Свидание. "Не хвались завтрашним днем, потому что не знаешь, что родит тот день",- говорит Слово Божие."Не хвались завтрашним днем, потому что не знаешь, что родит тот день",- говорит Слово Божие. И оно верно. В пастушьей хижине никто не знал и не гадал, что завтрашний день принесет им тяжелое заболевание матери Ондрейко. Доктор был весьма озабочен. Он предполагал, что неожиданное известие о приезде любимого отца так сильно потрясло ее, что она получила нервное потрясение. Лишь Палко и дядя Филина знали, что послужило толчком к этому потрясению и часто молились за больную. Она же никого не узнавала и лежала на кровати, подобно прекрасному сорванному цветку. Напрасно Ондрейко говорил с нею, напрасно гладил и целовал ее. Она его не узнавала, хотя и смотрела на него. Одно только утешало мальчика, что ее лицо, когда она спала или бодрствовала, носило отпечаток радости и счастья. Иногда она пела чудные песни в честь Агнца Божьего, иной разбалладу о кораблекрушении. Так, без каких либо перемен, прошло две недели. Тем временем вернулся отец Палко и, позаботившись о самых необходимых вещах, снова уехал. Палко он с собой на этот раз снова не взял. Он знал, что для Ондрейко эта разлука будет тяжела, и не хотел огорчать его. Мальчик так и льнул к своему старшему товарищу, подобно перепуганному птенцу, которого лишили гнезда. Доктор опасался, что он тоже может заболеть, если у него отнимут верного друга, и дядя обещал Лессингу, что лично привезет и доставит мальчика домой, как только даме станет лучше. У Лезина не хватило мужества увезти Палко, так как больная узнавала только его. Всякий раз, когда он ей читал из Библии, она смотрела на него, жадно вслушиваясь в его чтение, и всегда была тиха и счастлива в его присутствии, хотя и не разговаривала с ним. Между тем из Парижа пришел ответ. Но бедная женщина не знала, что отныне Ондрейко. который с бледным и осунувшимся лицом сидел около нее, всецело принадлежал ей и никто больше не имел на него прав. Она не знала и того, что отец ее благополучно прибыл в Гамбург и в субботу должен быть уже здесь. Печально стоял дядя Филина у постели больной, держа телеграмму, а тетя Моравец горько плакала.? Что мы будем делать? Ее отец приезжает издалека и ничего не знает о случившемся. Как он среагирует, если узнает, что его телеграмма так потрясла ее и она теперь в таком состоянии? Уже в России врачи говорили, что в один прекрасный день ее нервы не выдержат. Ах, бедняга! Он хотел ее порадовать, и вот как все получилось! - Все, что Бог допускает, - к лучшему, - ответил Филина. - Не заботьтесь; я встречу его и подготовлю к тому, что его здесь ожидает. - Дядя Филина, возьми меня с собой встретить дедушку,- просил Ондрейко, когда дядя после обеда собирался идти. - Я пойду пешком, это для тебя слишком далеко, мой мальчик,- ответил он мягко.- Оставайся около мамочки и жди дедушку здесь. На станции я возьму экипаж, и около восьми часов вечера мы будем на месте. Дядя поцеловал мальчика, и через некоторое время его высокая фигура исчезла в зарослях лесной чащи. Он шел, сокращая дорогу и идя лишь известными ему одному тропинками. И все же это заняло около двух часов, пока он вышел на шоссейную дорогу, которая вела на станцию. Неожиданно он остановился, взглянув на восток, где круто над одной из скал возвышался старый, недавно обновленный крест. Ах, эти воспоминания!.. Ему казалось, будто он снова стоит здесь 19-летним юношей. Его охватило страстное желание подойти ко кресту, опереться на него и посмотреть вниз, на ту тропинку, по которой когда-то ушел Истванько и больше не вернулся. Он ушел с утонувшим кораблем в объятия водной стихии. Дядя Филина не мог противостоять этому желанию. Через несколько секунд он был уже у креста, припав к его подножью. Неописуемые сердечные муки охватили его, как бы желая похитить у него уверенность в прощении грехов. Но вдруг вокруг него будто все запело: Твердо я верю: мой Иисус! Им я утешен и Им веселюсь, Неба наследье хочет Он дать, Как же приятно им обладать. Твердо я верю: с часа того, Как я отдался, дитя я Его! Мир наполняет сердце мое, / В Нем нахожу я хлеб и питье, Да, Иисус Христос всю его вину пригвоздил ко кресту и простил его, омыв его Своей святой кровью. Почему же тогда он стоит здесь? Там, в хижине, находясь между жизнью и смертью, лежит мать Ондрейко. Ее отец приехал из-за океана к своему дитя, и он должен его встретить. Филина поднялся с колен, отряхнул пыль и, обняв еще раз крест, взглянул перед собою, как много лет тому назад. Тут Филина увидел стройную фигуру мужчины, одетого по-городски и поднимавшегося по тропинке, где когда-то была их хижина. Но сейчас там было печальное зрелище: все поросло травой и можно было видеть только остатки пожарища. Печаль покрыла лицо незнакомца. Ах, это лицо! На свете было только одно, такое же незабвенное, но намного моложе! Филина закрыл глаза и открыл их только тогда, когда услышал приближающиеся шаги. Подняв голову и взглянув вверх, он очутился лицом к лицу с незнакомцем.? Добрый вечер!- приветствовал его незнакомец.? Истванъко!..- вырвалось из груди Филины. - Петр! Ты ли это?!- воскликнул тот, обняв Филина. - Истванько! Ты жив? На самом деле? Это невозможно! - Я жив, Петр! И... наконец, я здесь. Поздно, правда, но долгое время я не знал, что- дорогая", которая нас разъединила, уже в вечности. Я не хотел причинять боль нией, ни тебе. Теперь я приехал забрать мои "сокровища", которые ты мне сохранил. - Твои "сокровища"?- изумился дядя Филина, который все еще не знал, видит ли он чудный сон или грезит. Он не мог насладиться этим голосом, который так давно не слышал. Истванько постарел, немного изменился, но голос был тот же, который всегда звучал для него, как музыка. Так было и сегодня. - Мы ожидаем отца госпожи Славковской, и я иду ему навстречу,- пояснил Филина. - Это я. - Ты, Истванько?! Этого я не понимаю... - Да, это я, Петр! Но как ты изменился! Какой ты стал сильный и могучий, подобно нашим прекрасным горам. Я бы никогда тебя не узнал, разве только по голосу да по этим орлиным глазам под густыми бровями и, может, еще по тому, что меня никто этим именем не называл. - Истванько, скажи мне, как же случилось, что ты жив? Ведь тот пароход утонул. - Да, Петр, он пошел ко дну. Но среди тех немногих эмигрантов, которые были спасены другим пароходом, находился и я. Бог не хочет смерти грешника, и Он спас меня. Моя первая работа в Америке была на ферме господина Славковского. Дочь моя написала мне, что она тебе все" о нас рассказала. Итак, ты знаешь, о чем меня попросил господин Славковский, и я исполнил его волю. Когда он узнал, что я не желаю числиться среди живых из-за семейных обстоятельств, он посоветовал мне изменить фамилию, приняв его имя, и таким образом исчезнуть с лица земли. Его жена, сын и в особенности моя дорогая супруга были с этим вполне согласны. Так "умер" Истванъко Прибылинский и появился Стефан Славковский. Вернуться домой и жить с вами, как предполагал наш отец, я не мог. Ивка была твоей женой, а я любил ее. К тому же я не знал тогда Бога и Господа Иисуса, как знаю Его сейчас, и ничего не понимал в Его священных Заветах. Одно я понимал, что было бы грешно и опасно для нас всех, если бы мы вместе жили, и поэтому я думал лучше быть "мертвым" для вас. Истванько замолчал, а из груди Филина вырвался глубокий стон. - Ты ради нас хотел быть "мертвым", а я еще недавно мучился из-за того, что являюсь убийцей, как Каин. - Ты? Почему? - Мне казалось, что я вторично утопил тебя, принудив эмигрировать в Америку. Ивка тебя больше любила, и, не будь меня, вы жили бы счастливо, вы так подходили друг ко другу. Со мною же она зачахла от печали. Мой отец тоже вскоре умер. За матерью я ухаживал до самой ее смерти, но не мог ей заменить тебя. Видишь это пожарище, где когда-то стояла наша хижина, в которой мы некогда были так счастливы? Когда я поступил на военную службу, я все сдал соседу в аренду. Он не заботился о хижине, и она сгорела до тла. Я не мог, да и не хотел ее снова выстроить. К чему? Я же был один-одинешенек на белом свете. Вокруг было тихо. Что же происходило в сердцах обоих братьев? Наконец Истванько прервал молчание. - Прости меня. Петр, - сказал он. - Это было нехорошо с моей стороны, что я скрывался от вас, тем самым причинив вам много горя. Я себе воображал, что ты счастливо живешь, окруженный детьми и Ивкой, которую я так любил, среди наших прекрасных гор, и не мог побороть в себе чувство зависти, ревности и недоброжелательства. На самом же деле ты томился в одиночестве и недолго наслаждался семейным счастьем. Это было нехорошо, что я не давал о себе знать. Однажды, когда до меня дошло известие о смерти отца, я написал матери письмо, но не отослал его. "Лукаво сердце человека и крайне испорчено" - говорится в Слове Божием. Я должен был известить вас, что жив и здоров. Из-за моего молчания я причинил тебе несказанные страдания, да и матушке нанес смертельный удар. Но я поплатился за это, когда мое единственное дитя покинуло меня; и вот, почти через десять лет, наконец, я нашел ее здесь. Тут Филина, опомнившись, встрепенулся. - Пойдем, Истванько, мы не можем дольше задерживаться, иначе будет слишком поздно. Они оба встали. - У меня внизу экипаж. Кучер кормит лошадей, и мне кажется они уже готовы. Идем, по дороге мы можем продолжить наш разговор. И оба брата вместе поехали через родные им горы и долины, где они выросли и с которыми они настолько срослись, что один из них, из-за тоски по родине, чуть не угас, как свеча, другой -- также не мог существовать без них. Но в данный момент никто из них не обращал внимания на эту красоту. Истванько уже знал, в каком состоянии находится его дочь, и здесь только Добрый Пастырь может спасти больную овечку, которая вернулась к Нему. Он увидел свою Марию, сломанную жизненной борьбой, и по ее прекрасному облику он мог прочитать подтверждение всего того, что он ей предсказал... Заходящее солнце освещало этот "увядающий цветок, а также коленопреклоненного отца, опустившего голову на молитвенно сложенные руки. Никто не смел тревожить его в его страдании, в его молитве. Вдруг молодая женщина открыла глаза и направив свой взор на окно, запела: Иисус, души Спаситель, Я Тебе лишь доверяюсь, Ее отец тихо плакал, плакали и все остальные. А она пела и пела... Но вот песня смолкла. Больная отвела глаза от окна и пристально посмотрела в лицо склоненного у ее изголовья человека. - Мария, моя любимая, разве ты меня не узнаешь? - спрашивали эти дрожащие губы так нежно, как только любящий отец может говорить со своим дитем. Ее глаза, устремленные на него, как бы оцепенели. Вошедший в комнату доктор сделал испуганное движение по направлению к больной, но было уже поздно. Лицо больной вдруг просияло, подобно утренней заре, которая подымается над горами на смену темной ночи. - Отец мой! Мой папочка! - Она поднялась на кровати, протянув к нему руки. Не подхвати ее сильные руки отца, она беспомощно упала бы обратно на подушки. - - Ты приехал? Ты простил? Ты все еще любишь меня? Ах, домой! Домой!.. Не хочу больше оставаться на чужбине. Я больше не убегу. ИисусХристос сжалился надо мною. Он меня принял... Теперь я могу умереть! - шептала женщина, тихо плача и отвечая на поцелуи отца. - Боже, упаси! Теперь умирать не придется! - прервал доктор. - Вы же не показали своего Ондрейко дедушке! При этих словах она почувствовала в себе новый приток сил. - Мой Ондрейко! - вскричала она и протянула руки, ища мальчика. - Посмотри сюда, твой дедушка приехал, И мы даже не должны были упрашивать его, он приехал сам! В мгновение ока Ондрейко очутился в объятиях дедушки, прижавшись к его груди. Он представлял себе дедушку стариком с седой бородой, а оказалось, что у дедушки нет бороды, и он еще сравнительно молод и красив! Мальчик почувствовал то, чего раньше не знал: блаженство быть любимым. Печальное детское сердечко наполнилось радостью и сознанием того, что у него теперь есть защита и он находится в безопасности. Великие планы Ах, какие только удивительные вещи не бывают на свете! Так было и на пастбищах Гемерского. В округе были еще люди, которые хорошо знали и еще" не забыли отца дяди Филина. Они еще помнят, как он говорил, что одного из своих сыновей он хочет отправить в Америку, а другого - женить. И если тот в Америке сможет что-нибудь отложить на черный день, то по возвращении на родину они все вместе заживут под одной крышей. Они помнили и то, что пароход утонул, и от уехавшего на нем Истванько больше не было никаких вестей. И вот, чудо! Через тридцать лет Истванько Прибылинский все же вернулся домой, чтобы забрать дочь и внука. Но теперь, вдохнув в себя воздух любимых словацких гор, поедет ли он обратно за океан? Разве все эти годы он не прожил как изгнанник? Ему жилось очень хорошо, но он никогда не чувствовал себя дома. Ах, как сладко спится на родине! Но кто опишет изумление трех друзей, когда они узнали, что приехал Истванько! Узнав это, Палко побежал в лес, чтобы там выплакать свою радость. Он благодарил Спасителя, что Он навсегда утешил дядю Филина, вернув ему Истванько целым и невредимым. Особенно еще радовало Палко, что он мог сидеть у ног дяди Истванько, которого полюбил с первого взгляда, и из его уст слышать Слово Божие. Ондрейко же был счастлив, что дядя Филина и Петр были его родственниками. Мальчики радостно обнялись: ведь они двоюродные братья! - Я сразу же почувствовала себя, как дома, - сказала госпожа Славковская, - а вас, дядя Филина, полюбила, как родная дочь. Позднее Истванько сказал своей дочери: - Я очень горевал, что не дал о себе знать моим родным. Но теперь я вижу, что Господь Иисус в Своей любви все обратил в добро, явившись мне в Америке, а Петру - здесь. "Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу; ибо, кого Он предузнал, тем и предопределил (быть) подобными образу Сына Своего, дабы Он был первородным между многими братьями; а кого предопределил, тех и призвал; а кого призвал, тех и оправдал; а кого Он оправдал, тех и прославил" (Рим. 8:2830). Филина показал своему брату владения Ондрейко. Когда молодая женщина совсем поправилась, все поехали в замок. Палко и Петр были также приглашены. Мальчики играли в парке с мячами, которые дедушка привез из Америки. Для молодой женщины слуги принесли раскладной стул. Лежа, она наблюдала за игрой мальчиков; ей было приятно видеть их радостными и веселыми. Время от времени Ондрейко подбегал к ней, лаская и целуя ее, затем снова бежал играть к товарищам. Кто может описать ту радость, которая наполняла это маленькое, когда-то покинутое сердечко?! Тем временем управляющий показал господину Славковскому хозяйственные пристройки, скот, пастбища. Управляющий видел, что господин Славковский хорошо понимает в сельском хозяйстве. Между тем в замке был приготовлен роскошный обед. Стол накрыли в тени каштановых деревьев. Кушанье было подано в дорогой красивой посуде, которая когда-то принадлежала гордой госпоже фон Гемерской. Замок был куплен со всей мебелью, посудой и прочим инвентарем. Все были радостно оживлены, расхваливая вкусно приготовленные блюда, многочисленные сладости. Ондрейко с радостью подчевал своих друзей, предлагая то или другое. Один только господин Славковский был немного задумчив. Он делал над собою невероятные усилия, чтобы принять участие в общем разговоре. Когда мальчики вернулись к своим играм, позвав с собою и обоих сыновей управляющего, господин Славковский незаметно вышел. Он шел вдоль густой каштановой аллеи. Отсюда была хорошо видна часть когда-то прекрасного, но в данный момент совершенно запущенного, одичалого сада. Вскоре его нагнал Филина. - Ты чем-то огорчен, брат мой? - спросил он, озабоченно глядя на Истванько. -- Полагаешь, что мы переплатили за замок, так как все находится в полном упадке и бесхозяйственности? - Этого я не думаю, Петр. Наоборот, несмотря на все эти повреждения, это недорого, - улыбнувшись, ответил Истванько. - И все же мне кажется, ты чем-то озабочен. - Меня удручает одно обстоятельство, Петр. Тебе я могу сказать это, но пусть это останется между нами! Моя дочь в настоящее время настолько слаба, что я не могу ее везти в Америку. Здесь, на нашей старой родине, она скорее поправится. Мой внук тоже не может ехать в Америку, ему и здесь всего хватит на всю его жизнь. Но когда моя дочь станет здесь полновластной хозяйкой, ей нужен будет управляющий, а найти честного человека очень трудно. Тут я подумал, зачем ей нанимать чужого человека, когда у нее есть сравнительно еще молодой отец, который и в Европе смог бы работать на ферме. - Как я рад, Истванько! - обрадованно вскричал Филина. - Да, но есть еще одно большое препятствие. В Америке ферма записана на мое имя, зятю Адальберту я выплачу причитающуюся ему долю, но моя дорогая супруга родилась в Америке. Захочет ли она покинуть свою родину и отправиться на чужбину? Я должен сперва ей все описать, и если она будет согласна, тогда мы приедем сюда. Свою ферму в Америке мы бы продали, а капитал вложили бы сюда. Его будет достаточно, чтобы прокормить нас всех. Я, как управляющий, буду столько зарабатывать, что смогу содержать себя и мою Агнес. Ей же пора отдохнуть, она в своей жизни уже много потрудилась. - Я днем и ночью буду молить и просить Господа, чтобы Он так направил сердце твоей супруги, чтобы ты получил ее согласие, - заверил Филина. - Мне сильно хочется, чтобы ты был здесь, вокруг нас еще столько мрака. Многие не знают Иисуса, и никто не заботится об этих душах. Я себе никак не могу представить, что мы будем делать без Палко, если он уедет от нас; а ты смог бы его нам заменить. - Это едва ли, Петр. Господь в лице Палко имеет особенного слугу. Таким даром, какой имеет это дитя, я не обладаю. Но зато я имею опыт долгих лет общения с моим Господом. Эти последние десять лет страданий, меня очень сблизили с Господом, ведь Он говорит: "Знаю твою печаль". Давно уже у меня было в мыслях, и я к этому стремился, быть свидетелем Христовым. Это также влечет меня на мою прекрасную родину. Поэтому я надеюсь, что моя Агнес согласится, и мы приедем сюда. И тогда сбудутся слова нашего отца, который говорил:,,Истванько там накопит денег, приедет домой и будут вместе хозяйничать..." И если даже не все живы, то мы оба здесь. Если Господь позволит и мы приедем сюда, знаешь, что я первым долгом сделаю? - Что? - Я отстрою заново нашу хижину и этих развалин больше не будет. Мы будем беречь ее для Петра. Когда он вырастет, ты дашь ему еще немного земли, а пока мы будем вместе заботиться о нем.
|
