущие от органов речи. Он говорит о нервных импульсах, не ставя вопроса о том, ощущаются ли они или нет. В дальнейшем, применяя термин «кинестезия», мы будем иметь в виду только нервные импульсы обратной связи. Вопрос о двигательных ощущениях и представлениях будет выделяться особо.

возможно или невозможно совмещение двух речевых действий. Польман *(1887) 1 проводил наблюдения над самим собой, из которых выяснилось, что О'Н может, произнося знакомые стихи, одновременно составлять в уме другие, новые оригинальные стихи и записывать их строчка за строчкой, может при чтении стихов производить также умножение чисел. Однако в опытах Бине (1890) совмещение более простых действий — нажимания определенное количество раз резиновой груши под стук метронома и решения простой арифметической задачи—вызывало нарушение обоих действий. Весьма трудной оказалась и задача совмещения работы двух рук, одна из которых должна была под метроном нажимать на грушу два раза, другая—пять раз. Эти и им подобные опыты обычно связывались с проблемой распределения внимания. Никакой концепции о нейродина-мическом процессе, возникающем при осуществлении двух действий, не было. Вследствие этого опыты носили случайный характер и не варьировались по какому-либо плану. Не варьировался и способ предъявления материала по анализаторам. Дальнейшее развитие в решении этого вопроса, главным образом в работах американских бихевиористов, для которых он приобретал особое значение, прослежено в указанной ниже статье А. Н. Соколова (1941).

Павловская концепция позволила зано<во переосмыслить поставленную проблему. Совмещение двух действий можно рассматривать как намеренно вызываемое у испытуемого изменение индукционных отношений между двумя очагами возбуждения. В зависимости от силы возбуждения в этих очагах может возникнуть или попеременное их действие с нарушением процессов и с увеличением времени их протекания, или появится доминантный очаг, т. е. вместо отрицательной индукции возникнет положительная, вследствие чего результат основной работы улучшится. Сочетаемые действия могут быть учтены по участию в их осуществлении того или другого анализатора и по степени автоматизации действий. Сами действия могут быть подобраны так, чтобы включить речедвигательный анализатор в разных сочетаниях со зрительным и слуховым. Учет автоматизации позволит определить до некоторой степени относительную заторможенность очага, регулирующего автоматизированное действие. Наконец, может быть определен динамический характер включенных действий и соответственное взаимное влияние этих видов динамики.

Методика торможения и усиления речевых кинестезии, а также непосредственная запись активности речевых органов в процессе внутренней речи при помощи отведения биотоков в последнее время применяются у нас довольно широко. Полученные в результате этих исследований данные приобретают для изучения механизма речи и мышления не только большое теоретическое значение, но и позволяют сделать ряд практических выводов в области культуры письма, в частности при обучении орфографии, а также изучении патологии речи. В советской психологической литературе методика торможения впервые была описана.А. Н. Соколовым2 применительно к проведенным им опытам. В дальнейшем в разных вариантах и сочетаниях она применялась С. М. Блинко-"вьим3, А. Р. Лурия4, Л. К. Назаровой5, Л. Н. Кддочкиным 6. Биоточная

1 Вудвортс, Экспериментальная психология, изд-во ин. лит-ры, 1950, стр. 317.

2 А. Н. Соколов, Внутренняя речь и понимание, Ученые записки Института -психологии АПН РСФСР, т. II, 1941, стр. 99—146.

3 С. М. Блинков, О нарушении письма при поражении теменной доли, «Известия АПН РСФСР», 1948, вып. 15, стр. 73—81.

4 А. Р. Лурия, Очерки по психологии письма, изд-во АПН РСФСР, 1950. •

5 Л. К. Назарова, О роли речевых кинестезии в письме, «Советская педагогика», 1952, № 6, стр. 37—51.

6 Л. Н. К а д о ч к и н, Роль усиления речевых кинестезии в процессе формирования орфографических навыков, 1954. Кандидатская диссертация и статья в журнале «Вопросы психологии», 1955, № 3.

методика применялась Ф. В. Бассиным и Э. С. Бейн^Л. А. Новиковой2, Наиболее полное освещение этого вопроса дано в статье А. Н. Соколова «О речевых механизмах умственной деятельности» 3.

В основе одного из методических приемов исследования речевых кинестезии лежит следующая мысль. Если речевые кинестезии являются неотъемлемым компонентом мыслительной деятельности, то устранение или задержка их должны вызвать нарушение деятельности. В опытах А. Н. Соколова задержка речевых кинестезии достигалась разными способами, а именно: с помощью зажимания губ и языка, произнесения во время решения задачи слогов (ба-ба-ба), или слов, или заученного стихотворения. В тех же опытах записывались движения языка в процессе внутренней речи при помощи регистрации микродвижений через электрическую аппаратуру на ленту кимографа.

Были получены следующие результаты. Механическая задержка артикуляции языка и губ не оказывает заметного действия на исполнение предложенных заданий у взрослых испытуемых и значительно тормозит умственную работу у детей. Посторонние речедвижения как у взрослых, так и у детей вначале значительно ухудшают выполнение предложенной задачи, но в дальнейшем, по мере повторения опытов отрицательная индукция снимается и задание выполняется или без всякой задержки, или даже скорее, чем без проговаривания постороннего материала. Регистрация микродвижений языка подтверждает эти наблюдения. Вначале, при решении первых в опыте задач, микродвижения языка встречаются часто и с большой амплитудой, по мере же автоматизации процесса, в последующих задачах, микродвижения ослабляются, а потом/ пропадают.

На основании собранного материала A. FL Соколов выдвигает следующую гипотезу. Генетически внутренняя речь возникает на основе речевых кинестезии. В ранний дериод развития речи создается тесная межанализаторная связь речедвигательного и слухового анализаторов. Слово слышимое и произносимое связываются. По мере автоматизации рече-движений потребность в речевых кинестезиях уменьшается. Они могут появляться с ослабленной силой. Вместо этого усиливается возбуждение в слуховом анализаторе, т. е. внутренняя речь «озвучивается» (термин А. Н. Соколова). Кинестезии частично восполняются слуховыми представлениями звукового состава слов.

Гипотезу об «озвученности» внутренней речи можно признать правдоподобной и во всяком случае полезной для предварительного исследования соотношений между слуховым и речедвигательным анализаторами. Если на приеме уже поданы словесные сигналы, то редупликация их для усвоения двигательным анализатором может быть ослаблена. Это происходит, например, при чтении про себя. В тексте уже поданы вторые сигналы в виде буквенных обозначений, следовательно, повторение их на периферии двигательного анализатора может быть ослаблено. Это и оказалось в опытах А. Н. Соколова. Задержка кинестезии при чтении простых для испытуемого иностранных текстов не нарушала понимания читаемого. Возможно, что речевой синтез осуществляется в значительной мере за счет деятельности зрительного анализатора. То же может произойти и при внутренней речи. «Озвучивание» слов, т. е. усиление возбуждения в слуховом анализаторе, может привести к ослаблению речевых кинестезии.

1 Ф. В. Б а сси н и Э. С. Бейн, О применении электромиографии в исследовании речи. Материалы совещания по психологии, изд-во АПН РСФСР, 1957.

2 Л. А. Новикова, Электромиографическое исследование речевых кинестезии у слышащих и глухонемых детей. Материалы совещания по психологии, изд-во АПН РСФСР, 1957.

3 А. Н. С о ко л ов, О речевых механизмах умственной деятельности, «Известия АПН РСФСР», 1956, вып. 81, стр. 65.

Гипотеза о роли межанализаторных связей подтверждается и другими наблюдениями, не относящимися к речевой деятельности. Среди ряда известных фактов обратим внимание на те, которые указаны в работе' 'jVl И. Земцовой 1. Она установила, что при движении звучащего предмета слепые следят глазами за его перемещением. Один из ослепших, наблюдавшихся М. И. Земцовой, научился стрелять в мишень из мелкокалиберной винтовки по слуху. Оказалось, что попадания были значительно более точными в тех случаях, когда ослепший принимал позу прицеливания, и прищуривал глаз, устремив его на мушку и цель, чем в тех случаях, когда он нарушал этот стереотип и отворачивал голову в сторону. У слепорожденных подобного движения глаз не наблюдается.

Аналогично этому можно допустить, что и в речи слуховой и двигательный компоненты одного и того же слова составляют целую систему. Возникший слабый кинетический импульс вызывает усиление слухового компонента в той же системе. Это и есть «озвучивание» слова во внутренней речи. Известно, что поздно оглохший может сохранить речь, поэтому в настоящее время таких людей не принято называть глухонемыми, а относят к группе поздно оглохших, сохранивших речь. Так как у поздно оглохшего звуковые раздражения не принимаются слуховым рецептором,. но корковая часть слухового анализатора сохранна, то в процессе речи он может руководствоваться ранее накопленными «озвученными» слуховыми представлениями.

Однако механизм перестраивается в разных видах речи, в разных условиях ее применения и тем более в патологических случаях. Роль слуховых представлений у глухонемого, конечно, иная, чем у нормально слышащего при внутренней речи. Вместе с тем для всех случаев может быть установлено следующее положение. Слуховой контроль по правильности произнесения решает лишь один, конечно, чрезвычайно важный вопрос: верно ли подан звук, слово, фраза или неверно, но никакое усиление контроля по правильности не может заменить физически самые речедви-жения. Если речедвигательный анализатор занят произнесением одних слов, то слуховой не может вместо него репродуцировать, хотя бы и в представлении, другие слова, потому что в слуховом анализаторе нет приспособлений для репродукции слов, а существуют устройства только для их приема,

Но особенность внутренней речи состоит в том, что в ней отсутствует громкое произнесение, поэтому для слухового восприятия нет никакого подконтрольного объекта. Из этого все же не следует, что отсутствует контроль со стороны слухового пр едставления, пропадает установившаяся в норме межанализаторная связь, уничтожается эквивалентность между словом слышимым и произносимым и слуховой анализатор исключается из системы речевого механизма. Наоборот, надо думать, что произвольный запуск двигательного стереотипа слова без слухового представления и без понимания его предметного значения невозможен, так как содержащиеся в усвоенном человеком словаре слова обладают значениями. Слуховое представление, как и восприятие, является расчлененным. Только расчлененность разрешает производить поэлементный контроль состава слова и опознавать его-как целое

Иное соотношение в двигательном анализаторе. Сам двигательный стереотип слова расчленен до мельчайших элементов на возбудительные и тормозные нервные импульсы к громадному числу мышечных групп, участвующих в произнесении слова. Однако весь этот аналитический состав ни в какой мере не включен в двигательное представление слова. Невозможно и не нужно представлять весь комплекс речедвижений для того, чтобы они произошли. Человек, говоря слово стол, понимает, о чем

1 М. И. 3 ем ц ов а, К вопросу о роли кинестезии в зрительном восприятии? предметов, «Вопросы психологии», 1955, № 2, стр. 77.

он говорит, и может перечислить звуковой состав этого слова, но никто не может сказать — как при его произнесении движется диафрагма или другие мышцы.

В материале речи человек может себе представить все, что есть на приеме, и ничего из того, что составляет механизм выдачи. Это происходит потому, что всякая саморегулировка осуществляется по конечному продукту, которым в речи является акустический эффект. Он и контролируется. Но он же должен и запускаться для того, чтобы получилось совпадение приема и выдачи.

Следовательно, «озвучивание» во внутренней речи можно понимать как участие слуховых представлений в отборе ассоциированных с ними и подконтрольных им двигательных словесных стереотипов. Однако это возможно только в том случае, когда двигательный стереотип уже сложился как подконтрольное образование. Кроме того, «озвучивание» слова в представлении сохранит лишь контрольную функцию: то ли слово отобрано и не нужно ли его заменить другим. Само же усиление двигательного стереотипа при внутреннем отборе слов потребует специфических, перестроек в системе речедвигательного анализатора, поэтому правильнее было бы сказать, что не слуховые представления усиливают речедвижения, а наоборот, речедвижения усиливают слуховые представления.

Таким образом, проблема речевых кинестезии возникает снова. При этом она может решаться только объективной методикой, которая и при--менялась в указа/иных выше исследованиях и, в частности, в работах А. Н. Соколова. Так как двигательные ощущения, по меткому замечанию И. М. Сеченова, являются «темными», что, действительно, вытекает из самого существа этого подконтрольного объекта, то иная, кроме объективной, методика вообще не применима, хотя внутренняя речь наиболее субъективна из всех других видов речи. Однако получаемые первоначально объективные факты оказываются противоречивыми. В одних случаях при внутренней речи удается отчетливо заметить активность периферии, в других случаях активности нет.

Для разрешения этого противоречия необходимо собрать такие факты, которые можно обнаружить на путях понимания общей конструкции механизма речи.

Следует различать два звена этого механизма: а) отбор звуков для составления слов (или, что то же, отбор речедвижений для составления двигательного стереотипа слова) и б) отбор слов для составления сообщения. Несколько более подробно соотношение этих частей механизма ] речи будет выясняться в следующей главе. Сейчас же достаточно заме-

! тить, что во внутренней речи людей, владеющих языком, происходит отбор

! слов, а не отбор звуков для слова, так как двигательные стереотипы слов

у этих людей уже сложились.

1 Из этого различения вытекают важные выводы для поисков фактов

при изучении внутренней речи. Мы не можем ждать, что во внутренней | речи будут возникать такие же речедвижения, которые происходят при

I артикуляции звуков речи. Во внутренней речи не нужно ни производить

звуков, ни искать артикуляционных позиций, необходимых при формировании двигательного стереотипа слова. Но можно ждать таких речедвижений, которые необходимы для опознавания отбираемых словесных стереотипов и для их сочетания.

Стереотип каждого слова очень характерен по своей динамической структуре. Каждое слово имеет определенную длительность и, что особенно важно, характерную структуру по соотношению сильных и слабых; позиций. По этим признакам слово опознается как целое. Отбор же слов

| для составления сообщения может осуществиться лишь тогда, когда слова

|.группируются, соединяются и разделяются. Вне этого синтагматического

| членения осмысленный отбор превратился бы в «набор слов». Любая фра-

за как сообщение, имеет свою особую характерную материальную структуру. •„

Таким образом, при отборе слов во внутренней речи неизбежно должна вступить в силу динамика словесных стереотипов и динамика самого отбора.