Не годится на пол – пригодится на кол

 

– Рабинович, если бы вам предложили трахнуть Машу один раз или Колю два раза, что бы вы предпочли?

– Ну, Маша – это, конечно, Маша, но два раза – это два раза!

 

Дебют

 

 

Поэты ушли из страны,

Куда‑то исчезли писатели

Остались одни братаны.

Зато до ебени матери.

 

– Мужик вечером снял бабу, трахнул. С утра просыпается и видит на стене ее комнаты портрет накачанного типа: «Это муж?» – «Нет». – «Брат?» – «Нет». – «А кто, твой парень?» – «Да не ссы ты! Это я до операции».... Итак, встречайте – пиздатый мужик, или хуевая баба! – доносится со сцены в гримерку голос Трахтенберга.

Значит, мне пора выходить...

...В ушах звенит. Если бы я могла позволить себе рухнуть сейчас в обморок – так и поступила бы. Но тридцать долларов за вечер – как нашатырь. Конечно, я все себе представляла по‑другому. Если бы я стала размышлять о морально‑этической стороне моей новой профессии, то обязательно бы покинула это «гиблое место», но и в первый вечер, да и во всю последующую неделю я даже не видела лиц зрителей и плохо понимала, о чем говорит Роман, когда танцую. До сих пор мою наготу видели только врачи. Я не оголялась даже во время секса: благо, что случайные ceксуальные партнеры и не требовали этого. Не до ТОГО нам было на холодной улице, да в тесноте машины... Хорошо, что и сейчас нет времени ни на обдумывание, ни на раскаяние. И так каждый день. Тайм из мани!

Но зато вне сцены, точнее за сценой, жизнь оказалась насыщена интересными людьми и событиями. Местные девчонки – полная противоположность моих, побитых жизнью, бывших коллег. Это вам не зашоренный бабский коллективчик «Гербалайфа», где трудятся доведенные до отчаяния, озлобленные старые клячи. Здесь другой расклад, и в этой конюшне обитают жизнерадостные молодые лошадки. Свободные от комплексов и семейной рутины, ухоженные, длинноногие, полные сил. Праздник начинается, едва приходишь на работу, и продолжается до утра. После программы практически ежедневно едем зажигать дальше. Через неделю таких походов я даже почувствовала себя завсегдатаем модных питерских заведений. Новая жизнь затянула и закрутила меня ураганом. Кровать, сцена, ночной полет и «пике» опять же в кровать.

Правда, я пока летаю, то есть гуляю в долг. Зарплату здесь выдают в конце недели...

 

* * *

 

– Хельга, иди к управляющему за деньгами. Очереди уже нет. – В гримерке появилась Блевотина, танцовщица, с которой я сдружилась больше остальных.

– Вот черт! А мы тут запизделись, – неожиданно выпалила я.

Мы действительно заговорились с кукольниками на тему марионеток. А ведь сегодня у меня первая зарплата!

– Хеля, всего неделю работаешь, а хуями кроешь, прямо как Трахтенберг.

– А сама‑то разве лучше?

– Когда это я на хуй материлась?

«Да, они правы, матерные выражения ужасно заразны, надо за собой следить», – ругала я себя, быстрым шагом направляясь к «смотрящему». Это был неприятный тип, поставленный одним из хозяев клуба присматривать за всеми.

– Стоп! – неожиданно резко выпалил он. – Не подходи ко мне! Сейчас посчитаю, положу здесь, потом возьмешь!

Я в недоумении остановилась. Невысокий, коротко стриженый молдавский «джентльмен» строго, поплевывая на пальцы, отмусоливал купюры. Рядом хихикали четверо охранников, мелкие и такие же нагло заточенные, с гнилыми улыбками и не омраченным интеллектом лицами.

– И вообще... возьмешь последней, – смотрящий жестко подвел черту.

На глаза навернулись слезы, к горлу уже подкатывал ком, еще немного – и со мной случится истерика.

– Ой, смотрите, петушок плачет, – вякнул кто‑то из их своры.

Я повернулась спиной и рванула в гримерку, где уже не сдерживала рыданий...

Мою первую зарплату забрала и принесла мне Пиздюлина.

– Ты чего? – успокаивала она. – Мне вчера один из них, «мелкий», чуть палец не сломал. Хотел кольцо снять и посмотреть, – она показала распухший палец. – Но им что‑то дашь, потом фиг заберешь.

– Как так? Это же воровство, – всхлипывала я.

– Они так не считают. Они уверены, что клуб – их личная территория. А мы типа тут зарабатываем на их поле и потому должны делиться. Взять у нас и не грешно, и даже как бы, по их понятиям, правильно.

Я немного успокоилась. Чего уж там, в стране идет дикий передел собственности. Пешки полагают, что они короли, а ферзи сидят и не высовываются. Наверное, все потом изменится. Но вот когда? Сейчас мы этого все равно не узнаем.

... Пиздюлина еще долго рассказывала, как «мелкий» выкручивал ей руку, пытаясь стянуть кольцо (или заигрывая с ней таким жестоким детсадовским методом), а она визжала, но никто из посетителей, проходивших мимо, не решался заступиться. Дурная слава о наших бескультурных сторожевых барбосах шла по всей нашей культурной столице.

Потом в гримерку примчалась та самая жена хозяина, которой наушничала Лили. Она многим помогала накладывать макияж.

– Хельга, не все здесь такие. – Анна красила меня и утешала. Под ее мягкими руками я и сама как‑то успокоилась и размякла. – Товарищ управляющий у нас отсидевший, это все знают. Что ты от него хочешь? Вежливости?... А кстати, как у вас дела в гримерке? Все в порядке? – Взамен за свое утешение она хотела знать все сплетни и новости артистического коллектива. Выспрашивала об этом мягко, словно просто интересуясь как дела. Но меня не проведешь, я не Лили, я не стукач... не стукачка!

... То ли массовые утешения сделали свое дело, то ли я сумела посмотреть на это с другой точки зрения... Охрана неприятна всем, а не только мне. Я уже говорила, что у клуба несколько хозяев, за безопасность отвечает один из них. В недавнем прошлом он уголовник, а охрана, разумеется, из сочувствующих. Таким не понять, что такое транссексуал и чем он отличается от гея, в их случае – от «петуха»!

У них все просто: три класса церковно‑приходской школы и спецПТУ от детской комнаты милиции – весь интеллектуальный багаж. Блатные понятия – их конституция и представление о правах и обязанностях. Примитивные выражения из букваря и несколько фраз по фене – словарный запас. Наверное, за сочувствие к уголовному миру их и держат в охране, поскольку других заслуг не наблюдается. Нормальный крепкий мужик легко справится с каждым из них, но охранники только в сортир ходят поодиночке, а так всегда стаей. Человек по пять‑шесть. А когда им становится скучно – представьте, каждый день смотреть одно и то же шоу, – они принимаются задирать посетителей. Обычно втроем, а то и вчетвером против одного. Где‑нибудь в цивилизованной стране подобное признание звучало бы дико, но у нас... как‑то нормально.

Зато регулярно получаемые доллары греют мне и душу, и тело. Уже накупила кучу одежды и то, на что так давно облизывалась, – компьютер! К сожалению скоро должна приехать Лили, она планирует вернуться на работу. Но мне кажется, Роман Львович настроен оставить не ее, а меня...

 

 

Враки

 

– Доктор, в свои пятьдесят я за ночь могу только один раз.

– Ну и что?

– А дядя Вася, которому шестьдесят, говорит, что может шесть раз...

– У вас язык есть?

– Есть.

– И вы тоже говорите.