ПОМЯННИК 2 страницаПолучила у священника благословение на выполнение этого молитвенного правила, и в эту же ночь вижу сон. Длинный темный коридор и огромная очередь стоящих в темноте. Во сне я знаю, что мы стоим ко Причастию. Себя не вижу, но чувствую, как в мою юбку ручонками крепко-крепко вцепился ребеночек (его я тоже не видела, но пыталась оторвать от юбки). И вот я заволновалась: чей ребенок?! Кричу, а мне никто не отвечает. Я говорю: «Я его обязательно подведу ко Причастию, вы только скажите, как его зовут. Имя, имя?..» — и так с этим криком и сокрушением проснулась. И долго этот сон не выходил из моего сердца. С Божией помощью молитвенное правило я выполнила — и сразу после этого вижу другой сон. Все светло, светло, и я очень быстро еду в открытой машине и так нежно, но крепко-крепко держу на руках ребеночка! Его я не вижу, но чувствую, и в его ручках огромная игрушка — яркая, неземных красок... И так мне хорошо!.. Проснулась — и целый день в душе была какая-то тихая радость. Покаяние в грехе детоубийства я приносила не раз и исполняла различные правила, что добрые люди подсказывали, но снов таких тогда не видела. Елисавета, г. Самара
НРАВСТВЕННАЯ КАЗНЬ Одна молоденькая женщина, готовясь к варварской операции, призналась мне, обливаясь слезами: «Как подумаю, что будут кромсать это маленькое существо, так холодею от ужаса». Подобное чувство жалости или внутреннего раскаяния мне было незнакомо. Я шла на аборты с холодной решимостью. Гнусную мою душонку волновала только чисто физическая боль. А ее, по Божиему попущению, мне выпало за десятерых. После каждой операции состояние моего здоровья ухудшалось. В последний раз я шла на аборт уже с опухолью матки, и врач промучила меня на известном кресле 1 час 20 минут... Опасные предраковые заболевания стали поражать мои детородные органы. Но самая страшная кара обрушилась на меня через нашего единственного ребенка, которого в течение 6 лет мучили непонятные припадки. Что может оправдать детоубийство? Но у меня и вовсе никаких «особых» причин для прерывания беременностей не было. Бог дал мне все блага: любящего, добрейшего мужа (которого я в ту пору не очень и ценила), безбедное существование, хорошую работу, людей, готовых прийти на помощь, и многое другое. На этот преступный шаг толкала греховная, ветреная молодость, стремившаяся не обременять себя проблемами быта. Задуматься о наказании Господнем мне, тогда убежденной атеистке, и в голову не приходило. Если же какой-нибудь верующий заводил со мной разговор о грехе, я с оттенком возмущения в голосе говорила: «А чего мне бояться? Я не убивала, не крала, не обижала!» Господи, прости мне речи мои фарисейские! Ослепленная грехом, я не ведала обмана, выдавая свое внешне пристойное поведение за чистоту души. Не буду описывать все обстоятельства и пути своего прозрения. Главную роль, как я понимаю, сыграли молитвы моей матери (помяни ее, Господи, во Царствии Твоем!). Когда дьявольский покров стал спадать с моей души, голос совести, вороша прошлое, обличал: «Убивала! Крала! Обижала! Обманывала!..» И не было конца этому мысленному списку грехов. Поначалу я осознавала их и регистрировала холодным рассудком. Но однажды, когда я читала перед, причастием «Канон покаянный...», пришли обильные слезы и рыдания, рвущиеся из глубины души. То же случилось и на исповеди. И теперь грех детоубийства стал представать в ужасающих картинах... По Божиему промыслу напоминание о моем кровавом преступлении приходит часто разными путями. Читаю газетную статью о маньяке, который у себя в гараже сдирал кожу с живых похищенных детей, — и, цепенея от ужаса, вижу себя соучастницей этого злодеяния. Нравственная казнь вторгается во все помыслы. Теперь я не могу без волнения смотреть в чистые, лучезарные детские глаза. Однажды на автобусной остановке маленький мальчик долго и пристально разглядывал меня. Взгляд этот — выразительный, глубокий и как будто обличающий — вызвал целое смятение в моей душе. «Это мой судья!» — подумалось мне. Мои «судьи» бегают вокруг, заливаясь звонким смехом, ползают на четвереньках, ковыляют на слабых ножках... И всех бы я их перецеловала теперь. Но они не мои дети. А мои, разрезанные на кусочки, сгнили на свалках без креста и имени. Господи Милосердный! Прости мне грех сей смертный. Помилуй нас — всех матерей, которые по духовной слепоте и жестокости сердец продолжили кровавое дело царя Ирода. Боже, милостив буди к чадам нашим, не познавшим материнской любви, а принявшим мученическую смерть от рук наших. Приими, Господи, слезы покаяния рабы Твоей. Елена, г. Тольятти
БЫЧЬЯ КРОВЬ — В том-то и беда, что делала я аборты, — Лилия сокрушенно покачала головой, отодвинула пустую чашку. — Ведь и замужем — правда, тогда мы не были венчаны, — и квартира, и все условия. Единственная дочка... Что еще? Но только скажу мужу: «Я ведь беременна», — а он в ответ: «Ну и что? Иди, делай аборт» — «Ну может, оставим?..» — «Да зачем тебе это надо!» Вот так мы и решали участь наших нерожденных деток. Не потому ли и в семье все так непросто. Молюсь о сохранении брака, а все только хуже идет... Когда наконец-то я твердо решила: следующего обязательно рожу! — и мужа уговорила, — тут-то и оказалось, что от нашего желания мало что зависит. Не давал Господь детей чадоубийцам! Долгие пять лет пришлось молить Бога о даровании ребенка. И, может быть, Господь так и не откликнулся бы на мои молитвы, если бы мы не повенчались с мужем. Вскоре после венчания я забеременела. И вот тут пришлось столкнуться с нежданными искушениями. Будто все ополчились на моего зачатого младенчика — как бы его извести. На учет я встала уже на пятом месяце, чтобы сразу отсечь саму попытку уговоров на аборт. Но в женской консультации услышала: — Да ты что — с ума сошла! До такого срока дотянула... Под сорок лет — в твоем возрасте рожать: знаешь какой это риск — может родиться урод! — С какой стати? — я ведь тоже кое-что читала, не совсем уж глупенькая.— Насколько я слышала, риск этот — если он вообще еще есть — только для первородящих женщин. У меня вторые роды. Да сколько их, первородящих, рожают и постарше меня — и слава Богу, ничего. Так что не надо пугать меня — не боюсь. Тогда медики стали убеждать меня лечь в больницу, в целях профилактики. И опять я отказалась: чувствую себя хорошо, анализы неплохие. Что мне делать в больнице? Они свое: надо подкрепить здоровье. Знаю я их «подкрепить»... Но подумала все же, что витамины и впрямь можно бы поколоть, да ведь для этого не обязательно в стационаре лежать. Попросила выписать лекарства, я их сама куплю и буду ходить на уколы. Купила, что было выписано. Пришла домой, открыла коробочку с ампулами и стала читать листовку-вкладыш. Читаю: препарат изготовлен на основе вытяжки из бычьей крови... Единственное противопоказание — беременность! Я — к врачу: — Что же вы мне выписали! Читайте, тут написано, что при беременности это лекарство противопоказано! Врач рукой замахала: — Это старая инструкция, нечего и читать ее. Недавно ассоциация гинекологов признала это лекарство совершенно безопасным для беременных. — Ну уж нет! Препарат импортный, и если зарубежная фирма-производитель признает, что лекарство может представлять угрозу для плода, значит, так оно и есть. Скорее уж фирмачи постарались бы скрыть эту опасность от пациентов, денег не пожалели бы, чтобы убрать эту строчку, да ведь не убрали — значит, угроза серьезная. И потом: бычья кровь... Это что же, в меня и моего ребенка звериную кровь вольют? — Да мы это лекарство абсолютно всем женщинам назначаем — и ничего! Одна ты такая умная... Умная или нет, а от этих уколов я отказалась. Были и другие искушения, и много, — ну, слава Богу, удалось и их как-то одолеть... Мы сидели на кухне за давно остывшим чаем и говорили, говорили о детях — живых и убиенных, о том, как же все-таки можно хотя бы попытаться отмолить столь тяжкий грех. А за стеной мирно посапывал носиком маленький Иванушка. Мамина и папина кровинушка. Не бычья... Ольга Ларькина
«А ЭТУ И ДВА СЕЛА НЕ ОТМОЛЯТ...» В Самарской области многие помнят великую пред Господом молитвенницу и праведницу Пашу Давыдову (+ 10 февраля 1957 года). Жила она в селе Дмитриевка, в двенадцати километрах от Подъем-Михайловки, и часто приезжала к своей снохе Зое в село Большая Глушица. Многое было открыто тете Паше, сомолитвеннице и собеседнице Митрополита Мануила (Лемешевского) и протоиерея Иоанна Фомичева. При жизни не раз побывала она в раю; духовно прозревала посмертную участь как умерших, так и еще живых людей. Про мамину свекровь тетя Паша говорила, что она в раю — и спаслась деторождением: всех своих деточек родила, — вспоминает живущая ныне в Самаре Алевтина Куликова. — В другой же раз тетя Паша говорит: — А вот за эту два села будут молиться и не отмолят! Мы к окну, смотрим — наша врач-гинеколог с мужем под ручку, он несет ее сумочку, — идут улыбаются...
НАША КРОВАВАЯ КНИГА Если бы кто-то из живущих вздумал написать книгу обо всех убиенных младенцах, не хватило бы места на ее страницах — так много жертв приносим мы торжествующему врагу рода человеческого. Такая книга есть — на небесах, и все ее листы — как обнаженные раны, каждая строчка истекает кровью. Наша Кровавая книга... Вот лишь несколько строчек — несколько историй. Что-то было со мной, что-то услышано от других.
+ + + — У моей дочери уже было трое детей, и вот она забеременела четвертым. Что делать? Плодить нищету? Решили с мужем, что хватит им и троих детей. Этих бы воспитать как следует, дать им все необходимое. Сделала она аборт. А через неделю ее муж поехал на рыбалку и не вернулся. Погиб... Убийц так и не нашли. Осталась она с тремя малыми на руках. Вот уж вдоволь хлебнула и горя, и нужды...
+ + + У Наташи двое детей. Старший сын уже взрослый, учится в институте. Очень хороший, добрый юноша. А младший... Нет, он очень умен, отлично учится, никогда не обижает животных. Но детей, особенно маленьких, просто ненавидит. Еще трехлетним малышом он кричал, распаляясь злобой: — Я убью его! Зарежу! Разорву на кусочки! Я ему голову разобью!.. Отец и мать — оба с высшим образованием, очень интеллигентные люди. Все учат его добру, все стараются обуздать кипящую в нем ярость. Но единственное, чего смогли добиться, — это чисто внешнее укрощение страсти. Тяжелый, жестокий взгляд, клокочущий в самом сердце ребенка гнев — с этим ничего не могут поделать. — Это мне Божья кара за мой грех, — говорит Наташа. Она забеременела вторым младенцем, когда старшему было четыре года. Рожать? Но так не хотелось опять надолго оставлять работу, всецело погружаться в докучливый быт. Муж сказал ей сразу: решай сама, хочешь — рожай, не хочешь — твое дело. Обе матери — ее мама и свекровь — в один голос заявили: на нас не рассчитывай, помочь материально, игрушками и одежкой, — поможем, но сидеть с малышом не будем. Самим еще работать да работать... В ночь перед операцией Наташе привиделось: к ее кровати подходит Женщина, вся в черном, и протягивает ей дитя: — Наташа, возьми! Та отвернулась: не надо... Женщина настаивала: — Наташа, ты погляди, какая девочка — хорошенькая, беленькая, вся в тебя. Возьми ее, Наташа! Но она и слышать не хотела о ребенке. Утром подивилась странному сну и отмахнулась: нет уж, решила сделать, теперь нечего раздумывать. Отказаться бы, — стучало в глубине сердца, — пока не поздно... да нет, стыдно!.. Все анализы сданы, в больницу кладут по знакомству... И операция прошла на редкость удачно, безболезненно. Только вдруг, ни с того ни с сего, накатила такая истерика — Наташа забилась в рыданиях. А ночью вновь увидела Ту Женщину в черном и теперь уже сама побежала за ней: — Дай мне доченьку! — У Меня ее нет, — ответила Женщина. — Дай мне, дай мою доченьку! — плача, продолжала молить Наташа. И бежала вслед за удаляющейся Женщиной: — Дай хоть взглянуть на нее! — Ищи ее в мусоре, — услышала в ответ. + + + — Первый аборт я делала не в больнице — стыдно было признаваться в своем блуде. С мужем я разошлась. А тут любовь... Уже и младенца во мне не было, но чувствовала себя я все хуже и хуже. Что-то сжигало изнутри, и кровотечение не прекращалось. Пришла к подруге: что мне делать — погибаю! Целый день мы ходили по ее знакомым, и все без толку. А вечером, уже у нее дома, произошло ужасное. Кровь хлынула неудержимым потоком. Все, конец? Подруга бросилась к телефону. На мое счастье, «скорая» примчалась тут же, и ехать было недалеко. Спасли... А назвалась я не своей фамилией: точнее, подруга при вызове сказала, что я — Трегубо-ва из города Горького. Прошли годы. Я вышла вторично замуж. Родились дети... Этот брак не принес мне счастья. Многое пришлось пережить. Но самым жестоким ударом была измена мужа. Моя разлучница — Трегубова, а сына ее зовут так же, как и несостоявшегося отца трех моих нерожденных младенцев.
+ + + — Как-то ночью я увидела себя над какой-то мрачной ямой, а оттуда слышались жалобные крики: — Мама, мамочка!.. И вот я уже стою среди каких-то детишек, одетых в лохмотья. Они обступили меня, хватают за руки, тянут к себе и все приговаривают: — Мама, мамочка! Мне страшно смотреть в их пустые глаза, жутко от холодных прикосновений. И не вырваться, не уйти от них. Старшая девочка радуется: — Теперь ты никуда не уйдешь, останешься с нами. Я кричу: — Пустите меня, мне надо идти. Меня дети ждут! — Дети? А мы что — не дети? Мама, почему ты нас бросила? Так я и проснулась под их неутешный плач...
+ + + — Не думала, что столько радости может принести сон. Мне привиделось, будто я в каком-то обыкновенном доме, где много — восемь или десять — маленьких детей. Красивых, чистеньких, беленьких... Со мной еще одна женщина. Вдруг в дверь стучат, и вторая женщина спрашивает, кто там и что нужно. За дверью стоят незнакомые мужчины, и один из них — аккуратно одетый, приличного вида — говорит: — Здесь два моих сына. Откройте, я заберу их. Женщина готова открыть дверь, но я в ужасе останавливаю ее: — Это же охотник за детскими органами! Не отдавай детей, он лжет! Тот настойчиво требует, чтобы ему отдали двух мальчиков (почему-то ему нужны именно два малыша, примерно двухлетние; он называет их имена и фамилию, говорит, что его прислала за ними жена). Пока идут переговоры, я закрываю мальчиков в шкаф, но, понимая, как ненадежно это укрытие, осторожно выбираюсь с малышами через окно. И бегу, несу их обоих, крепко прижимая к себе, и не чувствую тяжести — такие они легонькие, невесомые так ласково и доверчиво прильнули ко мне. Бегу, радуясь тому, что удалось спасти детишек. Ведь остальные-то дети в доме торговцу органами не нужны... Просыпаюсь совершенно счастливая, словно это наяву мне удалось спасти малышей. Господи, неужели хотя бы двоих отмолила?.. Ольга Ларькина
ОСУЖДАЕТСЯ... МАТЕРИНСТВО? Мария скрывала свою беременность до последнего. Живот утягивала, на работе носила широкий блузон, в больших карманах которого постоянно держала руки, чтобы не так заметна была округлость фигуры. «Маскироваться» удавалось довольно долго. А около восьми месяцев, когда тайное уже становилось явным, она взяла на работе очередной отпуск. Декретный отпуск Мария не оформляла и потому не получила полагающихся по закону денег. А они, конечно, не оказались бы лишними. И даже не встала на учет по беременности у местной акушерки. Роды начались прямо в машине по дороге в ближайший роддом. Кто-то, наверное, подумал, что речь идет о плоде мимолетной связи, о юной девушке, решившейся родить и воспитать ребенка без мужа. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что у Марии есть муж и дети. Родившаяся этим летом девочка стала ее четвертым ребенком. Почему же беременность, словно свидетельство о позоре, пряталась Марией от всех окружающих? Нет, не была она горькой пьяницей и никто не лишал ее материнских прав. Известие о том, что Мария ждет четвертого ребенка, в последние несколько недель быстро разнеслось по поселку. Местные кумушки на каждом углу судачили об ожидающемся пополнении. И «общественное мнение» тут же вынесло Марии приговор: сумасшедшая, самой есть нечего, а она еще нищету плодит... При этом во внимание не принималось, что у семьи есть огород, корова и другая живность, а на земле при наличии скотины всегда можно прокормиться, только не ленись... Вот этого «приговора», всеобщего осуждения, которое в современной деревне не бывает молчаливым, и боялась Мария. Насколько же извращено должно быть сознание людей, чтобы убийство младенца во чреве считалось обычным, естественным явлением, а рождение ребенка, не первого и не второго в своей семье, — из ряда вон выходящим событием, заслуживающим сурового осуждения... Одна многодетная мама рассказывала мне, как во время вынашивания детей ей приходилось встречать крайне негативное, да просто хамское отношение к себе. Косые взгляды и ехидные пересуды соседок — это еще что. В общественном транспорте, случалось, так и норовили намеренно толкнуть, а то и ударить локтем в живот. Причем чаще всего — пожилые женщины, вероятно, вырастившие собственных детей. Я сознательно изменила имя женщины и не называю поселка, в котором она живет. К тому же подобная история могла бы произойти где угодно. Мораль «нового времени» царит уже повсюду. В поселковой школе, кстати, в числе первых в Самарской области ввели уроки полового просвещения. Конечно, не без инициативы с места. И все-таки женщина, «...когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ин 16, 21). И верится, что радость материнства уже затмила у Марии пережитое чувство тревоги. Татьяна Трубина
ПО ПРИГОВОРУ ВРАЧЕЙ Я не нашла нужных слов: звонок застал врасплох. Да и любые слова опоздали: младенец уже убит в материнском чреве. А ведь молодая мама и все ее близкие так мечтали о ребенке, уже закупили ему все приданое, придумали имечко. Еще немного, еще три месяца — и он пришел бы в мир, и... Да что говорить теперь об этом. Все — «бы», в сослагательном наклонении. В этом реальном мире у неродившегоея мальчика нет даже могилки. Его маленькое тельце аккуратно упаковали и отправили в морг. Известно, что ждало его потом, ведь шестимесячный плод — это практически жизнеспособный ребенок (еще несколько лет назад врачи и акушерки в роддомах со всей самоотверженностью выхаживали их, и многие дети выживали); все органы уже сформированы, и значит, их можно использовать в донорских целях. В этом кровавом бизнесе все идет в дело, даже зародышевые ткани совсем еще крошечного комочка плоти. Наших детей убивают на разных сроках внутриутробного развития — ив любом виде они превосходно годятся в пищу ненасытному Молоху. Хотите стать моложе, привлекательнее, соблазнительнее — покупайте кремы, помады и гели «на натуральной основе». Материала для людоедской парфюмерии хватает, пока мы спокойно — или с угрызениями совести, что не меняет дела, — отдаем своих чад на растерзание. Нет, эта женщина и не помышляла об аборте. Сколько раз ее мама горько вздыхала: эх, доченька, если бы я только знала, что аборты — такой страшный грех, — никогда бы не стала их делать. Все бы выросли, всех бы мы с мужем выкормили. И ты, слава Богу, замужем... Но когда дочь поделилась с ней долгожданной радостью, мать пришла в ужас: «Ты что же, забыла — как раз в это самое время прошла курс лечения такими антибиотиками, от которых возможны всякие отклонения в развитии плода. А что говорят врачи?» И началось мучительное метание от врача к врачу, и те подтверждали худшие опасения. Да, антибиотики вполне могли повлиять на будущего ребенка. Да, — подливали масла в огонь, — а вы знаете, что вашей дочери вообще нельзя рожать эти пять лет? И дочь, готовая провалиться от стыда, рассказала маме, какой «подарочек» преподнес ей любимый супруг. Стоило ей ненадолго уехать, как он привел в дом платную «жрицу любви», заразился сам и одарил жену ужасной болезнью. Она и узнала об этом, сдав анализы в женской консультации. Она простила мужу измену, оба пролечились, но что будет с ребенком? Внутриутробное заражение — это так опасно... И все-таки она долго не сдавалась, убеждая всех в том, что ее дитя — это ее крест, каким он будет, такой, значит, и определил ей Господь. «Да что ты понимаешь в этом, глупая! — слышала в ответ. — Ты еще не видала, какие бывают уродцы. Зачем тебе это? А муж — он же тебя сразу бросит!..» Последним аргументом стала экскурсия по этажам детской больницы, где в палатах за стеклянными дверьми собраны дети наркоманов, пьяниц, сифилитиков, — дети с ярко выраженными уродствами. Эту «экскурсию» с будущей мамой провела врач, прилагавшая особенно много стараний для того, чтобы вынудить женщину решиться на искусственные роды. И это ужасающее зрелище сломало молодую женщину. Она скрепила своим согласием приговор врачей... Ей ведь не показали, сколько здоровеньких, вполне нормальных детей родилось даже у изгоев общества — и у подобных ей жертв трагически сложившихся обстоятельств. Ей не сказали, что статистика лжива насквозь. Ей не сказали — а почему ты думаешь, что именно твой малыш родится уродом? И что такое урод вообще? Безрукий и безногий Григорий Журавлев — разве не был он уродом с точки зрения «самой гуманной в мире» науки — медицины? А он зубами держал кисть и писал иконы! Какой же это урод? А слепенькая Пелагея Рязанская? А горбатенькая схимонахиня Макария? Их ведь тоже могли бы загубить во чреве, чтобы «не плодить уродов»... Сколько праведников мы убили — кто сочтет? И это — крайние случаи, когда действительно рождаются дети «с отклонениями». Но у ее-то уже убитого младенца врачи даже не нашли, что показать в доказательство своей правоты, — скоренько убрали с глаз долой. Знакомый священник рассказывал, как его жене по причине болезни медики запрещали рожать второго ребенка. Тоже чего только не пророчили! А девочка родилась — такая славненькая, растет, как все дети, — и болеет, и упрямится иногда не по делу, и пошалить не прочь. Да ведь растет, радует родителей и радуется жизни! А сколько еще известных мне женщин отказались убивать своих детей, казалось бы, обреченных на уродство. Надежда сама от младенческих пелен больная, инвалид второй группы. Получает грошовую пенсию, у мужа постоянно проблемы с работой. Ей и первого-то «не рекомендовали» рожать, а уж второго и третьего... «Ты же вся пропитана лекарствами, разве у тебя будет здоровый ребенок?» — возмущались врачи. Ее и на учет по беременности не хотели брать. И последний сынок впрямь родился ослабленный. А как же, ведь его извлекли на свет Божий на месяц раньше срока, сделав кесарево сечение. Врачи говорили — не выживет, и Надежда сама окрестила сына в больнице. А выписавшись, принесла его в церковь, чтобы восполнить крещение по православному обряду. Причащать детей так часто, как надо бы, не получается, — трудно с тремя малышами, — но Надежда старается приводить их к Святой Чаше хотя бы один-два раза в месяц. И детские болезни отступают. Трехлетний Сереженька — жизнерадостный симпатичный карапуз... Два года назад я познакомилась с женщиной, у которой очень тяжело болен маленький сынок. В пять лет Владик совсем безпомощен: ручки и ножки слабенькие, ни ходить, ни ползать он не может. И говорить пока не умеет — открывает ротик и силится что-то произнести, но не получается. Детский церебральный паралич... Но что за дивный это ребенок! Я смотрела на него — и не могла отвести глаз от лучащегося ангельским светом личика. Это воплощенная доброта, это живая любовь к маме и бабушке, к папе — да, даже к нему, не выдержавшему тяжести такого испытания и бросившему жену с больным ребенком. Легко ли Вере, оставшейся без средств к существованию, без надежной опоры в жизни? Многие осудили ее: что за глупая, из-за ребенка потеряла мужа! Поменьше бы со своим Владиком в церковь ездила да по святым местам. И рожать урода было незачем... Что скажешь «умным» людям? Им не понять радость матери, запрятавшей глубоко в сердце слова санаксарского схиигумена Иеронима: «Владик будет ходить!» Это ее крест — и ее радость, ее боль, мука и счастье. Ее жизнь. ...Я не судья в этом деле, и мне до боли сердечной жаль женщину, так и не ставшую матерью. Жаль — ведь за этот грех ей придется дать ответ. Доколе же, Господи, мы будем жить чужим умом? Слушать, что скажут всезнающие соседи, медики и родня? Да есть ли у нас кто-то роднее, чем этот крохотный младенец во чреве, что, может быть, сейчас бьется в испуге и молит немыми устами: мама, не убивай! Мамочка, пожалей меня, не убивай! Родная — НЕ УБИВАЙ! Ольга Ларькина
ПОКАЯННОЕ ПИСЬМО «Я — грешный монах Моисей — виноват перед всеми вами, чтущими эти строки, перед живущими, усопшими и будущими родиться, наипаче перед нерожденными младенцами в страшном злодеянии. Работая в Иркутской больнице № 10 в 1977 году, я обучал убивать нерожденных младенцев точечным массажем сразу после зачатия и на всех сроках беременности. Не только обучал, но и своими руками творил эти злодеяния. Эти страшные преступления я, безумный, творил 14 лет, разъезжая по всей России, обучая этому всех, кто только соглашался меня слушать — в школах, на заводах, в больницах, клубах. Вопль нерожденных, загубленных мною и по совету моему, младенцев, вопиет об отмщении... В1998 году Архиепископ Брянский и Севский Мел-хиседек обратился ко всей России с призывом к русским людям молиться за младенцев, чью жизнь не сберегли. Он назвал Иродов грех убиения во чреве главной причиной всех и всяческих трагедий, болезней и того смутного времени, которое мы переживаем. К молитве за убиенных младенцев призывает всех и афонский старец иеросхимонах Рафаил. Мы видим, как в семьях, где живут неисправимые пьяницы, наркоманы, блудники, молитва совместная о загубленных чадах буквально творит чудеса обращения и исцеления. Видим, как укрепляются семьи, как дети вновь начинают любить родителей и как многие родовые хронические заболевания оставляют эти семьи. После всего пережитого самым большим моим грехом будет не донести до каждого российского собрата и сестры о страшном грехе детоубийства. ...Как посмотрю в глаза тем матерям, кого учил убивать и прелюбодействовать — ибо сначала грех прелюбодеяния, а затем только — чадоубийства! Как посмотрю в глаза тем детям, кого убили с моей «легкой» руки или по моему совету. Но как мне смотреть в глаза тем миллионам невиновных младенцам, коих могли бы вызволить из темницы, если бы я малодушно не спал, не молчал, когда нужно вопиять на весь мир в посте, плаче и рыдании! Простите меня, дорогие мои, низкопоклонно умоляю вас о молитве за падшего современного Иуду и Ирода-чадоубийцу монаха Моисея. Чтобы мне не спать по ночам, но стоять у Святого Гроба Господня на Божественной литургии и оплакивать страшные злодеяния мои, чтобы мне неложно творить достойные плоды покаяния — всю оставшуюся жизнь учить уже не убивать, но поднимать на небо тех, кого убивали почти 70 лет. Буду умолять Всемилостивого Господа нашего Иисуса Христа и Заступницу Усердную «Взыскание погибших», чтобы спаслись все до единого, кто услышит этот вопль мой и откликнется молитвой, милостыней, поклоном о спасении грешного монаха Моисея. Да благословит вас Господь! Да просветит всех нас Господь Духом Своим Святым, да откроет всем радость покаяния — Преображения еще до Второго Пришествия. И да будет тако со всеми нами.» Дни прославления Святых Царственных Мучеников. 15 августа 2000 года
АНАЛИЗ Этот случай произошел так давно, что я уже успела его призабыть. А вспомнить меня заставили слова одной молодой девушки на Православном интернет-форуме: «Существуют аборты по медицинским показаниям. И оставить ребенка-дауна, ребенка с нарушениями умственной деятельности и прочими неизлечимыми заболеваниями решится мало кто даже из истовых верующих...». Пусть эта история, рассказанная мне ее главной героиней, станет ответом на вопрос девушки. ...Не знаю, как меня угораздило согласиться сдать этот злополучный анализ... Пообщавшись на днях со мной, врач-генетик местной женской консультации сказала, что у меня отягощен генетический анамнез — это значит, что мой ребенок может родиться больным. «Болезнь Дауна — это очень серьезно, — сказала доктор. — Вы должны пройти обследование и в случае положительного результата делать аборт. Но у вас уже очень большой срок, так что не знаю, что мы с вами будем делать...» Такой анализ стоит довольно дорого для провинциального городка, и работники генетической консультации своеобразно решают эту проблему: они из одной дозы реактива ухитряются сделать четыре анализа разным женщинам, и получается, что платить надо только четвертую часть стоимости. Я сдала кровь и спокойно пошла домой, плохого предчувствия не было — была уверенность, что все хорошо, просто хотела еще раз убедиться. Плохо стало через несколько дней, когда меня пригласили в консультацию и сказали, что анализ положительный, обругали за то, что поздно обратилась, и назначили дату аборта — через четыре дня. Я вышла из больницы сама не своя, держась за стену. Проходящие мимо пешеходы спрашивали, не нужна ли их помощь, но нет — мне тогда никто не мог помочь.
|
