Второе свидетельство 6 страница

Когда на престол восходит новый папа, у христианских государств принято отправлять в Рим полномочных послов, которые от имени своей страны подтверждают клятву верности святейшему престолу. И вот Лодовико Сфорца пришла в голову мысль так подгадать приезд послов четырех держав, чтобы они появились в Риме в один и тот же день и чтобы один из них, к примеру посланник королевства Неаполитанского, держал речь от имени всех четверых.

К несчастью, этот план плохо согласовывался с грандиозными замыслами Пьеро Медичи. Обуянный гордыней молодой человек, назначенный послом от Флорентийской республики, в доверенной ему соотечественниками миссии видел лишь повод блеснуть собственным богатством и роскошью. Со дня назначения его послом ко дворцу Пьеро Медичи беспрестанно сновали портные, ювелиры и торговцы тканями, у которых он заказывал пышные одежды, расшитые драгоценными камнями, взятыми из семейной казны. Фамильными сокровищами, быть может, самыми богатыми во всей Италии, были усеяны одежды пажей, а шею любимейшего из них украшало жемчужное ожерелье стоимостью в сто тысяч дукатов, то есть около миллиона нынешних франков. Вторым послом от республики был назначен Джентиле, епископ Ареццо и учитель Лоренцо Медичи, подготовивший красноречивейшую речь, которая должна была поразить слух присутствующих, как роскошь Медичи – их зрение. Таким образом, красноречие Джентиле пропало бы впустую, если держать речь пришлось бы королю Неаполитанскому, а великолепие Пьеро Медичи осталось бы незамеченным, появись он в Риме вместе с другими послами. Эти веские обстоятельства, шедшие вразрез с предложением герцога Миланского, в результате изменили весь облик Италии.

Лодовико Сфорца уже заручился обещанием Фердинанда принять участие в осуществлении его плана, как вдруг старый король, поддавшись на уговоры Медичи, взял свое слово назад. Узнав, откуда дует ветер, Сфорца сообразил, что Пьеро оказался влиятельнее. Не понимая причин этого внезапного поворота в политике, он решил, что после смерти Лоренцо против него был заключен тайный союз. Впрочем, какова бы ни была причина, сам факт выглядел для него крайне неутешительным: Флоренция, давняя союзница Милана, бросила его ради Неаполя. В противовес этому Сфорца, посвятив Александра в политику Пьеро и Фердинанда, предложил папе заключить оборонительный и наступательный союз, присоединив к нему и Венецию; герцог же Эрколе III Феррарский будет вынужден в таком случае принять ту или иную сторону. Александр VI, возмущенный поведением Фердинанда, согласился на предложение Лодовико Сфорца, и договор, по которому для поддержания всеобщего мира стороны обязались собрать армию в двадцать тысяч всадников и десять тысяч пехотинцев, был подписан 22 апреля 1493 года.

Фердинанд был испуган образованием нового союза, однако считал, что располагает средством нейтрализовать его, лишив Лодовико Сфорца власти: несмотря на то, что Галеаццо, внуку последнего, уже исполнилось двадцать восемь лет, Лодовико все еще оставался при нем регентом. Поэтому Фердинанд недвусмысленно предложил герцогу Миланскому передать власть в руки внука, иначе он будет объявлен узурпатором.

Удар был сокрушительный, однако существовала одна опасность: Лодовико Сфорца мог удариться в политические интриги, до которых всегда был большой охотник и перед которыми не останавливался, как бы опасны они ни были. Так оно и случилось: боясь выпустить из рук герцогство, Сфорца решил пригрозить Фердинанду потерей королевства.

Ничего не было проще: ему было прекрасно известно о воинственности Карла VIII и претензиях французского дома на королевство Неаполитанское. Он отправил двух послов к молодому королю с предложением заявить о правах Анжуйской династии, узурпированных Арагонским домом, а чтобы тот поглубже увяз в этом долгом и опасном предприятии, предложил беспрепятственно пропустить французские войска через территорию своего государства.

Зная характер Карла VIII, легко было догадаться, что тот незамедлительно примет подобное предложение – ведь перед ним, как по волшебству, открывались ослепительные горизонты: в сущности, Лодовико Сфорца предлагал ему господство над странами Средиземноморья, протекторат над Италией и открытый путь – через Неаполь и Венецию – к покорению Турции или же Святой земли, если он возымеет желание отомстить за поражение при Никополе или Мансуре.^[138] Итак, предложение было принято, и граф Карло Бельджойозо вместе с графом Каяццо со стороны Лодовико Сфорца и епископ Сен-Мало вместе с сенешалем Бокерским со стороны Карла VIII подписали секретный договор, согласно которому было условлено следующее:

король Франции предпримет попытку овладеть Неаполитанским королевством;

герцог Миланский пропустит войска короля Франции через свою территорию и выделит ему для сопровождения пятьсот копейщиков; герцог Миланский позволит королю Франции снарядить в Генуе столько судов, сколько тому потребуется;

герцог Миланский ссудит короля Франции двумястами тысячами дукатов, которые будут выплачены, как только тот отправится в путь.

Со своей стороны Карл VIII обязался:

защищать личную власть Лодовико Сфорца над герцогством Миланским от всякого, кто на нее посягнет;

оставить в Асти – городе, принадлежащем герцогу Орлеанскому и полученном им в наследство от его бабки Валентины Висконти, двести французских копейщиков, готовых прийти на помощь дому Сфорца;

передать своему союзнику княжество Тарнетское после завоевания Неаполитанского королевства.

Заключив договор, Карл VIII, кстати, преувеличивавший его выгоды для себя, решил освободиться от обстоятельств, могущих задержать его поход или вообще ему воспрепятствовать. Такая предосторожность не была лишней, поскольку его отношения с могущественными державами складывались не наилучшим образом.

Генрих VII^[139] высадился в Кале с громадной армией и угрожал новым вторжением.

Испанские государи Фердинанд и Изабелла делали все для падения Анжуйской династии, поддерживая Арагонскую ветвь деньгами и войском.

И наконец, после того, как Карл отослал Маргариту Бургундскую назад к ее отцу Максимилиану и женился на Анне Бретонской, с новой силой вспыхнула война со Священной Римской империей.

И вот по договору, заключенному 3 ноября 1492 года в Этапле, Генрих VII выходил из союза с императором Священной Римской империи и отказывался от дальнейших завоеваний.

Это обошлось Карлу VIII в семьсот сорок пять тысяч золотых экю; кроме того, он возмещал издержки войны за Бретань.

По Барселонскому договору от 19 января 1493 года Фердинанд и Изабелла обязались не оказывать помощь их кузену Фердинанду Неаполитанскому и не чинить препятствий действиям французов в Италии.

Карл VIII отдал за это Перпиньян, графство Руссильон и Серданью, под которые Людовик XI ссудил Хуана Арагонского суммой в триста тысяч дукатов и не соглашался отдать их назад в установленный срок даже за эту сумму – настолько старый лис чувствовал важность этих ворот в Пиренеи, которые в случае войны мог запереть изнутри.

И наконец, по договору, заключенному 23 мая 1493 года в Санлисе, Максимилиан согласился простить Франции оскорбление, нанесенное ее королем.

За это Карлу пришлось расплатиться графствами Бургундским, Артуа, Шароле и синьорией Нуайе, полученными в качестве приданого за Маргаритой, а также городами Эр, Эден и Бетюн, которые он обязался возвратить Филиппу Австрийскому в день его совершеннолетия.

Благодаря этим жертвам молодой король замирился со всеми соседями и смог приступить к выполнению плана, предложенного ему Лодовико Сфорца, у которого, как мы уже говорили, он родился из-за отказа последовать его предложению – а все потому, что Пьеро Медичи желал продемонстрировать свои бесподобные драгоценности, а Джентиле – блеснуть красноречием.

Вот так суетность учителя и гордыня ученика перевернули мир от Тарентского залива до Пиренеев.

Александр VI, находившийся в центре этого землетрясения, но еще не ощутивший его первых толчков, воспользовался невольным смятением умов, чтобы начать опровергать сказанное в приведенной выше знаменитой речи, и сделал кардиналом своего племянника Джованни Борджа, который при его предшественнике был назначен архиепископом Монтереальским и губернатором Рима. Повышение это прошло без каких-либо кривотолков ввиду прошлых заслуг его предмета и вселило в Александра VI искушение сделать Чезаре Борджa архиепископом Валенским, отдав ему должность, которую он сам занимал до того, как был избран папой. Но тут неожиданно возникла трудность со стороны благодетельствуемого. Горячий молодой человек, отличавшийся нравом и пороками капитана кондотьеров, испытывал серьезные трудности, когда напускал на себя вид добродетельного священника, однако, поскольку ему было известно от своего же отца, что все важные светские должности предназначены для его старшего брата, решил брать, что дают, из опасения не получить вообще ничего, и только ненависть его к Франческо еще усилилась: отныне тот был его соперником как в любви, так и в карьере.

Внезапно, совершенно неожиданно для Александра VI, с ним стал заигрывать старый король Фердинанд. Папа был слишком умелым политиком, чтобы принимать эти заигрывания, не пытаясь выведать их причину, и вскоре выяснил, что замышлялось во Франции против Неаполитанского королевства. Все стало на свои места.

Теперь пришло время Александра ставить условия.

Он пожелал согласия на брак Гоффредо, своего третьего сына, с донной Санчей, внебрачной дочерью Альфонса.

В качестве приданого для молодого супруга он потребовал княжество Скуиллаче и графство Кариати, а также десять тысяч дукатов годового дохода и должность протонотария^[140] – одну из семи, независимых от власти короля.

Для своего старшего сына, которого Фердинанд Католик уже сделал герцогом Гандийским, Александр потребовал княжество Трикарико, графства Кьярамонте, Лаурию и Каринолу, а также двенадцать тысяч дукатов годового дохода и первую из семи главнейших должностей, которая только освободится.

Он потребовал, чтобы Вирджинио Орсини, его послу при Неаполитанском дворе, была дана третья, самая значительная из тамошних должностей – должность коннетабля.

И наконец, он потребовал, чтобы Джулиано делла Ровере, один из пяти кардиналов, возражавших против избрания Александра папой, и укрывшийся в Остии, – изображение украшающего его герб дуба, от латинского названия которого и произошла фамилия Ровере, до сих пор можно видеть на стенах многих домов в этом городе, – был изгнан из города и чтобы сам город был у него отобран.

Все требования Александра VI были удовлетворены.

Взамен папа обязался не отбирать у Арагонского дома Неаполитанское королевство, данное ему в качестве ленного владения. За одно лишь это обещание плата была дорога, но от него зависела законность власти Фердинанда: Неаполитанское королевство было вотчиной святейшего престола, и только папа мог принять решение о справедливости чьих-либо притязаний на него, поэтому подтверждение права на владение королевством было для Арагонской фамилии очень важно, особенно когда на него замахнулся Анжуйский дом.

Таким образом, всего через год после восшествия на папский престол Александр VI значительно расширил свою светскую власть. Лично он владел самой незначительной из итальянских территорий, однако, выдав дочь за владетеля Пезаро, он одной рукой дотянулся до Венеции, а благодаря браку донны Санчи с князем Скуиллаче и территориальным приобретениям герцога Гандийского другой рукой дотянулся до оконечности Калабрии.

Как только был подписан этот важный для Александра договор, он сделал Чезаре кардиналом Санта-Мария-Новелла, ибо тот все время жаловался, что отец обходит его милостями.

А поскольку у церкви до сих пор не было прецедента, чтобы пурпурную мантию надевали на незаконнорожденного, папа обзавелся четырьмя лжесвидетелями, которые заявили, что Чезаре – сын графа Фердинанда Кастильского, и замечательный дон Мануэл Мелчори сыграл роль отца с тою же серьезностью, с какой прежде играл роль супруга.

Что же касается свадьбы двух бастардов – Гоффредо и донны Санчи, то она была обставлена с необычайной пышностью как со стороны королевства, так и со стороны церкви: папа пожелал, чтобы молодые жили рядом с ним, и новоиспеченный кардинал Чезаре Борджа взялся устроить им роскошный въезд в Рим, а Лукреция, пользовавшаяся неслыханным влиянием в курии, решила расстараться и со своей стороны. И вот брат встретил молодых великолепным эскортом из кардиналов и дворян, а сестра ждала их в зале Ватиканского дворца в окружении красивейших и благороднейших римских дам. Посреди залы стоял папский трон, у подножия которого на подушках расположились Лукреция и донна Санча; по словам Томмазо Томмази, и собрание, и беседы, ведшиеся там на протяжении нескольких часов, более пристали роскошному и сладострастному двору царя древней Ассирии, нежели суровой консистории первосвященника римского, обязанного во всех своих поступках блюсти святость своего имени. Однако, добавляет историк, если навечерие Троицына дня прошло столь благопристойным образом, то празднование следующего за ним дня сошествия Святого Духа отнюдь не в меньшей степени соответствовало духу церкви; вот что писал о нем в своем дневнике церемониймейстер курии:

 

«Папа отправился в храм Святых Апостолов, и подле него, за мраморным налоем, где каноники обычно читают апостольские послания и Евангелие, уселись Лукреция, его дочь, и Санча, его невестка, в окружении – к стыду церкви и ужасу народа – множества римских дам, место коим скорее рядом с Мессалиной, нежели в городе Святого Петра».

Итак, Рим и Неаполь дремали в ожидании будущей катастрофы, тратили время и деньги на курение благовоний собственной гордыне, тогда как Франция не только бодрствовала, но и потрясала факелами, которыми намеревалась поджечь Италию.

В захватнических намерениях Карла VIII уже больше никто не сомневался. Молодой король отправил в государства Италии посольство, в которое входили Перрон Баски, кардинал Брисонне, маршал д’Обиньи^[141] и президент парламента Прованса. Задачей посольства были переговоры с итальянскими государями о помощи в деле возвращения неаполитанской короны Анжуйскому дому.

Первым делом посольство обратилось к венецианцам с просьбой о помощи и совете. Однако венецианцы, верные своей политике, за которую их прозвали иудеями христианского мира, ответили, что помощи молодому королю обещать не могут, поскольку им нужно быть все время начеку на случай нападения турок, а что касается совета, то с их стороны было бы самодовольством давать советы государю, окруженному опытными военачальниками и столь мудрыми министрами.

Не сумев больше ничего добиться от венецианцев, Перрон Баски отправился во Флоренцию. Пьеро Медичи ожидал его, окруженный множеством народа: по этому случаю он собрал не только Совет семидесяти, но и всех гонфалоньеров,^[142] занимавших эту должность на протяжении последних тридцати четырех лет. Французский посол изложил свою просьбу: пропустить французские войска через территорию государства и за наличные деньги предоставить продовольствие и фураж. Ответ Флорентийской республики звучал так: если Карл VIII нападет не на Фердинанда, а на турок, она с радостью выполнит его просьбу, но, будучи связана с Арагонским домом союзническим договором, она не вправе нарушить его, предоставив королю Франции просимое.

Тогда посольство отправилось в Сиену. Маленькая, отнюдь не богатая республика, напуганная тем, что о ней вдруг вспомнили, ответила так: единственное ее желание – сохранить нейтралитет; будучи слишком слабой, чтобы заранее встать на чью-либо сторону, она позже просто будет вынуждена присоединиться к более сильному из соперников. Получив этот ответ, который, по крайней мере, был искренним, французские послы направили свои стопы в Рим, где явились к папе и попросили, чтобы тот отдал Неаполитанское королевство в ленное владение их королю.

Александр VI ответил, что, поскольку его предшественники уже передали Неаполь Арагонскому дому, он не видит возможности отменить это решение, не имея доказательств, что Анжуйский дом располагает на него большими правами. Затем он напомнил Перрону Баски о том, что Неаполь – вотчина святейшего престола и только папе принадлежит право выбирать ему правителя; поэтому, нападая на теперешнего его государя, французы тем самым нападают на самое церковь.

Итак, посольская миссия не помогла Карлу VIII, поэтому он решил рассчитывать лишь на своего союзника Лодовико Сфорца, а во всех остальных вопросах положиться на силу оружия.

Вскоре он узнал новость, которая лишь укрепила его в этом намерении: умер Фердинанд. Возвращаясь с охоты, старый король простудился, на него напал кашель, за два дня вконец его измотавший. 25 января 1494 года он скончался в возрасте семидесяти лет, просидев на троне тридцать шесть лет и оставив его своему старшему сыну Альфонсу, который тут же был объявлен престолопреемником.

Фердинанд не ошибался, когда называл себя счастливцем. Он покинул мир в тот момент, когда фортуна начала отворачиваться от его дома.

Новый король Альфонс был вовсе не новичком в бранном деле: ему уже доводилось успешно сражаться против Флоренции и Венеции, а также прогнать турок из Отранто; кроме того, он не хуже отца умел вести политические интриги, столь распространенные в те поры в Италии, и, не раздумывая, призвал в союзники врага, с которым находился в состоянии войны, когда со стороны Карла VIII ему стала грозить опасность. Мы говорим о султане Баязиде II.

С этой целью он направил к Баязиду Камилло Пандоне, одного из своих доверенных министров, дабы тот внушил турецкому султану, что для короля Франции поход в Италию – лишь предлог, чтобы оказаться поближе к завоеванным турками землям, и что, выйдя на побережье Адриатики, Карл VIII за день-два доберется до Македонии, откуда сможет двинуться сушей на Константинополь. В конце концов он попросил у Баязида шесть тысяч всадников и столько же пехотинцев, которым обязался платить жалованье все время, пока они будут находиться в Италии. В Таренто к Пандоне должен был присоединиться Джордже Бучарда, посол Александра VI, которому тоже было поручено заручиться помощью турок, но уже от имени папы. Тем временем в ожидании ответа султана, который мог тянуть с ним месяцами, Альфонс предложил встретиться с Пьеро Медичи и папой, чтобы обсудить неотложные проблемы. В условленный день все три заинтересованных стороны собрались в Виковаро, близ Тиволи.

Перед отъездом из Неаполя Альфонс уже распорядился своими морскими силами и возложил на своего брата Федерико командование флотом, состоявшим из тридцати пяти галер, двадцати восьми больших и двенадцати малых судов, с которым тот должен был стоять в Ливорно и наблюдать за флотом, снаряжаемым Карлом VIII в Генуе. Поэтому на встречу он приехал лишь затем, чтобы договориться с союзниками об операциях на суше. Сам он располагал ста эскадронами тяжелой кавалерии по двадцать всадников в каждом и тремя тысячами арбалетчиков и легкой конницы. Он предложил немедленно двинуться на Ломбардию, совершить там переворот в пользу его племянника Галеаццо и прогнать Лодовико Сфорца из Милана, прежде чем тот получит помощь из Франции. Таким образом, перейдя через Альпы, Карл VIII встретится с врагом и будет вынужден принять сражение, вместо того чтобы найти там союзника, обещавшего ему свободный проход, людей и деньги.

Это было предложение толкового политика и отважного военачальника, однако, поскольку каждый из собравшихся интересовался скорее собственной выгодой, нежели общим благом, Пьеро Медичи встретил совет без особого восторга, поскольку намеревался играть во время войны ту же роль, какую угрожал исполнить при совместном въезде в Рим четырех послов. Александр же VI вообще отверг предложение Альфонса, так как рассчитывал использовать его войска в собственных целях. Он напомнил Неаполитанскому королю, что одним из условий получения обещанного лена было изгнание кардинала Джулио делла Ровере из Остии и передача этого города папскому престолу. Кроме того, милости, оказанные Вирджинио Орсини папскому послу в Неаполе, восстановили против этого фаворита Александра VI Просперо и Фабрицио Колонна, которым принадлежали почти все деревни в окрестностях Рима. А папа не может жить в окружении столь могущественных врагов, поэтому его необходимо поскорее от них избавить – ведь нет ничего важнее спокойствия того государства, которое есть голова и душа их союза, тогда как остальные – его тело и члены.

Хотя Альфонс прекрасно понял, почему Пьеро Медичи остался равнодушен к его предложению, а папа даже не дал ему труда доискиваться до его мотивов, он все же чувствовал себя обязанным считаться с волей союзников и предоставить одному защищать Апеннины от французов, а другому помочь расправиться с соседями. В результате он поспешил осадить Остию и передал Вирджинио, уже командовавшему папским отрядом из двухсот человек, часть своей кавалерии; это небольшое войско должно было разместиться вокруг Рима и держать семейство Колонна в повиновении. Остальные же силы он разделил на две части: первая под командованием его сына Фердинанда должна была отправиться в Романью и поторопить там владетелей небольших государств с предоставлением обещанных солдат, а с другой частью он собирался оборонять ущелья Абруццких гор.

В три часа утра 23 апреля Александр VI избавился от своего главного и заклятого врага: Джулиано делла Ровере, не видя более возможности сопротивляться войскам Альфонса, сел на борт бригантины, которая должна была доставить его в Савону.

Что же до Вирджинио Орсини, то с этого дня он начал ту знаменитую партизанскую войну, которая превратила римскую Кампанью в самую поэтичную на свете пустыню.

Тем временем Карл VIII сидел в Лионе, испытывая неуверенность не только насчет пути, каким его войску следует идти на Рим, но и относительно шансов на успех всего похода. Он ни у кого не встретил поддержки, за исключением Лодовико Сфорца, и теперь размышлял, не придется ли ему вместо одного Неаполитанского королевства воевать со всей Италией. На подготовку к войне Карл истратил почти все имевшиеся в наличии деньги, г-жа Божё^[143] и герцог Бурбонский открыто порицали его за это предприятие, советник Брисонне отказал ему в поддержке, и Карл, окончательно потеряв уверенность, отдал было уже выступившим частям приказ остановиться, когда изгнанный папой из Италии кардинал Джулиано делла Ровере прибыл в Лион и явился к королю.

Полный ненависти и упований кардинал увидел, что Карл VIII уже готов отступиться от замысла, с которым лютый враг Александра VI связывал все свои надежды на отмщение. Тогда он рассказал Карлу VIII о раздорах в стане врагов, указав их причиною гордыню Пьеро Медичи и желание папы возвеличить свой дом. Затем напомнил о снаряженных судах в Вильфранше, Марселе и Генуе, которые в случае отказа от похода никому не будут нужны, и сообщил, что уже отправил своего обер-шталмейстера Пьетро Урфе, чтобы тот приготовил во дворцах Спинолы и Дориа роскошные покои для короля. Наконец он расписал, какие насмешки и позор ждут короля, если он откажется от предприятия, о котором трубил направо и налево и для осуществления которого пришлось заключить три постыдных мира: с Генрихом VII, Максимилианом и Фердинандом Католиком. Джулиано делла Ровере рассудил мудро, когда затронул гордость молодого короля: теперь Карл VIII отбросил все сомнения. Он тут же велел своему кузену герцогу Орлеанскому, будущему Людовику XII,^[144] принять командование над французским флотом и отвести его в Геную, послал гонца к Антуану де Бессе, барону Трикастельскому, с приказом направиться в Асти во главе двух тысяч швейцарских пехотинцев, которых тот набрал в кантонах, а сам 23 августа 1494 года, выступив из Вьенны в Дофине, перешел через Альпы в районе Женевы, причем ни один вражеский отряд не попытался воспрепятствовать этому переходу, и вторгся в Пьемонт и Монферрато, княжества, управлявшиеся в ту пору регентами, поскольку их государям, Карлу-Иоанну Возлюбленному и Вильгельму Иоанну, было соответственно шесть и восемь лет.

Оба регента явились к Карлу VIII – один в Турин, другой в Касале – во главе блестящих и многочисленных свит, одежды обоих были усыпаны драгоценностями. Карл VIII, знавший, что, несмотря на этот дружественный прием, оба они связаны договором с его врагом Альфонсом Неаполитанским, принял регентов весьма учтиво, и когда те рассыпались перед ним в уверениях дружбы, попросил доказать ее на деле и отдать ему в долг усыпавшие их платье брильянты. Регентам ничего не оставалось, как согласиться с предложением, которое для них было равносильно приказу. Они сняли с себя ожерелья, перстни и серьги, а Карл, дав им расписку на двадцать четыре тысячи дукатов, отправился с полученными деньгами в Асти, независимость которой сохранил герцог Орлеанский. Там к нему присоединились Лодовико Сфорца и его тесть Эрколе д’Эсте, герцог Феррарский, которые захватили с собою не только обещанные войска и деньги, но и двор, состоявший из красивейших женщин Италии.

Начались балы, празднества и турниры, своим великолепием превосходившие все, что видела страна до сих пор. Однако вскоре их прервал внезапный недуг короля. Это был первый в Италии случай заразного заболевания, привезенного Христофором Колумбом из Нового Света, которое итальянцы называют французской болезнью, а французы – итальянской. Вполне возможно, что кто-то из матросов Колумба родом из Генуи или ее окрестностей привез из Америки эту хворь как необычную и жесткую расплату за золотые копи.

Впрочем, заболевание короля оказалось не столь серьезным, как того опасались вначале. Через несколько недель он выздоровел и отправился в Павию, куда удалился умирать молодой герцог Джан Галеаццо. Они с королем Франции были двоюродными братьями, сыновьями двух сестер из Савойского дома, и Карл VIII не мог не повидать брата; потому-то он и отправился в замок, где Джан жил скорее как пленник, чем как государь. Он лежал на постели изможденный и бледный – от чрезмерных удовольствий, как утверждали одни, или от медленно действующего смертельного яда, по мнению других. Но при всем сострадании, которое он возбуждал, молодой человек не осмелился ничего сказать, поскольку его дядя Лодовико Сфорца ни на секунду не покидал французского короля. Когда же Карл VIII собрался уходить, дверь распахнулась, и какая-то молодая женщина бросилась в ноги к королю: это была жена несчастного Джан Галеаццо, явившаяся умолять кузена отказаться от вражды с отцом ее мужа Альфонсом и братом Фердинандом. Завидя ее, Сфорца грозно насупил брови, не зная, какое впечатление произведет эта сцена на его союзника, однако волнения его оказались напрасны: Карл ответил, что уже слишком далеко зашел, чтобы идти на попятный, и что на карте стоит слава его дома, равно как благо королевства, а столь важными обстоятельствами он не в силах пренебречь, хотя испытывает к кузену подлинную жалость. Бедная женщина, для которой Карл был последней надеждой, поднялась с колен и с рыданиями бросилась в объятия мужа. Карл VIII и Лодовико Сфорца вышли; Джан Галеаццо был обречен.

На следующий день Карл VIII вместе со своим союзником отправился во Флорению, но едва они добрались до Пармы, как прискакавший гонец объявил Лодовико Сфорца, что его племянник скончался. Дядюшка извинился перед Карлом за то, что тому придется продолжать путь в одиночестве, поскольку весьма важные дела настоятельно требуют его немедленного возвращения в Милан. На самом же деле он спешил захватить престол, освободившийся после убитого им человека.

Карл VIII продолжал путь не без некоторого беспокойства. Вид умирающего государя весьма смутил его: в глубине души он верил, что молодого человека умертвил Лодовико Сфорца, а ведь кто убил, тот может и предать. Карл двигался по незнакомой стране, имея впереди явного врага, а позади сомнительного друга; начались горы, а так как со снабжением его войск дело обстояло не самым блестящим образом и они ежедневно вынуждены были добывать себе пропитание, малейшая остановка в пути могла привести к голоду. Перед ним лежало Фивиццано, впрочем, представлявшее собою лишь обнесенное стенами село, но вот дальше находились Сарцана и Пьетра-Санта, считавшиеся неприступными крепостями; более того, войска входили в места с нездоровым климатом, особенно в октябре, в края, где не производилось ничего, кроме растительного масла, и зерно приходилось ввозить из соседних провинций, так что за несколько дней вредные испарения и голод могли нанести армии больший урон, чем даже сопротивление местных жителей. Положение было серьезным, однако на помощь Карлу VIII вновь пришла гордыня Пьеро Медичи.

Как мы уже говорили, Пьеро Медичи взялся преградить доступ французам в Тоскану, но, увидев спускающегося с гор врага, потерял веру в собственные силы и попросил у папы подкрепления. Однако, как только слух о вторжении французов распространился по Романье, Колонна объявили себя солдатами французского короля и, собрав все свои силы, захватили Остию, где стали ждать французский флот, чтобы потом обеспечить ему проход до Рима. Тогда папа вместо того, чтобы послать войска во Флоренцию, был вынужден стянуть их в столицу, а Пьеро Медичи пообещал отдать в его распоряжение солдат, посланных Баязидом, если тот, разумеется, сдержит свое обещание. Не успел Медичи принять какое-либо решение и выработать план действий, как до него дошли две следующие весьма неприятные вести. Один из его завистливых соседей, маркиз Тординово, показал французам слабое место укреплений Фивиццано, и те, взяв поселение штурмом, предали мечу всех его защитников и жителей. С другой стороны, Жильбер де Монпансье, находившийся со своими людьми в дозоре на берегу моря и охранявший пути сообщения между французской армией и флотом, натолкнулся на отряд, посланный Паоло Орсини для укрепления гарнизона Сарцаны, и после часовой схватки разбил его наголову. Он не пощадил ни единого пленника и уничтожил всех, кого только смог догнать.