Психология бессознательного 33 страница

памяти, и заполнение этого пробела совпадает с уничтожением условий возникновения симптома.

Я боюсь, что эта часть моего изложения показалась вам несколь­ко туманной. Но будьте терпеливы — дело идет о новых и трудных воззрениях, которые, пожалуй, и не могут быть более ясными, а это служит доказательством того, что мы еще недалеко продвинулись в нашем познании. Впрочем, брейеровская гипотеза о гипноидных состояниях оказалась излишней и даже задерживающей дальней-

1 Раздвоенном сознания»— Примеч. ред. перевода.

шее развитие метода, почему и оставлена современным психоана­лизом. Впоследствии вы услышите, хотя бы только в общих чер­тах, какие воздействия н какие процессы можно было открыть за поставленной Брейером границей. У вас может вполне справедливо возникнуть впечатление, что исследования Брейера приводят только к очень несовершенной теории и неудовлетворительному объяснению наблюдаемых явлений, но совершенные теории не падают с неба, и вы с еще большим правом отнесетесь с недоверием к тому, кто вам предложит в самом начале своих наблюдений законченную теорию без всяких пробелов. Такая теория может быть только результа­том его спекуляции, но не плодом исследования фактического мате­риала без предвзятых мнений.

II

Исследования Шарко и Жане.— Изменение техники.— Отказ от гип­ноза.— Вытеснение и сопротивление.— Пример вытеснения.— Обра­зование симптомов вследствие неудавшегося вытеснения.— Цель психоанализа

W

Уважаемые дамы и господа! Почти в то время, когда Брейер проводил у своей пациентки talking cure, Шарко начал в Па­риже свои исследования над истериками Сальпетриера — те иссле­дования, которые пролили новый свет на понимание болезни. Резуль­таты этих исследований тогда еще не могли быть известны в Вене. Когда же, приблизительно через 10 лет, Брейер и я опубликова­ли свое предварительное сообщение о психическом механизме исте­рических явлений, сообщение, которое основывалось на катартичес-ком лечении первой пациентки Брейера, тогда мы находились все­цело в сфере исследований Шарко. Мы считали патогенные пережи­вания наших больных, психические травмы равнозначными тем те­лесным травмам, влияние которых на истерические параличи уста­новил Шарко. Брейеровское положение о гипноидных состояниях есть не что иное, как отражение того факта, что Шарко искусст­венно воспроизводил в гипнозе травматические параличи.

Великий французский наблюдатель, учеником которого я был в 1885—1886 п\, сам не имел склонности к психологическим по­строениям, но его ученик П. Жане пытался глубже проникнуть в особенные психические процессы при истерии, и мы следовали его примеру, когда поставили в центр наших построений расщепление психики и распад личности. Вы найдете,у Жане теорию истерии, которая разделяет господствующие во Франции взгляды на наследст­венность и на дегенерацию. Истерия, по его воззрениям, представ­ляет собой известную форму дегенеративного изменения нервной системы, которая выражается во врожденной слабости психического синтеза. Истерики неспособны с самого начала связать многораз­личные душевные процессы в одно целое, и отсюда у них склонность к душевной диссоциации. Если вы разрешите мне одно банальное, но ясное сравнение, то истеричная Жане напоминает ту слабую

12* 355

женщину, которая пошла за покупками и возвращается нагру­женная большим количеством всяких коробок и пакетов. Она не может совладать со всей этой кучей с помощью своих двух рук и десяти пальцев, и поэтому у нее падает сначала одна вещь; накло­нится она, чтобы поднять эту вещьт падает другая и т. д. Плохо согласуется с этой предполагаемой слабостью истериков то обстоя­тельство, что у истериков наряду с проявлениями пониженной работоспособности наблюдаются примеры частичного повышения работоспособности, как бы в виде компенсации за слабость в дру­гом направлении, В то время как пациентка Брейера забыла и свой родной язык и все другие, кроме английского, ее владение англий­ским достигло такого совершенства, что она была в состоянии по предложенной ей немецкой книге читать безукоризненный и легкий английский перевод.

Когда я впоследствии предпринял на свой страх и риск нача­тые Брейером исследования, я скоро пришел к другому взгляду на происхождение истерической диссоциации (расщепления соз­нания). Подобное разногласие, решающее для всех последующих взглядов, должно было возникнуть неизбежно, так как я шел не от лабораторных опытов, подобно Жане, но от терапевтических усилий.

Меня влекла прежде всего практическая потребность. Катарти-ческий метод лечения, как его практиковал Брейер, предполагал приведение больного в глубокое гипнотическое состояние, так как только в гипнотическом состоянии можно было получить сведения о патогенных соотношениях, о которых в нормальном состоянии ' больной ничего не знает. Вскоре гипноз стал для меня неприятен, как капризное и, так сказать, мистическое средство. Когда же опыт показал мне, что я не могу, несмотря на все старания, привести в гипнотическое состояние более чем только часть моих больных, я решил оставить гипноз и сделать катартическое лечение неза­висимым от него. Так как я не мог изменить по своему желанию психическое состояние большинства моих больных, то я стал ра­ботать с их нормальным состоянием. Сначала это казалось бессмыс­ленным н безуспешным предприятием. Задача была поставлена такая: узнать от больного нечто, о чем не знает врач и не знает сам больной. Как же можно было надеяться все же узнать это? Тут мне на помощь пришло воспоминание о замечательном и по­учительном опыте, при котором я присутствовал в Нанси у Берн-гейма. Бернгейм нам показал тогда, что лица, приведенные им в сомнамбулическое состояние, в котором они, по его приказанию, испытывали различные переживания, утрачивали память о пережи­том в этом состоянии только на первый взгляд: оказалось возмож­ным в бодрственном состоянии пробудить воспоминание об испытан? ном в сомнамбулизме. Когда он их спрашивал относительно пере­житого в сомнамбулическом состоянии, то они действительно сначала утверждали, что ничего не знают, но когда он. не успокаивался, настаивал на своем, уверял их, что они все же знают, то забытые

воспоминания всякий раз воскресали снова.

Так поступал и я со своими пациентами. Когда я доходил с ни­ми до того пункта, где они утверждали, что больше ничего не зна­ют, я уверял их, что они тем не менее знают, что они должны только говорить, и я решался на утверждение, что то воспоминание бу­дет правильным, которое придет им в голову, как только я положу свою руку им на лоб. Таким путем, без применения гипноза, мне уда­лось узнавать от больного все то, что было необходимо для установ­ления связи между забытыми патогенными сценами и оставшимися от них симптомами. Но это была утомительная процедура, требую­щая много усилий, что не годилось для окончательной методики.

Однако я не оставил этого метода, прежде чем не пришел к определенным заключениям из моих наблюдений. Я, следовательно, подтвердил, что забытые воспоминания не исчезли. Больной вла­дел еще этими воспоминаниями, н они готовы были вступить в ас­социативную связь с тем, что он знает, но какая-то сила препятст­вовала тому, чтобы они сделались сознательными, и заставляла их оставаться бессознательными. Существование такой силы мож­но было принять совершенно уверенно, так как чувствовалось соот­ветствующее ей напряжение, когда стараешься в противовес ей бес­сознательные воспоминания привести в сознание больного. Чувст­вовалась сила, которая поддерживала болезненное состояние, а именно — сопротивление больного.

На этой идее сопротивления я построил свое понимание пси­хических процессов при истерии. Для выздоровления оказалось необходимым уничтожить это сопротивление. По механизму выздо­ровления можно было составить себе определенное представление и о процессе заболевания. Те самые силы, которые теперь препят­ствуют, как сопротивление, забытому стать сознательным, в свое время содействовали этому забыванию и вытеснили из сознания соответствующие патогенные переживания, Я назвал этот предпола­гаемый мною процесс вытеснением и рассматривал его как доказанный благодаря неоспоримому существованию сопротив­ления.

Но можно задать себе еще вопрос: каковы эти силы и каковы условия вытеснения, того вытеснения, в котором мы теперь видим па­тогенный механизм истерии? Сравнительное изучение патогенных ситуаций, с которыми мы познакомились при катартическом лечении, позволило нам дать на это ответ. При всех этих переживаниях дело было в том, что возникало какое-либо желание* которое стояло в резком противоречии с другими желаниями индивидуума, желание, крторое было несовместимо с этическими и эстетическими взгляда­ми личности. Был непродолжительный конфликт, и окончанием этой внутренней борьбы было то, что представление, которое возникло в сознании как носитель этого несовместимого желания, подверга­лось вытеснению и вместе с относящимися к нему воспоминаниями устранялось из сознания и забывалось. Несовместимость соответ­ствующего представления с Я больного была мотивом вытеснения;

этические и другие требования индивидуума были вытесняющими силами. Принятие несовместимого желания или, что то же, продолже­ние конфликта вызывало бы значительное неудовольствие; это не­удовольствие устранялось вытеснением, которое является, таким образом, одним из защитных приспособлений психической личности.

Я расскажу вам, вместо многих, один-единственный из своих случаев, в котором условия и польза вытеснения выражены доста­точно ясно. Правда, ради своей цели я должен сократить и эту историю болезни и оставить в стороне важные предположения. Молодая девушка, недавно потерявшая любимого отца» за которым она ухаживала,— ситуация, аналогичная ситуации пациентки Брейе-рз,— проявляла к своему зятю* за которого только что вышла замуж ее старшая сестра, большую симпатию, которую, однако, легко было маскировать под родственную нежность* Эта сестра пациентки заболела и умерла в отсутствие матери и нашей больной. Отсутст­вующие поспешно были вызваны» причем не получили еще сведе­ний о горестном событии. Когда девушка подошла к постели умер­шей сестры, у нее на один момент возникла мысль, которую можно было бы выразить приблизительно в следующих словах: теперь он свободен и может на мне жениться. Мы должны считать вполне достоверным, что эта идея, которая выдала ее созна­нию несознаваемую ею сильную любовь к своему зятю, благодаря взрыву ее горестных чувств в ближайший же момент подверглась вы­теснению. Девушка заболела. Наблюдались тяжелые истерические симптомы, Когда я взялся за ее лечение, оказалось, что она ради­кально забыла описанную сцену у постели сестры и возникшее у нее отвратительно эгоистическое желание. Она вспомнила об этом во время лечения, воспроизвела патогенный момент с признаками сильного душевного волнения и благодаря такому леченню стала здоровой.

Пожалуй, я решусь иллюстрировать вам процесс вытеснения и его неизбежное отношение к сопротивлению одним грубым сравне­нием, которое я заимствую из настоящей нашей ситуации. Допусти­те, что в этом зале и в этой аудитории, тишину и внимание которой я не знаю как восхвалить, тем не менее находится индивидуум, кото­рый нарушает тишину и отвлекает мое внимание от предстоящей мне задачи своим смехом, болтовней, топотом ног. Я объявляю, что я не могу при таких условиях читать далее лекцию, и вот из ва­шей среды выделяются несколько сильных мужчин и выставляют

после кратковременной борьбы нарушителя порядка за дверь. Те­перь он «вытеснен^ н я могу продолжать свою лекцию. Для того чтобы нарушение порядка не повторилось, если выставленный бут дет пытаться вновь проникнуть в зал, исполнившие мое желание господа после совершенного ими вытеснения пододвигают свои стулья к двери н обосновываются там, представляя собой ^сопротив­ление». Если вы теперь, используя язык психологии, назовете оба места (в аудитории и за дверью) сознательным и бессознатель­ным, то вы будете иметь довольно верное изображение процесса вытеснения. _

О DO

Вы видите теперь, в чем отличие нашего воззрения от взгля­дов Жане. Мы выводим расщепление психики не из врожденной недостаточности синтеза со стороны душевного аппарата, но объяс­няем это расщепление динамически, как конфликт противоречащих душевных сил; в расщеплении мы видим результат активных стрем­лений двух психических группировок друг против друга. Из этой точки зрения возникает очень много новых вопросов* Душевные конфликты очень часты, стремления Я отделаться от мучительного воспоминания наблюдаются вполне регулярно, без того, чтобы это вело к расщеплению психики. Нельзя отделаться от мысли, что требуются еще другие условия для того, чтобы конфликт привел к диссоциации. Я готов с вами согласиться, что, признавая вытес­нение, мы находимся не в конце психологической теории, а в начале, но мы можем двигаться вперед только шаг за шагом и должны предоставить завершение нашего познания последующим более глу­боким исследованиям.

Оставьте также попытку свести случай пациентки Брейера к вытеснению. Эта история болезни для этого не годится, так как она была получена с помощью гипнотического влияния. Только когда вы исключите гипноз, вы сможете заметить сопротивления и вытеснения и получите действительно правильное представление о патогенном процессе* Гипноз маскирует сопротивление и делает доступной определенную душевную область, но зато он накапливает сопротивление на границах этой области в виде вала, который делает недоступным все дальнейшее.

Самое ценное, чему мы могли научиться из брейеровского наб­людения, это были заключения о связи симптомов с патогенными переживаниями или психическими травмами, и мы должны теперь оценить эту связь с точки зрения учения о вытеснении, С первого взгляда действительно не ясно, как можно, исходя из гипотезы вытеснения, прийти к образованию симптомов. Вместо того чтобы излагать вам сложные теоретические выкладки, я думаю возвратить­ся к нашему прежнему изображению вытеснения. Подумайте о том, что с удалением нарушителя н с установлением стражи перед дверью дело еще может не кончиться. Может случиться, что вы­ставленный, огорченный и решивший ни с чем не считаться, еще займет наше внимание. Правда, его уже нет среди нас, мы отде­лались от его иронического смеха, от его замечаний вполголоса, но в известном отношении вытеснение осталось без результата, так как он производит за дверьми невыносимый шум и его крики и его стук кулаками в дверь еще более мешают моей лекции, чем его прежнее неприличное поведение. При таких обстоятельствах мы с радостью будем приветствовать, если наш уважаемый президент д-р Стэнли Холл возьмет на себя роль посредника и восстанови­теля мира. Он поговорит с необузданным парнем и обратится к нам с предложением вновь пустить его, причем он дает слово, что послед­ний будет вести себя лучше. Полагаясь на авторитет д-ра Холла, мы решаемся прекратить вытеснение» и вот снова наступает мир и

тишина. Это и на самом деле вполне подходящее представление той задачи, которая выпадает на долю врача при психоаналити­ческой терапии неврозов.

Говоря прямо, исследование истериков и других невротиков приводит нас к убеждению, что им не удалось вытеснение идеи, с которой связано несовместимое желание. Они, правда, устранили ее из сознания и из памяти и тем, казалось бы, избавил» себя от большого количества неудовольствия, но в бессознательном вытесненное желание продолжает существо* в а т ь и ждет только первой возможности сделаться активным и по­слать от себя в сознание искаженного, ставшего неузнаваемым з а-местителя, К этому-то замещающему представлению вскоре присоединяются те неприятные чувствования, от которых можно было считать себя избавленным благодаря вытеснению. Это замещаю­щее вытесненную мысль представление — симптом — избавлено от дальнейших нападений со стороны обороняющегося #, и вмес­то кратковременного конфликта наступает бесконечное страдание. В симптоме наряду с признаками искажения есть остаток какого-либо сходства с первоначальной, вытесненной идеей, остаток, позволяющий совершиться такому замещению. Те пути, по которым произошло замещение, могут быть открыты во время психоанали­тического лечения больного, и для выздоровления необходимо, чтобы симптом был переведен в вытесненную идею л о этим же са­мым путям. Если вытесненное опять переводится в область созна­тельной душевной деятельности, что предполагает преодоление зна­чительных сопротивлений, тогда психический конфликт, которого хотел избежать больной, получает под руководством врача лучший выход, чем он получил с помощью вытеснения. Существует много таких целесообразных мероприятий, с помощью которых можно привести конфликт и невроз к благоприятному концу, причем в не­которых случаях можно комбинировать эти мероприятия. Или боль-ной убеждается, что он несправедливо отказался от патогенного желания, и принимает его всецело или частью, или это желание направляется само на более высокую, не возбуждающую никаких сомнений цель {что называется сублимацией), или же отстра­нение этого желания признается справедливым, но автоматический, а потому и недостаточный механизм вытеснения заменяется осуж­дением с помощью высших психических сил человека; таким обра­зом достигается сознательное овладение несовместимым желанием*

Простите, если мне не удалось сделать вам эти главные поло­жения метода лечения, который теперь называется психоана­лизом, легко понятными. Затруднения проистекают не только от новизны предмета. Что это за несовместимые желания, которые, несмотря на вытеснение, дают о себе знать из области бессозна­тельного» и какие субъективные и конституциональные условия должны быть налицо у индивидуума для того, чтобы вытеснение не удалось и имело бы место образование заместителей и симпто­мов,— об этом вы еще узнаете из последующих замечаний.

Ill

Техника узнавания по свободно возникающим мыслям больного,—

Непрямое изображение.— Основное правило психоанализа.— Ас­социативный эксперимент.— Толкование сновидений.— Исполнение желаний во сне*— Работа сновидения.— Ошибочные, симптомати* ческие и случайные действия.— Возражения против психоанализа

Уважаемые дамы и господа! Не всегда легко сказать правду, особенно когда приходится говорить возможно более кратко. Се­годня я должен исправить одну неточность, которая вкралась в мою предыдущую лекцию. Я говорил вам, что, отказавшись от гип­ноза, я требовал от своих больных, чтобы они говорили мне все, что им приходит в голову; они ведь знают все как будто позабы­тое, и первая возникающая мысль, конечно, будет содержать ис­комое. При этом опыт показал мне, что действительно первая слу­чайная мысль содержала как раз то, что было нужно, и представля­ла собой забытое продолжение воспоминания. Но это, конечно, не всегда так бывает; я изложил это так только ради краткости. На самом деле это бывает так только в начале анализа, когда действи­тельно появляется, при настойчивом требовании с моей стороны, именно то, что нужно. При дальнейшем употреблении этого метода всякий раз появляются мысли не те, которые нужны, так как они не подходят к случаю, и сами больные их отвергают как неверные. Дальше настаивать на своем требовании бесполезно. Таким образом» можно было сожалеть, что гипноз оставлен.

В этот период растерянности и беспомощности я твердо дер­жался одного предрассудка, научное обоснование которого несколь­ко лет спустя было дано моим другом К- Г, Юнгом в Цюрихе н его учениками, Я действительно утверждаю, что иногда очень полез­но иметь предрассудки. Так," я всегда был самого высокого мнений о строгой детерминации душевных процессов, а следовательно, и не мог верить тому, что возникающая у больного мысль, при напря­жении внимания с его стороны, была бы совершенно произвольна и не имела бы никакого отношения к искомому нами забытому представлению. То, что возникающая у больного мысль не может быть идентична с забытым представлением, вполне объясняется душевным состоянием больного, В больном во время лечения дейст­вуют две силы одна против другой: с одной стороны, его сознатель­ное стремление вспомнить забытое, с другой — знакомое нам сопро­тивление, которое препятствует вытесненному или его производным вернуться в сознание. Если это сопротивление равняется нулю или очень незначительно, то забытое без всякого искажения возни­кает в сознании; если же сопротивление значительно, то следует признать, что вытесненное искажается тем сильнее, чем сильнее направленное против его осознания сопротивлений* Та мысль, ко­торая возникает у больного, сама образуется так же» как симптом: это новый» искусственный, эфемерный заместитель вытесненного* Чем сильнее искажение под влиянием сопротивления, тем меньше

сходства между возникающей мыслью — заместителем вытесненно­го и самим вытесненным. Тем не менее эта мысль должна иметь хоть какое-нибудь сходство с искомым, в силу того, что она имеет то же происхождение, что и симптом. Если сопротивление не слиш­ком уж интенсивно, то по этой мысли можно узнать искомое. Слу­чайная мысль должна относиться к вытесненной мысли как намек. Подобное отношение существует при передаче мыслей в непря­мой речи.

Мы знаем в области нормальной душевной жизни случай, ког­да аналогичное описанной ситуации дает подобный же результат. Этот случай — острота. Из-за проблем психоаналитической тех­ники я был вынужден заняться техникой построения острот. Я объ­ясню вам одну английскую остроту.

Это следующий анекдот1: двум не очень-то щепетильным дель­цам «удалось рядом очень смелых предприятий создать себе большое состояние, после чего они приложили массу усилий, чтобы войти в высшее общество. Среди прочего им казалось вполне целесооб­разным заказать свои портреты самому знаменитому и дорогому художнику, появление произведений которого считалось событием. На большом вечере эти драгоценные портреты были показаны впер­вые. Хозяева подвели весьма влиятельного критика и знатока искусства к стене гостиной, на которой висели оба портрета, рас­считывая услышать от него мнение, полное одобрения и удивления. Критик долго смотрел на портреты, потом покачал головой, как будто ему чего-то не хватает, и спросил только, указывая на сво­бодное место между двумя портретами: „And where is the Saviour?"2 Я вижу, вы смеетесь этой прекрасной остроте, построение которой мы постараемся теперь понять* Мы догадываемся, что знаток искус­ства хотел сказать: вы — пара разбойников, подобно тем, среди которых был распят на кресте Спаситель. Но он этого не говорит, а вместо этого говорит другое, что сначала кажется совершенно не подходящим и не относящимся к случаю, хотя мы тотчас же узнаем в его словах намек на то неодобрительное мнение, ко* торое ему хотелось бы высказать. Этот намек представляет собой настоящего заместителя последнего мнения. Конечно, трудно наде­яться найти при остротах все те отношения, которые мы предпола­гаем при происхождении случайных мыслей у наших пациентов, но мы хотим только указать на идентичность мотивировки остроты и случайной мысли. Почему наш критик не говорит двум разбойни­кам прямо того, что он хочет сказать? Потому что наряду с его желанием сказать это прямо у него есть весьма основательные мотивы против этого. Небезопасно оскорблять людей, у которых находишься в гостях и которые располагают здоровыми кулаками многочисленной прислуги. Легко можно испытать судьбу, подобную той, о которой я говорил в предыдущей лекции, приводя анало-

1 Der WItz utid seine Beztehung zum Unbewuflten. Wien, 1905, 5. 60, a <A где же Спаситель?* — Примеч. ред. перевода,

гию «вытеснению». Поэтому критик высказывает свое неодобри­тельное мнение не прямо, но в искаженном виде, как «намек с про* пускомв. Эта же самая констелляция служит, по нашему мнению, причиной того, что пациент вместо забытого искомого продуцирует более или менее искаженного заместителя.

Уважаемые дамы и господа! Вполне целесообразно называть группу представлений, связанных одним аффектом, «комплек-со м», по примеру Цюрихской школы (Блейлер, Юнг и др.)- Итак, мы видим, что, исходя в наших поисках вытесненного комплекса от той последней мысли, которую высказывает наш больной, мы мо­жем надеяться найти искомый комплекс если больной дает в наше распоряжение достаточное количество свободно приходящих в голову мыслей. Поэтому мы предоставляем больному говорить все, что он хочет, и твердо придерживаемся того предположения, что ему может прийти в голову только то, что, хотя и не прямо, зави­сит от искомого комплекса. Если вам этот путь отыскания вытеснен­ного кажется слишком сложным, то я могу вас по крайней мере уверить, что это единственный возможный путь.

При выполнении вашей задачи вам часто мешает то обстоятель­ство, что больной иногда замолкает, запинается и начинает утверж­дать, что он не знает, что сказать, что ему вообще ничего не при­ходит на ум. Если бы это было действительно так и больной был бы прав, то наш метод опять оказался бы недостаточным. Однако более тонкое наблюдение показывает, что подобного отказа со стороны мыслей никогда и не бывает на самом деле. Все это объяс­няется только тем, что больной удерживает или устраняет при­шедшую ему в голову мысль под влиянием сопротивления, которое при этом маскируется в различные критические суждения о значи­мости мысли. Мы защищаемся от этого, заранее сообщая больному возможности подобного случая и требуя от него, чтобы он не кри­тиковал своих мыслей, Он должен все говорить, совершенно отка­завшись от подобного критического выбора, все, что приходит ему в голову, даже если он считает это неправильным, не относящимся к делу, бессмысленным. И особенно в том случае, если ему неприят­но занимать свое мышление подобной мыслью. Следуя этому пра­вилу, мы обеспечиваем себя материалом, который наведет нас на след вытесненных комплексов.

Этот материал из мыслей, которые больной не ценит и отбра­сывает от себя, если он находится под влиянием сопротивления, а не врача, представляет собой для психоаналитика руду, из которой он с помощью простого искусства толкования может из­влечь драгоценный металл. Если вы хотите получить от больного быстрое предварительное сведение о его комплексах, не входя еще в их взаимоотношения, вы можете воспользоваться для этого ассоциативным экспериментом в том виде, как он предложен Юнгом1 и его учениками. Этот метод дает психоана-

1 Jung С. G, Diagnosttsche Assoziat ions stud [ел, Bd. 1, 1906.

литикам столько же, сколько качественный анализ химику; при лечении невротиков мы можем обойтись без него* но он необходим для объективной демонстрации комплексов, а также при иссле­довании психозов, том исследовании, которое с большим успехом начато Цюрихской школой.

Обработка мыслей, которые возникают у больного, если он исполняет основное правило психоанализа, не представляет собой единственного технического приема для исследования бессозна­тельного. Этой же цели служат два других средства: толкование сновидения больного и использование его ошибочных и случай­ных действий.

Должен вам сознаться, мои уважаемые слушатели, что я дол­го сомневался, не следует ли мне лучше вместо этого сжатого обзора всей области психоанализа дать вам подробное изложение толкования сновидений1. Субъективный и, казалось бы, второстепенный мотив удержал меня от этого. Мне казалось почти неприличным выступать в этой стране, посвящающей свои силы практическим целям, в качестве толкователя снов, прежде чем вы узнаете, какое значение может иметь это устарелое и осмеянное

искусство. Толкование сновидений есть via Regia2 к познанию бес­сознательного, самое определенное основание психоанализа и та область, в которой всякий исследователь приобретет свою убеж­денность и свое образование. Когда меня спрашивают, как мож­но сделаться психоаналитиком, я всегда отвечаю: с помощью изу­чения своих собственных сновидений, С верным тактом все против­ники психоанализа избегали до сих пор оценки толкования сновиде­ний или отделывались от этого вопроса несколькими незначитель­ными сомнениями. Если же вы, наоборот, в состоянии подробно заняться проблемами сновидений, то те новые данные, которые вы получите при психоанализе, не будут представлять для вас никаких затруднений.

Не забывайте того, что наши ночные продукты сновидений представляют собой, с одной стороны, самое большое внешнее сходство и внутреннее сродство с симптомами душевной болезни, с другой стороны, вполне совместимы с нашей здоровой жизнью при бодрствовании. Нет ничего абсурдного в том утверждении, что тот, кто не понимает снов, т. е. «нормальных» галлюцинаций, бредовых идей и изменений характера, а только им удивляется, тот не может иметь ни малейших претензий на понимание ненормаль­ных проявлений болезненных душевных состояний иначе как на уровне дилетанта. К этим дилетантам вы спокойно можете теперь причислить почти всех психиатров. Последуйте теперь за мною в беглом поверхностном обзоре проблем сновидений.

Обыкновенно» просыпаясь, мы так же свысока относимся к на­шим сновидениям, как пациент к своим случайным мыслям, нужным

1 Die Traumdeutung, 1900; 2 Aufl., 1909.

2 Дорога в царские чертоги,— Примеч. ред. перевода.

для психоаналитика. Мы отстраняем от себя наши сновидения,

забывая их обыкновенно быстро и совершенно. Наша низкая оцен­ка снов зависит от странного характера даже тех сновидений, которые не бессмысленны и не запутаны, а также от явной абсурд­ности и бессмысленности остальных. Наше отвращение зависит от иногда необузданно бесстыдных и безнравственных стремлений, ко­торые открыто проявляются в некоторых сновидениях, В древности, как известно, к снам не относились с таким презрением. Низшие слои нашего населения и теперь еще не позволяют совратить себя с истинного пути в отношении толкования сновидений и ожидают от снов, как древние, раскрытия будущего.

Должен признаться, что я не имею ни малейшей потребности в мистических посылках для заполнения пробелов в наших современ­ных знаниях, и потому я не могу найти ничего такого, что могло бы подтвердить пророческое значение сновидений. Относительно сновидений можно сказать много другого, также весьма удивитель­ного.