Кто был никем, тот станет кем угодно

 

 

Пришел мальчонка – стоит в сторонке,

Платочек в руках теребит,

Потому что на десять девчонок

По подсчетам один трансвестит.

 

Сегодня познакомилась с тем самым «парнем» с походкой морячка, над которым хихикали медсестры. Конечно, рассказывать ему услышанное не стала. Да, кроме того, болтал все больше он. У него сейчас из‑за гормонотерапии стал ломаться голос.

– Нога от укола отходит быстро, без всяких осложнений, но голос пропал вообще, – делился он полушепотом, пока ждали приема. – То есть говорить могу, но только тихо и недолго. Стоит повысить тон или затянуть рассказ, как звук исчезает и переходит в шипение. Доктора утверждают, что это переход в новое качество, а по мне так лишь бы горло болеть перестало скорее, надоело уже.

Меня больше беспокоило, что мне пока вообще никаких гормонов не назначили, и, слушая жалобы, я завидовала, поддерживая разговор больше из вежливости, чем из интереса. А он с удовольствием трепался:

– Голосовые связки растут и утолщаются, голос меняется на мужской; более низкий основной тон. Параллельно увеличивается размер гортани и глотки, она приобретает внутри складчатость, характерную для мужчин, увеличивается размер кадыка, голосовые связки сдвигаются вверх и укорачиваются.

– А тебе врачи назначали препараты?

– Да. Мне сразу все прописали, как пришел.

Надо же! В душе больно кольнула зависть. Ему, значит, сразу разрешили, а меня мурыжат. Надо мне было разодеться как портовая шлюха в Марселе. А я тут изображаю интеллигентного гражданина, дура! Не выдав разочарования, вежливо продолжила разговор:

– Так хорошо разбираешься в терминологии и в медицине?

– Раньше не разбирался, а сейчас уже нахватался всего. Читаю журналы медицинские, да и мой доктор все популярно объясняет. Дело в том, что у биологического мальчика голосовые связки и гортань меняются постепенно и медленно – в течение двух‑трех лет. И то временами голос садится, ломается, срывается. А у меня под влиянием высоких доз тестостерона этот процесс происходит в ускоренном темпе. Причем основное понижение голоса произошло в течение первых трех месяцев. Тогда голос почти полностью пропал. И еще, это очень больно, ощущение такое, как будто у тебя хронический ларингит.

Мне рассказ на физиологические темы быстро надоел. Хотелось душевного разговора. Тут все летит к чертям, а этот переживает, что горло болит, кадык растет, связки мутируют. К счастью, рассказ прервала медсестра, вызвавшая меня к очередному врачу.

 

* * *

 

Прошло полгода, а я все еще не получила разрешение. Но зато теперь уже не так болезненно реагировала на неприятные интимные вопросы докторов и даже не краснела, рассказывая: во сколько лет начала мастурбировать; о своих тайных порнографических фантазиях; что чувствую во время оргазма. Сексолог особенно заинтересовался, когда я призналась, что оргазм для меня похож на сильное желание сходить в туалет по маленькому. Ощущение облегчения точно такое же.

– Странно, – заметил он. – И даже когда вы были влюблены?

– А разве это имеет значение, влюблен ты или нет?

– Вообще‑то, для многих людей имеет. Кстати, раз уж мы перешли к теме секса... Вам ведь уже сорок. Даже для настоящих женщин, при этом красивых, в сорок лет найти хорошего сексуального партнера трудно. Я уже не говорю о том, чтобы найти мужа. Вы же понимаете, мы не сможем слепить из вас красотку, так на что вы рассчитываете?

– Что стану собой. Только это главное.

– Но сейчас у вас довольно благополучная личная жизнь, ни скандалов, ни осложнений. Добрая и понимающая жена. Вы же уходите из семьи только из‑за желания стать женщиной? Вы считаете это логичным? Привязанность к человеку ничего для вас не значит?

– Вообще‑то я могу и не уходить. Жены сами не хотят жить со мной, узнав правду. Они хотят жить с нормальным мужчиной.

– А ваш сын? Что он вам скажет? Вы видитесь с ним?

– Да. Хотя первая жена не очень одобряет наши встречи. Раньше, когда он был маленький, мы виделись нечасто, только по праздникам. А сейчас он подрос и сам может приезжать ко мне. Так что он регулярно в выходные наведывается, остается ночевать.

– Ему нужен отец. Как вы ему объясните, что изменили пол?

– Пока никак. Он еще мал, подрастет – там будет видно.

– Но ведь он же увидит! Или вы не откроете ему дверь, когда он приедет?

– Мы это уже продумали с женой. Скажем, что я уехал за границу в длительную командировку.

– И вы способны не видеть его несколько лет?! В то самое время, когда он растет, когда ему нужен отец, вас не будет рядом?!

Он беззастенчиво давил на самое больное место. Но я ведь не виновата, что родилась такой?!

... Конечно, одними психологами дело не обходилось. Еще были гинекологи, эндокринологи, кардиологи... Чем вероятнее становилось разрешение на смену пола, тем больше появлялось разнообразных препятствий в виде разномастных лекарей. Понимания нет. Они осуждающе кривят губы, неумело вымазанные дешевой помадой, смотрят с пристрастным любопытством, как на «неведому зверушку», с тайным желанием продать меня в какой‑нибудь передвижной паноптикум и пугают будущим. Говорят, что меня ожидает единственная операция в мире, которая не лечит, а калечит. Проживу после нее я от силы десять лет. Плюс мне, видимо, все равно не удастся воспользоваться всеми радостями нового тела, ведь я не смогу родить; возможно, не найду женского счастья; вполне вероятно, что даже не смогу получать сексуальное удовольствие. Никто не обещает этого транссексуалам, медицина еще недостаточно развита, чтобы давать сто процентов успеха при такой процедуре. Фактически не дают даже тридцати процентов.

Но мне все равно! Скажете, я безумна?..

 

* * *

 

Сегодня в клинике познакомилась с девочкой, которая тоже пытается получить разрешение на смену пола. Ее зовут Лили, ей двадцать. Она ходит в женской одежде, красится, волосы длинные. Оказывается, она еще в школе знала про себя все, рано начала принимать гормоны, потому и выглядит как настоящая женщина. Если бы в свое время я могла позволить себе подобное... И снова в душе возникла черная зависть, которую я тут же попыталась придушить. Ну почему все так плохо?! Почему одним везет, а другим нет?

– А ты сама откуда?– с места в карьер начала она.

– Я? Местная.

– Да? – Глаза Лили заинтересованно заблестели. – Вот повезло, не надо жилье снимать. А я из Казахстана, разорюсь тут скоро. А ты с кем живешь?

– С женой. Пока до операции решили не расставаться.

– А, ясно. – Блеск в глазах Лили моментально потух. – А после операции тоже с ней или с родителями?

– Зачем? Мне есть куда переехать.

– Да?

И в этот момент я увидела в глазах другого человека черную зависть, аналогичную моей. Съем жилья, вероятно, съедал все ее деньги, а мне хотя бы повезло, что могу жить в том городе, в котором хочу. Настроение мое, к стыду моему, значительно улучшилось.