Горизонт

Я три дня пролежал в горячке, в это время над Парижем гремела гроза, но казалось, что вся имеющаяся в мире вода не сможет принести мне облегчение. Надо было просто ждать. Абдель охлаждал мой лоб и глаза полотенцем, а иногда клал на мою шею, на то место, где пульсировала кровь, сложенную и смоченную в холодной воде, губку. Этот пульс отмерял время моего ожидания.

В субботу я не спал всю ночь; свет автомобильных фар бороздил потолок, отмеряя время. В какой-то момент мое внимание привлекла большая муха. Казалось, что изменилась обстановка, и время вошло в новую фазу. Я бы хотел, чтобы меня занимали и другие мухи, но та муха была единственной. Теперь мухи не жужжат вокруг, тычась в окна, останавливаясь на секунду где-нибудь в углу и снова срываясь с места. Эта муха пролетела всего один раз, я тщетно ждал ее возвращения.

Наступила темнота, контуры предметов расплылись, мое тело плыло по жужжащей и колышущейся кровати. Казалось, что каждая частичка этого бесконечного пространства была уставшей. Я вспомнил мягкость тела Беатрис, простыни. Я закрыл свои красные глаза, в горле стоял комок, мои спазмы сбивали кровать с ритма. Я не мог расплакаться, оцепенев, у меня больше не осталось слез. Я чувствовал металлический прут в шее, соединявший мое разрушенное тело с головой, и я мог думать только о том, что больше не хочу спать; я не хотел двигаться дальше по воспоминаниям, просыпаясь от образов, запечатленных под моими веками. Это всегда были образы Беатрис. Я повернул голову туда, где должна была лежать она. От тишины звенело в ушах, я чувствовал биение своего сердца. Я не мог спать, не мог получить облегчения. Я перешел к последним секундам того крушения, мне нужно было... Нет, я должен сконцентрироваться на детях. Всё остальное - это только надежды, слишком болезненные. Мне просто нужно держаться. Не заснуть навеки.

Жду утреннюю медсестру.

Абдель разбудил меня в воскресенье в час дня. Он подумал, что я перестал дышать. На обед должен был прийти друг, которого я не видел двадцать лет. Какая разница, было ли это двадцать лет назад или вчера, я все равно должен был ждать.

Вьетконговцы заживо похоронили моего дядю Франсуа, отправившегося миссионером во Вьетнам. Они оставили наверху только голову и замучили его до смерти. Он был парализован, как и я, но масса земли охлаждала его. Пылала только его голова. Он спасся благодаря молитве. Я ждал, когда на меня падут небеса.

Приехал мой друг, еще один в веренице людей, приходивших или пытавшихся дозвониться за прошедшие три дня. Рассказав обо всем, что было в его жизни за двадцать лет, он ушел, а я не промолвил ни слова. На самом деле он не знал, что сказать. Он то бесконечно говорил о некоторых днях из своей жизни, то за пару секунд пропускал целый год.

Сила гравитации по-прежнему торжественно удерживала меня в кровати.

Марк, мой физиотерапевт, тоже навестил меня. Я не обращал никакого внимания на его попытки заставить функционировать мое безжизненное тело. Он пытался рассмешить меня.

Мой друг, принц Ален де Полиньяк, рассказал все новости о Шампани. Я их тут же забыл.

Абдель зажег сигарету. Жжение в груди было очень сильным. Через меня прошел холодок, такой же, какой я ощущал, когда плавал, сначала ребенком, а затем и нагишом вместе с Беатрис, в ручье Виццавоны выше Аяччо. Жжение и холод слились воедино.

Я жду темноты.

Проходили дни и недели, я потерял нить воспоминаний; прошлое стало таким же сплющенным и инертным, как и я. Смелый, неудержимый, амбициозный, голодный человек, каким я был всегда, больше ничего не хотел. Я был во всем виноват. Я убил ее. Я доставил детям неприятности. А дальше будет только хуже. Ни одна женщина не захочет снова обнять меня. Я был уродлив, ее не стало. Почему бы им просто не выдернуть вилку? Я не хотел больше никаких вопросов, у меня не осталось сил.

Мое тело не реагировало. Температура всего тридцать четыре градуса, давление шестьдесят на сорок. Я поднял голову, затем потерял сознание. Я погрузился в темноту. У меня больше не было желания куда-либо идти.

Я лежал в кровати. Из-за аллергии лицо чесалось. Я слушал вариации Голдберга на полной громкости своего музыкального центра. Возможно, я хотел закончить рассказывать свою историю, потому что рядом со мной была женщина, и я обрел второе дыхание. Ее присутствие вернуло меня обратно в мир людей.

Надо было ложиться в больницу. Я почувствовал холод сразу же, как проснулся.