Я сошла с ума? Какая досада!

 

 

Приходи ко мне лечиться

проститутка, «плечевица»,

пидарас и гомосек –

в общем, всякий человек...

 

Самый сложный вопрос, вставший в первый день похода на комиссию, что надеть и как себя вести. Может, сразу вырядиться женщиной, Хельгой, накрасить губы, глаза... Можно взять у мамы парик... Или прийти одевшись как мужик, то есть как всегда?.. А как говорить о себе, в мужском роде, в женском? Что скорее убедит этих людей – судей моей жизни – дать разрешение на операцию?

Ответа не нашлось. Тогда еще не было ни интернета, ни литературы по этой теме. Пришлось руководствоваться собственным разумом, испуганным самым трудным в жизни экзаменом. Я оделась парнем.

...На самой первой двери, куда меня послали, была малопривлекательная надпись «психиатр». Меня что, сразу записали в психи? Естественно, если хочешь сменить пол, в первую очередь проверяют голову. Но старикашка, сидевший за столом, казался очень милым. Он даже улыбался. Животик как футбольный мяч, мягкий голос.

– Здравствуйте. Присаживайтесь. Я Александр Моисеевич. А вас как зовут?

Я уже открыла рот, чтобы ответить, но тут заметила, что на столе у него лежит карта с моим именем, возрастом, адресом. Зачем он меня спрашивает? Или ждет, как я сама отрекомендуюсь? Женским или мужским именем назовусь?

– Вам имя по паспорту? Или то, которое выберу, если операцию разрешат? – Я специально избегала окончаний и говорила в неопределенном роде.

Он тут же просек маневр, наверное, я не первая веду себя так. И мы даже повеселились на этот счет. И незаметно перешли на «ты».

– И все‑таки, как тебя лучше называть?

– Хельга.

– По‑ня‑тно, – произнес он по слогам.

Мне показалось, что в голосе его звучала легкая ирония.

– Что‑то не так? Я могу объяснить выбор имени, тут несколько причин...

– Мне это безразлично... Каковы бы они ни были. Ты говоришь, что хочешь быть обычной женщиной, но такое имя только привлечет к тебе излишнее внимание и ненужные вопросы.

– Но ведь имя выбирают не просто так, у меня есть несколько причин. Во‑первых, моей бабушке сложно запоминать новое. Но если раньше я была Олегом, теперь Хельгой, получится похожее словосочетание, тар ей будет легче выучить. К тому же происхождение имен схожее. Хельга – это Ольга, а Ольга – это Олег

– Ну так назовитесь Ольгой. Бабушке будет еще легче.

– Да, но это еще не все. Дело еще в том, что я хочу... скорее, вынуждена буду сменить работу после операции. Я для себя выбрала распространение гербалайфа. А там считают, что рекрутинг легче идет у людей с иностранными именами. Например, мою наставницу зовут Тациния Скерс.

– Дайте ей мой телефон, Тацинии тоже не помешает консультация врача, – хмыкнул докторишка.

– Зря вы шутите. Ну а третья причина: Хельга – моя любимая героиня исландского эпоса. Точнее, фэнтези, написанного на основе эпоса. Если хотите, могу принести роман, сами прочтете и все поймете.

– А мои любимые герои – Винни‑Пух и Пятачок. Я вот тоже хочу поменять имя, но разрываюсь, какое лучше.

– Послушайте, да что плохого в имени Хельга?!

– Ничего плохого для некоторых стран. В России оно звучит, как минимум, претенциозно. А как максимум, подобное имя говорит о том, что вы не хотите и, возможно, не способны адаптироваться в женском теле. Слышали выражение: как вы лодку назовете, так она и поплывет? Ведь в реальности по улицам наших городов ходят Кати, Марины, Тани и Яны. А Джульетты и Районы, мисс, произрастают где‑то в других странах и иных временах. Выбирая подобное имя, вы тем самым показываете, что не хотите жить в настоящем мире. В том, который есть. Ваш образ витает за гранью реальности, в вымышленном, так сказать, царстве, в несуществующем, ничтоже сумняшеся, государстве, может быть, во сне. А чтобы жить там, совсем не нужно менять пол. Что, если ваши проблемы заключены не в вашем теле, сеньорита, а в ваших мозгах, которые вам никто не поменяет. У вас неприятие мира, неприятие себя. Скальпель хирурга, следовательно, не панацея, мадмуазель. – Он положил ручку на стол и откинулся назад, как будто подводя итог нашей беседы и собираясь вставать.

Внутри у меня всё оборвалось. Как же глупо я пролетела. Из‑за такой мелочи. Надо было назваться Марусей, тогда, может, они бы остались довольны. Он же, как ни в чем не бывало, продолжал:

– И не переживайте заранее, не факт, что вам откажут. Ведь подавляющее большинство транссексуалов выбирает такие же имена, как вы.

Я изумленно распахнула глаза:

– Тогда зачем вы мне все это говорили?

– Чтобы вы хорошо задумались о том, что делает вас несчастливой. Что именно мешает вам жить и что изменит операция. Что, если и она не даст вам удовлетворения?... А пути назад, – он почесал в паху, – хе‑хе, уже отрезаны, фройляйн.

...Вот теперь он точно закончил разговор. Не помню, как я вышла из его кабинета, прошла по длинному коридору и дошла до лестницы. Врач совершенно сбил с толку, сделал какие‑то свои выводы, оставив меня в недоумении, даже не потрудившись ничего объяснить, Что дальше‑то? Идти к следующему эскулапу или приговор вынесен? При чем здесь имя?! Чего ждать?

...На лестнице курила парочка молоденьких медсестер, они смотрели в окно и над чем‑то хихикали. Машинально взглянула поверх их голов, что там такое. В клинику походкой морячка шел парень. Короткий ежик на голове, рубаха в крупную клетку и штаны не по размеру. Он неожиданно тормознул подправить брюки между ног. На мой взгляд, ничего особенного Так у нас на заводе в жару ходили рабочие. Правда инженеры подобные вещи не позволяли себе публично, но, впрочем, и не осуждали.

– Вот дура! Тоже мне мачо! Делает вид, будто хрен поправляет! – хмыкнула одна.

– Ага, а идет, идет, как будто яйца ей мешают!

– Натёрли типа.

Я вздрогнула, опомнилась и быстро помчалась по ступеням вниз. Надеюсь, медсестры не заметили, что я слышала их разговор. Да к тому же думать, что и обо

мне могут говорить так же, не хотелось. Навстречу уже поднимался... или поднималась?.. существо в клетчатой рубахе. Вблизи было видно, что это женщина, и даже очень привлекательная. Она намеренно испортила внешность такой короткой стрижкой и мешковатой одеждой.... Если бы только мы могли с ней махнуться телами.

 

* * *

 

Встав на якорь на пороге своей квартиры, я забыла про «морячка» и медсестер. Меня волновали слова врача. Теперь перед очередным разговором мне нужно продумать каждое слово. Ведь за спиной у меня полноценная мужская жизнь с семьями и разводами. А женщина – то есть Я – присутствует лишь в качестве тени, появляясь откуда‑то из зеркала, из сна. И не выходит за его рамки. Кто поверит в ее существование?... Что она не шизофреническая производная?

–...Скажите, а был у вас гомосексуальный опыт? – Сексолог, к которому я попала сегодня, опустил очки на кончик носа и уставился в меня.

Взгляд его не виден, темные тяжелые дужки очков почти закрывают глаза. Наверное, он сделал так специально, может быть – я надеюсь на это – им все‑таки стыдно задавать такие вопросы людям, которых они видят первый раз.

– Вы же понимаете, – я даже передернула плечами. – Гомосексуализм – все равно что предательство себя. Геи мне совершенно неинтересны. Я хочу быть женщиной и только как женщина общаться с мужчинами.

– Вы говорите, что всегда ощущали себе женщиной, исходя из сказанного, вам должны нравиться мужчины. Вы ни в кого не влюблялись?

Я вспомнила парня, вместе с которым занималась фехтованием в институте, в сердце что‑то больно кольнуло, но решила не рассказывать о нем.

– Нет. Всегда держала себя в узде. Вы же помните, какие были времена.

– Да, но сейчас вы не на суде, времена тоже изменились, так что можете признаться.

Зачем ему нужно мое признание?... Я не понимаю. Я не понимаю, поэтому продолжаю врать, хотя зачем? Ведь то, что мне нравились парни, напротив, должно бы убедить его в том, что я настоящая. А как иначе – дожить до сорока и ни в одного мужика не влюбиться?! Вероятно, я лгу не задумываясь. Привыкла всю жизнь выкручиваться:

– Нравился один. Но я научилась контролировать себя.

Он постоянно меняет вопросы, видимо, чтобы сбить меня. И его можно понять. Сама чувствую, что годы вранья наложили на меня жуткий отпечаток. Как только мы глубоко погружаемся в одну тему, я тут же сочиняю в голове историю, развиваю ее, и каждая деталь хорошо соотносится с другой деталью. Так хорошо, что даже не разберешь, какие из них правдивые, какие нет. И, начав с правды, ухожу далеко в дебри небывальщины. А если он решит, что я патологическая лгунья? Нормальные люди должны уметь говорить правду!

– А вам нравится ваша мать? Вам хотелось бы переспать с ней?

Пиздец какой‑то! Это уж слишком! Озверели они, что‑ли?... Вероятно, реакция на вопрос читалась на моем лице

– Тут нет ничего криминального, – он решил объясниться. – Обычно у ребенка первая любовь – родитель противоположного пола. И в этом чувств уже заложен сексуальный импульс, который в детстве не воспринимается малышом как что‑то греховное. На кого хочет быть похожим ребенок? Также на родителя противоположного пола, раз он его любит больше всего. Это может иметь место и в отношении братьев и сестер. Завидуя положению брата или сестры в доме или просто любя их, как и в случае с родителями, ребенок стремится занять их положение, стать одним из них. Так что в каждом человеке в той или иной мере заложен импульс трансформации в противоположный пол, то есть женщина хотела бы стать мужчиной, а мужчина – женщиной или, по крайней мере, пережить это состояние. Это один из основных уроков, который мы проходим на этом свете: мы познаем противоположность, чтобы стать целостными.

– А я думала, что тех, кто хочет изменить пол, единицы.

– Смена пола – крайность. Но вы наверняка замечали, что люди всегда стремятся познать антиподов? Блондины хотели бы стать брюнетами, и наоборот; а те, у кого волосы вьются, хотели бы иметь прямые; высокие хотели бы стать меньше ростом и так далее, до бесконечности. Очень часто можно видеть, как люди не принимают этого импульса, а то и просто не знают о его существовании, тогда как он, будучи весьма сильным, начинает влиять на их жизнь и здоровье.

...Я не совсем понимала, куда он клонит, но не прерывала, а сексолог все рассказывал и рассказывал, обращаясь даже словно не ко мне, а к кому‑то невидимому, кто стоял за моей спиной. На всякий случай я даже оглянулась – никого. А может, он представляет, что произносит речь перед ученым советом, выдвигающим его на Нобелевскую премию?

– Подумайте, может быть, вам просто чего‑то не хватает? Чтобы решить эту проблему, нужно услышать свои мысли о себе, внимательно присмотреться к своим сексуальным фантазиям и не убегать от них, если вы вдруг увидите что‑то, не вяжущееся с общепринятым мировоззрением. И что же делать дальше? Чтобы избавиться от какой‑то мыслеформы, необходимо осветить ее сознанием, иначе говоря, увидеть ее, раскрасить ее, дать ей излиться, войти в нее и пережить. Войдя в эту мысль, вы переболеете ею, и она уйдет сама собой.

– Уйдет? Если я переоденусь женщиной?

– Может быть, женщина внутри вас так сильна потому, что вы запрещаете ей появляться? Вы не думали об этом? Запретный плод сладок. Но что, если вам разрешить себе то, что вы запрещали до сих пор? Походите дома как женщина, но только не в одиночестве. Попробуйте пообщаться с женой, раз уж она все равно все знает. Пройтись по улицам, сходить в магазин... Я так понимаю, у вас есть одежда и косметика? Ваша жена хочет сохранить брак и, наверное, на многое пойдет ради этого. Предложите ей заняться сексом, когда вы будете в образе женщины. Может быть, это выход. Разрешите себе ряд запрещенных до сих пор вещей, чтобы понять, так ли они приятны. Возможно, тогда вы сумеете избежать очень травмирующей операции.

Где‑то внутри меня нарастала ярость. Внешне я оставалась сдержанным и спокойным Олегом Леонидовичем, но внутри меня бушевала Хельга, которая кричала, что не желает спать с моей женой! Что пошел бы этот сексопатолог к своей сексопатологической матери и жене со своими сексопатологическими фантазиями!..

Предлагать Ирине заняться со мной сексом, когда я буду одета как женщина и в макияже, я не собиралась. Во‑первых, мне совершенно не хотелось секса ни с ней, ни с любой другой женщиной; переодевание данном случае ничего бы не изменило. Во‑вторых, она просто выкинет меня с балкона. С недавних пор она все больше уходит в религию. Каждое утро посещает церковь, а дома молится на ночь. Среди ее предков много священнослужителей, она, поди, мечтала стать попадьей; а тут я... с наклеенными ресницами. Представьте, как она после молитвы будет целоваться с накрашенным мужиком?!

 

* * *

 

Сегодня, положив мне в тарелку яичницу, она сказала: «Может быть, это твой крест и ты должен нести его?»

– Откуда ты знаешь, в чем заключается крест? Может, напротив, в том, чтобы добиться своего?

– Значит, это мой грех – я в чем‑то провинилась перед Богом.

Хотелось сообщить ей, что вина ее только в том, что она дура. Но я дипломатично решила промолчать. Она и так надулась и не разговаривает всю неделю. Это ужасно тяжело, когда нет никого из близких, кто мог бы сейчас поддержать. Маме я пока ничего не рассказываю; скажу, когда все точно будет известно. А как отец воспримет новость, даже думать не хочется...